Легкомысленный шёпот

Дождь приглушённо шумел за окном, стучал по крышам и стекал по стёклам. Герман сделал очередной глоток коньяка. Он уже не чувствовал вкуса. Мужчина никогда не пьянел, поэтому отключиться и забыться ему не удалось и в этот раз. Алкоголь медленно согревал его тело, но душа оставалась пустой и холодной. «Я хочу к тебе», — подумал Винницкий, тысячу раз понимая, как это глупо и смешно. Встать, побежать под дождём, бежать до машины, чтобы, оказавшись в тёплом салоне, рвануть следом за Артёмом. Поймать его. Вернуть. Герман хотел этого больше всего на свете. Да только этого и хотел, но силой воли заставил себя усидеть на месте. Мужчина осознавал, что стоит ему вернуть Марсова, как он снова полностью слетит с катушек и наделает миллион ошибок, о которых впоследствии будет жалеть. На сердце противно скребло, дышать становилось всё тяжелее. Винницкий понимал, что стоит выпить лекарства от сердечной боли, а не алкоголь, но даже не подумал сделать это. Холодная и бесконечная пустота делала сожжённое поле его души всё чернее и сиротливее. Когда Герман впервые заговорил с Тёмой спустя столько лет разлуки, ему показалось, что он глотнул из живительного бокала. Он будто бы расцвёл, помолодел, снова ощутил жизнь в красках. И пусть ему было тяжело видеть равнодушие Артёма, пусть он жутко ревновал к Катерине, всё же, это была жизнь. Это было дыхание. А теперь и это было отнято. Вместе со второй своей маленькой смертью Винницкий стал принимать и то, что их роман, наверное, давно подошёл к концу. Ещё тогда, когда он упустил что-то очень важное, позволив Марсову уйти. Жить, не имея надежды на воссоединение с ним, было равносильно настоящей смерти. Это и была она. Герман подумал, что всё это похоже на то, когда человек пропал без вести, и долгие годы ты ждёшь от него вестей, молишься, чтобы он был жив и однажды вернулся домой. А потом ты находишь его. Мёртвым. Видишь труп, и не можешь поверить, что опоздал. Как жаль, что нельзя вернуть прошлое, повернуть время вспять, исправить ошибки… Сквозь шум дождя Винницкий не сразу различил стук в дверь. Или вовсе не различил. Она приоткрылась, и в домик вошёл Денис. Сняв с головы мокрый капюшон толстовки, он тихо позвал мужчину по имени. Герман медленно перевёл взгляд на парня, который принёс с собой аромат дождя, озера, осени. — Как ты? — шмыгнув носом, спросил чуть запыхавшийся и влажный Трубников. — Хорошо, — бесцветно ответил Винницкий. — Не похоже. Я волнуюсь. Не гони меня, ладно? — Ладно. Герману было всё равно. Он посмотрел на коньяк в своём стакане и сделал пару глотков. — А где твой племянник? — Денис сел рядом с бывшим. Участливо поглядел на него. — В Питере. — Он… очень странный. — Знаю. «Он не такой, как все. Он такой один. И ты, Денис, возможно, объективно во многом лучше его. Но он — это он. Понимаешь?», — мысли плыли в голове медленно, словно облака по октябрьскому небу. — Может, расскажешь, что произошло? — Нет. Не смогу, — покачал головой Винницкий, глядя в стену перед собой. — Ты выглядишь, как тогда… — Что? — Когда мы были вместе, временами ты так же улетал мыслями куда-то очень далеко. К нему. — К кому? — Герман с силой сжал стакан. — К тому, кого ты любил. Мужчина ничего не ответил. Он вдруг подумал о том, что отдал счастье. Своими руками. Сдался. Отпустил Артёма. Идиот. — И любишь до сих пор? — Люблю, — хрипло ответил Винницкий. — И никогда не разлюблю. Если бы мог — давно бы это сделал. — Ты замечательный человек. Мне жаль, что ты не позволяешь себе быть счастливым в погоне за тем, что было в прошлом. Герман чуть ухмыльнулся и посмотрел на Трубникова. Вспоминая свои с ним отношения, он испытывал ощущение обманутости. Словно он обманул и его обманули. Ибо всё