Легкомысленный шёпот

Когда в дверь позвонили, Артём поспешно отложил вилку. На несколько секунд в его глазах появилось какое-то странное выражение, но потом он ухмыльнулся и небрежно сказал: — Ну иди, открывай своему любовничку. Герман, скрипнув зубами, встал и пошёл в коридор. Он не ел: кусок в горло не лез. И ему даже не доставило удовольствия наблюдать за тем, как Марсов поглощает его стряпню. Мужчина не понимал, зачем пошёл на поводу у Тёмы, и пригласил Дениса, но другого пути у него не попросту не было. Отказать парню означало бы оттолкнуть его. В очередной раз. А они и так стали слишком далеки друг от друга. — Привет. Проходи, — негромко сказал Винницкий, пропуская Трубникова в квартиру. Тот вошёл в прихожую и осмотрелся. — Привет. У тебя красиво. — Спасибо. Лепнина на потолке и изящные арки действительно производили впечатление. — Почему решил переехать? — парень неуверенно стянул шапку, на которой ровным слоем лежал снег, затем начал снимать куртку и ботинки. — Захотелось сменить место обитания. — Вроде как «с чистого листа»? — Можно и так сказать. Герман не знал, как себя вести и что говорить. Это слегка нервировало. Но не успели они с Денисом пройти в гостиную, как на пороге возник Артём. Глядя холодно и жёстко, он сжимал в правой руке камеру. — Ну привет, Дэн. Тот резко обернулся и непонимающе глянул сперва на Марсова, затем на его дядю. Он явно перестал понимать, зачем его пригласили, раз Герман оказался дома не один. — Здравствуй, — отозвался сдержанно. — Ну, начинайте. Я буду снимать, — оскалился Артём. — Снимать? — голос Трубникова прозвучал глухо и растерянно. — Что снимать? — Вас. Буду снимать, как вы трахаетесь, — отчеканил Марсов и действительно нажал на красную кнопку, глядя в объектив. Герман закатил глаза и лениво сел в кресло. — Тёма, заканчивай, — велел он. — Итак, перед нами сладкая парочка, — комментировал Артём, снимая то Дениса, то Винницкого. — Она любит практиковать БДСМ. И сейчас мы с вами увидим одну из сессий… — Зачем ты меня позвал? — резко спросил Трубников, посмотрев на Германа. — К чему этот цирк, позволь узнать? — Извини, — только и смог ответить мужчина. — Очень глупо получилось. — Это всё абсолютно не смешно! — выпалил Денис и направился в сторону двери. — Кажется, один из любовничков сердится. Уже уходишь? Как жаль! — насмешливо говорил Марсов, снимая выходящего из комнаты Трубникова. Сделав несколько шагов по направлению ко входной двери, Денис неожиданно вернулся. В его глазах метались молнии. — Снимаешь? Ну хорошо. Может, твоим зрителям будет интересно послушать об Артёме, который так ревнует своего родного дядю, что готов пойти на любую пакость, лишь бы доказать своё превосходство. Что ж, я давно подозревал, что тот человек, который лишил покоя Германа — это ты. Теперь я в этом уверен. Марсов оскалился, продолжая снимать Трубникова, но рука его дрогнула. — Скажешь, это не так? Скажешь, не из-за этого эгоистичного подонка ты не можешь нормально жить? — посмотрев на Германа, сухо спросил парень. Винницкий был бледен. Он молчал, глядя будто бы сквозь своего бывшего любовника. — А мне кажется, всё немного по-другому, — ухмыльнулся Тёма, снимая крупным планом рассерженное лицо Дениса. — Ревнуешь тут как раз ты. И ревность так снесла тебе крышу, что ты всерьёз думаешь, что я спал со своим родным дядей. И всё почему? Да потому, что он послал тебя. Не захотел больше с тобой трахаться. На несколько секунд повисла напряжённая пауза. Трубников явно не ожидал, что Тёма так передёрнет его слова. На лице Дениса мелькнула растерянность, заставившая Марсова рассмеяться. Это был очень злой смех. — Ладно… — пробормотал парень. — Ты, я вижу, полностью в его власти, Герман, и не можешь нормально оценить, что он творит, как издевается. Мне хочется верить, что однажды ты одумаешься, и поймёшь, что за человек рядом с тобой. Замолчав, Денис в последний раз глянул в камеру и вышел из комнаты. Вскоре хлопнула входная дверь. Злобно посмеиваясь, Марсов принялся снимать Винницкого. Медленно, начиная с его ног, и заканчивая лицом. И вдруг мужчина встал. Ничего не говоря, он подошёл к племяннику, и со всей силы ударил его по