Легкомысленный шёпот

Моя последняя любовь Заплаканная, нервная. Моя последняя любовь, Ты — первая. Над пустотою прежних дней И над ночной загадкою Звездой единственной моей Рассветною, закатною. Гори, даруй светлейший свет, Он дней моих соцветие, Моложе на бесчётность лет И старше на столетия. Моя последняя любовь И светлая и чёрная, Проигранный последний бой, Надежда обречённая. Моя последняя любовь Отчаянная, верная. Моя последняя любовь, Ты — первая. Гори, даруй светлейший свет, Он дней моих соцветие, Моложе на бесчётность лет И старше на столетия. Ну а потом что там-нибудь. Ни убыло, а прибыло, И освещает долгий путь, Была, на долю выпала Моя последняя любовь Отчаянная, верная Моя последняя любовь, Ты — первая… ©

Через несколько минут Марсов, поблёскивая холодными и злыми глазами, вышел к разговаривающим. Его влажные волосы были зачёсаны назад, само лицо будто бы слегка заострилось от сильной кислотной ярости, которую он испытывал. Стоило Артёму появиться в комнате, как Винницкий и его собеседник резко замолкли. Оба смотрели на Марсова: первый с обожанием и пытливостью, второй со сдержанной настороженностью. — Здрасьте, — улыбнулся Тёма мерзкой улыбкой, за которой могли таиться только гнусности. — Не помешаю? — Денис, познакомься, это мой племянник Артём, — посмотрев на бывшего, бесстрастно произнёс Герман. — Здравствуйте, — кивнул Трубников. Привстав, протянул руку. Тёма, блеснув глазами, пожал протянутую ладонь. — Какими судьбами? — спросил он дерзко и сел в кресло, тут же небрежно закидывая ногу на ногу. — Ну… я просто случайно увидел вашего дядю, когда шёл купить кофе. Разговорились. Мы старые знакомые, — сказал мужчина, как-то странно посмотрев на Винницкого. — Давай на «ты». Ты же немногим старше меня, — модуляции голоса Марсова были таковы, что становилось ясно — он будет доминировать в этом разговоре, он готов оторвать голову любому. — Ну вот сколько тебе? — Тридцать два. А тебе? — Двадцать шесть. Так что там с кофе? Купил? — Кофе? Нет, разговорился с Германом… — несколько рассеянно ответил Трубников. — Где тут поесть можно? Вы же часто здесь бываете, — поддел их Артём, выразительно посмотрев на Винницкого. — Дядь, а? — Тут есть круглосуточный ресторан, — ответил мужчина и небрежно поправил наручные часы. Поза у него была расслабленная, чёрная лёгкая рубашка и белые брюки подчёркивали достоинства его фигуры, придавали общему образу лёгкую небрежность. И всё это неимоверно злило Марсова. Примерно так же, как сам факт щебетания этих двоих. — Я бы тоже выпил кофе, — сказал он, постукивая пальцами по подлокотникам кресла. — Дима, а ты где работаешь? — Денис, — неловко отозвался Трубников, снова стреляя взглядом в бывшего. — Я корректор в издательстве. — Значит, очень грамотный товарищ? — Вроде того. — И как давно вы знакомы с дядей? — широко улыбнулся Артём. — Давно. Познакомились несколько лет назад, общались какое-то время… — Знаешь, он сейчас совершенно свободен и одинок. Ему очень нужен хороший партнёр. Так что, если ты свободен, то задумайся, — Марсов подмигнул Денису так, словно поведал ему огромный секрет. — Схожу за кофе, — потерев губы, небрежно произнёс Герман и, встав, лениво вышел из дома. — Ты не бойся, — улыбнулся Тёма, стоило дяде уйти, — я не провоцирую и не шучу. Я тут оказался случайно, просто составил ему компанию. Мне чужды все эти… игры. А вы практиковали, да? Денис слегка покраснел и медленно откинулся на спинку. — Было дело, — негромко ответил. Внутри у Тёмы всё вспыхнуло ещё ярче и горячее. И без того ведь знал, но… — Долго были вместе? — спросил, скалясь. — Несколько месяцев. — А почему расстались? Трубников нервно провёл ладонью по тёмным, чуть вьющимся волосам. Он явно чувствовал себя неуютно и не знал, как вести себя в обществе этого парня. Было в племяннике бывшего любовника что-то очень отталкивающее, даже властное, несмотря на миловидную внешность. — Это долгая история, — ответил он вежливо и почти по-деловому. Встал, потирая ладони о бёдра. — Мне пора, извини. Засиделся. — Не торопись, — Артём встал и по-свойски обнял Дениса одной рукой за плечи, всё так же скалясь. — Я действительно беспокоюсь о личной жизни дядюшки. Мне не нравится, что он одинок. Ему грустно и плохо. Может, у вас что-то сложится? Как знать. — Если тогда не получилось, что теперь получится? — несмотря на постановку вопроса, было