это было не так и не то. Просто это был не Артём. — Спасибо, — негромко сказал он и слегка улыбнулся. — За что? — За «замечательного человека». — Я правда так думаю. — Верю. Денис обвёл взглядом помещение, словно искал в его интерьере ответ на какой-то вопрос. И явно не находил. — Я восхищаюсь тобой. — Серьёзно? — ухмыльнулся Винницкий. То ли благосклонно, то ли снисходительно. — Конечно. Всегда восхищался. Часто вспоминаю наши вечера, когда мы лежали в кровати в той в твоей квартире на Басманной, ты рассказывал что-то из своего прошлого. Ты всего добился сам, своим трудом, своим талантом. Ты… восхитителен, — голос Трубникова был полон теплоты и густого, как смородиновое варенье, восторга. Какое-то время стояла тишина, нарушаемая лишь шёпотом ливня за окном. — Сколько сейчас времени? — спросил Герман, безразлично посмотрев в окно, за которым уже царила беспроглядная мгла. — Половина десятого. Давай я принесу нам кофе, и мы просто поговорим? Я не хочу оставлять тебя одного этой ночью, — во взгляде и интонации парня звучала искренняя взволнованность. — Давай. — Только будь здесь, ладно? — Дениса немного напрягло то, как легко и просто Герман согласился на его предложение. Тот кивнул. Трубников встал и дошёл до двери. Обернулся. Винницкий приподнял стакан, отсалютовав им бывшему. Парень помедлил, и вскоре вышел. Герман допил коньяк, поставил стакан на стол и, взяв ключи от машины, вышел на улицу. Дождь лил просто стеной, и мужчина мгновенно промок до нитки. Но ему было плевать. Он вдруг с нездоровым отчаянием понял, что должен вернуть Тёму. Прижаться к его тёплому телу своим, мокрым, целовать и кусать шею до синяков и укусов, шептать всякий бред. Рвать его. Жрать. Обожать. Хоть в самом тёмном переулке вечно мрачного Петербурга, под этим самым дождём. Этот сучонок умел соблазнять так, что Винницкий совершал подвиги по несколько раз за ночь. Однажды Артём полностью разделся, сел в кресло, и, закинув ногу на ногу, изящно закурил. Локтем он упирался в колено, посматривал на дядю сквозь полуопущенные ресницы, упивался произведённым эффектом. Герман запрещал парню курить, но в тот момент был готов позволить ему всё на свете. В свете ночной лампы его русые волосы казались чуть соломенными, а губы то и дело подрагивал в улыбке. Потом эта сучка откинулась на спинку и медленно, очень грациозно, расставила ноги пошире. Винницкий просто смотрел, лёжа на кровати, и был готов кончить прямо в трусы. Если Марсов знал, как сводить Германа с ума, то он знал, как сделать так, чтобы тот навсегда насмерть сросся с ним. Именно об этом думал мокрый мужчина, садясь за руль. «Артём со мной играет. Всё он знает. Знает, что никуда не отпущу. Ушёл, ничего не сказав, лишь бы показать своё превосходство!». Набирая скорость и выезжая на трассу, Винницкий думал, что Марсов всё просчитал. Нужно поймать его. Выбить из него всю дурь. Выебать, как последнюю шлюшку, чтобы стонал и орал. И тут же душу снова сковало состояние полной пустоты и нигилизма. Они расстались. Он отпустил. Надо смириться. И эти противоречия буквально разрывали Германа изнутри. Он в сердцах ударил кулаками по рулю. Выматерился. Вспомнился холодный и равнодушный взгляд Марсова. Его жестокие слова, произнесённые безразличным тоном. И сердце заболело с новой силой, пошло перебоями, причиняя явный физический дискомфорт. Воздуха стало всё меньше, сердце пронзило острой болью, точно холодной спицей. Винницкий даже не заметил, как вылетел на встречную, где из-за пелены дождя, льющего стеной, был почти не заметен свет включённых фар мчащегося на него автомобиля. А, может быть, Герман не особенно и хотел спастись, просто убрав руку с руля. Сердечный приступ. Столкновение было резким и мощным.

