Ведьмин круг: Зверь Дарованный

Боль застилала очи, слепила, бросала в морок. Олег чувствовал, как его перебитая нога горит демоническим пламенем, а за ней вторил оцарапанный бок, что медведь успел когтями прошить, токал, наливался неподъемными пудами, к земле тянул. Словно волки до сих пор его тело грызут всей стаею, а над ними рычит-указывает мертвый медведь. И нестерпимо и даже сладко от того, что порой боль отступает и приходит на время долгожданное облегчение… Иногда в нахлынувшем забытие, когда ногу нестерпимо опаляет жаром, Олегу чудится мрачный мост. И стоит он на нем в аккурат посередке. Полыхают бревна под княжичем багряным пламенем, что сжирает его изнутри через босые стопы, а перед глазами течет река, черна она от смрадной гнилой крови, и плывут по ней убиенные люди. И он там есть, рядом со своим братом Радимиром. Распахнуты их очи, что вороны пока не тронули, и смотрят они мертвыми бельмами на накрывшую реку бурю мрачную… Никто не оплакал их, никто не сжег тела мертвые, не погреб прах великих воинов в курган-зольник во славу будущего. Страшно становится в этот миг Олегу. Клекот верных соколов затмевает грязное воронье. И не ведает он — правда ли это, кривда ли, сбудется ли это, или только болезненный, наведенный сильным ведьмовством колдовской сон… Дремлет ли, в мороке ли находится княжич, а все слышит мягкий голос, не то шепчущий, не то песни тянущий, не то заговоры колдующий. И казалось Олегу, что рядом с ним все это время чье-то присутствие. Обволакивающее, надежное, ласковое. — Где я? — Хмарь схлынула резко сторону, и Олег, очнувшись, в яви отринул навь*, хоть смертушка сладкая лишь отодвинулась чутка, но за порог еще не вышла. — У меня в доме лесном, на урочище ведьмином, — послышался юношеский голос, и княжич, повернув изморенное болезнью чело, узрел рядом стоящего. Надея? Нет. Хотя платье ее, но сидит как-то странно: в плечах плотно, на бедрах болтается. Да и волосы куда короче, черные, словно перья ворона, по плечам разметаны, криво обрезаны, как ножом кто отсек, не жалея, не глядючи. — Кто ты? — изумился Олег. — А кого ты зришь, юный княжич? — Молодой муж над ним наклонился, в глаза заглянул, словно пытался отражение в них увидеть свое, и, видно, оно ему точно не понравилось, так как, резко отшатнувшись, прикрыл узкой дланью себе низ побелевшего лика. — Да быть того не может! Я ж думал… что ты мой пояс с алтаря нечаянно руками стянул. — Пояс? — Олег попытался приподняться над ложем, но в измождении рухнул обратно, обдаваемый сильной слабостью. — Погоди, не спеши... Ты скажи лучше, зачем одежу Надеи надел? И куда саму деву дел, а? — Что? Разве ты еще не понял, а, княжич? Вроде неглуп, а все туда же. Не было никогда девы Надеи, а вернее, она — это я. — Как это? Да я же помню… Не столь пьяным был, сколько уставшим с дороги долгой. Нас медом потчевала, в чарки наливала щедро, волосы словно день светлые, а очи туманные, серыми озерами… — Просим прощеньица, — усмехнулся молодой пострел, еще и шутливый поклон отвесил. — А что, сильно мой облик девичий в душу запал? — Обман все это, — скривил губы Олег. — Скажи, зачем парню наряд носить девушки? Правду ли откроют али утаят? Но в ответ Олегу только плечами пожали, тихо молвили: — Мать повелела, даже, раздевшись полностью, хоть ленту с ее наряда на себе оставлять, а то худо будет, — указали рукой плетение оберегов на тонкой шее. — И не объяснила причину? — уточнил Олег, странно все это ему казалося. И зачем матери обряжать сына девицею? — Я ее живой и не помню, меня младенцем Вячке Подгорному отдали. Подбросили в корзине плетенной, обвязанной этим самым поясом. Подробностей мне говорено не было, что да как. Только наряды матери носить велели, коих целый сундук прилагался, от самых детских до совсем взрослых, и как пора наступит пару искать, так вот этот пояс, что на корзине был… — указали на то, что оказалось повязано над головой Олега и свисло белоснежными концами вниз, — …на алтарь