Бывалые

      Третий открыл глаза и поморщился. Что произошло? Где он? Повертев головой по сторонам и ощутив на лбу мокрую тряпку, а следом и большую шишку в районе затылка, немец уселся на что-то мягкое, скинув с себя мокрую ткань, и стал оглядываться, но так ничего и не разглядел: в месте, где он находился, было очень темно. Нащупав рукой одеяло и подушку, он понял, что сидит на кровати и кровать была явно не его. Последнее, что Рейх помнил, было походом к Польше, где на него свалилась куча книг. Он ведь вышел из квартиры, а что случилось дальше? Неужели ещё один приступ? Глаза, уже начинающие привыкать к темноте, с ужасом округлились. Только не это! С ним же был этот паршивый коммунист! Значит он всё видел?! Но что произошло потом и где Рейх сейчас находится? Вскочив и разглядев в темноте дверь, он метнулся к ней, рывком повернув ручку, и сощурившись от яркого света. Перед ним появился совершенно незнакомый, обделанный деревом коридор. Здесь не было ничего, кроме небольших настенных лампочек и дверей, ведущих в другие, неизвестные немцу комнаты. — Что ещё за чёрт? — выругался Третий, ухватившись за голову и выйдя из комнаты. — Как-то это не похоже на больницу...       Осторожно прикрыв дверь, он вдруг посмотрел на свою руку, а потом осмотрел и себя самого: штаны, водолазка и носки, в которых он и был, были на нём, но где сапоги и пальто? Не теряя времени, Рейх ещё раз огляделся, ища глазами хоть какие-нибудь признаки жизни, но в коридоре было пусто. Впереди показалась небольшая лестница вниз. Трусцой добежав до неё, игнорируя двери, находившиеся по бокам, Третий успел спуститься лишь на несколько лесенок, как в глубине первого этажа раздался тихий кашель. — Эй! — громко позвал Рейх, но тут же схватился за голову, болезненно зашипев: шишка давала о себе знать. — Кто здесь и где я нахожусь!?       Вдруг на первом этаже раздался глухой топот, который с приближением становился всё чётче. Нацист замер на лестнице, вцепившись в перилла и ожидая увидеть кого угодно, но на удивление перед ним появился СССР. Ошарашенности добавляло то, что русский был одет в обычную футболку и широкие штаны. Наступила минутная пауза. Третий вылупился на него во все глаза, а коммунист тем временем спокойно разглядывал его с головы до ног. — Я уже думал, что тебя придётся везти в больницу, — почесал голову Союз, нарушив тишину. — Где я? Куда ты меня притащил??? — возмущённо выкрикнул Рейх. — И это вместо "спасибо, что не бросил меня умирать в подъезде"? — надменно отозвался коммунист, скрестив руки. — Что произошло!? И где мы находимся, чёрт тебя побери?? — не сбавлял сердитого голоса немец. — Ты вырубился и упал с горячкой прямо передо мной, — холодно ответил СССР. — Я не знал, что с тобой делать, отпустил своего водителя и привёз тебя к себе. Ты у меня дома. Кстати, несмотря на свою мелковатость, весишь ты довольно много. Мне пришлось тащить тебя на себе. Я сбил твою горячку буквально несколько часов назад. — У тебя дома? Сбил горячку? — расширил глаза Третий. — Почему просто не вызвал врача? — Чтобы твою шишку и бессознательное состояние списали на меня? Нет уж, — хмыкнул Союз. — У меня и так из-за тебя проблем по горло. Тем более, если всё, что ты тогда сказал про свою подстановку, правда, то подобная новость только сыграла бы ей или ему на руку.       Громко выдохнув и усевшись на лесенку, Третий Рейх взялся за голову двумя руками. — Мне вызвать скорую или сам? — чуть наклонил голову коммунист, безэмоционально смотря на него. — Не нужно, — отрезал нацист. — Тогда собирайся и вали к себе, а то мне уже надоело возиться с тобой, — отвернулся от него СССР. — Твои вещи находятся у входа. — А где мой водитель? — посмотрел на него Рейх.       Союз повернул голову. — Я его отпустил. — Отпустил? — вырвалось сердитое у немца. — И каким образом мне теперь добираться до дома? — А ты хотел, чтобы он увидел тебя в таком состоянии и доложил обо всём? — рассердился в свою очередь коммунист.       