ромашковый чай

Осень – не почти всегда дождь, но этот год выдался частым на осадки, и при дожде Боре так же, как небу, пасмурно, холодно, грустно, желается кутаться в плед и пить беспрерывно чай. У неба солнце – редкий гость. У Боры солнце иногда загорается даже ночью, не пепелящее, не знойное, а октябрьское и нужное. Согревает. Дозволяет кутаться в своё тепло. По телеку крутят какой-то ужастик, рекламу которого Бора слушала всю неделю, и к выходным – удача или совпадение – она этот ужастик смотрит вместе с Шиён, подогнув под себя ноги на диване. Плечи Боры касаются плеч Шиён. Привычно, знакомо. Бора близко ощущает её присутствие: дыхание, аромат духов, затесавшиеся капли дождя в волосах, не успевшие высохнуть. И тепло. Как от солнечного света. – Ты чего, уснула? – шепчет Бора, выворачивая голову так, чтоб взглянуть на Шиён. В квартире полумрак, за плотно зашторенными окнами громыхает гром, вспыхивает пугающая молния, и всё это – подкрепляет кровавая картинка на экране, устрашающая музыка, и Боре правда пугающе, но этим натужным, намеренным страхом, что отвлекает от настоящих кошмаров. Шиён от кошмаров отвлекает тоже. Разморенная, сонливая, с копной залохмаченных ветром волос, что щекочут Боре щёки. Шиён видно совсем немного – только контуры, медовая кожа, ставшая бронзовой, чёрные глаза, блестящие звёздами, и выпяченные по-глупому припухшие после горячей лапши губы. От вопроса Шиён лениво зашевелилась. – Не, – едва слышно прошептала она. Зевнула. Окончательно навалилась на Бору, укладывая голову на её плечо. Бора от такого неосознанно затаила дыхание, напрягаясь. – Ты спишь, – настойчиво повторяет – около-обижено; потому что, ну, Бора жуть как боится ужастиков, а Шиён жуткий скептик, которой любые ужасы нипочём. И когда она отвлекается, Боре вдвойне не по себе пялиться на кричащих из-за призраков и убийц девушек. – Тебе показалось, – так же тихо (чтобы не перекрыть фильм) убеждает Шиён, заспано и устало. Она ворочается на плече, поудобней устраиваясь, и каждое её движение – делает так, что борино сердце пропускает удары. Когда Шиён вот такая – беззащитная, хрупкая и доверчивая – Бора впадает в ступор. Потому что боязно спугнуть. Шиён, что всегда кажется неприступной, сворачивается едва не калачиком под боком, шумно сопит в шею и, скорее всего непроизвольно, цепляет ладонями борины пальцы, укладывая руку сверху – зацепляя тем самым участки кожи ног. – Если, – набрав побольше воздуха и самообладания говорит Бора, – тебе хочется спать, мы могли бы не смотреть фильм. – Я смотрю и понимаю всю суть, – она щекотно говорит в шею, и Бора жмурится, почти вздрагивая. – Там кого-то убили, а потом кто-то куда-то убежал. – Это сценарий почти всех фильмов ужасов. – Да блин, – вздыхает Шиён, – я не способна придумать сейчас ничего остроумного. – Тогда не нужно было приезжать ко мне, а оставаться и спать дома, – невнятно бормочет под нос; замолкает. Робко тычется носом в шиёнову макушку. Улыбается дрожащими уголками губ. Приятно. Когда она рядом, когда в тишине ничего не напоминает о боли. – Что ты там возмущаешься? – она негромко смеётся. И вот теперь – у Боры по позвоночнику проходят мурашки. – Я хотела провести с тобой время. Так что замолчи. – Тебе надо было отдохнуть. – Я не слишком-то устаю. – Ты буквально засыпаешь на моём плече. – А тебе это не нравится? Бора толкает Шиён, смутившись, а Шиён разбивает на новый смех, и второй раз – она прижимается сильнее, а её улыбку Бора чувствует кожей ключиц. – У меня просто выдалась сложная неделя, – Шиён говорит, словно мурчит. Очень довольная, очень обессиленная, оттого становится безмерно очаровательной и липнет к Боре часто-часто. – С проектом одни проблемы… Дурацкое задание дурацкого уника. – Что с ним? – Уже не собираешься смотреть фильм? Бора закатывает глаза: – Он