повесить, наговор прочитать, жертву принести. Так он и провисел на том столбе чуть ли не год, не истрепался, не загрязнился, пока ты в наших краях не заявился ясным соколом. Олег, откинув голову назад, глянул хмуро на свисающие концы широкого белоснежного пояса. Красивая вещица, красными бусинами жар-птицы горящие вышиты между узорами яркого солнца. И так все красиво смотрелось, ладно, глаз не оторвать. — Они красными стали после того, как ты его на себя стянул, словно кровью твоей напиталися. — Ну и что это значит? — нервно сглотнул Олег, пытаясь припомнить забытые древние обряды. А, впрочем, алтарь-то ведьмин. Откуда ему знать, что за этим последует? — А только то, что я тебя вылечу, на ноги подниму, а ты в ответ за это, придя в мой отчий дом, потребуешь у Вячки Подгорного моей руки. И не зыркай ты так, кроме моих родных никто меня парнем не зрит, только девкою. — Не смешно, на кой мне сдался муж в невесты? — совсем похмурел Олег, даже рукой очи уставшие прикрыл, уткнувшись носом в сгиб локтя, словно отгородиться хотел от неизбежного. — Ну а если девки так любы, так чего хоть одну не спортил? Али не предлагали? Да и возраст у тебя самый тот с девицами в траве-мураве кувыркаться, — зло заметили в ответ, а когда на него полыхнули щеками, гневно буравя взглядом, поднимаясь из последних сил над ложем, добили: — К поясу только чистый может прикоснуться и снять его с алтаря, а тот, кто уже на Ивану-Купалу делил шелковые травы с девами или с парнями, силы должной не имеет. Никто этого кроме меня не ведает, даже Вячко Подгорный. — Да не трогал я его! Он сам на меня упал, когда я спиной об алтарь уперся! — отчаянно рыкнул Олег. Будто бы помогло. Ха! Нисколько. — Сам, говоришь... — протянули задумчиво. — Тогда оставлю тебя в ведмином урочище. Живи дикарем в лесу, пока сизым лунем не состаришься! — крикнули следом, взглядом упрямым прожигая сырые глаза Олеговы. А очи-то лазоревые, словно весеннее небо высокое, бедовые, тонешь в них, забываешь себя, сил нет оторваться. Княжич еле взгляд отвел, с корнем вырвал образ синевы очей из нахлынувших мыслей. Дурно ему стало, на подушку осел обратно, глаза ноющие болью прикрыл. И, сам того не осознавая, заговорил вслух самое потаенное, что досель прятал в глубине своей: — Ну и зачем я тебе сдался? Такой непутевый? И верно говоришь, девки меня никогда не прельщали. Да и какой из меня княжич? Так, потехи ради. Вот мой старший брат Радимир, тот да, куда с добром, и бабы у него не переводятся, да и на охоте горазд. А я что? Даже нужного медведя не смог добыть, да и меч в нем оставил словно дитя малое. Поди волки всю тушу медвежью растаскали, раскатали по всему лесу дремучему? — Ну… пару костей и клоков шерсти смогу тебе найти на долгую память, коль требуется. Но ты же понимаешь? Я этим медведем тебя, дурень, у волков выкупил! А меч твой я давно принес сюда, в сенцах лежит. Заберешь когда надобно. — Ха! Кости не шкура. Клоки? Не смеши меня! И как я отцу покажусь? Как вернусь домой? Что ему поведаю? Тебя, что ли, предъявлю, так зачем ты ему сдался… — устало усмехнулся Олег, еле бормоча, а после все же встрепенулся, вспомнил говоренное у костра, когда хлеб делил с Зимой и Деяном. — Слушай, а, может, ты ведаешь, кто такой зверь дарованный? Теперь уже криво рассмеялся его собеседник невольный: — Ой, потеха! Это же небыль, сказ, легенда, что средь народа здешнего ходит. — И про что она? — все же Олег был рад услышать хоть что-то. Может, свет прольет, а может, больше туману напустит. — Да так, сказ про местных ведьм, что в данном урочище живут якобы. Да вот сколько я тут ни блудил, травы собирая, ни одну пока еще не встретил на своем пути изломанном. Но Олег настойчиво упрашивал рассказать, и хозяин лесного дома, повинуясь, начал не то небыль, не то сказку. Жило издревле на горах у солнца ведьмино племя: заговоры плели, зелья варили, лекарством занималися. Одна была беда, не водилось среди них мужей, только жены. А когда пора наступала, ведьмы