* * *
Плач. Пожалуй, первое, что он услышал, после того, как очнулся. Тихий, словно его изо всех пытались подавить, но оттого человеку за стеной становилось только хуже. Плакала девочка или точнее сказать, девушка. Зейну было сложно об этом судить, но кем бы она ни была, ей нужна была помощь. Сквозь всхлипы просачивался её дрожащий голос, вялый, будто она вот-вот должна отключиться: «П-помогите, к-кто-нибудь…» — как по команде, в голове ниндроида четко отобразились слова, цитируя кого-то очень знакомого ему: «Ты был создан, чтобы защитить тех, кто не может защитить себя сам.» Голос в голове был безусловно прав. И Зейн хотел ей помочь, но как это сделать, будучи прикованным цепями? — Эй, — осторожно начал он, подняв взгляд на крохотное окошко у потолка камеры. В соседней камере стало тихо, настолько, что Зейн успел было подумать о галлюцинациях, которые вряд ли могли бы быть у ниндроида. Но только он — необычный ниндроид. — Прости, я не хотел тебя напугать… — с той же опаской произнес Джульен, виновато улыбаясь и всё же теряясь в сомнениях о том, а действительно ли он в своем уме? — Кто ты? — хрипло спросили за стенкой, что едва удалось расслышать речь девушки. Но ему ответили — значит не галлюцинация. По крайней мере, он так считал. — Я… — собрался ответить Зейн, но внезапно осознал, что не имеет и малейшего понятия о том, кто он такой? — Я не знаю. — честно признался ниндроид, опустив взгляд. Гадкое чувство пустоты и какой-то неполноценности поселилось внутри. — Не может такого быть. — грустно усмехнулась она, поднимаясь с холодного пола и подползая ближе к стене, за которой находился ещё кто-то. — Неужели ты не помнишь даже своего имени? — собеседник замолчал, оставив только глухой звон цепей. И на какое-то время, ей даже показалось, что дальше их диалог и не продвинется. От чего уныло повернулась спиной к нему, свернувшись в калачик и прислонилась к стене. А Зейн тем временем, задумался над её словами. Имя. Оно вообще когда-то было у него? Казалось, что ответ плавал где-то на поверхности и нужно совсем немного, чтобы вспомнить. Ниндроид закрыл глаза, оставляя свою крохотную камеру без источника бледно-голубого, холодного света. И сосредоточился на одной лишь мысли: Имя. Его имя. Перед ним застыла темнота, в которой изредка виднелись блеклые просветы из ярких моментов: Красивый сокол, повторяющий причудливые движения за человеком, что выглядело весьма забавно… Покрытая пушистым снежным ковром, березовая долина… Четыре цветных фигуры, стоящие спиной к свету, из-за чего лиц было не разглядеть… Сияющая фигура девушки, чьи изящные руки тянутся к нему, но не успевают дотронуться… И человек, повернутый лицом к свету, от чего виден был лишь его белый халат и седые, практически белые волосы. Сморщенные руки сжаты в замок, он выглядит задумчивым. И ниндроиду очень не хотелось нарушать его покой, но, словно магнитом, Зейна потянулся к нему. Не успевая ничего с собой поделать и с его уст сорвалось короткое, неуверенное в себе: «Извините, я…!» — но старец только нежно коснулся титановой руки парня и обернувшись, с отцовской любовью тихо рассмеялся: «Зейн! Мальчик мой…» Было в его взгляде что-то одновременно радостное, но хранящее в себе глубокую печаль. Будто он встретил того, с кем прошло много лет разлуки и одно, такое трепетное, наполненное чувством касание — единственное, на что он способен. И оно подействовало на ниндроида, словно будильник. Перед ним вновь предстала темная камера, а на губах застыло короткое слово: «Зейн!» — Зейн? — тут же раздался задумчивый голос девушки за стеной. — Приятно познакомиться, Зейн, — хмыкнула она и в ту же минуту поежилась от холода. Тюремная одежда — которую скорее можно было расценить, как тряпье — ничуть не согревала. Но не только потому, что была из очень тонкой ткани, но и из-за огромного количества заплаток, пришитых на скорую руку. Из суровой, холодной реальности её вновь вытянул Зейн. — Это, наверное, взаимно…? — он хотел обратиться к ней по-имени, но неловко замялся, понимая, что не знал его. Девушка поторопилась представиться и в её сиплом голосе промелькнули нотки печали. — Я Элизабет. Хотя, некоторые, иногда, зовут меня Конни. Тогда, должно быть, будет правильнее представиться — Элизабет Конни. — неуверенно проговорила Элизабет, усмехаясь мысли о том, что если бы здесь присутствовал хоть кто-то из старших, то наверняка они упрекнули бы её за такую оплошность. Следовало представиться сразу же после него. Но их здесь нет и не может быть. — Но, если уж быть до конца честной, мне больше нравится Элизабет. Конни появляется только тогда, когда я их разочаровываю. — взгляд Элизабет переместился на свои истерзанные ладони, которые она вяло опустила, обхватывая колени. — Это необычно и…немного странно. — задумчиво произнес Зейн. — Да, пожалуй. — лениво бросила она, желая уклониться от зарождающейся темы разговора. — Ты, видимо, давно здесь. Раз твой голос успел уже настолько охрипнуть от холода. — Я…плохо помню, — начал парень, запинаясь, будучи совсем неуверенным в своих словах. Изо всех сил напрягал сознание, но не мог припомнить точных подробностей о нахождении здесь. Очевидно, на это нужно больше времени. — не могу сказать точно. Всё будто в тумане. — Ты не помнишь, как оказался здесь, да? — выждав немного, Элизабет продолжила: — Что ж, это не менее странно. И я бы, наверное, тоже предпочла не помнить. — призналась она, скорее даже не Зейну, а самой себе. — Воспоминания — вот что по-настоящему приносит боль. Будь они хорошие