скучный. – Значит я весёлая? – Ты странная, – искренне выдыхает Бора. Мы же не виделись несколько дней, вот и говорю всякую чушь, – думает Шиён, но вслух произносит: – Нам проект надо делать с ребятами с режиссуры, типа, саундтрек к их мини-фильму написать, но у нас какие-то нелепые разногласия и никак не получается придумать что-то одно. Бора вновь про себя произносит: ну и нафига ты ко мне пришла тогда, раз нужно передохнуть и собраться с силами. А если бы произнесла не про себя, получила бы ответ: потому что отдыхаю рядом с тобой, идиотка. – Пошли спать, – пальцами Бора находит пальцы Шиён, длинные и обыкновенно холодные, и касается их – несмело, стесняясь. – Хмпф, – Шиён зарывается в борину шею, качает головой в отрицании. – Лучше давай досмотрим, – слова она говорит слабо-слабо, слышно, что засыпая. И ей слишком хорошо держать Бору за руку, лежать у неё на плече, чтоб вставать, идти на кровать, где они, как принято, буду ютиться на разных сторонах, чтобы нечаянно друг друга не коснуться. – Ты же уснёшь. В полудрёме Шиён бормочет: – Главное, что усну с тобой. \ Когда она всё-таки засыпает, Бора даже не удивляется, только улыбается глупо и влюблённо, смахивая с шиёнова лба волосы. В фильме пускают титры, играет нагнетающая музыка и Бора, последний раз посмотрев на Шиён, кое-как подхватывает девушку на руки, почти валясь с ног. Бора изредка любит держать Шиён на руках. У неё это получается плохо – Шиён выше, плечи у неё шире, и сердце большое-большое, пусть руки холодные. Но Бора сильнее, занималась танцами в школе, поэтому доносит Шиён до кровати, изрядно вымотавшись, и вместе с ней на кровать эту падает. Шиён не просыпается – ни от падения, ни от попыток Боры осторожно накрыть одеялом. Она, уставшая, но всё равно довольная, отнекивается и врёт, повторяет, что всё хорошо, согревая солнечной улыбкой. А Бора на враньё ведётся, уголками сознания понимая, что Шиён придумывает это, только бы своим присутствием сделать Боре полегче – а она делает. И всё это, честно сказать, угнетает. Потому что Бора чувствует вину за шиёнову усталость, за её через головную боль выдавленную улыбку, за те крепкие объятия, которые она дарит на пороге. Бора с несколько секунд наблюдает, как Шиён спит. Гладит по волосам. Очень хочет плакать. Думает, что всё это крипово: плакать, пока смотришь, как твоя возлюбленная спит. Поэтому она распрямляется, в потёмках находит дверь в гостиную, выключает телевизор, что показывал какой-то смешной несуразный недоужастик, которые крутят после двух ночи, потому что никто не смотрит, и уходит умыться. В зеркале её отражение уж очень обречённое, Бора старается его смыть водой, но капли стекают по щекам, как слёзы. Наверное, она тоже устала. Наверное, ей просто нужно хорошенько отоспаться.        И пока Бора будет спать с Шиён – кошмары не решатся присниться.        Но лечь с ней рядом уже испытание. Шиён сминает в пальцах край одеяла, словно ей не хватает кого-то, кого можно обнять, и волосы у неё красиво разметались по подушке – Боре вот-вот натерпеться намотать на кончики среднего и указательного, погладить её снова по макушке, по очень мягким волосам. Ещё Шиён во сне сопит, уютно и приглушённо, от звука в груди становится тепло, и Боре думается, она готова проживать так каждый день. Каждый день, в котором будут ночи, где: Шиён засыпает первой, или ложится после, а Бора её до нехватки воздуха целует в губы, потом в скулы, ключицы, и везде, куда может дотянуться. Бора вздыхает, моргнув, забывает о несбыточных мечтах, и всё никак не может улечься рядом. Ей в голову лезут мысли, что Шиён приезжает, несмотря на загруженный график, жертвует отдыхом на выходных, жертвует временем, что могла потратить на учёбу – как тогда, когда они гуляли ночью, и Шиён утром пришлось в срочном темпе уезжать в университет. Она заботится