Легкомысленный шёпот

Когда поцелуй разорвался, словно тонкая шёлковая нить, пролегающая от сердца к сердцу, Герману показалось, что он полностью накачан алкоголем, и кровь его бурлит. Рвано и жадно втянув носом морозный воздух, мужчина схватил Артёма за загривок и с тихим рычанием укусил его нижнюю губу. Слегка оттянул её, зажимая зубами. Тёма застонал, ощущая острую боль. — Я готов тебя сожрать, — хрипловато прошептал Винницкий, нехотя отпуская губу племянника. Марсов пошатнулся, запрокинул голову и, глядя в мутную пелену неба, с которого летел рой снежинок, судорожно выдохнул ртом. Пар рассеялся, словно обманный морок. Герману хотелось как можно скорее укрыться с Артёмом в «их собственном мире», где нет никого, кроме них двоих. Где они дьявольски счастливы. Вместе. Навсегда. Для обоих всё происходило, словно во сне: такси, гостиница, грубоватые поцелуи в лифте, а затем тепло номера. Винницкий не мог до конца поверить, вернее, осознать, что Тёма рядом, что он снова может касаться его и целовать. Он так долго мечтал об этом, что теперь такая прекрасная реальность вызывала состояние алкогольного опьянения и дереализацию. Марсов же не мог поверить в то, что дядя снова нашёл его. А ещё больше он не мог понять, что именно к нему испытывает. Но в эти минуты он жутко хотел Германа. И его безумная любовь слегка сносила крышу и самому Тёме. Хотелось снова почувствовать себя невыносимо важным. — Сними уже всё это, — страстно пробормотал Винницкий, срывая с племянника куртку, а затем и свитер, который слегка электрически защёлкал в знак протеста. Руки мужчины предательски дрожали, когда он откровенно раздевал не сопротивляющегося Тёму. Джинсы, бельё — всё полетело в сторону. Даже не подумав о том, чтобы снять и с себя одежду, Герман принялся покрывать страстными поцелуями шею, плечи, грудь парня. Тот подставлялся под власть горячих губ, поглаживая дядю по волосам. Ладони Винницкого оглаживали бёдра, спину, а затем и ягодицы Марсова. Грубо сжав их, мужчина шагнул вместе с Артёмом к кровати. Повалив его, разгорячённого, на мягкий матрас, он отстранился, чтобы посмотреть, чтобы полюбоваться. Да, Тёма был всё так же хорош. И от одной только мысли о том, что это тело могло достаться тому уроду в кафе, глаза Германа начинали темнеть, и желание совершить убийство становилось только сильнее. — Больше не будет твоих уходов, — сказал он срывающимся и хриплым голосом, резко стягивая с себя свитер, отбрасывая его на пол и принимаясь за ремень брюк. — Знаешь, что будет, если ты ещё хотя бы раз попытаешься уйти? Я пристрелю тебя. Обещаю. Марсов содрогнулся: он слышал по голосу дяди, что тот не блефует. Действительно пристрелит. Тёма видел сам ад в его глазах. И не знал, пугает его это, или манит. Закусив нижнюю губу, Артём, упиваясь тем, как Герман смотрит на него, начал поглаживать свою грудь и слегка пощипывать соски, которые тут же заострились и затвердели. — Ты меня понял? — рявкнул Винницкий и резко сжал яички племянника в ладони. — Ай! Понял… — сильнее ущипнув соски, прошептал Марсов. — А если бы я не приехал? Отдался бы ему, да? Отдался бы, сучка кокетливая? — голос мужчины звучал властно и угрожающе. — Нет… — Врёшь! — Герман шлёпнул яички, заставляя Марсова застонать и слегка свести ноги. — Ты подлый мальчик. Но ты мой. Артём заскулил от грубого шлепка по ягодице, перевернулся на бок, и тут же получил удар по другой. Захныкал. — Давно не порол тебя, — пробормотал Винницкий, быстро снимая трусы. Его член стоял колом и откровенно тёк, блестя крупной головкой. Схватив Марсова за волосы на затылке, он жёстко прижал его к своему паху лицом. Парню ничего не оставалось, кроме как слизать большую каплю, и начать вбирать в рот пульсирующую твёрдую плоть. Приняв почти половину, он стал двигать головой, прикрыв глаза. Но Винницкому этого было мало: он с силой надавил на затылок племянника, заставляя его заглотнуть член. Герман чувствовал, что того вот-вот вырвет, и булькающий звук был тому подтверждением. Но подобная мелочь не могла остановить перевозбуждённого мужчину. Сжав русые волосы на макушке в кулак, Винницкий резко и быстро задвигал бёдрами, трахая рот Тёмы. Тот, раскрасневшийся и тяжело дышащий, то приоткрывал покрытые поволокой глаза, то снова прикрывал их, невольно трогая ладонями бёдра дяди. Мужчина не давал тому даже двинуть головой или хотя бы чуть-чуть отстраниться. Он откровенно и жёстко имел Марсова в рот, буравя