или плохие — по одним ты испытываешь теплую тоску, понимая, что больше так уже точно не будет, а другие бередят раны и возможно, сеют новые, когда начинаешь прокручивать их снова и снова, подмечая то, чего не замечал до этого. — девушка шумно вздохнула, опуская голову на колени. — Но всё же, воспоминания — часть нас, наш компас по которому мы движемся вперед, извлекая ценные уроки из прошлого. — Тогда почему ты хочешь избавиться от них? — Не могу смириться с причиненной болью в прошлом. — Из-за неё ты здесь? — Элизабет не ответила, а только кивнула. Пусть ниндроид и не мог этого видеть, но молчание было расценено, как положительный ответ. — Может я окажусь не прав, но…мне всё-таки кажется, что лучше иметь хоть какие-то воспоминания, чем ничего не знать. — Зейн говорил это с такой детской наивностью, что девушка не смогла сдержать короткого смешка. И если бы они только знали, что в один момент поменяют свои роли… Зейн плохо спал. Что ж, оказывается, даже такие как он могут уставать. И до сих пор никто не мог понять, как Доктор Джульен сумел создать такого живого ниндроида? Их с Элизабет общение продолжалось, пусть он и отметил некие проблемы с памятью у девушки, которые усиливались каждые несколько дней. С самым большим перерывом в четверо суток. Это настораживало. Ведь изначально она наверняка многое помнила и знала, что даже успела поделиться некоторыми подробностями своей жизни с новообретенным…другом? Да, скорее всего, они друзья. По крайней мере, Зейну хотелось в это верить. Но он не знал в чем именно кроется причина возникновения такой проблемы. И потому списал это на тюремные условия вокруг, а также своеобразные пытки, которым подвергалась Элизабет. О, как же он ненавидел Чена в эти моменты! Каждый раз слышать истеричные крики и визги, болезненные стоны, глухие удары по истерзанному телу, видеть ярко-голубой, мигающий свет на потолке и жутко скачущие тени на нём. Среди которых простирался хрупкий, женский силуэт, удерживаемый двумя крепкими парнями. И время от времени, она резко разгибалась, стоило шокеру ударить её в грудь, а Элизабет тщетно пыталась увернуться от него. Первые несколько минут. А затем лишь безвольной куклой «висела» в стальной хватке стражей, ожидая, когда поступит следующий заряд для исполнения её танца. И наверняка всякий раз желала, чтобы он оказался финальным. Навсегда прерывающим этот ад. Хоть и понимала, что так просто от неё никогда не избавятся. Она нужна Чену и если дело зайдет слишком далеко, он её достанет даже с того света. Зейна грызла совесть. Слова Доктора становились ядом, разъедающим его изнутри. Он должен её защитить. Он был создан для того, чтобы защитить тех, кто не может защитить себя сам. Он должен. Должен… — В этом мире нельзя всех спасти, Зейн, — тихо обратилась она, своим осипшим от криков, голосом. В то время как он, понурив голову, сидел на полу, с липким чувством вины, что скребло глубоко внутри, забираясь в самое сердце. Он не смог. Снова был лишь наблюдателем, неспособным исполнить свое прямое предназначение. — Ты не должен винить в случившемся себя. Виновата лишь я сама. — она рвано вдохнула спертый воздух, — Я знала что со мной будет, если кто-то узнает. Но всё равно пошла, в этом нет твоей или ещё чьей-то вины, только моя. — Это неправильно! — словно в бреду, он отрицательно замотал головой, — Неправильно оставлять любое существо без права на спасение! — и снова её приглушенный смех. Он давался ей очень тяжело, всякий раз начинало щимить в груди, а в горле вновь ощущался кровавый привкус. — В нашем мире много неправильного или правильного, всё зависит от того, кто и как смотрит на это. Нужно научиться жить с этим бок о бок. — послышался кашель, а затем хлюпающий удар о пол. Девушка брезгливо вытерла рот рукавом своей рубахи и отползла от вышедших из неё остатков завтрака. — И потом, если кто-то не хочет быть спасенным и добровольно уходит на самое дно? Он не смог ответить. Считая, что жизнь не может закончится так… В тот день его настигла та же бессонница. Зейн молчаливо глядел в густую темноту возле выхода. Элизабет вновь приняла попытку бегства, коих было уже бесчисленное множество и каждая провальна. Однажды, он спросил её: «Для чего ты это делаешь? Неужели не замечаешь того, что всё бестолку? Эти пустые попытки лишь сильнее калечат тебя!» — на что получил странный и даже жуткий ответ: «Я не помню…» — И после того, как она снова переступила порог камеры, убегая в неизвестном ему направлении — исчезла навсегда. Конни больше не вернулась.* * *
И сейчас, смотря на пустынные, пропитанные холодом, болью и кровью, витиеватые коридоры темницы, Зейн гадал, в каком из них она встретила свой последний вздох? Он больше не слышал о ней ничего, от чего и решил похоронить её образ в своем сознании, ведь совесть кричала, мучила его! Вызывая внутри ниндроида ненависть, отвращение к самому себе. Он не сумел её защитить. Он не исполнил своего предназначения. Растерянно болтающиеся руки оказались сжаты в кулаки. Зейн зажмурился, отбрасывая угнетающий образ темницы перед ним. Заглушая внутренний голос, что нещадно кричал: «Неправильно! Неправильно оставлять любое существо без права на спасение! Ты должен защищать! Ты был создан для этого! А иначе — ты останешься просто никчемной машиной, о которой совсем скоро забудут! Выкинут, как ненужный мусор. Ты уйдешь на дно, погибая в ледяной пучине собственных страхов и сомнений…» — его резко тряхнули за плечи, а над ухом раздался обеспокоенный голос Коула: — Зейн. Зейн! Зейн, ты