спускались с гор на круглую поляну, поросшую мхом, окропляли своей кровью алтарь, приносили жертвы и вязали на нем белый пояс девственный. Давно это было, когда еще и град Мастеров под боком не возвелся пришлым людом, а по бескрайним лесам ходили только дикие звери: волки, лисы да медведи бурые. Кто из них в круг входил за кровью ведьминой да за дарами, на алтаре принесенными, ведьмы на время в людей обращали, жили с ними как с мужьями в этом урочище, а после, зачавши от них дитя, отпускали, возвертая их обратно в зверей. Девочки, рождаясь в человеческом обличие, оставались с матерями и принимали их долю, а вот мальчики всегда появлялись в шкуре… К отцам в лес на четырех лапах убегали. — Сказки эти детям непослушным ночью перед печью сказывают, — неохотно завершил историю для Олега хозяин лесного дома. — Мол, придет такой зверь, что огня не боится людского, коль в нем отчасти течет человечья кровь, да утащит в лес дремучий на верную погибель. Раньше, когда звери совсем житья не давали, на народ нападали, скот губили, детей крали, чтобы отвадить, даже обряд был такой… кровавый. Самую красивую невинную деву на ту поляну приводили в дар хищникам, и костей от нее не оставалось. Вот отсюда небыли и пошли про “зверя дарованного”. — Погоди, погоди, если мы в ведьмином урочище, и ты сам пояс на алтарь тот повесил… — остановил его Олег, в плавный сказ вбивая мощный клин урывками. — Да еще и в твоем доме лесном сейчас находимся. То ты сам кто такой будешь? — Целитель, с самого детства своего проклятый. А дом этот пустым стоял, заброшенным. Я на него еще в детстве набрел. Напугался по первости до икоты, сам понимаешь, ведьмы то, да раз это… Или у меня ушей нет? Вот страх и обуял. А как подрос и в силу вошел, справил новую крышу, крыльцо, дверь заменил… Где один не смог, братья помогли. Ну а чего? Удобно же! Я тут травы храню, сушеные грибы, жир звериный топлю. Жаль, что с твоего медведя мне и куска со спины не досталося. А когда еще мед дикий собираю. Да и так по мелочи, чтобы в град лишнее не нести, перед народом не трясти без надобности. Совсем запутали сказанные слова Олега, и он удивился искренне: — Так, значит, твои братья знают? — Чем же ты слушал, княжич? Я уж тебе говаривал ранее, если я взор не отвожу, родные меня парнем видят, акромя молодой жены Вячки Подгорного. Ну а в лес, когда надо, я их за руку вожу, блудливые тут места, без проводника ни дома лесного не найдешь, ни к граду обратно не выберешься. Так что, выбора у тебя особого нет, соглашайся, — заверили упрямо Олега. — Да твой отец всем же отказывает, разве такое вообще возможно? Да и потом, он же понимает, что парня отдает, а не красную девицу, — уперся снова княжич на своем. — Тебе отдаст, ты мое имя истинное скажи. Увидишь, как загорятся его глаза незатухающей надеждою. Мол, отец будь ласков, отдай за меня Агния, и я твой дом от проклятья очищу. И поверь, он только рад будет меня в чужие руки сплавить, — уверили настойчиво. Олег, посмотрев на застывшего Агния, что всем виделся девой Надеей, криво ухмыльнулся. — Ну да, забрать проклятие с чужого плеча на свое. Дурака нашел! — Как только меня в чужие края заберешь и я перестану ногами касаться родной земли, оно само потухнет. И людей спасешь, коим я обязан. Да и я, авось, тебе бременем не стану, — игриво подмигнули. Отчего Олег пошел алыми пятнами, еле шепча, глаза при этом отводя стыдливо: — В чем это? — Ну коль девки тебе не любы, может, и я сгожусь, как знать, как знать… — Типун тебе на язык, Агний! — возмутился Олег, но уточнять не стал, что больше люб ему братец Радимир, который в его сторону и не посмотрит без особой брезгливости. А не этот худой неизвестный, пугающий проклятиями целитель, на которого глянешь мельком — ворон-вороном. Так пока в лесном доме и зажили. Нога в лубках, собранная умело, заживала быстрехонько, чесалась только изрядно, отчего Олег рычал, ругался порой бранными словами не по княжескому почину. Агний же отпаивал его