Мёд и стекло

      Следующий день был суббота, но Отабек не выспался. Он думал о Юре всю ночь — и простыни казались мятыми, одеяло слишком липким, а подушка — горячей. Что-то растекалось по его груди, подгоняло, умоляло не ждать. Алтын был готов вскочить с постели, броситься на улицу босым и отыскать Юру, лишь бы унять это поганое, скребущее рёбра чувство. Юра не ответил ему до самого утра и, мало того, как будто назло не светился онлайн. «Ну и пусть, — фыркал про себя Алтын, буравя взглядом дно второго яруса кровати, заменяющего ему потолок. — Он ведь всегда такой. Хрен эту истеричку поймёшь». Ну и пусть, повторял он за разом раз, ворочаясь с боку на бок, но облегчение не приходило. Наверное, потому что сегодня — впервые со дня их встречи! — он увидел Юрины слёзы… А может, всё дело было в причине этих слёз — такой непонятной, секретной причине, о которой Юра предпочёл умолчать.       Отабеку почему-то казалось, что вчера он не узнал что-то важное.       Он планировал поспать хотя бы до десяти, но его разбудила Мила, позвонив в добрые восемь. Мила звонила редко и, стало быть, дело было важное. На соседней кровати отсыпался после бурной ночи сосед.       — Привет, Бека. Разбудила? Ну, уж прости. Юра сейчас с тобой? — Алтын промямлил сонное «нет». — Вот блин. Он говорил, вы зависните на всю ночь вдвоём.       Воспоминания о вчерашнем нахлынули с новой силой, и Отабеку стало неуютно.       — Не получилось как-то, — проворчал он, с трудом держа глаза открытыми.       — А чего так? — незамедлительно поинтересовалась Мила.        Парень фыркнул про себя. Какова Варвара! Всюду ей нужно засунуть свой острый конопатый нос.       — Посрались.       — Да ладно? — ахнули в трубке. — Не серьёзно, надеюсь?       Отабек прикинул в голове. Серьёзно ли? Если подумать, Юра был на него не зол, когда уходил из общаги. Скорее, расстроен. Алтын не думал, что между ними осталась обида.       — Не особо. Он просто ушёл чуть раньше, — о том, что он довёл Юру до слёз, Отабек предпочёл умолчать. — А почему ты спрашиваешь?       — А-а-а… да так. Не пришёл на тренировку. Наверняка сидит дома и дуется… — она задумчиво пошлёпала губами. — В общем, ладно! Хрен с ним! Сидит и сидит. Пусть дуется! На здоровье!       — На здоровье, — зевнул Отабек и, сбросив звонок, провалился в сон.       Весь оставшийся день он просто плыл по течению. Проверял входящие время от времени, но Юра не отвечал — даже не читал сообщения, что приводило Алтына в легкую злость. Хорошо, он признавал, что сглупил! Но это было не специально. Как если бы он вообще что-то знал… а ещё Отабек извинился. Так что смысла в Юрином «наказании» не было. Он вёл себя как ребёнок.       «Да Юра и есть ребёнок! — напоминал себе каждый раз Алтын. — Между шестнадцатью и девятнадцатью, между прочим, настоящая пропасть… Всё-таки не стоило на него так давить. И всё-таки стоит, наверное, поговорить с ним потом нормально».       Ближе к вечеру Отабек пошёл с парнями в кино. Не то, чтобы он рвался туда, но это был прекрасный шанс отвлечься от дурных мыслей. Он попробовал отключиться от реальности, сосредоточившись на начале фильма, как вдруг телефон завибрировал. Номер был ему не знаком, поэтому Алтын смахнул вызов, списав это на обычный спам. Но не прошло и минуты, как телефон засветился опять. «Бро, что там у тебя?» — раздраженно спросил его сидящий на соседнем кресле друг. «Ничего, — смутился Отабек, прикрывая экран ладонью, и поднялся с места. — Я сейчас».       Раздвигая колени сидящих под их недовольное шипение, он выскочил из кинозала, пригнувшись. Только потом, оказавшись в фойе кинотеатра, он принял незнакомый номер, названивавший уже в третий раз.       — Отабек? — позвал старческий голос в трубке. — Это дедушка Юры.       «О, нет… — пронеслось в голове Алтына, и во рту мгновенно стало сухо. — Наверняка Юра раскололся, что я приставал к нему, и теперь его дед хочет, чтобы мы расстались!». Дедушку Плисецкого он если не уважал, то побаивался — суровый был человек. Прижав трубку к уху плотнее, он глубоко вздохнул.       — Здравствуйте.       — Да, да… — пробормотал Юрин дед таким тоном, как будто ему совсем не были интересны формальности. — Скажи, пожалуйста, Юра сейчас с тобой?       Что-то ёкнуло в алтыновой груди, но слишком слабо для того, чтобы бить тревогу. Если бы Отабека попросили описать это чувство напряжения, то он ответил бы: «как щелчок спущенного предохранителя».       — Нет, — ответил он. — Я думал, он весь день сидит дома.       — А я думал, он весь день с тобой.       Повисла недолгая тишина. Отабек опустошённо уставился в противоположный конец коридора. Там светился плакат «Кровных уз». В голове разрастался гул.       — Он не возвращался вчера? — спросил он и услышал то, чего боялся больше всего.       — Нет. Мы немного повздорили утром… я надеялся что, он переночует у тебя, Отабек, — на заднем фоне раздался непонятный шорох. — Ладно. Я понял. Видимо, Юрка снова решил показать характер.       — Вы думаете, он сбежал из дома? — напрягся Алтын.       Дедушка хрипло рассмеялся.       — Вот это да, молодой человек! Ты всё ещё очень плохо знаешь Юру. Он постоянно хлопает дверьми, только повод дай. В прошлый раз, когда он покрасил волосы…       Юра упоминал, что дедушка не оценил новый цвет. Отабек тогда забирал его от Милы, в квартире которой он провел всю ночь. Кажется, они устроили марафон фильмов по Гарри Поттеру. Алтын не знал, насколько серьезными были перепалки Юры с дедушкой, но парень довольно быстро остывал и уже на следующее утро летел домой на всех парах, чтобы не пропустить дейлики в Геншине.       — И где он обычно отсиживается?       — Чаще всего — у Милы… — хмыкнул мужчина и запнулся. — Ох точно... Я совсем забыл про Никифорова.       — Никифорова?       — Виктор Сергеевич. Его тренер по фигурному катанию, — пояснил он; Отабек помнил этого человека - красивого мужчину с доброй улыбкой на тонких губах; по словам окружающих, Юра его очень любил. — Сейчас я ему позвоню. Спасибо, что напомнил.       — Да не за что, — слегка смутился Отабек и спросил напоследок. — А почему вы поссорились с Юрой?       — А… — отмахнулся Юрин дедушка. — Снова в игры вместо уроков играл.       На этом их разговор был закончен.       Дедушка говорил, что для Юры привычно исчезать, но в душе Отабека назревала беспокойная гроза. Он так и не досмотрел тот фильм — забрал куртку из гардеробной, отправляя друзьям предупреждение о своём уходе, спустился в низ торгового центра и внимательно огляделся, будто рассчитывая увидеть Юру в толпе безликих людей. Тот всегда выделялся из общей массы — своей золотистой макушкой, громким голосом и гибкими, полными энергии движениями. Маленький кусочек солнца. Но люди вокруг были серыми, обходили Алтына, как мебель, и он устало выбрел на улицу, попутно проверяя мессенджер.       Юра не появлялся в сети со вчерашнего вечера, и для такого задрота, как он, это было уже чересчур. Он жить не мог без соцсетей. Отабек распилил взглядом сообщение, отправленное парню накануне, и сердито настрочил второе:       «Молодец, всех на уши поднял»       А потом третье:       «Я конечно поступил не хорошо, но ты зачем-то впутал в это Милу и деда»       И четвертое:       «Напиши, как вернёшься домой»       Но Юра не вернулся. Ни на следующий день, ни в понедельник, ни через неделю. И тогда Отабек ощутил на собственной шкуре, каково это — побывать в Аду. Юра будто шагнул в Неву. И не вышел. Никто не видел, куда он пошёл, когда свернул за угол общежития, и никто не знал, что с ним стало. Его телефон был выключен.       