слышишь меня? Ау-у, прием! — перед лицом пару раз щелкнули огрубевшие пальцы друга, а затем возник и сам Баккет. Его лицо выражало вялую долю недовольства и огромную — беспокойства за него. Зейн почувствовал небольшой укол вины, за то, что заставляет Коула ещё больше переживать. Хотя они и так в не самом отличном положении. — Хэй, приятель, я не хочу потерять тебя ещё раз! — бодро хлопнув ниндроида по плечу, Черный ниндзя махнул рукой вперед, зазывая товарища за собой. — Ты ведешь себя…довольно странно. — начал Коул, когда они поравнялись. — Точнее, страннее обычного. Скажи, что у тебя здесь произошло? — положив руку себе на грудь, Баккет посмотрел в холодные глаза Зейна, искренне желая помочь. — Можешь довериться мне. Ты же меня знаешь, я всё пойму! Поколебавшись, Мастер льда беззвучно вздохнул, отпуская неприятные ассоциации с этим местом, вполголоса начиная пересказ всего, что успело с ним произойти и что он помнил. — Ещё задолго до того, как вы прибыли на остров, я познакомился с одной девушкой…* * *
— Дамнаре всегда были неоднозначными персонажами в истории нашего мира. — присаживаясь напротив собеседника, говорила Мистаке. — Кто-то считал их Святыми, кто-то наоборот — Скверными. И даже не знали, что обе стороны абсолютно правы. — немного отпив из красивой, фарфоровой чашки с изображением летящих птиц, травница продолжила: — Ведь был в них баланс, такой же, как и в Первом Мастере. Он напрасно полагал, что творцом Проклятых является лишь Оверлорд, когда сам положил начало их существованию. — То есть? — непонимающе вскинул брови мужчина. — Знаете ли вы что-нибудь о Мастерах Чин? — Только если из тех сказок, что мне рассказывали в детстве. А было это…ну очень давно. — ненавязчиво указывая на свой преклонный возраст, ответил он. — Поэтому, можно сказать, что я знаю о них мало. Только то, что они были Первой армией Мастера Кружитцу. Задолго до Мастеров стихий. — переведя взгляд на украшающий стену меч, мужчина чуть тише добавил: — Я больше осведомлен в их оружии — это моя страсть, если хотите знать. Чего только стоят хрустальные стрелы или боевые веера напоминающие собой белое золото? При этом, оружие невероятно прочное! — при виде его сверкающих глаз, когда он говорил об этом, Мистаке снисходительно улыбнулась. — Да, оружию Сэнтинелов можно только позавидовать. Первому Мастеру была необходима хорошо вооруженная армия и он не поскупился на помощь в создании отличного снаряжения. — кивнула она, — Но не учел он того, что его труды могут обернуть против него самого. — Они предали его? — «У Святых ещё больше соблазн, чем у Скверных» — говорил Оверлорд и был прав. Уж с Темной материей вы знакомы, я надеюсь? — вопрос был риторический, конечно, почти каждый житель Ниндзяго был в курсе о том, что это за дрянь. — Их прокляли. Пропитали насквозь этой тьмой. А они, как Чистые и Светлые существа поддались. — Но разве они не должны были уничтожить эту тьму? Ведь были рождены для этого. — Нахмурился мужчина, — «Одним выстрелом или ударом меча могли уничтожить тьму.» — ведь так говорили о них! — Увы, темная материя достаточно цепкая и прилипучая субстанция. Пороки — вот что питает её, а они есть у всех, даже Святых. Тьма может существовать без Света, но вот Свет без тьмы — нет. Это невозможно. И Первый Мастер это понимал, оттого при создании Сэнтинелов наградил их крохотной частичкой тьмы — все их пороки — иначе они бы просто не могли существовать. — Темной материи было достаточно соприкоснуться с этой крупицей тьмы, чтобы большинство Сэнтинелов поддались. — Мистаке кивнула. — Верно. Нет у человека сильнее и страшнее врага, чем он сам. Нужно иметь прочный внутренний стержень, чтобы суметь противостоять своему темному отражению. — Дамнаре — это проклятые Сэнтинелы, ведь так? — получив одобрение с её стороны, мужчина продолжил: — Выходит, что и Элизабет способна подавить эту сторону себя! — Для этого ей нужно столкнуться со светом, который сожжет её тьму. — замечая воодушевление собседника, она поспешила добавить: — Но очистив душу — Дамнаре лишается при этом чувств, воспоминаний, грубо говоря, своей личности — всего, что может породить порок. Он превращается в не более чем, оружие против тьмы. Поэтому, советую хорошенько подумать, стоит ли подталкивать Элизабет к очищению? Если — да, то будьте готовы в конце потерять её. А нет — контролируйте эту тьму и не дайте ей переступить черту, иначе пострадает много невинных жизней, а не только шесть. — с этими словами Мистаке бросила в руки мужчины драгоценный камень, напоминающий изумруд. Только в нем он уловил блеклое, голубое свечение, которое также быстро пропадало, как и появлялось. — Почему вы рассказали это мне, а не им? — оторвав завороженный взгляд от кристалла, спросил мужчина. Чем вынудил уже стоявшую у выхода травницу остановиться. — Потому что знаю, что вы не подведете. И сможете поставить девочку на верный путь. — хитро улыбаясь, она вышла на ночную улицу, впуская в дом звуки сверчков, шелест листвы в саду и ночную прохладу, заставившую огонь в камине дрогнуть. И напоследок сказала, придав своему голосу немного жесткости: — Храните его, как зеницу ока. Сила Элизабет не должна оказаться в плохих руках…* * *
