Легкомысленный шёпот

Не помня себя от переизбытка накативших чувств, Марсов потянулся к ножу и, крепко сжав его рукоять подрагивающей рукой, порезал кожу на левом запястье, а потом чуть ниже. Глядя на то, как из ран сочится кровь и, смешиваясь с водой, утекает в слив, Артём ощущал нарастающее облегчение. Становилось легче, словно в каждой каплей крови боль и страх покидали его тело. Потом парень отбросил нож и подставил лицо струям воды, посидел так какое-то время, а затем встал и начал вымывать из себя сперму. Задница нещадно болела после того, что сотворил Герман. Марсову казалось, что он заражён этим человеком, что теперь, отдавшись ему целиком, он просто расписался в том, что принадлежит дяде. Захотелось блевануть. С трудом сдерживая рвотные позывы, Артём выключил воду и вывалился из кабины. Бросив нож в раковину, он, не замечая, что кровь капает на кафель, достал из аптечки антисептик и бинты. Спустя несколько минут он вышел из ванной. Одежда липла к его чуть влажному телу. Марсов знал, что должен делать. Пока он приводил в порядок свою руку, пришло чёткое понимание, касательно дальнейших действий. И Артём понимал, что это единственное спасение. Других нет и не будет. Герман сидел в гостиной и ел утку, с каким-то сдержанным остервенением отрывая зубами мясо с кости. Марсов припал плечом к дверному косяку, глядя на дядю. Тот метнул на него тёмный блестящий взгляд. Сколько же в нём было эмоций! Артёму стало физически тяжело. То, что Винницкий наговорил ему во время секса, можно было считать чем-то из ряда вон. Настоящим фейерверком. Герман вёл себя достаточно сдержанно и то, с каким отчаянием он выкрикивал слова любви, давали Марсову понять, что дядя живёт только своими чувствами. И им самим. — Герман, — негромко позвал Артём. Мужчина замер, глядя в светлые глаза племянника. «Прости меня за то, что я сейчас сделаю», — подумал парень, медленно подходя к нему. Он чувствовал себя последней скотиной, когда клал ладони на щёки Винницкого и откровенно лгал ему: — Я вижу, как сильно нужен тебе. Даже несмотря на то, что я сделал. Я… думаю, мы могли бы попробовать снова. С чистого листа. Ты ведь хочешь?.. Герман явно не ожидал услышать нечто подобное. Уронив кусок утки в тарелку, он не сводил внимательного взгляда с глаз племянника. И Артём мог поклясться, что в какой-то момент заметил в карих глазах надежду. И тут же ощутил острый укол совести. — Ты не шутишь? — хрипловато спросил Винницкий. — Нет. Я сидел там, под душем, и думал… Наверное, ты прав. Я пытаюсь стать нормальным, упуская что-то очень важное, — как можно убедительнее произнёс Марсов. Герман судорожно выдохнул, прикрыл глаза и, повернув голову, коснулся губами запястья Артёма. — Бинт? Ты поранился? — прошептал он. — Когда подбирал нож. Он выскользнул из рук. — Мне не надо было оставлять его там… — открыв глаза, Герман взял руки племянника в свои, и начал целовать его ладони, пальцы, запястья. Марсов тяжело задышал, мысленно моля: «Прекрати! Прошу тебя, хватит!». Не выдержав, Артём сделал шаг назад. Винницкий, словно привязанный к нему невидимой верёвкой, двинулся за парнем, падая на колени. Это было такой дикостью, что Марсов захотел провалиться сквозь землю. На какую-то долю секунды он даже пожалел, что начал свою ложь. Искренность Германа убивала. — Ты должен понять, что никто и никогда не будет любить тебя так, как люблю я, — прошелестел Винницкий, утыкаясь лицом в живот племянника и жадно вдыхая его аромат. Положив ладони на его ягодицы, он принялся оглаживать их и мять. — Герман, встань, пожалуйста, — прошептал Артём, вздрагивая. — Я тебя никогда никому не отдам, — медленно, почти по слогам произнёс мужчина. — Д-да, я… знаю… Встав, Герман взялся за футболку Марсова и потянул её вверх. Затем расправился с остальной одеждой и повалил парня на диван. Тот растянулся на спине, неровно дыша и гадая, как ему теперь убраться отсюда. Винницкий отреагировал на слова Артёма достаточно странно. Парень