щеке. Тёма не ожидал удара. Камера вылетела из его руки и с шумом упала на пол, проскользив некоторое расстояние по паркету. Щека горела, челюсть обжигающе болела. — Что ты устроил? — холодно спросил Герман, сжимая в кулак футболку на груди Артёма. — Зачем? — Да пошёл ты! — заорал Марсов, оскорблённый и взбешённый пощёчиной. Грубо оттолкнув дядю, он рванул в спальню. Там, достав из шкафа спортивную сумку, начал скидывать в неё свои вещи. — Бей своих мальчиков! А ко мне не прикасайся! — орал он, трясясь от ярости. — Прекращай истерить, — возникший рядом Винницкий схватит сумку племянника и отшвырнул её в сторону. — И эти спектакли с собиранием вещей — тоже. — Отлично! Тогда я ухожу без вещей, — заорал Марсов и вышел в коридор. Он уже вставил ноги в кроссовки и наклонился, чтобы их зашнуровать, как вдруг грубые руки схватили его, заставили выпрямиться, впечатали спиной в стену. Тёмные глаза Германа жгуче горели. — Заканчивай истерить, слышишь? Ты ведёшь себя, как последний подонок, — отчеканил мужчина. — Может, я он и есть? Ну найди получше! А меня оставь уже в покое! Ты мне не нужен, и отношения эти — тоже! — Артём ударил дядю в грудь, и тот отшатнулся. Парень не мог знать, что сердце Винницкого полоснула не только моральная, но и физическая боль. От удара. Пока Герман жмурился от боли, потирая грудную клетку, Марсов снял с вешалки куртку, и был таков. Мужчина, пошатываясь, побрёл за ним. Он старался двигаться быстрее, но острые сердечные покалывания не позволяли ускориться. Он вышел в подъезд босиком. — Артём, вернись! — крикнул, хватаясь за перила. Слыша, как племянник сбегает по лестнице всё ниже и ниже. — Я всё равно тебя найду, и ты это знаешь! — Герман старался ухватиться хоть за что-то, лишь бы не дать Марсову уйти. И пусть студёный бетон обжигал ступни, мужчина пошёл следом, медленно спускаясь по лестнице. — Артём! Вернись! Немедленно! И ответом ему был хлопок подъездной двери там, внизу. Винницкий спустился ещё на один этаж ниже. Перед глазами всё поплыло, и мужчине ничего не оставалось, кроме как опуститься на ступеньку. Грудь будто бы залило раскалённой лавой, её рвало на куски. Герману было страшно, что сейчас Марсов снова убежит в другой город, и ему снова придётся его искать. Нет, ещё один побег племянника он просто не переживёт. Захрипев от боли в сердце, Винницкий вдруг подумал, что нужно убить Артёма и себя. Это спасение. Это единственный выход.

***

Над Петербургом опять серебрился снегопад. Марсов шёл, не разбирая дороги, сунув руки в карманы куртки и втянув голову в плечи. В душе ещё клокотала ярость, но холодный декабрьский воздух слегка отрезвлял. Артём снова чувствовал себя потерянным и одиноким. Он не понимал, кто он и чего хочет от жизни, не понимал, куда идёт и зачем затеял эту съёмку. Нет, конечно, на все свои вопросы Тёма мог бы отыскать подходящие ответы, но от этого не становилось легче, потому что они были верны лишь отчасти. Снова в голове звучали холодные слова Германа. В глубине души парень понимал, что вернётся, потому что с собой у него не было ни документов, ни денег. Потому что, чёрт побери, вещи остались в квартире. Но хотелось как-то оттянуть этот момент. Он не знал, что скажет Винницкому. «Ты предатель. Ты предал меня, когда начал отношения с этим Денисом», — мысленно обратился к нему Марсов, стараясь не вспоминать о том, что сам ушёл, что, если рассуждать здраво, то Герман не обязан был хранить ему верность… И, всё же, ревность душила. Артём был уверен, что дядя не имел права быть с кем-то ещё, а раз был, то не должен зарекаться о какой-то великой любви. Это приносило облегчение и успокоение. Почему-то. — Какие люди! Голос показался Артёму весьма знакомым. Парень обернулся, замедляясь. Позади него, стоя на крыльце какого-то бара с яркой голубой вывеской, стоял Илья, и курил. В его серых глазах плескался чистый азарт. — Привет, — Марсов подошёл ближе. Он не думал, что они с музыкантом ещё когда-нибудь увидятся. — Вернулся в свой Питер? — ухмыльнулся Илья, затягиваясь. — Угу. А ты как здесь? — У меня тут два концерта. Один уже прошёл, второй только будет. — Карьерный рост? — Можно и так сказать, — вкрадчиво