Небо постепенно принимало розоватый оттенок, который при соприкосновении с морской гладью расцветал, обретая кроваво-красный цвет. Словно сгорая, золотистое солнце опускалось всё ниже, утопая в темных водах, окруживших этот проклятый остров. Забирая вместе с собой весь свет и надежду, что теплились в душе, оно оставляло взамен только холод, тьму и липкий страх ползущий по спине. Он безжалостно впивался своими когтями глубоко под кожу и вызывая дрожь, ещё ярче ухмылялся, обнажая ряды острых, как бритва, зубов. Которые так и норовили пронзить чью-то шею, лишая жертву кислорода. А глаза его пылали алым закатом поглощенного солнца, говоря лишь о том, что на ближайшее время — он здесь главенствует. И как же Ния ненавидела это мерзкое чувство, возникающее при каждом заходе солнца. Ещё в детстве, когда Смиты собирались отходить ко сну и брат наводил порядок на кухне, она сидела на крыльце их небольшого дома и положив голову на колени, наблюдала. Наблюдала за тем, как уходят люди с полей, как птицы пролетают над её головой и издают свой прощальный клич, как жизнь вокруг постепенно затихает. И младшую Смит никогда не оставляли мысли о том, что так и выглядит конец. Конец всего. Всё сгорает в золоте искрящегося пламени солнца и тонет в кровавой реке заката далеко за невидимым горизонтом. Муки, страдания — всё проходит мимо, люди уже успели смириться со своей участью и уже не обращают на это внимания, отдавая предпочтение мелочам, которые и делали их жизнь такой значимой. Они неспеша готовятся отходить к вечному сну в синеватой дымке, что приходит на замену обжигающе-ярким краскам уходящей из них жизни. А затем, наступает тьма. Всеобъемлющая и тихая. И Ния находилась в самом её эпицентре. Лежала, боязно прижимая к себе край мягкого одеяла, чувствуя ледяные объятия страха. Крохотные слезинки красиво сверкают на бледных щёчках, а губы дрожат, так и не решаясь разомкнуться, чтобы позвать брата. Страх сжимал её шею, образуя неприятный, вязкий ком глушащий все слова и всхлипы. И даже пошевелиться не получалось, только пальчики сильнее сжимали холодную ткань постельного белья. А на утро, сидя за скудным завтраком, мысленно клялась себе, что в следующий раз не затрясется от холодных прикосновений страха. Не позволит ему помыкать ею. И если надо будет — надерёт его задницу как следует! Прошло достаточно времени, чтобы Ния смогла преодолеть страх темноты. Но теперь он нашел свое пристанище в другом. Самом близком и дорогом ей человеке — старшем брате. Мастеру огня и участнику турнира стихий, чье благополучие в её руках…и ещё одной девушки, не вызывающей особого доверия. «Она охотно пошла нам навстречу, — рассуждала Смит-младшая и сильнее обняла себя за плечи, омрачая свои мысли. — Святые, Элизабет просто не успела выскочить за мной следом, а я бросила её там. Один на один с Правой рукой Чена. Господи, какая же я дура! Клаус заметил её и может сейчас выпытывать информацию или того хуже, привести Элизабет к Чену. Тогда весь наш план идет к черту!» — Она недовольно шаркнула ногой, выдыхая скопившиеся внутри гнев и обиду в не самом цензурном слове. После чего обернулась на коридор справа от неё. Там по прежнему было пусто. — Ну же, давай, — напряженно бормотала себе под нос Ния, нервно сжимая кулаки и вглядываясь в пустое помещение напротив. Винные стены начинали обретать более мрачный оттенок, а в нос ударял удушающий запах крови — она определенно сходила с ума от усталости и томительного ожидания. Этот остров — самый настоящий капкан. Взывает к себе красивым фасадом, но стоит тебе ступить на его проклятые земли, как зубчатые дуги схлопываются и сказка превращается в сущий кошмар. — Появись, появись, Элизабет! — И, как ни странно, помочь ей выбраться из этого капкана могла сейчас только дамнаре. Когда же Смит-младшая совсем отчаялась и уже была готова бить тревогу, послышались размеренные шаги вдали коридора. Постепенно нарастающий стук деревянных подошв отчеканивали собой ритм её сердца. Появившаяся Элизабет выглядела спокойной. На ней не было отпечатков страха или усталости, лишь стальная уверенность и сосредоточенность на чем-то. В руке она сжимала кинжал с окровавленным лезвием, которое завораживающе сверкало в полумраке. — Что с ним? — насторожилась Ния, когда дамнаре подошла ближе к ней, и кивнула на оружие в её руках. — Почему он…? — Поранилась. Ничего страшного. — сухо ответила Элизабет, проводя кинжалом по ткани кимоно. — Но если тебя смущает, могу вытереть его. И кстати, ты уж извини, что заставила ждать, мне пришлось зайти на кухню и приготовить себе отвар. — Почаевничать захотелось? — сложила руки на груди Смит-младшая, с укором глядя на девушку. Та только усмехнулась. — О да, праздновала свои будущие поминки. И думала, как жаль, что не захватила тебя с собой! — Театрально вздохнула Элизабет. — У меня ведь никогда не было подруги, с которой можно за чашечкой чая похоронить себя со всеми почестями. — Если не прекратишь паясничать, то я тебя ударю! — угрожающе проговорила Ния, разжимая кулаки. — Ты хоть осознаешь, как сильно мы рискуем? Любая заминка и окажемся в ловушке Чена! — Поправочка, мы уже в ней. — флегматично отметила Элизабет, — И стоит ли тогда волноваться, если практически находишься на дне бездны? — Волноваться — нет, но бороться — да. Пытаться всплыть из последних сил, и тогда, возможно, ты сумеешь выбраться. — Жестко отрезала Ния, чуть тише добавляя, чувствуя подступившую к горлу горечь: — Ниндзя никогда не сдаются. Они будут в строю до последнего вздоха. Элизабет на мгновение задумалась, ощущая холод и вес браслета-оковы. А затем кивнула, отвечая Ние протянутым свертком — страницей из книги Клауса, оказавшейся подозрительно увесистой. — В таком случае, это окажется тебе полезным. — на её губах играла довольная усмешка, очень озадачившая брюнетку. — Твой кинжал? Зачем