ромашковый чай

Периоды тревожности у Боры наступают каждую осень. Как запланированная поездка на море. Каждый год, всегда к сентябрю. Но вместо чувства окрыления, как если бы то была поездка на море, на неё набрасывается безостановочный страх, одиночество, апатия и подступающие звоночки депрессии. Состояние усугубляется безответной любовью к Шиён. Начавшейся примерно со старшей школы и длящейся по сей день. Парадоксально: именно Шиён вытаскивает Бору на поверхность, когда осень наступает. И только с ней Бора общается, пока рассыпается на слёзы и терпит уничтожающую её изнутри тревожность. Бора берёт перерыв в учёбе, в одном с Шиён университете, сидит безвылазно дома (почти), фрилансит по возможности, отрешаясь от любых социальных взаимодействий. Это легче, чем, как раньше, вынуждать себя переступать порог, находиться на улице, разговаривать с людьми, надевать маску я в порядке, только бы не навлечь ненужные расспросы. Но иногда ей становится слишком плохо. По ночам. Снятся кошмары, глупые, дурацкие, что с рассветом теряют весь свой ужас. А когда вокруг тьма – Бора мечется по кровати зашуганной птицей, бесшумно плачет, боясь сделать лишний вздох, и ненавидит себя, жизнь, вселенную. От отчаяния пишет Шиён. Она помогала ещё в школе: когда впервые обо всём узнала не отстранилась, а привязалась сильнее. И Боре без неё, как без воздуха. И с ней – всегда задыхается. Потому что любит, любит, любит. Не рассказывает, чтоб не потерять. И, может, из-за сокрытия чувств, подавляемых внутри, чаще нападают кошмары, паника стискивает горло, а существование кажется невыносимым. Осень всегда будто длится гораздо дольше трёх месяцев. И каждую осень Боре думается – что она последняя. \ За окном с утра молнии разрезают пустое серо-фиолетовое небо, дождь громко барабанит по стеклу, будто просится внутрь. Но в квартире Боре и самой холодно. Она плотнее кутается в плед, подаренный когда-то Шиён, подгибая пальцы на ногах. Пустым, как небо, взглядом глядит на кроны деревьев, хмурые многоэтажки, переплетение линий проводов. Думать совсем не хочется. Хочется спать. Нормально спать. И засыпать также; без страха найти себя в очередном кошмаре, из которого не вырваться. Ноутбук обжигает коленки, но не согревает. Бора устало трёт переносицу. Едва различает на экране иллюстрацию. Дедлайн намечен на завтра, а у Боры готово меньше половины, что совершенно ей не нравится, и пальцы болят от стилуса, а горло очень требует чая. Ромашкового. Того самого, который готовит Шиён. Она снимает очки и кладёт на клавиатуру. Пасмурная погода добавляет чересчур много мыслей об одиночестве. Бору это бесит, но она ничего не может поделать. Ничего: потому что мотивация на то, чтобы банально встать и поесть отсутствует. У неё даже нет сил найти какой-нибудь сериал, про который везде трещат в интернете, только бы убить время. Потому она бестолку рисует, стирает линии, под нос чертыхается и почти плачет. От долгой работы ноет шея. Глаза вновь красные – но хотя бы не от слёз. Бора нашаривает на диване телефон, кидает беглый взгляд на время, осознавая, что у Шиён не скоро закончатся пары, но всё равно пишет, потому что ей очень-очень-очень требуется. Просто её увидеть. Просто с ней поговорить. Просто обнять – растрескиваясь от привычной в груди боли.        