заметно, что Денис лелеет надежду. — Время идёт, люди меняются, — ухмыльнулся Тёма. — Он всё время думал о ком-то другом. Он был рядом только физически, а морально — далеко. С другим, — с горечью ответил Трубников. — С бывшим. Марсов быстро облизнулся, испытывая прилив нездорового волнения. Оскорблённое эго испытало прилив чего-то исцеляющегося и медового. Артём отпустил Дениса и вернулся в своё кресло. — С тех пор прошло много времени. Вдруг что-то изменилось? — сказал он небрежно. Дверь отворилась, и в дом вошёл Герман с двумя чёрными картонными стаканами с коричневыми крышками. Один он протянул Денису, второй оставил у себя. — Спасибо, — улыбнулся Трубников. — А мне? — чуть прищурился Артём. — А ты не заслужил, — иронично отозвался Герман и сел в кресло. Сделал глоток кофе. — Я пойду, мне пора. Увидимся позже, — отсалютовав стаканом, Денис поспешно покинул домик. — Ну и что это за шоу? — помолчав, негромко спросил Винницкий. — О чём ты? — ухмыльнулся парень. — Злишься. Ревнуешь, — Герман сделал ещё глоток кофе и поставил стакан на стол. — Ох уж это демонстративное поведение. — Ревную? И не мечтай, — зловредно ответил Тёма и посмотрел в белый потолок. — Просто смешно смотреть, как этот остолоп в тебя влюблён. — Ты слишком много на себя берёшь, — Винницкий вперил в племянника пристальный суровый взгляд. — Хочешь правду? — сердце Артёма забилось учащённей, ибо он начинал говорить то, что решил сказать ещё в душе. — А как же. — Я тебя никогда не любил. Они встали синхронно, быстро. Артём словно испугался того, что сказал, Винницкий — того, что услышал. Через секунду парень уже был вжат спиной в стену. Герман подцепил пальцами его подбородок. Больно сжал. — Что несёшь, сукин сын? — процедил зло. — Никогда тебя не любил. Был с тобой по расчёту. Это правда, — несмотря на внутреннее волнение, спокойно отозвался Марсов, глядя в тёмные глаза. Те стремительно становились мутными. Винницкий сглотнул и, положив ладонь на стену рядом с головой Тёмы, ощутил, как она непроизвольно сжимается в кулак. Душевная боль была такой сильной, что мужчина пошатнулся. Она стала преобразовываться в боль физическую, связывающуюся в колючий узел в сердце. Услышанное было даже больнее этого любимого Артёмового «Я тебя больше не люблю». Больнее, потому что она, эта жестокая фраза, перечёркивала всё то прошлое, что у них было, обесценивало любовь всей его жизни, всё то, чем он дышал и жил. Отведя взгляд, Винницкий оттолкнулся от стены и, натыкаясь на предметы, вышел из домика. Голова кружилась, сердце кололо и стучало с перебоями. Сев на лавочку, он уставился в одну точку. Было солнечно, пахло соснами и осенним озером. Но невыносимая боль не давала всё это увидеть. И в те мгновения, пока Марсов упивался произведённым эффектом и радовался, что смог причинить дяде боль, тот чувствовал, что его грудная клетка разваливается на куски, а потом и он сам. Сам не заметил, как зажмурился от боли и медленно согнулся пополам. В голове было пусто, не было никаких ресурсов на самоуспокоение и попыток вернуть себя в норму. Вместо этого в черепной коробке стоял шум, а слова Тёмы оставили ожоги на его и без того давно растерзанном сердце. Винницкому казалось, что он чувствует, как из свежей раны на этом куске мяса сочится кровь, и растекается по грудной клетке, поднимается к горлу так, что хочется выблевать её. Холодный, чужой взгляд ледяных, злых глаз. Волосы, зализанные назад. Насмешка. Внутренняя уверенность. Знание своей цены. Умение подавлять в разговоре. Это всё он, жестокий и отчуждённый Марсов, который сейчас находился в домике. Даже в эти секунды нечеловеческих страданий Герман не мог не представлять Артёма, этот образ преследовал его, словно призрак. — Что с тобой? Тебе плохо? — раздался обеспокоенный голос Дениса. — Нет, всё нормально, — открыв глаза, негромко ответил Винницкий и медленно выпрямился, откидываясь на спинку скамейки и ощущая, как сердце пронзает острейшая боль. Хотелось взвыть. — У тебя сигареты есть? — Ты же не куришь, — Трубников медленно сел рядом с Германом. — Сейчас хочу, — глядя перед собой, замедленно ответил мужчина. — Что с тобой такое? Я хочу тебе помочь. Ты сам не свой. — Нет, я в полном порядке. Не волнуйся, — Винницкий посмотрел на домик и увидел его, своё счастье и своё несчастье. Артём стоял у окна и смотрел на него равнодушным и злым взглядом.