он мне? — развернув страницу и с подозрением глядя на оружие, спросила она. Мысленно задаваясь вопросом: «Когда Элизабет успела его вложить туда?». На что получила неоднозначный кивок головой куда-то в сторону и уклончивый ответ в стиле Мастера Ву: — Можешь считать это знаком. Знаком, что я доверяю вам. — Ния посмотрела сначала на дамнаре, а потом снова на кинжал. Он был красив, удобно лежал в руке, и сделан был на совесть. Кем-то, с очень искусными руками и врожденным талантом к созданию оружия. Чёрные вставки завораживали, плавно струились вверх по лезвию и соединялись только на самом кончике. Рукоять имела объемный узор, среди которого были те же темные прорези. «Кай бы оценил.» — подметила про себя Ния, стремясь скорее возвратиться в реальность и более не смотреть на столь красивое оружие. — Мило, — сухо ответила она, намереваясь вернуть кинжал владелице, — но глупо. После сегодняшнего нам опасно находиться во дворце. Так что, будет лучше, если ты будешь также вооружена. — на это Элизабет только отмахнулась. — Оставь. Мне он больше не требуется, да и вряд ли ещё когда-нибудь пригодится. Чего не могу сказать о тебе, Ния, — брюнетка насторожилась. И дамнаре, заметив, поспешила добавить, словно пытаясь донести простую истину до маленького ребенка. — Сообщили ниндзя или нет — уже не имеет значения. — Она снова закатала рукав кимоно, демонстрируя браслет-окову и перебинтованную руку, — Но в отличие от остальных, а конкретно тебя, так просто мне не скрыться. — к счастью, Ния достаточно быстро выстроила пазл в своей голове. И в ту же секунду озлобленно произнесла: — Он следит за тобой, верно? — дамнаре кивнула, а Смит-младшая тяжело вздохнула, смахивая с лица остатки усталости. — Тогда какого черта ты пошла со мной?! Что если, Клаус пришел туда лишь из-за тебя? Ты едва не похоронила нас в той комнате своей халатностью! — Элизабет нервно закусила щеку, терпеливо ожидая, когда Ния успокоится — высказав всё то, что накопилось на душе. Когда же это произошло, девушка всё тем же невозмутимым тоном продолжила: — Поэтому я и хочу, чтобы ты ушла и держала при себе хоть какое-то оружие. Со мной не безопасно, тем более что, у тебя есть заклинание — главный компромат на Чена. Будет очень обидно, случись с ним или тобой нечто ужасное. У ниндзя тогда останется ноль шансов. — И что ты предлагаешь? — немного помолчав, обдумывая слова дамнаре, наконец спросила Ния. — Предлагаю покинуть дворец и затаиться в джунглях. Бродить по дворцу в поисках ниндзя опасно. Стража ещё наготове, и без особых препятствий сбежать получится только ближе к ночи — в это время караульные полностью сменяются, оттого появляются лазейки. — Для кабуки ты слишком хорошо осведомлена в этом плане. — протянула Ния, сощурив взгляд на невозмутимом лице девушки. Но та только пожала плечами, и бросая короткую фразу, развернулась для того, чтобы уйти. — Хороший побег — означает хорошую подготовку и осведомленность о том месте, откуда сбегаешь. — Смит младшая усмехнулась. — Тогда почему ты до сих пор здесь? — Потому что ещё не все получили свою свободу! — отозвалась Элизабет, даже не оборачиваясь, пошла дальше в том направлении откуда пришла ранее. — Иди и чтоб до темноты носа не высовывала! Я прикрою. — И вскоре дамнаре исчезла, оставив Нию наедине с мерзким чувством недосказанности. Так, словно её только что надурили самым простым образом, а она этого и не заметила. «Очередная несмешная шутка!» — фыркнула она у себя в мыслях, невольно вспоминая то, как ещё будучи крохой, пыталась отыскать спрятавшихся родителей на территории дома. Считая их смерть — всего лишь затянувшейся игрой в прятки.* * *
Тело в очередной раз глухо ударилось о землю, подняв клубы пыли. Из горла вырвался хрип, чьи фразы было не разобрать. Серые глаза устало смотрели в нежно-голубое небо, по которому плыли размытые облака, не принимая какой-то забавной формы, от чего казались скучными. Впрочем, ей сейчас тоже было не до развлечений. — Вставай, Элизабет, — раздался жесткий голос учителя подходящего к тому месту, где лежала девочка. — Да-да, я сейчас, — лениво протянула она, не торопясь подниматься, — ты всё равно меня победил. Так чего бы не передохнуть чуток… — Думаешь, на поле боя твой противник даст тебе и минуту продыха? — возмущенно произнес мужчина, склоняясь над Элизабет, загораживая тем самым однообразное небо. — Бери в руки меч и сражайся. — Оба перевили взгляд на откинутое в сторону оружие. Девочка смотрела с отвращением, мужчина — грозно. — Какой от этого прок? Мне всё равно никогда не побывать на настоящей битве, а у нашего города есть и другие защитники. При первом же тревожном звоночке родители стремятся огородить меня от опасности… — начала возражать девочка, неспешно поднимаясь и подходя к мечу. Подняв его с земли, она заглянула в чуть размытое отражение человека за своей спиной, прерывающего её рассуждения. — …именно поэтому я и хочу, чтобы ты была готова к любой неожиданности и могла самостоятельно за себя постоять. Без помощи родителей. — И чуть тише он добавил, явно беспокоясь о том, как бы его не услышали посторонние: — Никогда не знаешь откуда судьба нанесет удар в спину. Лучше быть готовым ко всему. Элизабет нахмурилась, крепче сжимая рукоять и опуская задумчивый взгляд на свои ботинки. Тело гудело от многочисленных ударов и падений, а голова ныла, раскалывалась и уже давно шла кругом, чем очень раздражала и злила девочку. Глотка горела, руки тряслись и меч грозил выпасть. Вся обстановка была до ужаса непривычной. Она