Мир не остановился, и это сильно ошарашило Отабека… ведь как такое возможно, чтобы были воспоминания о человеке, были его вещи и фото… а самого человека не было. И Вселенная отчего-то не видит здесь ошибки, продолжая расширяться дальше. Мила сокрушалась потом, сидя с ним в парке с мокрыми глазами: всё в их раздевалке на месте. Юрин шкафчик со спортивной сумкой, которую он иногда ленился забирать, свежий на тот момент выпуск комикса Баббл, забавная панама с котёнком и закатившийся вглубь полки бесцветный блеск для губ. Всё на месте. И стойкое чувство того, что Юра вот-вот вернётся, распахнёт дверь класса с ноги, и всё снова будет по-прежнему…       Но Юра не возвращался, а его дедушка караулил у входа на каток и школу. Полиция опрашивала знакомых, обыскивали больницы и морги. Смотрели камеры на вокзалах, в надежде, что Юра уехал к маме в Москву, подвластный какому-то спонтанному, понятному только одному ему импульсу. Ищейки объездили ведущие к Москве шоссе, безрезультатно осматривая обочины.       «Пропал мой близкий друг, — писала Мила в своём твиттере с десятью тысячами подписчиков. — Его зовут Юра Плисецкий (01.12.2003). Он вышел на улицу из общежития политеха 13.10.20 примерно в 23-00. Мы все ждём, когда солнце вернётся в Питер. Напишите, если знаете хоть что-нибудь».       Никто ничего не знал. Отабек проверял реплаи каждый день, ненароком цепляясь взглядом за приложенную к посту фотографию. На ней Юре только месяц шестнадцать, он получил одну из своих важнейших на тот момент наград. Отабек, если честно, плохо разбирался в фигурном катании, но Юра был так счастлив держать этот кубок в руках, что Алтын невольно радовался за него. В тот вечер они с друзьями пошли в Додо и съели так много пиццы, что с трудом могли дышать. Потом Алтын провожал его до дома. О чём они болтали, он не помнил. Помнил только его улыбку… нет, своё впечатление от этой улыбки — невообразимое тепло в груди.       И Отабек был бы так рад — о, так рад! — увидеть эту улыбку снова. Но Юра исчез, как если бы его смыло долгим, беспрерывным питерским ливнем. Без следов, без свидетелей.       Сообщения, отправленные Юре неделями ранее, оставались висеть непрочитанными. У Отабека болело сердце. Каждую, без исключения, ночь, ложась спать, он смотрел куда-то в пустоту и думал о только об одном:       насколько всё было бы иначе, уговори он Юру остаться?

***

      На третий день после Юриной пропажи в дверь Виктора позвонил неизвестный. Он только-только вернулся из магазина и готовил для себя незатейливый ужин. Услышав звонок в дверь, мужчина удивленно оторвался от готовки и прислушался. Гостей он сегодня не ждал.       На пороге стоял сотрудник полиции — сильно вытянутый вверх и сутулый. Когда Виктор открывал дверь, тот смотрел куда-то в верх подъезда.       — Добрый вечер, — поздоровался Никифров, и полицейский быстро кивнул.       — Добрый, — ответил он и тыкнул пальцем. — У вас тут камера, что ли, над дверью?       — В целях безопасности, — улыбнулся мужчина, пропуская сотрудника в дом. — От неё, правда, нет толку. Уже третий месяц без карты памяти… зато отлично отпугивает хулиганов!       Карту памяти он вытащил вчера — аккуратно подцепил крышку отвёрткой, выудил пластинку пинцетом и, подержав несколько минут над огнём конфорки, выбросил в мусорное ведро. Войдя внутрь квартиры, полицейский окинул помещение беглым взглядом и взглянул на пустой лист с планшеткой в своих руках.       — Смирнов Алексей Дмитриевич, — они обменялись быстрым рукопожатием. — Я по делу Плисецкого Юры, — и уточнил. — Ну, мальчика пропавшего.       — Ах, да. Юра, — Виктор состроил прискорбное лицо. — Пожалуйста, проходите на кухню.       — Это не займёт много времени, — качнул головой мужчина и щёлкнул колпачком шариковой ручки. — Никифоров… как вас по отчеству?       — Виктор Сергеевич.       — …Сергеевич, — вывел он в начале листа. — Тренер по фигурному катанию.       — Так точно.       