травами, кормил, ухаживал, омывал его чуть ли не каждый день, горшок за ним выносил, не брезгуя. Иногда целыми днями в доме с ним сидючи: травы перебирал, в ступе измельчал, когда в веники вязал, да под крышу вешал для сушки. И все это не то с присказками, не то с заговорами, не то с песнями. Олегу бывало чудилось, что Агний все время что-то под нос себе не то напевает, не то шепчет… Когда же целитель исчезал, на охоту уходил, приносил обратно с ней то зайцев подбитых, то куропаток. А иногда, видать, в град возвращался, тогда у них на столе появлялся хлеб, пироги и прочие вкусности. — Я твоим давно сказал, что ты со мной в лесу зверя выслеживаешь, чтобы волнения не поднимали да воду не мутили, — только как-то обмолвился Олегу. — Но не переживай, еще пара дней и лубки сниму, на ноги встанешь. — И как Зима? — заметили ему едко в ответ. Что-то слишком быстро он поправляется, не по человеческим меркам, неделя только промелькнула по-быстрому. Но, видно, проклятому целителю оказалось виднее, когда у Олега кости срастутся, или опять какое колдовство запретное применил. — К тебе хотел, да Вячко Подгорный его не пустил, мол, не велено в урочище толпой хажевать. Да и юродивый Деян в него впился той еще пиявкою: нельзя, жди, сам возвернется. — А если проследит? — развеселился Олег. Зима охотник знатный, ему не чета, порой зверь-зверем, отсюда и прозвище — Лютый. А как еще человека назвать, коего словно волка ноги кормят? Ну а вдруг случится сие чудо, возьмет и найдет в лесу зачарованный дом? Тогда Олегу Агний уже и не надобен. Сам при помощи Зимы из чащи выберется. А что? Нога уже не беспокоила, да и бок перестал ныть. Вот бы глянуть, след остался на коже аль нет? И насколько колдовство этого проклятого целителя действенно? Интересно княжичу, хотя мысль порой хмурая и проскользнет. И все вроде бы хорошо, жив остался. Да вот только как к отцу Олег вернется без нужного трофея? Как в лик суровый посмеет глянуть? Тоска, тоска, огорчения. — Нет, чужих урочище не пускает. Сколько бы твой знатный охотник Зима Лютый кругами перед ним не хаживал. Как зайдет, так через пару поворотов вокруг сосен и выйдет. Все без толку, — улыбнулся ему Агний, глазами сверкнул, как колодезной водой охолонул. — Но я же прошел, — опешил Олег и получил то, что и требовалось в ответ: — Тебе суждено было. *** Через пару дней лубки сняли. На том месте, где кость торчала, только нежная кожица, словно у младенца, и осталась, еле выделяясь розоватостью, да и на ребрах ни следа, ни ниточки. Как и не было ничего эдакого: все привиделось, все приснилось, все пригрезилось. — Через месяц-другой совсем незаметно будет, — заверил его Агний, а после, протянув длань, скомандовал: — Вставай, я проверил, кость снова цела. — Да быть того не может! — Олег аж нижнюю губу прикусил, но с усердием вцепился в протянутую руку, и когда его дернули на себя, поднялся на ноги, пошатываясь, все же ступать на раненую ногу было боязно. — А если снова подломится? Агний засмеялся весело, задорно, даже слезы непрошеные, что выступили, свободной ладонью смахнул. — Я тебе кто? Коновал*? Ну так, что решил? Возьмешь за себя или так и останешься в ведьмином урочище? А что… Тут зайцев полно, да и куропаток. Опять же, ягоды, коренья съедобные, грибы, орехи кедровые, будешь жить-не тужить. А захотят тебя вернуть родичи — пусть попробуют. Не по нутру это было Олегу услышать, но, посмотрев в яркие небесные очи Агния, он словно понял. Этот точно может подобное устроить, более того, и сам скрыться ото всех в ведьмином урочище. Попробуй найди и достань. Отчего душу Олегову словно, не щадя, перевернули, и он, сжав безжалостно длань целителя, хмуро изрек: — Будь по-твоему. — Вот и славно. На хрустнувшие суставами пальцы и внимания не обратили, а ответно сдавили со всей мочи. Вот и не посмотришь, что худ Агний, в руках у него сила демона. Ну а свободной дланью, сняв пояс, протянули замершему Олегу. — Повяжи себе его сам на голое тело, раз дал