была готова принять обычные тренировки, с бегом и стандартной разминкой, но боевые тренировки — это уже что-то новое. Что-то, что пугало и не вызывало положительного отклика. А только жалило, больно и метко. — Н-но я боюсь, — обратилась к нему Элизабет, чувствуя теплую руку на своем плече. И прощебетав его имя, она полностью развернулась к нему лицом. — Бороться — больно, страшно и…это буквально такая же адская пытка, как сегодняшняя тренировка! Я не хочу так жить! Я не хочу каждый раз содрогаться от страха перед очередным ударом. — всхлипнула Элизабет, из-за чего последняя фраза оказалась невнятной, но учитель всё равно понял. Заботливо погладил её по светлой макушке, и присев на одно колено, дабы быть на одном уровне, произнес: — Так не бывает, Элизабет, все мы боремся и не всегда это происходит на мечах, в серебряных доспехах. Кто-то борется со своими страхами, внутренними убеждениями, давлением или негативным влиянием других людей на него, а кто-то действительно встревает в драки. — Осторожно беря её ручку в сухую ладонь, он провел большим пальцем по недавно полученному шраму, тянущегося от большого пальца до середины ладошки. — И никто не выходит из этой битвы без ран. Просто они не всегда видны внешне, порой приходится заглядывать в духовный мир человека, дабы понять, что его хрупкие струны также разрываются от боли. — Надавив на шрам чуть сильнее, мужчина услышал, как девочка зашипела, а её личико искривилось в болезненной гримасе. После чего ослабил хватку, — Но боль — это всего лишь шум, который нужно перекричать. Её не нужно бояться, ведь именно она делает тебя живой. — Когда няня умирала, то громко кричала. Ей было больно, я чувствовала и видела это. — Тихо сказала Элизабет, замечая промелькнувшую печаль на лице учителя, которая скоро сменилась прежним спокойствием. — Боль убивала её, а не оживляла. — Понимаешь, Элизабет, со временем голос утихает и шум поглощает наш крик. Это неизбежно настигнет каждого. — Вздохнул мужчина, поднимаясь во весь рост и поправляя полы своих одежд, на последок добавил: — Но, быть может, спустя время ты сумеешь изменить это для кого-то… — он собиралася уходить, но его остановил голос девочки, звучавший отчасти грозно и одновременно воодушевленно. — Тогда я буду тренироваться! Стану сильнее, — она набрала в легкие больше кислорода и решительно выдохнула: — и сделаю всё, чтобы крики родителей поглотил шум боли. А твой, будет слышен отовсюду, я не позволю гадкому шуму забрать тебя у меня…* * *
— Она ненавидела своих родителей? — слушая пересказ друга, спросил рядом идущий Коул. На что Зейн тихо усмехнулся, несогласно качнув головой. Чем вызвал недоумение со стороны Мастера земли, но с ответом не торопился, боясь упустить какие-то детали. — Где кроется ненависть — всегда есть любовь. Элизабет любила их, не смотря ни на что пыталась защитить от… Кого-то. — ниндроид вздохнул, с долей сожаления глядя вперед, — Извини, но я не имею точных данных. Она начала мне открываться лишь спустя долгое время, когда её память стала угасать и сама Элизабет смутно помнила детали своей прошлой жизни. — Стой! Погоди, — Коул резко остановился посреди туннеля, интенсивно размахивая руками, призывая Мастера льда сбавить шаг и обернуться, — если мы говорим об одной и той же Элизабет, то, быть может, твоя подружка не погибла, а просто…забылась? — Промелькнувшие на лице собеседника сомнения чуть бавили уверенность Баккета в своих словах, от чего он, обреченно всплеснув руками, добавил: — Понимаю, это может звучать как бред, но всё же. — Коул, я…мне очень…столько времени прошло… — мямлил Зейн, то сжимая, то разжимая титановые ладони. Бегая взглядом из стороны в сторону, не акцентируя на чем-то своего внимания. Пытаясь унять взбунтовавшийся поток мыслей, который даже ПИВВЖ не могла контролировать, может они и совместимы, но она не видит и не чувствует того же, что и Джульен. — Всё очень сложно. Ты не поймешь, как и остальные. — Закрываясь от всего мира, словно цветок в вечернем поле, Зейн отвернулся от загоревшегося идеей Коула. Знакомый образ старого друга вызывал в нем радость и какие-то позитивные чувства, но это было как-то механически. Будто заданная ранее установка в командной строке и ничего более, это — всего лишь задача, которую он должен выполнять. Беспрекословно, не имея шанса на ошибку, которую он уже однажды совершил. «Первый и последний раз!» — самозабвенно клялся ниндроид, вынуждая, истощенный в сырых стенах камеры, разум поверить в то, что простил себе смерть Конни, и более не допустит подобного. Но теперь, Мастер земли безжалостно напомнил ему об этом, коснулся того барьера лжи и самообмана, что так тщательно и усердно возводил Джульен. И сумел хоть немного достучаться до той самой, настоящей, эмоции внутри ледяного сердца — страха. Ведь даже если Конни жива, даже если она не умирала, даже если на нем нет никакой вины — Зейн боялся встречи с ней. Боялся заглянуть ей в глаза, наконец-то коснуться её и услышать до боли знакомый голос. Что бы он сделал? Выпалил банальные извинения, слова сожаления, колкие замечания в свой адрес и радость о том, что она в порядке? Крепко обнял и осыпал обещаниями, что впредь исполнит свое предназначение? Или стоял, замерев на месте, так и не предприняв ничего? Святые! Ему легче отпустить Конни и больше никогда не вспоминать! Легче оставить её поблекший образ, который он успел представить в голове за время их общения, глубоко на подкорке его черепной коробки. Легче, намного, чем снова возвращаться к тому, с