о Боре, а Бора не может отказаться, не может попросить больше не приезжать. Эгоистично и неправильно. Бора может стерпеть боязнь выходить на улицу, общаться с людьми, может стерпеть, что осенью частые панические атаки, чувство собственной ненужности, она терпит – что в груди словно царит ледяная эра, и там пусто, очень больно, терпит, что нет желания рисовать, что почти не остаётся денег на жизнь. Она терпит, она может терпеть свои страдания. Но не может – когда из-за неё проблемы у Шиён. Шиён достойна лучшего. Тайные подарки на любые малозначительные праздники; много шёпота на ухо, что она самая прекрасная и «я тебя люблю за вселенную»; утренний завтрак и кофе в постель; скорые поцелуи в трясущиеся от работы за компьютером руки; много исцеляющих объятий – потому что уставшая Шиён всегда требует к себе внимания. И Бора очень хочет быть той, кто даст Шиён лучшее. Но Бора нет – у них граница в отношениях, и Бора в них задыхается, сдерживая себя во время смс, хотя написать нечто милое и вдохновляющее, но вместо этого, испугавшись, пишет сухо и вроде честно, после ощущая режущую в лёгких тоску. Она вновь на грани слёз. Суетливо вытирает лицо голым запястьем. В темноте улавливает очертания безмятежно спящей Шиён – и на лицо незаметно просится улыбка. Как бы больно Боре не было, она спасается в том, что любит Шиён и что Шиён рядом. Но это правда – неправильно и эгоистично. Боре нужно перестать. Позволить Шиён жить как она того хочет, без срывов к Боре в три часа ночи, потому что приснились кошмары. И Бора всё смотрит, смотрит, сидя на кровати, на самом краю, на расстоянии нескольких сантиметров от Шиён, не решаясь лечь рядом. Шиён, ворочаясь, шуршит одеялом. И внезапно – лениво и медленно открывает глаза. Бора вздрагивает, будто её поймали за чем-то плохим. Готовит оправдания. Но Шиён молчит, лишь глядит расфокусированным взглядом, и Бора надеется, что та просто проснулась на мгновение и скоро уснёт. Бора к разговорам не готова. От сильного ветра гудят окна. Шиён прячет лицо в ткани подушки, Бора облегченно выдыхает, и давится воздухом – когда чувствует крепкую хватку у локтя. – Хватит уже молча пялиться. Пугает, – вполголоса хрипит Шиён. – И-извини. Хватка у локтя ослабляется. Шиён стискивает ладонью ткань ночной рубашки. Тянет на себя. У Боры – тянет в сердце. – Ложись уже. – Ну… – Ложись, – сонная Шиён изредка пугает – потому что нетерпелива. – Я даже отсюда чувствую, как ты замёрзла. В подтверждение Бора зябко ёжится. Прогремел очередной раскат грома. Дождь шумно барабанит по окну. При такой погоде завернуться в одеяло и спать – хорошее занятие. Боре по такой погоде чаще снились кошмары, но ведь с Шиён по-другому. И противиться её словам совсем не хочется. Бора нерешительно укладывается, заползая под приподнятое Шиён одеяло, и держится от девушки на расстоянии. Раздражённо вздохнув, Шиён бурчит: – Ты будто впервые меня встретила, – она старается заглянуть в борины глаза, но Бора взгляд усердно уводит, высматривая в тусклых очертаниях шиёновы плечи. – Всё в порядке? – Да… да… – сбивчиво шепчет Бора. – Просто… Мы давно не спали вместе. Вот так. Не спали.        От формулировки немножко горят щёки.        – Раньше тебя такое не беспокоило. – А сейчас беспокоит.        У тебя же есть девушка, а я лежу рядом и пытаюсь всеми силами отвадить мысли о том, чтоб тебя поцеловать; это сводит с ума. Конечно, я буду теперь переживать.        – Ну, и… – Шиён придвигается, – ты меня совсем не обнимешь? Бора скорее всего сейчас завоет.        Это подлый, бесчестный ход, Ли Шиён.        