его полубезумным взглядом. И когда кайф под хлюпающий и чуть бурлящий звук сменился нестерпимым наслаждением, Винницкий резко вытащил член из влажного рта, и начал теребить его, кончая на лицо Артёма. Он даже не слышал, как вскрикивал он наслаждения, потеряв голову. Сгустки спермы летели на щёки и губы Тёмы, а несколько капель попали и на ресницы. Когда Герман кончил и похлопал его по щеке, парень упал на спину. Одной рукой он потирал горло, другой начал подрачивать свой эрегированный член. Винницкий, мотнув головой, и тем самым стараясь прийти в себя после сочного оргазма, отвесил Марсову оплеуху, затем грубо перевернул его на живот и стал с оттягом шлёпать то по одной ягодице, то по другой. Артём, прижавшись лбом к подушке, вздрагивал на каждый шлепок. Очень скоро его зад уже стал почти малинового цвета. Сам Герман, шлёпая племянника, снова начал возбуждаться, и с удивлением понял, что готов на второй заход. — Нравится? Тебе нравится, когда тебя наказывают, — прошептал Винницкий, переставая шлёпать Тёму. С упоением проведя кончиками пальцев по алой коже, он потянулся к лубриканту, лежащему на тумбочке. — Как же я тебя хочу… — Я был очень плохим, — тихо произнёс Марсов и слегка оттопырил зад, которого порка изрядно возбудила. Он вдруг вспомнил, как однажды Герман выпорол его, после чего прикрепил к его яичкам датчики, и пустил ток. Во время этого мужчина отсасывал ему. И это был невообразимый и чудесный коктейль из боли в нежном месте, и возбуждения из-за всего, что творил с членом своим языком Винницкий. Оргазм был такой дикий, что Артём на несколько мгновений лишился сознания. — Узкий… — с наслаждением прошептал Герман, медленно вводя один палец, смазанный лубрикантом, в анус Марсова. Тот сжал простыню в кулаках и сильнее оттопырил зад. Винницкий принялся вводить в отверстие и второй палец. Через пару секунд он уже разрабатывал ими заветную дырочку племянника, целуя его спину вдоль позвоночника и зацеловывая лопатки. Герман любовался красными отшлёпанными ягодицами Тёмы, его стонами, его горячей узостью, и чувствовал, что скоро кончит. Заменяя пальцы членом, он рвано и сладко застонал. Входя в тугое отверстие сантиметр за сантиметром, Винницкий видел, как перед глазами рассыпается и искрится россыпь ярких искр. От почти нестерпимого удовольствия низ живота связало в узел, и захотелось кончить прямо сейчас. С трудом поборов в себе это желание, Герман провёл ладонями по горящим и красным от шлепков ягодицам племянника, и резко повалившись на него, вошёл целиком, и стал делать размашистые толчки бёдрами. Лёжа на спине Артёма грудью, Винницкий жёстко имел его, и сексуальный, ритмичный звук шлепков разлетался по номеру. Марсов постанывал в подушку, влажно жмурясь, сжимая в кулаках простынь. Наслаждение становилось сильнее с каждым толчком, по телу проходила дрожь, словно рябь по летней озёрной воде. Тяжело дыша, Тёма даже в своём положении умудрялся слегка прогибаться в пояснице. Герман припал лицом к влажным волосам на затылке племянника, втянул их жар и запах. Внизу живота запульсировало от понимания, что вот он, его Артём, и он совсем рядом. Под ним. Тёплый и настоящий. Кончал Винницкий бурно, жмурясь и рыча, покусывая плечо Марсова, который, не выдержав такого напора в заднице, излился на постель, протяжно застонав, чуть ли не срываясь на вой. — Я люблю тебя… Люблю, засранец, — прошептал он, делая уже медленные толчки, ощущая, как сперма обволакивает член и стенки нежного отверстия. — Люблю. Артём приоткрыл рот, жмурясь от яркого оргазма, проживая его каждой клеткой тела. Он постепенно обмяк, дыша всё тише и ровнее. Винницкий остался лежать на племяннике, даже не подумав выйти из него. Лишь проснувшись спустя несколько часов, Герман сделал это, и медленно встал, стараясь не разбудить всё ещё спящего Тёму. Сев рядом, он с трепетом провёл кончиками пальцев по спине Марсова, затем погладил поясницу. Было странно осознавать, что парень действительно снова рядом. Даже сердце болело с удвоенной силой. Чувствуя себя маньяком, Винницкий долго сидел и смотрел на спящего племянника, ощущая жар в грудной клетке. Затем он всё-таки заставил себя встать. Уже подойдя к двери ванной, Герман вернулся и запер входную дверь. Ему просто стало страшно, что пока он будет принимать душ, Тёма снова исчезнет. Третьего раза уже не случится. А если случится, то в кармане пальто у Винницкого всё ещё лежит пистолет. Приняв