Сколько раз СССР успел пожалеть о сделанном? Он уже даже не сосчитает. С самого начала он ведь и хотел отправить его в больницу, но вовремя вспомнил слова Третьего о том, что их двоих специально заставили работать вместе. Да и осведомлённость Совета о том, что они зашли вдвоём, а вышел на своих двоих только Союз, была коммунисту совсем без надобности. Очень долго раздумывая над этим, СССР с большой неохотой поднял полусидячего немца и затащил его обратно в квартиру. Спустившись и наплёв двум водителям, что они с Рейхом поедут сами, коммунист отпустил своего водителя, забрав машину. Но что делать дальше? Всё, что Союз знал о месте проживания Третьего, так это дом. Ни квартиры, ни подъезда... Оставаться в чужой квартире было нельзя, поэтому СССР оставалось только одно: везти его к себе. Опустошённый и униженный собственным я, русский взвалил на себя бессознательного и отправился к машине. Ох, как же тяжело было тащить на себе через все пять этажей эту неблагодарную, никчёмную тушу. Несправедливо. — Почему от тебя всегда только одни проблемы? — скороспешно просовывая ушибленную голову на заднее сиденье под ошарашенными взорами прохожих, сердито пропыхтел коммунист. — И почему разбираться с этими проблемами приходится только мне?       Много раз обдумывая своё решение по дороге и даже несколько раз успев передумать, Союз сдался, когда перед ним показался собственный дом. Тащить тело по лестнице наверх оказалось намного сложнее, чем вниз, но с горем пополам коммунист с этим справился, хоть и безумно хотел забавы ради скинуть Третьего с лестницы. Так, чтоб ещё немного по голове настучало. Кто знает, может поумнел бы... — Неужели я правда это делаю? — спросил сам себя СССР, прикладывая мокрое полотенце ко лбу нациста. — Я же не прощу себя за это...       Закончив лечебные процедуры и усевшись на стул, стоявший поблизости, коммунист устало посмотрел на лежачего. Хоть теперь его и не назовёшь хилым мальчишкой, но внешне Третий Рейх так и не изменился. Только слегка вытянулся, да прибавилось морщин на лице. Союз уже и забыл, когда в последний раз видел его так близко. Наверное в сорок пятом, когда тот уже сидел за решёткой, но тогда Третий выглядел безумным. Он не кричал, не вырывался, не пытался сбежать, но лишь в одном его взгляде читалось что-то зверское, непередаваемое. Тогда СССР и подумал, что до сумасшествия нацисту осталось совсем недолго, но как оказалось спустя много лет, он всё ещё соображал. Сейчас же, сидя на лестнице и рассеянно глядя на русского, взгляд немца выражал лишь недоумение. — И что мне теперь делать? — вдруг спросил Третий. — На дворе ночь, а твой дом, насколько мне известно, находится у чёрта на куличиках. — А мне откуда знать? — удивлённо произнёс Союз. — Я тебе помог, а дальше сам разбирайся. Здание Совета в нескольких часах от моего дома, прогуляешься, полезно. Надеюсь, что завтра таких концертов не будет, а то я из-за тебя весь день просидел на месте. — Пошёл ты, — огрызнулся Рейх, поднимаясь. — Если ты чем-то болен, то зачем ввязался во всё это? — встал в позу сахарницы коммунист. — Болен? Может это ты чем-то болен, если притащил к себе в дом врага? — спустившись, пройдя мимо него и оглядываясь по сторонам, отозвался немец. — Так уж и быть, в следующий раз оставлю тебя лежать в подъезде, — со всей серьёзностью произнёс СССР. — Но я ведь не идиот. — Вот это новость... — У тебя не могла подняться температура из-за обычных книжек, — не обращая на него внимания, продолжил Союз. — Да и на церемонии видок у тебя был помятый. Так в чём дело?       Третий хмуро посмотрел на него. — Не неси околесицу... — Если не скажешь в чём дело, то я завтра же доложу о твоём состоянии Китаю, — шёл напролом СССР. — Не смей! — прорычал нацист. — А что мне помешает? — приподнял брови русский.       Рейх сердито поджал губу и отвёл взгляд, явно раздумывая над ответом. — Забавно, — усмехнулся Союз. Третий уставился на него. — Я лишь хотел проверить тебя, а там оказалось реально что-то серьёзное, раз ты так всполошился. — Ах ты гадёныш, — в ярости прошипел нацист. — Мне нет смысла доносить на тебя, но и твоя компания не очень-то меня радует. Хотел узнать, в чём моя выгода? Будет довольно выгодно, если тебя просто отстранят и у меня не будет лишних проблем. Поэтому либо выкладывай и я молчу при Совете, либо... — Ладно, — вдруг сдался немец, сжав кулаки. — Хорошо. Только заткнись.       