Подумав, Бора идёт на поводу у собственных эмоций. Она шустро вжимается в Шиён – пока её уши совсем не сгорели от смущения. Тычется лицом куда-то ниже ключиц, вдыхая знакомый тёплый запах с чужой кожи, и голова кружится, кровать напоминает судно в шторм, но Бора наконец не задыхается, ей до слёз хорошо. Шиён негромко охает, смеётся, обнимая Бору за спину, и шепчет: – Ты чего такая холодная. Бррр. – Умывалась, – едва различимо бормочет в ответ, жмурит до появления цветастых клякс веки, и отговаривает себя от желания цепляться за Шиён, как за спасение всё в том же шторме. Шиён тихонько сглатывает от волнения. У неё по всему телу мурашки. Она несмело ведёт ладонями по бориной спине, по ощутимо выделяющимся лопаткам, и – намерено – забирается кончиками пальцев под одежду у поясницы. Бора вздрагивает, так сильно, что ударяется головой о подбородок Шиён, но молчит. Её дыхание опаляет шею. Горячее, спешное. Бора, обняв Шиён за тонкую и обжигающе тёплую талию, шепчет, желая, чтоб ночь не кончалась: – Готовься, что я тебя даже утром не отпущу. – Договорились.        Ты только правда не отпускай.        \ В понедельник Боре приходит сообщение, что нужно прийти в университет и подписать какие-то бумажки, и она понимает, что идти обязательно придётся: договориться насчёт сессии, показать, что она не просто прогуливает полтора месяца. У Боры имеется пресловутая справка о нестабильном психическом состоянии, но она не хочет этой справкой размахивать у всех перед лицам. И придумывает оправдания, мол, работаю, болею, семейные проблемы и что угодно, лишь бы не рассказывать правду. Бора знает, что по понедельникам у Шиён пары до пяти. И потому рассчитывает всё так, чтобы с ней не столкнуться. В холодильнике у неё забитые полки разными продуктами, которые недавно притащила Шиён, сказав, что готовить самой намного лучше, чем питаться полуфабрикатами. И угрожала тем, что приготовит сама; а Боре не нужны непреднамеренные взрывы на кухне. Смотря на разложенные в нижних ящичках фрукты накатывают слёзы. Очень хочется позвонить Шиён и попросить встретить у университета. Они бы погуляли в парке недалеко от кампуса, взяли бы в старбаксе кофе: Боре карамельный латте, а Шиён мятный, слушали бы музыку через одни наушники, а потом, возвращаясь, неловко и робко, взялись за руки. Но Бора дала себе какое-то скомканное и дурацкое обещание, что постарается справляться без Шиён, чтобы не дёргать девушку с важных дел. Вопреки обещанию позавчера не сдержалась и, после очередного кошмара, в панике написала Шиён, попросив приехать. И Шиён приехала: вымотанная, с тёмными кругами под глазами, привычно улыбнулась, привычно обняла, поцеловав в лоб. А утром уехала к себе обратно, оставив на Боре чёткий отпечаток-ощущения губами на скуле. \ В автобусе Бора повыше натягивает маску. Вжимается в оконное стекло, и считает остановки. В ушах надрывно играет музыка; что-то из того, что посоветовала Шиён. Бора подпевает беззвучно вокалистке, сохраняет ровное дыхание, делая вид, что в автобусе она одна, нет толпы, нет орущих детей на соседнем сидении. Руки начинают дрожать. В голове образовывается пульсация: перед глазами расплываются фигуры, превращаются в паром дышащие очертания. Надо было заказать убер. Но Боре жалко тратить на такси последние с заказа деньги, и она покрепче сжимает ладони в кулак, будто этим способна остановить дрожь. Когда спускается с автобуса на остановку наступает в неглубокую лужу. Матерится. День сегодня явно отвратительный. С неба моросит мерзкий дождь, заползающий за шиворот, Боре холодно, неприятно-мокро, одежда давит, шарф же сдавливает шею. Она спешно полубегом идёт в сторону университета, глядя себе под ноги, и чувствует, что вот-вот свалится на засыпанную листьями дорожку, захлебнётся в лужах, либо в слезах. Кампус встречает спасительной тишиной. Бора много-много выдыхает, много-много вдыхает, рассматривая здание, будто пришла в первый раз. Ну: она почти два месяца здесь не появлялась. В деканате на неё смотрят, как на пришельца, удивлённо, с осуждением – женщина через