бора, 12:27pm зайдёшь сегодня? шиён, 12:53pm да, конечно. только позже обычного. нужно с минджи начать делать проект к экзаменам. шиён, 12:54pm погода отвратительная. я не взяла зонт, и у меня утром намокла вся обувь. бора, 12:54pm ты же любишь дождь. шиён, 12:56pm но не тогда, когда мне нужно куда-то идти, understand? бора, 12:56pm у тебя там что, пара английского? нелепо выглядишь, пха. шиён, 13:17pm ( шиён, 13:17pm ты хочешь меня увидеть или подразнить? бора, 13:18pm увидеть. я соскучилась. бора, 13:18pm но одно другому не мешает.        Даже через полчаса ответ не приходит, и Бора, тягостно выдохнув, откладывает телефон, вновь чувствуя себя опустошённой. У Шиён сессия, но она находит время для Боры, никогда не жалуясь о том, как устала. Для Боры этот факт очередная причина ненавидеть себя и своё состояние. Потому что тревожит Шиён, просит приезжать, безмолвно просит спасать, а Шиён никогда не отказывает, наоборот, с радостью лезет к Боре с дружескими поцелуями в лоб, с дружеской заботой, всегда пытается рассмешить, когда Боре совсем худо, и ни разу не оставляла одну. И Бора, думая об этом, понимает, что никогда не найдёт в себе смелость признаться Шиён. Что ей без неё делать? Если Шиён – солнце, не позволяющее Боре замёрзнуть насмерть. \ К вечеру Бора кое-как справляется с работой, обещает себе следующую главу рассказа нарисовать куда круче, эстетичнее, великолепнее и закрывает ноутбук, откидываясь на спинку дивана. Скинув плед, она спускает голые ноги на холодный пол (либо Боре просто холодно, что холодным кажется всё), и направляется на кухню. Надо что-то приготовить к приходу Шиён. Она с универа мчится прямиком на квартиру к Боре, не заходит поужинать, а иногда не обедает, и Бора постоянно принуждает девушку есть, пусть сама пропускает приёмы пищи по несколько дней. В холодильнике позорная пустота. Бора матерится, с громким хлёстом захлопывая дверцу. – Ладно, – злясь на себя, бурчит девушка, – закажу доставку. Пока она тычет в приложении на любимые шиёновы крылышки – в кисло-сладком соусе, – думает, что всё-таки на днях нужно выйти в магазин, пусть тяжело и беспокойно, снова накупить еды на несколько суток. Чтоб Шиён, как приходила, не начинала переживать, что Бора опять похудела, выглядит болезненно, и вообще – Бора не любит заставлять Шиён переживать. Но заставляет. Нехотя. Потому что хоть кто-то должен за неё переживать. Если не сама Бора – эту ношу несёт Шиён. Нехотя. Потому что с Борой давно и чувств к ней у Шиён много, а Шиён всегда заботлива с дорогими её сердцу людьми. Бора это знает, читает в глазах, в поведении, но Шиён такая – что что-то, кроме банальной заботы, в ней не прочитать. Она скрытная, но в то же время безумно открытая. Все знают, что она влюблена в музыку, что романтична, что плачет над драмами, но никогда не пугается ужастиков, что пьёт холодный кофе летом или ненавидит меняться из-за чужих решений. Также все знают, что Бора любит Шиён, но сама Шиён этого не видит. То ли специально, то ли правда неосознанно. Отгораживается от этого. Игнорирует; и Бора рада, в то же время ей больно. Но больно Боре почти всегда, потому это мелочи. И – она усердно убеждает себя в этом – Боре достаточно, что Шиён рядом. Даже если в качестве её лучшей подруги.        