Виктор поджал губы, надеясь, что ничто в нём не выдаёт напряжения. Он оглядел коридор украдкой, проверяя, не осталось ли здесь чего подозрительного. Всё было чисто. Обувь Юры он убрал ещё позавчера — разодрал ткань и подошву кухонным ножом до неузнаваемости и выбросил в мусорный бак. Его рюкзак всё ещё лежал в подсобке, но он планировал скататься в Хельсинки на днях и утопить его в Финском заливе.       — Когда вы виделись в последний раз?       «Вчера», — хотелось ответить Виктору с иронией, но он сдержался.       — В четверг, на занятиях. Это было, кажется, двенадцатое.       Мужчина чиркнул что-то на листочке. Писал он быстро, почерк получался смазанный, но даже так писанина занимала очень много времени. Виктор устало вздохнул и присел на креслице возле полки для обуви. Не проще ли использовать диктофон?       — Всё было, как обычно? — поинтересовался полицейский.       — Вполне. Мы закончили тренировку и разошлись по домам. В пятницу днём мы переписывались по поводу Городских отборочных, — пожал плечами Никифоров. — Юра вёл себя… как Юра.       — Друзья и дедушка говорят, он странно вёл себя в последнее время, — заметил мужчина, записывая за ним каждое слово.       — Ох, определённо. Он проходит через сложный возраст — когда хочется послать всех и вся. Поэтому я не придавал его поведению значения, даже если бы он вёл себя странно. Поверьте, я знаю Юру очень хорошо.       — Вы, кажется, знакомы с ним очень долго?       — Уже шесть лет, — с едва скрытым самодовольством кивнул Виктор.       — Какой срок! — удивился мужчина, чиркая ручкой по бумаге. — Почти половину его жизни… — задумавшись, он оглядел коридор и задержался взглядом на вешалке. — У вас собака?       На крючке между зимним и осенним пальто висел новенький собачий ошейник. Те, что Виктор нашел в подвале, были старыми — Маккачин успел изрядно погрызть их при жизни, поэтому шанс, что кожа на нём порвётся, был велик. Сегодня он купил новый, крепкий ошейник с не менее крепкой цепью. В его середине болталась блестящая позолоченная косточка. Консультант в магазине упоминал, что её можно снять, но Виктору показалось, что так будет даже забавнее — если у Юры будет золотой бубенчик.       Мужчина осекся, поймав выжидающий взгляд полицейского.       — Планирую приобрести, — улыбнулся он краешком губ. — Золотистого зеленоглазого ретривера.       — А собаки бывают зеленоглазые? — искренне удивился тот.       — Только самые особенные, — блестнул глазами Виктор. — У вас есть предположения, куда Юра мог подеваться?       — Сложно сказать, — нахмурился он. — Его дедушка думает, что он сбежал к матери, но билетов на поезд он не покупал и на вокзалах не светился. Проплыть в Хельсинки без надзора не так уж легко. Может быть, вам есть, что сказать?       Виктор сделал вид, что задумался. Ответ на этот вопрос он сочинил ещё тогда, когда, оставив Юру одного в подвале, возвращался ранним утром домой.       — Если честно, я думал над этим, — хмыкнул он. — Это может быть как-то связано с его отцом.       Полицейский остановил запись и устремил на него внимательный взгляд.       — Отцом?       — Он ушёл из семьи, когда Юре было десять, но сам Юра постоянно говорил о нём в последнее время. Кажется, он хотел с ним увидеться. Ну, знаете, при наступлении экзистенциального кризиса — частое явление у подростков, между прочим! — люди часто углубляются в свои корни. Что поделать, развод родителей — это всегда большая травма для ребенка...       Виктор не думал, что собеседник понял из сказанного хоть что-нибудь, но тот всё равно кивнул.       — Возможно, это имеет смысл, — согласился полицейский. — Ещё что-нибудь?       — На этом всё. Кажется, я не сильно вам помог, — виновато улыбнулся Виктор.       — Всё в порядке. Полиция будет с вами на связи, — едва прекратив записывать, он снова посмотрел на него. — Чуть не забыл. Извините уж, но долг обязывает спросить. Где вы были ночью тринадцатого?       