Союз выжидающе скрестил руки на груди. — Я... и правда болен... — Это я уже знаю, — перебил его коммунист. — Я просил тебя заткнуться! — сердито напомнил Третий. — Не знаю, почему ты не понял этого сразу, ведь мои симптомы довольно наглядные. — Не понял, — нахмурился СССР. — Я становлюсь бывалым. С тобой это тоже произойдёт, рано или поздно, — невозмутимо произнёс нацист. — Просто я закончил своё существование намного раньше и был отстранён даже от наставничества. Если я продолжу просто сидеть на родине и ничего не делать, то сойду с ума. Именно поэтому я занялся этим делом, чтобы хоть немного отсрочить неизбежное, даже с учётом того, что мне придётся ежедневно видеть твою рожу. Когда я чем-нибудь занят, то мой разум остаётся в рабочем состоянии. Нельзя, чтобы об этом узнали, потому-что стоит им узнать, они сразу же отправят меня обратно. Доволен?       Союз отвёл взгляд и протяжно вздохнул, почёсывая бровь. Вот тебе и разгадка. И что теперь? Если бы он знал, что всё обернётся именно так, то незамедлительно сказал бы об этом Китаю, но он уже заикнулся о том, что будет молчать, если Третий расскажет, что с ним творится. — Теперь побежишь жаловаться? — безразлично спросил Рейх, устремив взгляд на тёмный двор за окном. — Нет, — спокойно ответил коммунист. Нацист недоверчиво посмотрел на него. — Я же сказал, что не скажу. — С чего мне тебе верить? — С того, что я всегда сдерживаю свои обещания, в отличие от некоторых, — направился в кухню Союз с намерением покурить. — Можешь остаться на ночь, а завтра чтоб духу твоего здесь не было.       СССР и сам не понял, почему принял такое решение. Может из-за того, что ему вдруг стало жаль Третьего? Коммунист усмехнулся, взяв со стола пачку с зажигалкой. Видимо жизнь так ничему его и не научила. Жалеть своих врагов, в частности жалеть Третьего Рейха недопустимо. Тем более после того, что он натворил... Наверное Союз уже и сам начинает сходить с ума. По правде говоря коммунист никогда раньше не видел, как у других бывалых проявляется сумасшествие. Он никогда не смотрел на это, не знал ни о каких симптомах. Зачем? Когда-нибудь это случится, вот тогда и узнает. Но узнать об этом так... — С чего вдруг такая доброта? — внезапно показался в проёме Третий. — То трясёшься над тем, чтобы я рта лишний раз не открывал, то оставляешь в своем доме аж на всю ночь просто так. — Не знаю, — пожал плечами СССР, оперевшись на край стола и стряхнув пепел. — Наверное устал за день, раз даже сам себя не слушаю. Сдать бы тебя по-хорошему и дело с концом. — Только не говори, что стало жаль, — презрительно произнёс нацист, пройдя в кухню. — Если хочешь, можешь рассказать. Уж чьей-чьей, а твоей жалости мне не нужно. — И с каких это пор моя жалость перестала играть тебе на руку? — разглядывая тлеющую сигарету, спросил Союз. — По-моему ты только ей и пользуешься всю свою жизнь. Так что же мешает сейчас? — Я никогда не нуждался в твоей жалости, — посмотрел на него немец. — Что в первую встречу, что сейчас. Хватит придумывать себе сказки, в которых ты весь такой положительный герой. — Разве я когда-нибудь так делал? — нейтрально отозвался СССР. — Всё, чего я хочу, так это спокойно жить. Все свои геройства я давно закончил и весь этот цирк с США мне вообще не интересен. — Какое условие тебе поставили? — усевшись напротив и хмуро посмотрев на него, спросил Рейх. — Какая разница? — покосился на него Союз. — Всё равно просто так из этого дела я не выйду. — Ну, своё условие я тебе рассказал, так будь добр, — наигранно ответил немец. — Лишат наставничества, — затянулся коммунист. — Сильно, — приподнял брови Третий. — Это же надо было ещё так замахнуться. — Чёрт бы меня побрал за эти слова, но хоть в чём-то мы с тобой согласны, — потушил окурок русский. — Именно поэтому мне нужно быстрее разобраться с этим, иначе у меня отнимут то, ради чего я всё ещё просыпаюсь по утрам.       