ответил Терлеев. — Возможно, здесь и осяду. Или перееду в Москву. Пока не решил. — Круто, — Артём провёл ладонью по волосам, убирая с них снег. Он только сейчас почувствовал, что изрядно замёрз и не отказался бы от стакана тёплого вина. — А ты куда путь держишь? — Илья бросил сигарету на снег. Как-то иронично выпустил струйку дыма в зимнее небо. — Да никуда. Просто брожу. — Может, поедем ко мне? Покажу тебе свою хату, — музыкант легко спустился с крыльца. На нём были синие спортивные штаны и чёрная косуха. Артёма снова слегка удивило, что этот человек не утепляется, несмотря на то, что на дворе стоял декабрь. — Поехали, — равнодушно ответил Марсов. Ему было плевать. И на эту встречу, и на поездку. Просто хотелось в тепло и выпить. Они сели в машину мужчины и поехали в сторону 3-й линии Васильевского. Потом пересекли тёмный двор, вошли в старую парадную, поднялись на третий этаж, и оказались в тихой двухкомнатной квартире. — Это хата моего друга. Он улетел в Америку, оставил её в моём распоряжении, — сказал Терлеев, хрипловато кашлянув в кулак. — Раздевайся. — Спасибо. Марсов снял куртку и кроссовки. Пока Илья гремел посудой на кухне, парень прошёлся по тёмным комнатам, нигде не зажигая свет. Его было достаточно благодаря снегопаду за окнами. Затем, осмотревшись как следует, Тёма уселся в кресло и закинул ногу на ногу, злобно глядя перед собой. На душе стало темно и пусто. Все яркие эмоции, которые недавно его терзали, унялись. — Здесь портвейн и сыр. Прости, больше ничего нет, — занося поднос в комнату, прокомментировал Терлеев. — Звучит вполне себе. Илья водрузил еду и выпивку на журнальный столик и сел напротив своего гостя. Налил портвейн. Выпили, не чокаясь. — Ты не хочешь спросить про моего дядю? — ухмыльнулся Артём, проводя языком по влажным губам, покручивая в руке опустевший стакан. — Нет, — хмыкнул мужчина. — Зачем мне это? — А что ты о нём думаешь? — Ничего. Но я заметил, что он очень о тебе беспокоится. — Это хорошо? — Наверное. Ещё? — Илья взял бутылку. Тёма кивнул, протягивая стакан. Он видел, как блестят глаза мужчины в зимнем полумраке, слышал его чуть сексуальный хрипловатый голос, и с удивлением думал, что не испытывает перед ним того трепета, который был. Всё потёрлось, как старая фотография. И это оказалось для парня неприятным открытием: симпатия к Илье была спасительной верёвочкой, как и отношения с Катей. Это была попытка найти смысл хоть в чём-то. Найти своё. Тёма выпил, и поставил стакан на столик. — А я буду танцевать в своём спектакле. Видеоспектакле, — сказал вдруг и широко, очень неискренне улыбнулся. — Здорово. О чём? — закусывая сыром, поинтересовался мужчина. — О чёрном вороне, который пытался стать белым, но у него ничего не получилось. Символизм. — Я бы хотел это увидеть. — Будет трансляция по телевизору. — Когда? — Пока не знаю, — Марсов склонил голову набок, скользя задумчивым взглядом по Терлееву. — Но место в эфире будет куплено. — Твоим дядей? — Да. — За твоего дядю! — плеснув себе портвейна, Илья залпом выпил содержимое стакана и подался вперёд, упираясь локтями в колени. — Как думаешь, можно начать что-то новое, не закончив старое? — Артёму казалось, что алкоголь ударил ему в голову, но слов было не остановить. Не поймать, как разноцветных бабочек, разлетевшихся по комнате. — Можно, но зачем? — музыкант пристально посмотрел в глаза парня. — Не знаю. Иногда стоит попробовать. Как считаешь? Терлеев уставился в стол, ухмыляясь. Некоторое время он молчал, а потом сказал негромко: — Ну попробуй. Марсов медленно встал и неспешно, плавно подошёл к мужчине. Тот откинулся на спинку, позволяя Тёме сесть на своё колено и обнять себя за шею. От музыканта пахло сигаретами, снегом, улицей, одеколоном и алкоголем. У парня закружилась голова. Он наклонился, касаясь губами губ Терлеева, ощущая подбородком его бороду. Илья медленно обнял Марсова за талию, вдыхая жизнь в этот поцелуй, отвечая на него. Артём позволил горячему и влажному языку ворваться в свой рот. Тихо застонав, он прикрыл глаза, находя всё это чем-то ужасно преступным, думая, какую боль он причинит этим Герману. И понимая, что просто давно разлюбил его.