чего начинал и бередить старые раны, слышать упреки голосом Доктора в своей голове: «Не справился. Подвел. Бесполезная машина, для чего ты был создан?! Повтори!» — лишь от одного малейшего представления, он яростно замотал головой прогоняя мозгового паразита. Нет, он не готов принять то, что ещё есть шанс на исправление ошибки… — Конечно, ты прав, — робко проговорил Баккет, — мы не понимаем тебя. Ты всегда был особенным, не таким, как остальные в команде. И твое мышление часто отличается от нашего, но не в этом ли смысл быть другим? — Он хотел положить руку на плечо Мастера льда, но тот дернулся, не подпуская. — Именно. — С горечью произнес Джульен, держа омраченное гримасой боли и обиды, лицо отвернутым, — Быть особенным — значит отличаться от остальных, считаться другим. Не видеть того же, что и все. Не чувствовать то, что теплится в душе у вас — таких же далеких от меня, как звезды на небе. — он рвано наполнил грудь воздухом, пусть в этом и не было необходимости, выдыхая последние слова, точно расставаясь с тяжким грузом. — Быть бездушной машиной…которая не может ошибаться. — Но, Зейн, равзе эти самые ошибки не делают тебя таким же, как мы все? Будь ты Бездушной машиной, то вряд ли мог допустить нечто подобное, что выдало бы сбой. — Вкрадчиво сказал Коул, осторожно останавливаясь напротив ниндроида, в чьей, некогда потускневшей, оптике отразился проблеск надежды. Кажется, ещё не всё потеряно. И от одной только мысли об этом, Мастер земли и сам не заметил, как заулыбался во всю ширь. — Не знаю, что произошло со Старым Зейном, но скажу так: и Новый, и Старый — оба мне одинаково дороги. И если я не всегда могу понять, то оказать помощь и поддержку способен ещё как! — Сильные руки с чувством обняли холодное, титановое тело, прижимая к крепкой груди, что тяжело вздымалась, ибо плакать было не положено. Только не сейчас. — Команда любит тебя, и готова на всё, чтобы ты был с ней. Не взирая на любые твои ошибки, она примет и никогда не отвернется…* * *
Размеренные движения пальмовой ветви, пускающие по расслабленному телу короткие поцелуи прохлады, вызывала умиротворение, стоило хоть ненадолго задержать на ней взгляд. Ловкие ручки сминают, когда-то ещё сильные, плечи, точно глину в руках умелого мастера и даря сладостную боль время от времени, которая плавно перетекала в тягучее наслаждение, чему Мастер Чен нередко улыбался и слегка запрокидывал голову. Крепкий напиток приятно обжигал горло, не думая о том, чтобы закончиться — слуга по правую руку не упускал возможности наполнить его. Всё же Господин куда более лоялен к прислуге, если пьян. Чуть поодаль танцевали кабуки, увы, не под живую музыку, а доносящуюся из старого проигрывателя, который где-то отыскал сам Мастер и за три дня упросил Клауса починить его. Радость хоть и искренняя, но её было мало и вскоре Чен забросил вещицу, каким-то образом перешедшую в руки кабуки, в чьей жизни и без того мало развлечений — являющихся для них чуть ли не работой. А сборник пластинок хоть как-то смог это поправить, привнеся в серую реальность немного красок. Чен и Клаус это даже поощрили, чуточку прекрасного в день не помешает. — Кабуки — вот кто всегда готов услужить мне! — протянул Мастер, нежась на мягком, ало-красном ложе, — Верно я говорю, кабуки? — его тон не сильно изменялся, как могли бы подумать те же участники турнира, но первое, чему научилась прислуга во дворце — слушать и различать оттенки голоса Чена. Одной интонацией он о чем-то просит, другой — негласно молвит о том, что тебе конец, если оступишься. И сейчас именно второй случай: девушки захлопали и заливаясь смехом, активно закивали как болванчики. Но Мастера такой ответ не устроил и он, точно разъяренный зверь, легонько подскочил на месте, воскликнув: — Смейтесь громче! Вот так: Ха-Ха-Ха! — Кабуки послушно повторили, звонче хлопая в дрожащие ладошки, пока со лба сошла холодная испарина. В тот же миг, как всё вернулось к привычному строю, громосткие двери зала распахнулись, а на пороге показалась фигура девушки. А внутри Чена смешались всевозможные эмоции: от слепой радости, до скрипящего недоверия. Тело на какие-то жалкие секунды онемело, в горле пересохло, а стакан алкоголя глухо скрипнул в усиленной хватке, от чего некоторым кабуки показалось, что он вот-вот лопнет в его руке и всё содержимое растечется неровной лужицей на полу, и рукаве Господина. Но к счастью, этого так и не случилось, только вот они всё равно сделали, пусть и крохотный, шаг в сторону. Элизабет внушала девушкам страх, они всё помнили и ничего не забыли. — Не вижу прежнего гостеприимства с вашей стороны, Мастер, — нарочно выделяя его звание, Элизабет наиграно изумленным взглядом обвела стражу, что уже успела приставить к ней свои копья — преградив путь. — Такая защита, вижу, вы понемногу начинаете переживать о своей шкуре…которая впервые начала хоть чего-то, да стоить. — Слова, Элизабет, следи за своими словами. Они могут дорогого тебе стоить. — прошипел в своей привычной манере Чен, пока на её губах растекалась язвительная усмешка. Она стала слишком уверенной для той версии Элизабет, которая была здесь не так давно. Хотя, может быть, всё это был лишь мимолетный образ, а её настоящая суть постепенно отходила от остатков долгого сна? И вот, наконец, только сейчас начинает потихоньку проявлять себя? Чен надеялся на это. Время близилось к исполнению ритуала и ликвидированию всех мастеров стихий. Задержкой всему могла стать только дамнаре, от которой зависит его однозначная победа — бессмертие и неуязвимость даже перед самими исчадиями Проклятого царства! — Зачем же ты решила пожаловать ко мне? Не уж-то добровольно сдаешься? Это было бы весьма забавно! — Как ни в чем не бывало переключился на другую, не менее важную, тему Чен. — Я… — девушка чуть-чуть помедлила, облизнув пересохшие губы, прежде чем ответить. И сложив руки за спину, важно вздернула подбородок, — …взвесила всё и сочла правильным решением быть на вашей стороне. Как и гласила моя клятва: «Я всегда буду верна своему Мастеру» ведь так? — С чего бы мне верить тебе? — отвечая ей ехидным оскалом, вопрошающе вздернул бровь Мастер, расслабленно укладывая свою тушку обратно на ложе, и жестом веля слуге налить ещё. — Ты не один раз пыталась вставить мне палки в колеса, принимала попытки бегства, воровала и… — он перевел медленный взгляд на «поджавших хвосты» кабуки, — …калечила моих слуг. Ты объединилась с ниндзя, помогала им. Хотя, должно быть, очень вяло, раз они до сих пор не сдвинулись с мертвой точки «Проигравших», за это — огромное спасибо тебе! — Чен отсалютовал ей наполненным стаканом, а затем жадно отпил из него. А Элизабет внутри неприятно кольнуло чувство обиды. Она напряглась, но виду старалась не подавать. В горле застыл ком злобы, только непонятно на кого, ниндзя? себя? Чена? — но так и хотелось ему прорычать в лицо: «Да что толку от моих стараний?! Тебе ведь всё заведомо известно! Это — всего лишь один большой спектакль, способный хотя бы немного развеять твою смертную скуку! А я же, как последняя дура, повелась на эти уловки! Ещё и остальных за собой утащила, сама того не замечая, а могла спасти. Помочь сбежать с острова. Без их сил у тебя бы ничего не вышло. Но сейчас поздно о чем-то сожалеть, у меня нет другого выхода…» — Поиски правды стоят любых жертв. Расскажи вы обо всем раньше, то возможно, я бы не стала так поступать. У меня был только один мотив — получить ответы. — Ровно проговорила Элизабет. — Ну и как, удалось что-то найти? — Его злорадство и желание доминировать над ситуацией било через край, красочно отображаясь в мимике и жестах. — Вы хотите создать армию из бессмертных воинов Анакондрай, и для этого вам нужна моя сила. Даже если я откажусь, вы всё равно сможете ею воспользоваться…только это сложнее, при помощи Клауса, с которым меня связывает Проклятый кристалл Инсингов — мой род, ныне считающийся истребленным. — послышались звонкие хлопки. — Чудно, Элизабет, совсем недурно! — Хохотнул Мастер Чен, не прекращая аплодировать. — На удивление, ты собрала какую-то часть этого мудреного пазла! Я ожидал куда более мелких результатов, но, к счастью, оказался не прав. — К чему была эта ложная свобода? Если вы прекрасно знали где я, знали, что я могу помочь ниндзя помешать вам. Ради чего ставить под угрозы многогодовой труд? — Ложная свобода?! — В голосину рассмеялся он, показушно запрокинув голову, а после вернул, полные задорных искр, глаза к Элизабет. — Никакой лжи, моя дорогая, мы же заключили сделку, помнишь? Ты полностью вольна делать то, что хочешь. — Мастер невинно пожал плечами, поднимаясь с места, — По своей прихоти сбежала, маскируясь под одну из моих кабуки, ведь никто тебя не принуждал. — постепенно приближаясь к ней, Чен продолжал, и с каждым словом его речи болезненней отдавались в груди девушки. — Сама захотела помочь ниндзя. — Вскоре он оказался так близко к Элизабет, что их разделяли всего лишь скрещенные копья в мускулистых руках стражей. Сморщенная рука в одно мгновенье метнулась к её лицу, что дамнаре не успела среагировать, до тупой боли сжимая светленькие щёчки и чуть смазывая пальцами грим. Из груди вырвался глухой стон и недовольное кряхтение, чему лапшичник только усмехнулся и ядовито прошептал, заглядывая в карие глаза напротив: — И добровольно сдалась мне. — Да неужели? — Девушка грубо схватила его за ворот, на что один из культистов хотел вмешаться, но под протестующим взором Господина отступил, и притянула к себе, шипя в ненавистное лицо: — Будьте честны хотя бы сейчас, сделайте милость. Я никогда не была свободна, ибо вы связали меня по рукам и ногам — лишив воспоминаний. Уверена, что потеря памяти не обошлась без вашего участия. Вам было выгодно оставить меня без корней прошлого, чтобы легче войти в доверие и быть единственным источником ответов. Даже ниндзя с Гармадоном не могут дать их, лишь часть информации о силе Дамнаре…но этого недостаточно. Я хочу больше. Я хочу знать всё. — девушка наполнила легкие спертым воздухом и выпалила: — И для этого мне нужны вы, Мастер Чен, — её трясущаяся хватка значительно ослабла, а вскоре и вовсе исчезла. Элизабет пала на одно колено, в то время как последняя преграда между ними оказалась убрана, а все присутствующие, за исключением Чена, ошарашенно уставились на неё. Склоняя перед культистом голову, она проговорила дрожащим голосом, чувствуя нависшую над ней тень со змеиным черепом вместо головы: — Сожгите меня этой правдой до тла, умоляю… Костлявые пальцы зарылись в искусственные волосы парика, перебирая их, и трепля девушку по голове, Чен не прекращал улыбаться очередному выигрышу. Неистово плача, упав на колени, Молили мы бога о нашем спасении. Но прошедшие дни, а за ними и годы, Нам дали понять, что Свет непреклонен. Лишь холодная тьма нас питала, И нещадно душила в холодных объятьях. Хотелось кричать, рыдать и вопить, Одно только жалкое слово: «Сожги!» Сожги мою душу, а следом и тело, Чтоб быстро и ярко, как спичка горело. Убей мою душу, кинжалом пронзи, И Проклятый путь с кристаллом пройди.