Когда еда заказана и прибудет меньше, чем через час, Бора решает приготовить чаю – зная, что лучше, чем делает Шиён, у неё не получится, но ей нужно чем-то себя занять. За окном продолжает идти дождь. Молния разрезает предзакатное небо. Бору, свыкающуюся с трепещущим чувством от ожидания, грызёт противная, безосновательная тоска. \ Шиён из тех людей, что всегда появляются вовремя. Не так, чтобы когда ты этого хочешь, но так, когда это нужно. Она приезжает до окончания дождя, с каплями на узких, надёжных плечах, на которые Бора всегда может положиться, приезжает, когда заказанная еда не успевает остыть, приезжает, когда Бора почти начинает плакать, закрывшись в ванне и спустившись на ледяной, сверкающий белизной кафель. Она приезжает и привозит с собой солнце. Бора с порога её обнимает. Крепко, пытаясь по-дружески, оставляя поцелуй на пахнущем вкусными духами шарфе. – И впрямь соскучилась, – через смех говорит Шиён, трёт за предплечья и проходит в прихожую, на ходу сбрасывая мокрые ботинки. Бора молчит, что Шиён за собой оставляет лужи, немного грязи, осенний лист, втихую прилипший к подошве, она молчит, что очень хочет Шиён поцеловать. – Думала, я вру? – стараясь также, через смех, отвечает Бора. Она отходит, даёт Шиён пространство пройти дальше, вешая куртку на вешалку. От Шиён воздух вокруг меняется. Становится другим. Иначе пахнет, иначе чувствуется, и её широкая улыбка – меняет вокруг всё тоже, в первую очередь меняет всё – у Боры внутри. – Эм, ну, – она игриво щурится, – думала, ты так коварно заманиваешь меня к себе. Прежде чем Бора успевает придумать слова, вместо рвущейся наружу правды, Шиён продолжает, светясь, как волчонок: – Чем это пахнет? Я чертовски голодна. И Бора ведёт её на кухню, желая схватить за ладонь; но такое позволено только тогда, когда у Боры кошмары, а Шиён успокаивает, а в остальное время – между ними чётко проведена линия, что можно, а что нельзя. Они едят, без умолку болтая о всяком, Шиён, облизываясь и запивая ванильной колой, рассказывает про проект, что ненавидит теорию музыки, что Минджи смешная неумёха в истории и датах, и говорит, что по прогнозу дождь обещают на ближайшую неделю. – Надо купить тебе пижаму потеплее, – решает Шиён, отодвигая контейнер с едой. – Зачем? – Бора почти ничего не съела. Она сыта тем, как лучезарно улыбается Шиён, какой приятный у неё тембр, как утешает её бархатный голос. Шиён обводит руками что-то неразличимое в воздухе: – Холодно же. А ты мёрзнешь. – Нормально, – Бора пожимает плечами. – Я сижу в пледе… который ты подарила… и… – И всё равно мёрзнешь.        Меня греют только твои объятия.        – Ой, да отстань, – фыркнув, Бора встаёт из-за стола, подцепляя давно остывший ромашковый чай. Шиён переводит на кружку взгляд. Сама себе кивает. – Сделать новый? – А… – Бора глупо застывает. Не понимая, куда вообще собиралась пойти. – Да, давай. Пожалуйста. Это их молчаливое понимает друг друга, как тысячный нож, вонзающийся в горло. Им вместе хорошо, или только Боре вместе с Шиён хорошо, как если бы обрела рай на земле, но они не могут быть вместе по-другому, быть не по-дружески, и чтобы исчезли эти рамки, что Боре нельзя целовать Шиён, когда они наедине. Шиён скрипуче отодвигает стул, поднимаясь: – Иди тогда выбери, что посмотреть. Я пока сделаю нам чай. \ Они лежат на заправленной жёлтым одеялом кровати, коленка Боры соприкасается с коленкой Шиён, и Бора едва-едва дрожит то ли от холода, то ли от чувств, и Шиён, намерено или не специально, этого не замечает. Свет Бора решила не выключать. В темноте ты всегда способна на глупости, безрассудства, а сегодня день до одури странный. Потому что Бора чаще прошлого думает о поцелуях с Шиён. Потому что уже делала две попытки сплести