не понимал, удалось ему лишить дядю бдительности или нет. Герман опустился на корточки возле дивана и начал поглаживать его грудь обеими ладонями. — Сладкий мой. Хороший, — как-то странно улыбаясь, прошептал Винницкий, маниакально блестя глазами. — Как же славно, что ты понял, что без меня тебе никак. — Я должен сходить домой и рассказать обо всём Кате. Сказать, что мы с ней… расстаёмся, — как можно твёрже произнёс Марсов, но голос предательски подрагивал. — Конечно. Она тоже должна знать, что нас ничто не разлучит. Даже смерть, — шепнул мужчина и поцеловал пупок племянника, с наслаждением глядя на то, как сокращаются мышцы его живота. — Герман… — чуть ли не всхлипнул Артём. — Тшшш, — Винницкий нежно огладил губы парня указательным пальцем и через секунду вобрал в рот головку его вялого члена, лежащего на боку. Марсов тихо застонал, жмурясь. Герман, смяв яички парня в ладони, начал активнее двигать головой, с чувством отсасывая Артёму. Тот замотал головой от переизбытка сумасшествия и чувств. Ему вдруг вспомнилось, как когда-то давно Винницкий связал верёвками его щиколотки и запястья и, уложив на атласное покрывало, щедро поливал воском его лобок и соски. Это обострило и без того резко накатившее возбуждение. Марсов ненавидел податливость и отзывчивость своего тела, когда дело касалось ласк Германа, но не мог им противостоять. — Вкусный ты, — прошептал Винницкий, выпуская влажный член изо рта и жадно накрывая губами правый сосок парня. Посасывая его, он ласкал ладонью живот и грудь Артёма, пока не остановил её на втором соске. Герман пощипывал его, гладил кончиком пальца, покручивал и чуть-чуть царапал, заставляя Марсова метаться на диване и страстно стонать. Второй сосок разбух во рту мужчины, и тот нарочно стал сосать его с причмоком. Открыв глаза, Артём то поднимал голову, чтобы осмотреть своё возбуждённое тело, то ронял её обратно. Стоны становились всё громче и слаще. Выпустив изо рта влажный и набухший сосок, Герман принялся пощипывать и слегка дёргать оба, любуясь членом племянника, который шевелился, живя своей жизнью. Яички тоже то поджимались, то расслаблялись, а сама плоть, покрасневшая в головке от сильного возбуждения, шевелилась из стороны в сторону, словно хоботок. Винницкий с восторгом рассматривал и красивые ноги Артёма, мышцы на которых эротично напрягались. — Твои сосочки всегда любили меня, — удовлетворённо произнёс Герман и, наклонившись к груди парня, вытащил язык, начиная играть с влажным соском его кончиком. Продолжая при этом теребить второй. Это стало последней каплей. Вскричав, Марсов принялся неистово кончать. Он покраснел в лице и шее, резко приподнимая и роняя голову, разбрызгивая сперму в мучительной истоме. Продолжая ласкать сосок языком, Винницкий нежно погладил содрогающийся живот Артёма и обхватил ладонью его член. Дроча его, он крепко сжимал руку, настойчиво выдаивая семя. Марсов стонал и шептал: «О Боже, Господи…». Когда из головки вылетела последняя капля, Винницкий оставил в покое член и сосок парня. Встав, он одним лёгким движением дёрнул за пояс своего белого махрового халата. Тот упал на пол, обнажая мужчину. Герман лёг на диван, поворачивая Марсова на бок и устраиваясь сзади. Неровно дыша, мужчина обильно смочил свой член слюной и вставил его в растраханную и всё ещё болящую дырочку Артёма. Тот тихо застонал, прикрывая глаза. Когда они ещё были вместе, Винницкий обожал засыпать, находясь в племяннике. Под утро, конечно, член чаще всего выпадал из ануса, но само ощущение единения было колоссальным. У Марсова что-то заныло в груди. Медленно отходя от оргазма, он чувствовал себя не просто сволочью — мразью. «Не люби меня. Не надо меня любить. Пожалуйста, перестань», — подумал он, ощущая боль в отверстии, в котором теперь покоился эрегированный член Германа. Мужчина прижался лицом к макушке парня, жадно втянул аромат его волос: тонкие нотки пота и геля для тела зачаровывали. — Почему ты за эти шесть лет