горячий душ, и ощутив себя более-менее вменяемым, мужчина надел белый махровый халат и вернулся в комнату. Артём всё ещё спал, и ровно в той позе, в которой двадцать минут назад его оставил дядя. Герман снова сел на кровать, на смятые простыни, пахнущие сексом и их недавней страстью. Винницкий коснулся губами лопатки парня, и стал мягко зацеловать его горячую от сна кожу. Спросонок Тёма всегда казался Винницкому сонным котёнком. И сердце щемило от дикой нежности. Он обожал эти покрытые поволокой глаза, эту полоску на щеке — отлежал. Как же хотелось вернуть всё это простое счастье. Но тот Артём, который был, когда они ещё жили в Москве, исчез. Умер. Теперь на его месте появился кто-то совсем другой, и милым его назвать было никак нельзя. Но Герман любил его ничуть не меньше, а, может быть, даже больше. «Татуировка!» — вдруг вспомнил он и страстно захотел перевернуть парня на спину. И, словно прочитав его мысли, тот зашевелился, открыл глаза и зевнул, лёг на бок и вопросительно, но сонно посмотрел на дядю. Герман, ощущая ускорение сердца, надавил на плечи Марсова, укладывая его на спину. Сходя с ума от нежности, он провёл кончиком указательного пальца по татуировке со своим именем, а затем коснулся его губами. — Герман, — хрипло, сонно, тихо сказал Артём. — Что? — шепнул тот, снова целуя тату. — Тебе не кажется, что мы оба сошли с ума? — Возможно. — И что же дальше? — Дальше… — мужчина коснулся губами и розового соска, а после поднял голову, чтобы посмотреть на Тёму. — Дальше будем жить. Вместе. Уйти я тебе больше не дам. — А если я захочу? — Перетерпишь. Иначе мне придётся тебя убить. Это звучало так спокойно и просто, так искренне, что по телу Марсова побежали мурашки. — Я вообще не понимаю, зачем живу, — посмотрев в окно, тихо сказал Тёма. — Раньше была видимость смысла, был балет. А теперь? Что теперь? — Ты был лучшим танцором. И ты это знаешь. У тебя был дар. И есть до сих пор, но ты распустился, и перестал тренироваться. — Потому что мне надоело быть знаменитостью. Надоело быть танцором. Надоел балет и этот вечный режим. И то, что ты видел во мне только глину, из которой нужно слепить скульптуру, — в голосе Артёма мелькнула обида. Трудно было сказать, лукавит он или нет. — Никогда не поверю, что ты действительно думал, будто ты нужен мне только пока ты танцуешь, — ощущая прилив гнева, отчеканил Герман. — А я так думал. Я не представлял, как бросить балет, не потеряв тебя. Вот всё и складывалось так, что мне оставалось только уйти. Всё вместе. Понимаешь? — Марсов замолчал и с трудом сглотнул. — Понимаю, — скрипнув зубами, Винницкий встал и медленно подошёл к окну. Посмотрел в него и поморщился: шёл мокрый снег, смешанный с дождём. Мужчина всегда ненавидел такую погоду. Серо. Блёкло. Тоскливо. Но рядом был Артём, и такое унылое состояние природы уже не могло иметь над ним никакой власти. — Сейчас ты не танцор, но ты нужен мне. Думаю, хотя бы теперь ты веришь в то, что я был с тобой не только из-за твоего таланта. Винницкий сам не заметил, как жёстко прозвучали его слова. Ему было больно от того, что Марсов не до конца понимал глубину его чувств. И их искренность. — Но как забыть твоих Денисов, я не знаю! — болезненно и капризно ухмыльнулся Артём. — А у тебя была Катя. И? — Это другое. — Одно и то же. — Я никому не давал, — Артём тоже встал с кровати, и подошёл к столу. Взял стоящую на нём бутылку с водой, снял крышку, и сделал несколько жадных глотков. — А этому козлу бы дал, — оскалился Винницкий. Сжал правую руку в кулак. — Возьми он — дал бы. — Не знаю. Но что-то в нём меня привлекло. Да, это так, — закончив пить, на выдохе произнёс Марсов. — С глаз долой — из сердца вон, — саркастично отозвался Герман. — Мы улетаем в Питер. — Есть нюанс. — Какой? — мужчина повернулся и посмотрел на Марсова. Голый, лохматый, тот стоял у стола и глядел на него. — Не хочу жить в твоей квартире. Там мрачно. Мы можем переехать? — Как пожелаешь, — оскалился Герман. — И ещё кое-что. Винницкий эффектно изогнул бровь. Немного помолчав, Артём задумчиво произнёс: — Хочу станцевать в видеоспектакле. Современный танец, никакой классики и белых обтягивающих лосин. Герману сперва показалось, что он ослышался. Но в этих словах было то, чего Марсов, кажется, давно лишился — смысл. Он захотел хоть что-то, и это было волнующе. Это было гораздо больше, чем могло показаться. — Как скажешь. А теперь иди ко мне, — прошептал Винницкий.