согласие, это и станет нашим зароком. — Зачем? Вот еще, вязать на себя неведанный пояс, — возмутился Олег праведно. — А без этого наш союз не скрепить. Или, думал, все так просто будет, и только по твоему замыслу? — усмехнулся ему Агний прямо в посеревший лик, а после так и стоял с протянутым поясом, пока Олег не забрал его и не повязал себе, сверху оголившись. — Не переживай, он зачарован. Так что кроме моей семьи его никто зрить не будет. Тут либо кровь должна быть особая, либо более сильное редкое колдовство по типу проклятия. Что ж, княжич, ты слово дал, теперь пора и в светлый наш град возвернуться и свадебный обряд справить, а то засиделся я в “девках”, аж самому тошно. *** Перед тем как вернуться в город Мастеров, Агний снова пропал, теперь на всю ночку темную. Олег уж решил сам пробовать выйти из леса, но каково оказалось его удивление, когда на утро ему подали его же коня. Строптивый красавец, чернее вороного крыла, отличавшийся горячим норовом, нежным псом ластился о длани Агния, а иногда, изогнув шею, тыкался мордой тому в пояс, фыркая, словно пытался найти лакомство редкое. — Вот же ж диво-дивное! — изумился Олег. — Он же акромя меня никого и не слушает. Как же ты его привел, Агний? Приворожил, как и людей в своем граде? — Мне это незачем. — Агний только плечом повел, а после пояснил правдиво: — Просто позвал за собой, сказал, что к тебе отведу, вот он и послушался. Конь меж тем, почуяв хозяина, призывно заржал, копытом забил, мол, на кого ты меня бросил, зачем покинул? — Ну прости-прости, глуп твой хозяин, даже кольчугу не надел на рубаху, в лес отправился налегке, — нежил его Олег жаркими ладонями, по холке углаживая. И не замечая совсем, как на него Агний поглядывает, жадно, словно на колодезную водицу в душный летний день. — Собирайся, вас еще из леса выводить, это тебе на коне ехать, а мне на двух ногах топать придется. — Так зачем? — не понял Олег, хвастая: — Мой конь силен, нас обоих выдюжит! — Ты собираешься по кругу тут кататься на своем красавце конике по урочищу или в град возвернуться? — рассмеялся Агний на сие ребячество. — Так что, просто забирайся на коня и помалкивай, путь обратный будет неблизкий, путанный. Меч не забыть да накидку, вещей у Олега при себе было по пальцам пересчитать одной длани. Вот он и на коня легко взлетел, будто и ногу не ломал, тот призывно заржал, словно готовый мчаться вдаль. — Ну-ну, Воронок, какой же ты у меня горячий! — шепчет ему Олег, успокаивает. Но как появился Агний в женском платье с сумой, конь сразу присмирел, голову повесил, только гривой тряхнул. — Что ты с моим конем сделал, ирод? — рассердился Олег. Больно Воронок на себя не похожий стал, слишком послушный. — Ничего. У нас с ним свой уговор, так что не волнуйся. Кони не люди, чуют куда лучше, где оказались и с кем, — перехватил повод из рук Олега Агний и после потянул за собой уверенно. А как от дома лесного отходить стали, туманом все заволокло, молоком разлило по округе плотным. Олегу не по себе стало, в этом мороке он еле спину целителя различал. Но как только Агний запел, туман словно отступил немного, чуть дорогу стало лучше видно. Так под тихое не то пение, не то наговор и пошли. Долго ли, коротко ли… Трудно сказать. Все смешалось у Олега в голове: и утро, и день, и вечер. Вроде выходили, рассвет только еще окрасил вершины деревьев, а вышли из леса, солнце уже за край земли закатилося. — Ну вот и оставили мы позади ведьмино урочище, а теперь двигайся! — Зачем это? — изумился Олег на протянутую Агнием руку, но все же спереди его подсадил на Воронка словно девицу, обнял за талию. — Теперь твой черед выполнять обещанное, и учти, — предупредили Олега вкрадчиво, — будешь лукавить, мой пояс тебя враз умертвит поперек, не хуже меча удавит-рассечет, не жалеючи. Холодом потянуло от Агния, накрыло Олега с головой волною, охолонуло, на берег хладный вынесло. С таким не забалуешь. И на что только княжич-дурень согласие дал, на что подписался?