так никого и не нашёл? — негромко спросил Артём, глядя на темноту за окном, рассекаемую лишь призрачными бликами уличных фонарей. — Подумай, — шепнул Винницкий, обнимая племянника за талию, закидывая на него ногу. Теперь парень был полностью в его «лапах». — А лучше поспи. Завтра будет новый день. И мы снова будем вместе… — Да. Спасибо, что принял меня. Всё будет, как раньше, — сказал Марсов и закусил угол губ. Он не уснул — задремал. Открыв глаза, Артём некоторое время лежал, прислушиваясь к звукам. Винницкий спал, ровно дыша ему в макушку. Член дяди всё ещё находился в его ноющей дырке. Стараясь действовать как можно тише, Марсов осторожно двинул бёдрами, а затем тихонько сел. Боясь даже обернуться на дядю, он начал подбирать вещи и одеваться. Закончив с этим, Артём отыскал на столе листок бумаги и ручку, и написал: «Приеду вечером. Жди меня». Оставив записку на видном месте, у дивана, Марсов вышел из квартиры. Было по-утреннему сумрачно. Город был особенно притихшим и ленивым. Ветер нёс по тротуару газеты, осень стремительно и властно входила в свои права. Заскочив в ранний автобус, Артём, забыв о боли в заднице, обхватил голову руками, думая о том, что делать дальше. Когда он лгал Герману, он был готов к тому, что тот не поверит ему. А тот, выходило, поверил… Марсову было плохо, тревога становилась всё сильнее. Но пока всё шло по плану. Артём хотел выиграть время, обманув дядю. Теперь до вечера он должен был свалить из города. Следующая проблема — Катя. Как уговорить её всё бросить, было пока непонятно. Но Марсов понимал, что это уже вопрос жизни и смерти. Если ему не удастся заставить Савичеву поехать вместе с ним, то всё, конец. Винницкий быстро поймёт, что парень солгал и не хочет расставаться с Катей, и тогда… Даже не хотелось думать, что будет тогда. Убегать самому, оставляя Катерину, он не был готов. Совсем. На часах было семь утра, когда Марсов звонил в квартиру Савичевых. Ему открыла Анна Леонидовна, мать Кати. — Доброе утро, Артём, — улыбнулась она, отходя в сторону. — Ты чего так рано? — Простите, я помнил, что вы встаёте полседьмого, и подумал, что не разбужу, — выпалил перевозбуждённый Марсов, проходя в квартиру. — Мы уже встали и даже позавтракали, но блинчики ещё не остыли. Идём на кухню, — добродушно произнесла женщина. Артём заметил, что она одета в кремовый костюм и белую блузку — уже собралась на работу. — Нет, спасибо, я не голоден. А где Катя? — Она у себя, — Анна Леонидовна многозначительно посмотрела на дверь спальни дочери. — Ага, — рассеянно кивнул Марсов и буквально ворвался в комнату. Катя, стоящая у зеркала и расчёсывающая волосы, вздрогнула и чуть не выронила расчёску. — Что случилось?! — встревоженно спросила она, резко поворачиваясь к парню. — Катя… Выслушай меня очень внимательно, хорошо? — выпалил Марсов, подбегая к Савичевой и хватая её за руки. — Ты меня пугаешь… — Это очень важно! Поверь. — Хорошо… Я слушаю… Что с твоим запястьем? — Просто порезался, не обращай внимания. Артём усадил девушку на кровать и отошёл к окну. Отодвинув занавеску, цепко оглядел двор, боясь, что Герман где-то поблизости, уже идёт сюда, чтобы убить их обоих… — Мы должны уехать. Прямо сейчас, — твёрдо произнёс он. — Потом мы вернёмся. Это временная мера… Он врал. Он знал, что если они с Катей сбегут, он никогда не вернётся в Питер. — Мы это уже обсуждали. Я не могу сорваться с места… У нас тут работа, жильё. Что, вообще, происходит? — девушка отложила расчёску, нахмуренно глядя на спину возлюбленного. — Я… я… — Артём отчаянно придумывал аргументы. Денег у него почти не было, но он вдруг подумал, что первое время может продавать золото матери. А потом… потом видно будет. — Я приготовил для тебя сюрприз. Гагры, море, ты и я. Пока ещё тёплые деньки. Давай поедем, а? Набравшись смелости, Марсов повернулся к девушке. — Что? — опешила Катя. — Артём, ты серьёзно? — Да. Я очень этого хочу. Мы заслужили отдых. Недели на две, может, на месяц. Деньги