их пальцы и в последний момент трусила. Свет нужен. При свете Бору не найдут ужасные сны. При свете Бора нечаянно не испортит ценную с Шиён дружбу. – Точно хочешь это посмотреть? – тон у Шиён недоверчивый. Она удобней укладывается, ноутбук лежит на бёдрах, локоть мягко упирается Боре в талию. – Ну, а почему нет? – тебе же нравятся такие фильмы. Часто, целыми вечерами засиживаясь до ночи, они смотрят найденные Борой дорамы, и потому думается – Шиён смотрит только потому, что этого хочет Бора. В последнее время подобные мысли посещают часто. Как много Шиён делает вопреки себе, идя наперекор искренним желаниям. У Боры не хватает смелости спросить. У Боры её вечно не хватает. – Не засни только на половине, ок, – с усмешкой Шиён вбивает в поиск «Вопль». Но внезапно останавливается, почти включив фильм: – Тебе же… потом не будут сниться кошмары? – Фильм настолько страшный? – Бора делает попытку отшутиться. – Хэй, – она толкает Бору в плечо и на это плечо ложится, подняв голову, чтоб заглянуть в глаза. Очень близко. Дыхание Шиён пахнет ванильной колой. У Боры кружится голова. – Может, лучше комедию? Или ромком? – Не придумывай, – Бора утыкается носом в шиёнову макушку, не удержавшись. И чувствует, может, надуманно, как вздрогнула Шиён. – Включай уже, – добавляет она. – Л-ладно, – сглотнув, Шиён распрямляется, жмёт на плей и откидывается на подушки. Ей наоборот желается темноты. Чтобы сонливая, синяя, приятно ложилась на щёки, окутывала умиротворением, а источник света – только экран и чтоб едва различались очертания боринова лица, но чтобы Шиён могла смотреть на Бору дольше, оправдываясь, что всё из-за полумрака. Но она не говорит, что нужно выключить свет. Она вообще не говорит. И даже не вникает в суть фильма, не говоря, что видела его четыре раза. Она молчит, дышит ровно, но с большим усилием. Бора под боком трясётся, как несчастный котёнок. И Шиён, раздражённо хмыкнув, вроде просит, но будто приказывает: – Давай. Иди сюда, – она поднимает левую руку, приглашая. Бора на её приглашения отказы говорить не привыкла. Прижимается к Шиён с беззастенчивой прытью, почти сваливая её с кровати. Шиён тихо смеётся. И улыбается. Улыбается, улыбается, улыбается. Как же Бора обожает её улыбку. Всё в ней. Любую деталь. А деталей о Шиён Бора знает неуёмно много: от мельчайших шрамах у неё на животе до глубоких шрамах у неё на душе. Шиён гладит Бору прохладной ладонью, даря тепло. У Шиён очень большое и горячее сердце; пусть холодные руки. У Боры всегда горячие, как говорит Шиён, запястья, но ей отчего-то всегда в сердце холодно. – Ащ, ты всё ещё дрожишь, – хмурясь, негодует Шиён. Бора подавляет порыв извиниться. За себя, за свою осеннюю болезнь, за свои неудачные чувства. – Погоди-ка, – Шиён шустро встаёт, заставляя и Бору приподняться, вытаскивает из-под них одеяло, чтоб накинуть сверху. – Вот, так-то лучше. – Спасибо, – тихонько и расстроенно бормочет Бора, думая, что раз есть одеяло, Шиён больше не пригласит обниматься. Но Шиён, примяв аккуратно жёлтое одеяло, ярко пахнущее Борой, перевела на неё взгляд, вопросительно выгнув бровь: – Ну? – Что? – Ты так просто не согреешься. Бора будто глазами спрашивала: «Правда можно?». И Шиён, не дожидаясь, сама тянет девушку за талию, запечатывает на светлых волосах такой же светлый, как солнце, поцелуй, и у Боры щекоткой отдаётся в животе движения, а на губах – цветёт улыбка. Она несмело и медленно укладывается