половинчатые очки бросает брезгливые взгляды, бурчит, как много пропусков и так могут отчислить, протягивает бумажку, отвечает на вопросы, как связаться с тем и тем профессором. Бора на её нападки реагирует с неожиданным спокойствием. Не паникует, не сжимается в плечах, а только кусает сухие губы, кивая. Пора учиться жить с осенней болезнью, а не прятаться, трусливо и жалко, по углам, когда сердце в груди начинает стучать, как спятившее. Когда все дела сделаны, Бора, выходя из последней аудитории, с облегчением выдыхает. Прошло чуть меньше часа, а чувство, что год. Но это испытание как маленький шажок навстречу решению, а не избеганию проблемы. Позволяет себе дрожащую улыбку. Бора закидывает все документы в рюкзак и, развернувшись на каблуках туфлей, замирает. – О! – Шиён, держа в руках горшок с высоким растением, удивлённо округляет глаза. – Ты здесь откуда? Или у меня галюны от недостатка сна… Бора сквозь зубы шипит гневное: «Чёрт». Готовится к побегу. Но Шиён подходит чуть ближе, и у Боры ноги становятся очень слабыми. – Я… так… по делам. – А, так всё-таки не галюны, – усмехнувшись, она мигом меняет настрой и выглядит слишком взволнованной. – Ты… Стоп, ты правда пришла? И ничего мне не сказала? Бора тупит взгляд. Мнётся. Пожимает безвольно плечами. – Ага… За секунду на лице Шиён прослеживается много эмоций: от недоумения переходит к печали, и Бора ощущает, будто она Шиён предала. Потом Шиён натягивает маску безразличия, тянет на губы полуулыбку, от которой колет под рёбрами. – Раз так, горжусь тобой, что смогла выйти, – она было бы хочет приобнять за плечи, забыв про горшок. Хмурится. – Слушай, я его отнесу по-быстрому… Мы помогали нашим с режиссуры, чтобы, может, появилось больше идей для саундтрека, и они попросили цветок… Ладно, это не важно! Подожди мальца, я быстро сбегаю, отнесу, и провожу тебя, ладно? Бора мотает головой: – Не ладно. Шиён, я сама… – Я быстро! – она уже уносится дальше по коридору. Бора от отчаяния утыкается носом в ладони. И правда, день – отвратный. Теперь ещё объяснять Шиён причину поступков, а не объяснит, Шиён придумает себе что-то другое, ещё расстроится, обидится… Но она рада девушку увидеть. Весь университет: тут же стал роднее, уютнее. Светлее. И дрожь больше не хватает тело.        Бора ненавидит своё безнадёжно влюблённое сердце.        \ Она бежит, словно за ней идёт смертельная погоня. Сбегает по-глупому, очень бредово, перепрыгивая лестничные пролёты на выходе из университета. Бора знает, что это крайне вздорный поступок. Ей в лицо ударяет ветер, как бы подсказывая остановиться и подумать ещё разок. Но Бора думала. И подумала, что хватит вынуждать Шиён менять свои планы. Если Бора испарится – Шиён не придётся перестраивать раз за разом свои дни, только бы соответствовать бориной болезни. И будь на месте Шиён кто-то другая – Бора непременно бы решила, что это жалость, а сама Бора слишком слабая, чтобы справиться в одиночку. Но в случае с Шиён всё понятно. Она чересчур заботлива и ласкова, ещё ранимая, как ребёнок, и любые действия делает от чистого сердца, не имея в мыслях никакого сокровенного и гадкого смысла. Поэтому сбегать от Шиён, словно это она – причина всех бориных страданий, очень жестоко. Но Бора сбежать не успевает. Лишь перепрыгнуть лестничный пролёт, едва не разбив коленки, и уставиться в нежданно чистое небо, пахнущее лазурным океаном. – Эй! – Шиён хватает за предплечье, восстанавливает сбившееся дыхание. Сцена, как из типичной дорамы, которые они вместе смотрят. – Что с тобой происходит? Бора стоит полубоком, у неё горят щёки, растрепались волосы, лямка рюкзака съехала с плеча, и она глядит на Шиён затравленно и со стыдом, нещадно кусая уже истерзанные зубами (жаль не Шиён) губы. – Со мной всё как обычно, – Бора руку свою пытается освободить. А Шиён сжимает