у меня есть. Я уже купил билеты, сегодня вечером поезд. — Сегодня? Но как же работа? Меня, наверное, так внезапно не отпустят, — глаза Савичевой загорелись от предвкушения — она была на море всего лишь раз. — А ты очень попроси. Они тебе отпуск задолжали, насколько я помню, — Марсов подошёл к Кате и опустился перед ней на корточки, нежно взял её ладони в свои. — Сейчас наступает бархатный сезон… Едем, а? Я тебе там платьев накуплю. — Ты сумасшедший, — улыбнулась Катя, сияя от таких слов. — Я очень хочу поехать. Я два года подряд не уходила с отпуск, так что… могут отпустить. Я сейчас еду на работу, вот и поговорю об этом. — Давай я поеду с тобой? Если тебя отпустят, то я побегу собирать вещи, а ты доработаешь день, вечером помчимся на поезд. Как тебе идея? — он всмотрелся в её глаза. — Здорово! Так и сделаем, — рассмеявшись, Катя поцеловала Артёма в губы, тот ответил, углубляя поцелуй. «С кем ты вчера была? Правду сказал Герман или наврал, про то, что ты хорошо проводила время? Нет, сейчас не до этого. Спрошу позже», — решил он, лаская язык девушки своим. А потом они поехали на Караванную, где в одной из замызганных конторок Катя трудилась бухгалтером. Многих уже сократили, но Савичева пока держалась на плаву. Артём ходил туда-сюда возле крыльца её работы, курил, наплевав на то, что зарекался бросить это пагубное дело. Он жутко боялся, что Кате откажут. Как тогда они сбегут? Ну не совать же её в мешок, в самом деле! Когда через час девушка вышла из дверей, счастливо улыбаясь, у Марсова отлегло от сердца. Он понял, что удача на его стороне. — Борис Иванович был не против, сразу дал добро и всё подписал. Сказал, что сейчас мы и так еле держимся, работы всё равно мало и будет ещё меньше. Надеюсь, к моменту нашего возвращения они ещё не закроются! — Как я рад, — прошептал Артём, прижимая Катю к себе и бережно целуя её в ямочку на щеке. Он чувствовал нежный аромат её духов, вспоминал, как несколько недель назад они сидели в полутёмной комнате, увешанной гирляндами, и милое лицо Кати светилось то синими, то красными, то зелёными огоньками. Из магнитофона лилась песня Белоусова, а он смотрел и не мог налюбоваться. Ещё немного — и загар померкнет южный, Затянешь в узел золотых волос ручьи… И не меня улыбкой влажной и жемчужной, Манить ты будешь в сети нежные свои. Такое короткое лето, Такие летучие дни! Кончается наша кассета, Но ты её всё же храни! «Любимая… Катенька», — думал он тогда с тихим трепетом. — Тогда я пойду, доработаю… Постараюсь освободиться через пару часов. Пока собери свои вещи, хорошо? — улыбнулась Катя. Парень подумал, как же чертовски она хороша в своей белой блузке с огромными, нынче модными плечиками, в синих джинсах и чёрной куртке. Хороша, но… она могла бы сиять. Могла бы носить дорогую бутиковую одежду, пользоваться французскими духами, а не своими любимыми советскими под названием «Балет». Если бы только они встретились раньше! Когда Артём ещё был звездой, был богат и беспечен. Но думать о том, что ничего бы этого не было без Германа, не хотелось. — Да, давай. Я приду за тобой через два часа, — Марсову не хотелось её отпускать. Он продолжал обнимать девушку. Но пришлось. Всё шло по плану вплоть до вечера. Артём помчался на вокзал, купил два билета на вечерний поезд «Санкт-Петербург — Гагра», потом приехал домой и второпях скидал в чемодан вещи, золото матери и документы. Позвонив домовладелице, он сообщил, что покидает квартиру раньше срока, и не требует возврата денег за те дни, что остались. Затем он вернулся на Караванную, и они вместе с Катей поехали к ней, где девушка, счастливая и румяная, собрала свой багаж. Артём не верил своему счастью. Не верил, что они уже в одном шаге от свободы. И даже не сразу узнал в человеке, облачённом в чёрную одежду и скрывающем глаза за тёмными стёклами очков, стоящем возле их вагона, Германа. Тот, казалось, смотрел прямо на них. А Катя всё щебетала и смеялась, предвкушая дивный южный отдых.