на плечо, утыкается лицом, как делает всегда, как делает, показывая, что доверяет Шиён всю себя без остатка. Бора самой себе не доверяет. Но Шиён – она другая. Не как все, не как она, не как миллионы людей на земле. Она другая. И поэтому Боре порой так сложно её понимать. – Теплее? – шёпотом спрашивает Шиён. Фильм забыт, вся суть утеряна. Но не утеряна ладонь Боры – её Шиён находит взглядом. Накрывает своей. Бора испуганно, порывисто вздыхает и замолкает, как и дождь за окном. – Теплее, – произносит одними губами. Непрошенные звуки вполне могут нарушить это. Между ними. И Бора не хочет спугнуть. Бора ласково и беззащитно трётся носом об шиёнову шею, вдыхая запах, и слышит, как перестала дышать Шиён, покрываясь горячими мурашками. И может, Бора правда жалеет, что оставила включенным свет. Жалеет, робко касаясь губами у ключиц. Жалеет, когда Шиён сильнее вцепляется пальцами в её руку. Жалеет, ощущая схожее с опьянением чувство, заглянув в шиёновы глаза и застряв взглядом на её приоткрытых губах. Жалеет – когда, придвинувшись ближе, тянется для нового поцелуя, уже в шею, но невольно замечает там, где хотела поцеловать, тусклое красное пятно. Бора моргает. Раз, два. Бора выдавливает дыхание. Раз вдох, два вдох. Телу лёд и пламя одновременно. Она отстраняется. Болезненно закусывает нижнюю губу. Шиён озадаченно встречает поникший борин взгляд, открывает рот, чтоб спросить, что случилось. Но Бора её опережает: – Ты с кем-то встречаешься? – Что? – вопрос выходит сиплым и колким. Бору пробирает морозом. Она морщится, отодвигаясь ещё дальше. Шиён выглядит смущённой – может, из-за того, что секунду назад творила Бора, – а ещё виновато-растерянной. И Боре очень хочется прямо сейчас сбежать. – У тебя тут… – отводя голову, говорит Бора, – засос. У Боры розовеют щеки. Ну, потому, что же делала Бора, чтобы заметить этот чертов засос?! Шиён подрывается, беззвучно чертыхается, и Бора по губам – хватит на них смотреть – читает гневное и удручённое «блять». – Я… – находится в словах Шиён, ими же задыхаясь. Она прикрывает шею руками, скрестив на плечах. – Да, встречаюсь. Это- – Почему не рассказала? – прерывает её Бора. – Просто, – она рассеяно жмёт плечами, – отношения несерьёзные. Они… понимаешь… – Всё нормально, – Бора, усилием воли, вынуждает голос звучать посредственно и ничуть не так, будто разбивается в который раз сердце. Она даже вымучивает улыбку, обращая на Шиён взгляд. – Смогла бы и рассказать, эй, – она смеётся, пихая Шиён локтем в плечо. – Кто это, хоть скажешь? – А, ну… – Шиён всё ещё паникует и на Бору смотрит с подозрением. – Одна девчонка из универа. Она предложила пару дней назад, я и согласилась. Пару дней назад, а уже засос? – Круто, – у Боры улыбка давно натренированная, чтоб получалась искренней, когда горло сдавило противным комком, а глаза щиплет от слёз. – Ты совсем без отношений не можешь, да. – Ага. – Мне тебя поздравить? – Не надо, – Шиён надломано смеётся. – Давай лучше продолжим смотреть. Бора кивает. Расстояние между ними с Шиён такое, что замерзает само. Бору обдаёт холодом справа. От дурацкой любви к Шиён желается избавиться, растолочь ногами, выкинуть куда-то в океан. Перестать чувствовать. Хотя бы на мгновение. Потому что ещё чуть – и Бора не вынесет. В фильме расследуют чьё-то убийство. Шиён полулёжа вполоборота держит безразличное лицо, а Бора, считая заученные шрамы на её лице, ощущает, что умирает сама; прямо сейчас.