В комнате воцарилась тишина. Каждый думал о своём. Почему-то именно сегодня коммунисту было не так уж и противно разговаривать с ним. Неужели смирился? Союз выдохнул. Раз уж им приходиться ошиваться друг с другом, то разговаривать всё равно придётся. Главное, чтобы эти разговоры были адекватными, как сейчас. Без фанатизма. — Вот всегда с тобой так, — подперев голову рукой и разглядывая кухню, вдруг спокойно сказал немец. — То слова не вытащишь, то хрен заткнёшь. — Я хотя бы остаюсь собой, — раздражённо ответил Союз. — Не теряю голову от власти. — Если бы я терял голову от власти, то был бы уже сумасшедшим, — ответил Рейх. — Ну, учитывая то, каким я видел тебя в последний раз и то, что я вижу сейчас, твоё спокойное состояние уже можно назвать сумасшествием. — Долго ещё будешь ворошить прошлое? — повернулся к своему собеседнику слегка раздражённый немец. — Не моя вина, что ты стал угрозой для моего существования. А если учитывать то, каким образом я оказался у власти, меня могло бы вообще никогда не существовать. Радуйся, что мы вообще выбрались из этого долбанного приюта. — Мы выбрались? Мы??? — сердито ударил ладонью по столу Союз, выходя из себя. — Ты сбежал, ни оставив после себя даже сранной записки! Ты сбежал! Один!!! И оставил меня гнить там!! — Ты бы всё равно не ушёл оттуда! — поднялся со своего места разозлившийся Третий. — Откуда тебе знать!? — повысил голос СССР. — Да я знаю тебя вдоль и поперек!!! — выкрикнул нацист. — Тебе было проще остаться там и ждать, пока тебя заберут и обучат командам, словно зверушку. Чего ты добился, оставаясь там? — Того, что меня выбрали! — И? Это сделало твое существование лучше? Нет! Собачке не понравились команды и она решила загрызть хозяина, да, Союз? — вышел из себя Рейх.       И тут СССР не сдержался. Весь самоконтроль и выдержка полетели к чертям. Схватив Третьего за грудки, он яростно крикнул: — Заткнись!!! Я хотя бы не слонялся по улицам и не начищал чужие сапоги за корку хлеба!! Меня не швыряли мордой в грязь!! — Ах ты...       Попытавшись яростно вывернуться, Третий освободился и сжал кулаки, чтобы ударить коммуниста, но получил в лицо первый. Подставив надвигающемуся Союзу подножку, Рейх лишил его равновесия и нанёс ответный удар. Схватив противника за ногу, СССР повалил его на пол. Стул и стол отлетели на приличное расстояние, пока двое соперников катались по полу, нанося друг другу удар за ударом. Когда оба начали выдыхаться, верх одержал Союз, усевшись на него сверху и прижав руки нациста коленями. Тяжело дыша и попутно утирая ладонью разбитую губу, он с яростью уставился на Третьего, а Рейх тем временем не сводил такого же взгляда с него. — Ну! Чего остановился? Давай! — выкрикнул сквозь сбившееся дыхание нацист. — Пошёл ты, — откинулся назад коммунист, садясь на пол. Кажется рассудок стал понемногу возвращаться к нему.       Рейх тоже уселся, привалившись к стене и утирая набежавшую с носа кровь. — Моё... Правление... Хотя бы не было... Утопией... — Я хотя бы не сел в лужу и не проиграл, — сердито отозвался Союз, тоже прислонившись к стене. — Я НЕ САДИЛСЯ В ЛУЖУ! ЭТО ТЫ РАЗРУШИЛ ВСЁ, ЧТО Я СТРОИЛ! — крикнул Третий, всё ещё придерживая нос. — Давай поплачь ещё, — потянулся за сигаретами, которые успели повалиться на пол и помяться, СССР.       Рейх схватил одну следом. — Это моё! — прикурив, возразил русский. — Купишь новые, — выхватив из рук коммуниста зажигалку, произнёс немец. — Вон какой доминой обзавёлся. С тебя не убудет.       Курили в тишине. Союз приложил ладонь к побитому виску. И как в таком виде показаться завтра? Зачем он только всё это затеял? Надо было просто оставить этого мерзавца в подъезде! Вот тебе и разговоры без фанатизма. Стряхнув остатки пепла на пол, коммунист уставился на потолок. От люстры исходил приятный, теплый свет. И почему он только не добил его? Надо было вдарить посильнее, чтоб снова вырубился до утра. Наверное он, Союз, и правда не меняется. Что не убил его тогда, в сорок пятом, что сейчас... Ладно уж. Всё равно уже ничего не исправишь. По крайней мере ему не приходится скучать последние несколько дней. — Я есть хочу, — вдруг произнёс немец.       Союз посмотрел на него. — Сначала поставь всё на места, а там... так уж и быть, покормлю. — Раскомандовался, тоже мне, — фыркнул Третий, поднимаясь с пола.