сильнее, спускаясь холодными пальцами к горячему запястью. – Ты только что убегала от меня, Бора, – взгляд Шиён мечется по девушке с видимой паникой. – Убегала! Какого чёрта? Голос Боры звучит сдавленно, почти писком: – Спешила на автобус. – Какой автобус! – нечаянно срывается на крик. Шиён кричит редко. Очень. Но когда кричит, когда её разозлили – это незатухаемое пламя, под которым Бора ощущает себя самой крошечной в галактике песчинкой. Бора шмыгает носом: – Тридцать первый. На грани истерики Шиён то ли усмехается, то ли фыркает, не придумав никакого нормально ответа, кроме: – Блять! Она отпускает запястье Боры, разводит руками, пинает носком ботинка камень. Глубоко вздыхает. Запускает ладонь в короткие волосы – которые, Бора знает, пахнут как октябрьское солнце – и пытается осознать всё, или хотя бы успокоиться. Бора потирает запястье, у вен, где пульсирует отпечаток шиёновых касаний, и ей очень неприятно от всей ситуации. Кидает несмелые на Шиён взгляды. Ожидая, когда у неё исчезнет гнев с красивого лица (Шиён очень идёт улыбка, а от её злости как-то совершенно чуждо), а Бора тихо попросит прощения. Когда Шиён заговаривает, она звучит так горестно, что Бора эту интонацию выдержать без пришедшей боли в сердце не может: – Пожалуйста, Бора, – голос у неё бархатный и мягкий; Бора хочет закрыть уши ладонями. – Скажи, что происходит? Я что-то сделала не так? Ты злишься? Или просто не хочешь меня видеть? На Шиён надет горчичный короткий кардиган, под ним единственная лёгкая чёрная футболка – и она начинает дрожать от холода, от непонимания, что случилось, почему Бора ведёт себя какой день, как незнакомка. Бора видит, потому что хорошо выучила её эмоции, уже хочет броситься с объятиями, забывая про ненужные загоны, про желание оттолкнуть, только чтобы сделать лучше. Вязкую и неловкую тишину разрезает звонкий голос: – Ты куда, блин, сорвалась! – Минджи останавливается возле Шиён, упирается руками в колени, запыхавшись, и спустя несколько секунд ловит повисшее настроение. Озирается на девушек с непониманием. Неуклюже кивает Боре в приветствии. Шиён быстро переключает своё внимание на Минджи: – А ты куда выперлась в такой одежде? – со вздохом, она обнимает её за плечи, чтобы согреть; на Минджи рубашка, что едва не просвечивается. – На себя смотрела? – она смеётся, надеясь, что смехом развеет напряжение. Не помогает. Бора становится только мрачнее. – Эм… Так что произошло? Ты так убежала, что я испугалась. Всё нормально? Минджи с вопросом обращается к Боре. Шиён продолжает Минджи обнимать, не пересекаясь с Борой взглядом. – Да, всё нормально, – Бора, пожав плечами, делает несколько шагов назад. Глаза предательски слезятся. Она, этого нехотя, неотрывно глядит на стоящих очень-очень близко девушек напротив, как Минджи спешно шепчет что-то Шиён на ухо, как Шиён гладит Минджи по плечам, хмурится, отвечая таким же шёпотом. Бора посильнее стискивает зубы. Плакать сейчас нельзя. Она вдоволь нарыдается дома. До этого Бора предполагала, надеясь, что ошибается, будто – Шиён встречается с Минджи. Потому что раньше замечала, как хорошо они общаются. Потому что знает об ориентации Минджи. Потому что слышала, как часто Шиён о Минджи говорит. И теперь, видя их рядом, вновь видя их рядом, осознаёт, что не ошибалась. – Я пойду, – сухо бросает Бора. – Что? – Шиён отрывается от разговора с Минджи; у неё очень грустные глаза. – Подожди… Давай я тебя про- – Справлюсь сама, – чеканит, – тебе незачем уходить с учёбы. – Бора! – в последней попытке вздыхает Шиён. – Удачи с проектом, – она выдавливает, через боль, улыбку, ради вежливости кивает Минджи, ошарашенная Минджи кивает в ответ, совершенно не понимая причины драмы.        Напоследок Бора не может посмотреть на Шиён.        Посмотрит – точно сорвётся и уродливо разрыдается прямо посреди улицы.