Незаметно для него, Виктор стиснул обивку пуфа.       — Дома, конечно же.       — Кто-то может это подтвердить?       — Боюсь, что нет, — слабо усмехнулся он. — Я живу один, а соседям нет дела до того, что происходит в других квартирах, — полицейский озадаченно шмыгнул носом. — Стесняюсь спросить… меня в чём-то подозревают?       — Что вы! Просто дежурный допрос, — отмахнулся собеседник. — Впрочем, на этом, наверное, всё. Спасибо, что уделили время.       Виктор распрощался с ним в дверях, и только потом выдохнул с облегчением. Впрочем, это было очень легко. Под него не начнут копать, если он не вызовет подозрений. А он не вызовет.       Подождав еще час, Никифоров стал собираться в дорогу. Перенёс в багажник удлиннитель и старый чайник из подсобки (он угодил туда из-за стёршейся синей краски, чем страшно портил вид интерьера). Туда же он сложил пакет с заранее купленными продуктами — сдобными слойками, лапшой и рисом быстрого приготовления, соками и прочими продуктами в упаковке. Вчера он принёс Юре запеченную картошку в контейнере. Никифоров убил на её готовку весь вечер, но парень не взял в рот ни кусочка, боясь, что в еде может быть что-то подсыпано. Однако он охотно выдул целые две бутылки минералки после того, как убедился, что они ни разу не открывались. С той роковой ночи прошло целых два дня, так что сейчас Юра, верно, был очень сильно голоден.       В этот раз он ехал немного другим маршрутом.       Юра встретил его, забитый в угол так, чтобы занимать как можно меньше места. Стоило их взглядам пересечься, как мальчик тут же попытался прожечь в нём дыру. Он был не особо разговорчив эти дни — по большей части глазел исподлобья.       — Ну, как ты здесь? — дружелюбно поинтересовался Виктор, проводя из гаража вниз длинный шнур удлиннителя; Юра молчал, поэтому мужчина бросил на него раздраженный взгляд. — Я задал вопрос.       — Душно, — ёмко ответил парень и уткнулся носом в согнутые колени.       Виктор сделал глубокий вдох. Из-за отсутствия вентиляции воздух в подвале был затхлый, очень холодный. Вдыхая его, он чувствовал, как покалывают лёгкие из-за невозможности насладиться кислородом сполна.       — Не критично, — пожал плечами мужчина и, порывшись в пакете, кинул Юре слойку с сыром. — Ешь. Она упакованная, так что здесь ты, считай, обезопасен… — пожал плечами. — Хотя я в любом случае не стал бы тебя травить.       — Так я вам и поверил, — фыркнул Юра и накинулся на еду со зверским аппетитом.       За следующие десять минут он смёл несколько слоек и сырков, банан и заваренный на скорую руку Ролтон с говядиной. Потом Виктор вскипятил в чайнике воду из пластиковой бутылки и позволил Юре самому заварить себе чай в пакетике. От сахара тот отказался. «Такой ужин, да ещё и за один заход… — цокнул он про себя, наблюдая, как парень вылизывает крышечку из-под клубничного йогурта. — Просто катастрофа для желудка».       После того, как ужин был закончен, он смёл весь мусор в пакет и спустил большой пластиковый таз, который использовал в быту для стирки. Вернувшийся в облюбованный угол Юра внимательно наблюдал за тем, как Никифоров опустошает баллон воды, разбавляя её кипятком.       — Что вы собираетесь делать? — осмелился, наконец, поинтересоваться он.       — Нужно тебя отмыть, — спокойно сказал мужчина и уловил краем глаза дёрганое движение в углу. — Что? Тебе, наверное, самому неприятно сидеть третий день немытым, — он оглядел Юру с головы до ног и покачал головой. — И волосы твои уже слипаются…       Щелкнула баночка ароматного шампуня. Юра опомнился.       — Виктор Сергеевич! — он недоверчиво посмотрел на плескающуюся в тазу воду и нахмурился. — Не надо… Я сам.       — Мне несложно, — улыбнулся Виктор, приготавливая большое чистое полотенце. — Раздевайся.       — Не хочу.       — Юра, — уже более грозно приговорил мужчина, и парень поморщился от этого властного, не терпящего возражений тона. — Я не спрашиваю, хочешь ты или нет. Я говорю: «раздевайся».       Юра смотрел на него несколько секунд, а потом медленно вынул руки из рукавов мятой куртки, в которую он кутался всё это время, цепляясь, как за спасительный круг. Немного погодя, он всё же вылез из джинсов и тут же поджал под себя ноги. Его тонкое, юное тело мгновенно затрясло от осеннего воздуха, просачивающегося через открытую дверцу в подвал.       — Холодно? — заметил мужчина и снова потянулся к чайнику. — Я сделаю воду погорячее.       Надавив на затылок, он нагнул Юру над тазом и вспенил на голове шампунь. Его золотые волосы были такие густые и гладкие, что почти не путались, будучи мокрыми. Они приятно тяжелели на ладонях, и вода постепенно окрашивалась в грязно-розовый, смывая пигмент с окрашенных задних прядок.       — Такой ужасный цвет… — приговаривал Виктор под нос, прекрасно зная, что Юра слышит его. — Зачем ты вообще покрасился? Испортил такую красоту… Ну, ничего. Это смоется в ближайшее время.       Юра слушал его бормотание молча, впившись пальцами в бортики таза.       По молочной спине бегали крохотные мурашки. Вымыв из волос весь шампунь, он собрал немного пены на мочалку и принялся бережно натирать тело парня. Каждый раз, когда их взгляды пересекались, Юра смущённо отводил взгляд, на щеках его играл лёгкий румянец, и сердце мужчины трепетало от этого сочного, спелого ягодного цвета. И хотелось ему в этот миг лишь одного — чтобы Юра был таким румяным везде. Водя ладонью по изысканному сгибу плеч, он не упускал ни одного сантиметра и, пользуясь случаем, как бы невзначай гладил мягкий, немного круглый от сытного ужина живот. Тело Юры было напряжено, как струна, готовая лопнуть в любой момент. Влага на его коже отсвечивала на тусклом свету, подчеркивая малейшие изгибы, завораживающие очертания мышц.       «Поверить не могу, — восхитился Виктор, когда провёл мочалкой между расслабленных бёдер. — Я столько раз видел его тело, мечтал о нём, не имея ни малейшего понятия, как бы мне его коснуться. А теперь Юра только мой. Такой плотный и тёплый, материальный, живой. Твёрдый и мягкий, бархатный, сладкий. Всё это — моё. И сладость эту я могу пробовать сколько угодно — до полного насыщения».       — Ты такой сексуальный, — прошептал он, чувствуя, как постепенно накаляется сам. Шея Юры маячила перед его глазами — чистая, мокрая, пахнущая душистой пеной… он без раздумий уткнулся в неё губами и придержал парня, когда тот попытался отпрянуть. — Не двигайся.       Тот простонал неразборчивое «Н-н-н…», но послушно стих. Плоская грудь блестела от воды, покрытая крохотными каплями, сверкающими, как жемчужины. Виктор собрал их кончиком языка и нетерпеливо поёрзал бёдрами — так сильно горело в штанах. Огладив ровные бока и ноги, он невольно вспомнил ту ночь — Юра был таким жарким и тесным внутри, что у него сносило крышу. От удовольствия темнело в глазах.       Оказавшись в Юре в тот миг, он впервые подобрался к безумию так близко. Это чувство было звонким, ярким, и он непременно хотел ещё.       Однако стоило ему запустить руку дальше между Юриных ног, как те неприступно сомкнулись.       — Юр-ра, — предупреждающе прорычал Виктор, не узнавая собственный голос — таким низким и хриплым он был.       Красный до кончиков ушей, тот схватил мужскую руку, умоляя не следовать дальше.       — У меня… всё ещё болит, — выдавил он, слегка заикаясь от смущения.       Виктор непонимающе выгнул бровь.       — Где?       — В пизде, блин! — ещё сильнее смутился Юра, в его глазах мелькнуло раздражение. — Задница у меня болит! Так понятнее?       Поразмыслив, мужчина всё же кивнул и руку убрал.       — Точно. Прости, — он притянул отползшего было Юру обратно и, склонившись, поцеловал его чуть выше пупка. — Забыл. Я куплю тебе что-нибудь заживляющее, — запах нежной кожи заполнял собой всё пространство, вытесняя из головы приличные мысли. — А сейчас не двигайся.       Быстро расстегнув ширинку, он вытащил из штанов ноющий член и, обхватив головку, мазнул несколько раз по Юриному боку, растирая по нему естественную смазку. Юра снова вздрогнул, но с места не двинулся. «Хороший мальчик…» — пробормотал под нос Виктор, ласкаясь щекой об тёплую грудь, кусая и целуя твёрдые от холода соски. Мастурбируя одной рукой, он сжимал его ягодицы другой, скуля про себя от восторга — такими мягкими, но одновременно упругими они ощущались в его ладонях.       Его не хватило надолго.       — Боже… — выдохнул он, содрогаясь, и кончил, размазав сперму по Юриному бедру. — Ты чудо.       Юра не ответил. Он молча смотрел вперёд, в невидимую точку на стене. Его губы были сжаты в тонкую линию, зубы — стиснуты до выступивших на челюсти жвалок. В зелёных глазах гулял холод и сквозняк — настолько отстранённым, словно отрекшимся от реальности был этот потухший взгляд. Виктор застегнул штаны и поднялся.       — Домойся сам и оденься. Мне нужно выйти.       Он поднялся наверх и долго смотрел на тёмное осеннее небо, вдыхая воздух, полный дождя. Ночь обещала быть прекрасной. Удивительным образом, после близости с Юрой он чувствовал, как очищается, легчает его неподъёмная душа. Никифоров был уверен — вернувшись домой, он заснёт крепким сном младенца.       Помёрзнув на улице несколько минут, он вернулся в подвал. К этому времени Юра успел смыть с себя сперму, высушиться и одеться. Чтобы ему было не слишком холодно, Виктор подарил ему тёплую кофту, которую можно было надеть под куртку, и парень, не переча, молча застегнул все пуговицы. Мальчик не отрывал взгляда от пола и не отвечал на вопросы, как будто вовсе проглотил язык. Виктору это не нравилось, он решил: пусть будет так. Юра уже подарил ему незабываемое наслаждение сегодня. Ему можно побыть капризным.       Он хорошо прибрался, поднимая на поверхность весь мусор, а потом спустил мальчику несколько баллонов воды. Потом сменил ошейник на новый — и образ Юры заиграл новыми красками. «Прикольная штука, да? — спросил он у мальчика, задевая пальцем медальончик-косточку. — Как думаешь, что я мог бы на нём написать? Может, "хороший мальчик"?». Юра сердито дёрнул плечом, отстраняясь, но продолжил хранить молчание, и Виктор решил, что пора оставить его в покое. Перед тем, как уйти, он взглянул на парня ещё раз. Тот запахнулся в куртку с таким видом, как будто она могла защитить его ото всех бед, и снова обнял колени. Виктор улыбнулся.       — Ничего не скажешь напоследок?       Юра сглотнул.       — Когда меня найдут, вы ответите за всё, что сделали.       Из груди мужчины поднялся хриплый смешок, который тот подавил с трудом.       — А ты уверен, что тебя найдут?       Честно говоря, он не хотел звучать устрашающе. Но Юра с силой впился пальцами в ткань одежды, а тонкие брови съехались к переносице. Верхняя губа дрогнула в плохо скрываемом презрении.       — Вы, наверное, думаете, что вы непобедимы, потому что вам удалось затащить меня в этот погреб, — выдавил он из себя, храбрясь. — Но я здесь не потому, что вы такой супер хитрый и умный. Вам просто повезло, что я доверчивый, — и добавил, с горя запуская пальцы в мокрые пряди волос. — Потому что только такой доверчивый долбоеб, как я, будет пить, давясь, ваш идиотский чай со вкусом каких-то таблеток!       Это было для Виктора чем-то новым.       Юра... знал.       В тот вечер он покинул гараж задумчивым. Выехал на шоссе, вдавив ногу в педаль газа, и гнал вперёд, практически не разбирая дороги. Все мысли мужчины, хорошие и плохие, вытесняло только одно: даже зная, что в напиток что-то подмешано, Юра почему-то выпил его до дна.