***

Пройдя в коридор, Марсов бросил ключи на комод. Провёл по влажным волосам обеими ладонями, «зализывая» их назад. Квартира бабушки была тихой и мрачной, обставленной древней мебелью, нуждалась в ремонте. Больно было смотреть на рулоны обоев, стоящих в углу, которые они с Катей уже успели купить. Не снимая кроссовок, Артём прошёл в гостиную. В шуме дождя было что-то эфемерное, немного пугающее. Холодная и неуютная квартира глядела на своего владельца неприветливо и пытливо. Марсов провёл ладонью по куску синей занавески, валяющейся на столе. Сердце сжалось от боли: её Савичева так и не подготовила. Не успела. Теперь она далеко, в идеальной новой жизни. А он… он на свободе. Вот только ощущения лёгкости и окрылённости не было. Возможно, отчасти из-за того, что парень не верил в то, что дядя действительно даст ему уйти. Возможно, он просто совершенно потерял себя, поэтому и весь мир казался ему дырой. Бессмысленной и серой. Сев на диван, который тут же заскрипел, Артём посмотрел на свои руки, задумчиво потёр их между собой, и снял кроссовки. Растянувшись на спине, Тёма закинул руку за голову и уставился в потолок. Если сперва причинение лютой боли Винницкому принесло ему наслаждение, то теперь он чувствовал пустоту и толику разочарования. Почему он несчастлив? Он ведь так хотел оказаться на свободе. Почему слова о том, что он никогда не любил Германа, не принесли длительного триумфа? Артём попытался представить свою будущую жизнь с дядей. Не смог. Попытался представить её без него. И снова не смог. Перед мысленным взором возникло лицо Дениса. «Я был лучшим. Ни за кем ты так не бегал. И не будешь бегать», — со злостью и насмешкой подумал Марсов. Повернувшись на бок, парень ударил кулаком по спинке дивана. Прикрыл глаза, вслушиваясь в шорох дождя. Он думал о Германе и Денисе, вспоминал свой последний разговор с дядей, ощущал нездоровое желание снова увидеть его и снова сказать что-нибудь едкое, уничтожающее. А потом Тёма уснул. Ему снилось, что за столом их старой квартиры восседают мать, отец и Винницкий. Все смотрят на него с теплотой, улыбаются. Он ставит на стол тарелку с бело-розовым зефиром и говорит, что он отравлен. Родители и дядя улыбчиво кивают и берут по штуке. — Он отравлен! Идиоты! — заорал Марсов, распахивая глаза и чуть не сваливаясь с дивана. Задыхаясь, он обвёл мутным взглядом комнату. За окнами было совсем темно. И всё ещё стеной шёл дождь. Кто-то настойчиво позвонил в дверь двумя рваными звонками. Парень собрал себя с дивана, натянул кроссовки и пошёл открывать, гадая, кого принесло. Стоило ему отворить дверь, как в коридор ворвался Арнольд. Сняв очки, он крепко сжал пальцами переносицу. Зажмурился. — Артём… Беда, — сказал он срывающимся голосом. У Марсова похолодели руки, душа медленно стекла куда-то вниз, холодея. По спине побежали мурашки, на макушке зашевелились волосы. Он не мог вымолвить ни слова. Понял до того, как услышал. — Герман попал в аварию… Артём медленно отвёл взгляд в сторону и тупо уставился в стену. — Он жив, но находится в коме. Состояние крайне тяжёлое. Я надеялся найти тебя здесь, и хорошо, что нашёл… — Бирюзовский дрожащими руками водрузил очки на место. — Знаю, что у вас сложные отношения и вы повздорили, но… Думаю, ты должен быть рядом. Прошу, не отказывайся поехать. Артёму показалось, что его накачали дождём и снегом. Мурашки добрались до макушки, а волосы на ней будто бы продолжали противно шевелиться. — Идём, — тихо произнёс Арнольд и коснулся локтя Марсова. Тот с трудом сглотнул, ибо во рту было слишком сухо, снял с крючка старую серую куртку, которую не носил уже сто лет, и, вставляя руки руки в рукава, молча вышел из квартиры.