Птица в силках

      Лань Ванцзы решил вернуться обратно в Облачные Глубины вместе с учениками, но, поглощённый переживаниями, он даже не обратил внимания на их явную нервозность.       Он осознал, что его отстранённость восприняли как недовольство и даже скрытый гнев только тогда, когда очень нервный Сычжуй пришёл к нему в дзинши, чтобы спросить, какое им следует принять наказание за нарушение правила, запрещающего водить дружбу с адептами пути тьмы.       — А-Юань, — Ванцзы внимательно посмотрел на кусающего губы юношу. — Садись. Нам есть о чем поговорить кроме наказания.       Дождавшись, пока Сычжуй устроится напротив него, Лань Ванцзы спросил:       — Сколько раз ты бывал в том храме?       — Если считать только тот, в котором вы были, то трижды. Если учитывать все храмы Яньло, даже самые маленькие, то я затрудняюсь ответить. Почти каждую ночную охоту мы старались посетить хотя бы один, — ответ был чётким, без тени сомнения, словно юноша говорил ему: «Сожалею о сокрытии правды, но не стыжусь поступка».       — Почему ты ходил туда?       В этот раз Сычжую пришлось немного помолчать, собираясь с мыслями, прежде чем он смог ответить все тем же ровным уверенным тоном:       — Чтобы помолиться о спокойном посмертии для моих родных, убитых на Луаньцзан.       — Ты помнишь об этом? — Лань Ванцзы действительно был удивлён. Ему казалось, что от стресса мальчик забыл своё детство.       Сычжуй кивнул.       — Раньше я и вправду не помнил ничего до Облачных Глубин, но постепенно воспоминания восстановились. Я, — голос его сорвался. — Я очень благодарен вам за всё, что вы для меня сделали, Ханьгуан-цзюнь, правда. Но я не могу просто сделать вид, что всё остальное не важно для меня. Я помню мою старую добрую бабушку, помню стеснительного дядю Нина и грозную тетушку Цин. И конечно я помню моего Сянь-гэгэ, который играл со мной, рассказывал сказки и всякие небылицы, пел песни, наигрывал мне колыбельные на флейте, когда я не мог уснуть. Он всё мне позволял, даже сделал защитный амулет, чтобы меня не трогали ни мертвецы, ни призраки из охранного барьера вокруг горы. Он был… был…       Ванцзы, поднявшись, пересел ближе к своему воспитаннику и осторожным понимающим жестом положил руку ему на плечо. Жест был скупым, но заклинатель знал, что Сычжуй поймет его.       Юноша послал ему в ответ благодарный взгляд, склонил голову, крепко зажмурился и потер лицо, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув.       — Я не могу просто забыть их всех снова, отец, — тихо, но твердо сказал наконец он.       — Понимаю, А-Юань. И не прошу тебя забывать, — Лань Ванцзы слегка погладил его плечо. — Правила запрещают водить дружбу с последователями тёмного пути. Но в правилах нет запрета на следование религиозному культу и общение с религиозными служителями.       Глаза у Сычжуя стали круглыми-круглыми, и Лань Чжаню захотелось смеяться. Кстати о глазах…       — А-Юань, можешь рассказать мне больше о Мо Сюаньюе и Чэнь Ди?       — Ну… молодого господина Мо я впервые увидел тогда на болоте. Как и молодого господина Цзинь. С А-Ди меня познакомил молодой господин Мо, они с ней кто-то вроде, эм, — юноша задумчиво постучал пальцем по подбородку, снова напомнив Ванцзы Вэй Усяня. — Кто-то вроде главных служителей культа. Их знают все последователи, и все их уважают, прислушиваются к их мнению. А ещё только они могут говорить от имени Яньло, потому что они напрямую общаются с ним.       В тот вечер Сычжуй рассказал Ванцзы очень многое, но каких-то тем явно не желал касаться. Например, на вопрос о семье Чэнь Ди он замялся, обтекаемо ответив, что он знает только, что в Илине у неё есть дедушка. Самым интересным, при этом, оказался факт того, как Цзинь Жулань вообще затесался в эту компанию тёмных заклинателей.       — Цзинь Лин неплохой, правда. Просто он очень одинокий и, пока в его жизни не появился так плотно дядюшка Мо, он во всем копировал Цзян Ваньиня. В клане Цзинь, как я понял, его не очень-то любят: он никому не выгоден как глава клана, и наследником он остаётся только для уравновешивания влияния всех старейшин, теток, дядьев и их многочисленных отпрысков. Никто из них не хочет его убивать, чтобы не сыграть на руку противникам, но никто и не будет против, если однажды Цзинь Лин просто уйдёт один на ночную охоту и не вернётся. И в клане Цзян ему тоже, кажется, никто кроме главы особенно не рад. Поэтому для него лучшими друзьями стали Фея и дядюшка Мо, и он постоянно старается сбежать с ними. Только господину Цзяну это очень не нравится, так что, господин Мо старается по минимуму попадаться ему на глаза. И все равно кажется ему пару раз досталось Цзыдянем. Особенно после того, как господин Цзян увидел в волосах Цзинь Лина ленту, как у других последователей.       ***       С этого дня отношения Ванцзы и Мо Сюаньюя стали запутываться всё сильнее.       Ванцзы пытался напоминать себе что он видит перед собой не Вэй Ина, что это никак не может быть он — всё на это указывало! — но глупое сердце почему-то переполнялось любовью и нежностью, стоило только увидеть молодого заклинателя в чёрном.       Сюаньюй тоже не очень-то помогал Ванцзы сдерживаться: мужчина улыбался ему как лучшему другу, звал выпить, рассказывал байки и смешные случаи из своих путешествий, был таким ярким и живым… будто Ванцзы снова вернулся в пору своей юности, когда точно так же рядом сиял своим каким-то необычайно ярким жизненным светом молодой Вэй Усянь.       Когда он рассказал об этом брату, тот улыбнулся ему ласково и радостно, как ребёнку, который, наконец, смог выучить что-то новое.       — Ванцзы, — сказал он. — Я понимаю, ты очень любил молодого господина Вея, и я не могу судить тебя за это. Но не всегда первая любовь оказывается истинной, ещё реже она перерастает во что-то серьёзное. И потому люди редко влюбляются лишь раз за всю жизнь, так что нет ничего удивительного в том, что и ты полюбил вновь. Тем более, что молодой господин Мо по твоим словам чем-то напоминает тебе Вэй Усяня. Это хорошо, Ванцзи, и это правильно.       Сказав это Сичэнь помолчал немного, а потом добавил задумчиво, чуть погасив улыбку:       — Не могу сказать, что доволен твоим выбором, а дядя тем более не будет доволен, но всё-таки я надеюсь, что у вас с молодым господином Мо всё сложится лучше, чем с Вэй Усянем. И я буду только за, если ты приведёшь его в клан.       Брат конечно был прав: люди редко любили лишь раз. Но ему претило предательство в любой его форме. А потому как мог он предать Вэй Ина? Как мог забыть его, увлекшись другим человеком? Только… Лань Ванцзы ведь и не забывал. Это было так странно: будто в груди у него выросло ещё одно сердце, целиком преданное Мо Сюаньюю также, как первое было без остатка отдано Вэй Усяню. Новое чувство не вытесняло старого, дополняя его, открывая в Ванцзы что-то новое.       Они с Мо Сюаньюем как-то очень легко и естественно перешли на первые имена, снова зазвучало полузабытое, но желанное «Лань Чжань». Правда, от своего собственного первого имени господин Мо был не в восторге.       — Нет, я понимаю: деревенские традиции, не показывай именем, что дитя ценно, не то придут за ним злые духи… Но назвать ребёнка так, чтобы в сочетании с фамилией это означало «Несчастный» — это матушке Мо, конечно, интересная мысль в голову пришла*, — молодой человек эмоционально взмахивал рукавами, хмуря лоб и карикатурно дуя губы, а Лань Ванцзы просто таял, глядя на него.       — А если я захочу звать тебя Мо Юэ? — спросил он серьёзно.       Сюаньюй сразу же перестал дурачиться, улыбнулся открытой ласковой улыбкой:       — Если сам великолепный Ханьгуан-цзюнь позволяет мне, безродному бродяге, подобраться настолько близко, как могу я отказать? — сказал и вновь засмеялся беззлобно, разглядев полыхающие смущением уши своего собеседника.       ***       Лань Ванцзы не смог всё же сдержаться и, случайно в очередной раз встретив светлоглазую смешливую с другими и холодно равнодушную к нему самому Чэнь Ди в компании Сюаньюя, всё-таки решился его расспросить.       — Она не любит говорить о своём прошлом. Матери у неё не было, отец тоже умер слишком рано… Ты не обижайся, пожалуйста, что А-Ди так настороженна к тебе: вот увидишь, как только она поймёт, что ты надежный человек, который никогда не осудит и не подставит, то сразу подпустит тебя ближе. Просто жизнь у неё была раньше не сахар, её предавали и подводили много раз, вот она и уверилась в том, что никому в этом мире нельзя доверять.       Мужчина помолчал немного, а после добавил:       — Если хочешь, пойдём с нами вместе в Илин на праздник яблоневого цветения. Я познакомлю тебя с дедушкой А-Ди, и если ты сможешь с ним поладить — а ты сможешь, я не сомневаюсь — то она сразу станет к тебе чуть добрее. Хочешь, Лань Чжань?       Несмотря на их достаточно близкие отношения, темный заклинатель раньше не приглашал его с собой в путешествия, максимум мог позвать присоединиться в охоте на нечисть, но после всегда уходил куда-то, как свободолюбивый бродячий кот. Как Вэй Ин. Так что, даже если бы Лань Чжаню не было интересно взглянуть на семью Чэнь Ди, он все равно не отказался бы.       Последний раз в деревеньке у подножья Луаньцзан Ванцзы был в тот день, когда они с Вэй Ином и А-Юанем ужинали вместе. С тех пор здесь мало что поменялось, и оттого Лань Чжаню на какое-то время снова стало сложно различать Вэй Усяня и Мо Сюаньюя. Казалось, будто молодой заклинатель в чёрном сейчас подхватит на руки ребенка, повернётся к нему, улыбнется и скажет: «Лань Чжань, давай поужинаем с тобой. Я угощаю». От такой нереальной двойственности болела голова.       Семья Чэнь оказалась очень… обычной. Лань Ванцзы сложно было сформулировать даже для себя, чего он ожидал, но в итоге единственное слово, которым он мог назвать радушно встретивших их людей, было «обычные».       Глава семьи, тот самый дедушка А-Ди, господин Чэнь был старым резчиком по дереву, изготавливая все подряд от чашек для риса до музыкальных инструментов. Старшие его дочери уже вышли замуж, разъехались по другим деревням, а младшая помогала дедушке, расписывая готовые изделия, и иногда сама вырезала что-нибудь. Сама Чэнь Ди с удовольствием помогала ей, постоянно что-то напевая. Вечная отстраненность и холодность, с которой она всегда встречала Лань Ванцзы в домашней обстановке развеялась будто бы сама собой, и девушка вновь, как в том храме Яньло, стала до невероятности походить на Вэй Усяня.       Исходя из всех наблюдений, приходилось признать, что Чэнь Ди была самой обычной девушкой, даже ее цвету глаз нашлось вполне обычное объяснение: глаза дедушки Чэнь были почти такими же светлыми, хоть и совсем слепыми. Скорее всего его внучка просто унаследовала цвет глаз от матери, в остальном больше пойдя в отца… в Вэй Ина. Как бы не было неприятно это признавать, но по всему выходило, что у Старейшины Илин просто был роман с одной из старших дочерей мастера Ченя, и никаких больше таинственных загадок в этом не было. Думать о таком — нестерпимо больно, но разве Вэй Ин не был свободен любить, кого пожелает? Да и самому Лань Ванцзы судьба сделала подарок, сведя с Мо Сюаньюем. Быть может, именно он его родственная душа, а Вэй Ин — лишь несбыточная мечта, мираж, который невозможно ухватить руками? Быть может, так и задумано было судьбой с самого начала?       Погруженный в свои мысли Лань Чжань практически не замечал, что они делали и о чем говорили, как в полусне следуя по пятам за Мо Юэ, а потому не сразу сообразил, что тот лихо спровадил его куда-то в компании Чэнь Ди и её младшей тётушки, сам оставшись о чём-то поговорить с господином Ченем.       Спрашивать, куда они идут у девушек, поначалу показалось Лань Ванцзы невежливым, а потому он просто молча последовал за ними.       Они неспеша поднимались вверх по извилистой тропинке, петляющей среди кривоватых кустов, и чем дальше они шли, тем больше вокруг становилось людей. Дети и молодые пары, недавно ставшие семьями поднимались вверх, весело перекрикиваясь и смеясь, а кое-где с недовольным ворчанием поднимались и совсем старики. Солнце как раз начало клониться к закату, постепенно темнело, так что люди держали в руках цветные бумажные фонарики.       С каждой минутой атмосфера становилась всё более необычной.       — Куда мы идём? — всё-таки спросил Лань Ванцзы.       — В сады Старейшины Илин, — вежливо ответила ему тётушка Чэнь Ди, заставляя Ванцзы вздрогнуть от неожиданности. — Мы каждый год туда поднимаемся, когда яблони как раз начнут отцветать. Там очень красиво, вам понравится, даочжан. Знаете, — девушка немного застенчиво взглянула на него из-под чёлки, — Говорят, что осыпающиеся белые лепестки яблони — это слезы Старейшины Илин по тем, кого он похоронил, розовые лепестки — печаль по его несчастливой любви, а еще, говорят, где-то в горах растёт яблоня с лепестками красными, как свежая кровь. Под этой яблоней могила Старейшины Илин.       — Ерунда полнейшая, — фыркнула на это Чэнь Ди. — Все знают, что у Старейшины Илин нет могилы, потому что от него после осады Луаньцзан даже тела не осталось.       — Я же не утверждаю, что это правда, но только так и вправду говорят, — защищаясь, воскликнула её тётя.       — Пф, меньше слушай такие речи. Про Старейшину Илин слишком много судачат, даже что он собрал гарем из двух сотен девиц, питался человеческим мясом и всякий прочий бред, — девушки продолжали спорить, не замечая напряжённой отстранённости Лань Ванцзы. Сам же он в это время усиленно пытался побороть поднявшееся в душе от столь частого упоминания дорогого человека смятение. «Возможно, не стоило сюда приходить», — подумалось ему.       Спустя некоторое время действительно показались цветущие яблони всех оттенков белого и розового. Поначалу редко белеющие сквозь темные кроны полулысых по весеннему времени деревьев вскоре они заполнили собой все обозримое пространство. В воздухе витал невероятный запах цветов яблони, а легкий вечерний ветерок срывал некоторые лепестки, кружа их в воздухе и устилая землю бело-розовым ковром. Зрелище было до того прекрасным, что Лань Ванцзы на несколько минут просто остановился, провожая взглядом кружащиеся в воздухе лепестки, не замечая, что обе госпожи Чэнь давно ушли дальше.       — Лань Чжань! — окликнул его со спины звонкий голос Мо Сюаньюя, и через мгновение мужчина с разбегу впечатался в Лань Ванцзы, крепко обнимая.       Лань Ванцзы осторожно обернулся, глядя на него.       — Прости, что пришлось оставить тебя ненадолго, — он прижался ещё крепче, заставляя Лань Ванцзы на время выбросить из головы все другие мысли. А потом он увидел зажатую в чужой руке дицзы.       — Что это? — голос почти дрожал.       — Младшая сестренка знаменитой Чэньцин! — с гордостью в голосе провозгласил Мо Юэ, не замечая напряжения Лань Чжаня. — Старик Чэнь вырезал точную копию из того же дерева, только обработал иначе и покрыл другим лаком. Посмотри, какая она красивая: светлая-светлая, почти розоватая. Прямо как душа молодой девушки, ха-ха!       Мо Сюаньюй отошел на два шага, вдохнул полной грудью, гордо разворачивая плечи и поднимая флейту к губам, а после заиграл потрясающе красивую нежную мелодию. В этот миг он настолько был похож на Вэй Усяня, что Лань Ванцзы стало почти страшно за свой рассудок. Несколько минут он просто в каком-то глухом оцепенении стоял и слушал, но постепенно ледяной узел в его груди чуть распустился, принося понимание, что и флейта, и мужчина перед ним совсем другие при всех кажущихся сходствах.       — Ну как тебе? — немного застенчиво спросил Сюаньюй. — Хороший звук, правда?       — Мгм. Не знал, что ты умеешь играть на флейте.       — Эм, — Мо Юэ смутился, крутанув флейту в ладони. — Это так, дела бурной юности. Я обычно больше не играю, потому что поиграв на нормальном инструменте не очень приятно пытаться что-то насвистеть на наскоро вырезанной из бамбука дуделке.       — А эта?..       — Старина Чэнь иногда делает флейты, но, из-за того, что в сообществе адептов Тёмного пути он стал известен как создатель знаменитой флейты Вэй Усяня, к нему постоянно в покупатели лезет всякая шушера. Эту флейту он вырезал, вложив неё самые благие пожелания, практически душу вложив. Она такая же сильная, как Чэньцин, так что, ей нужен хороший хозяин. На сегодняшний праздник часто приходят и тёмные заклинатели тоже. Молятся Старейшине Илин, — пренебрежительно фыркнул Мо Юэ. — Так что, старина Чэнь надеется, что я смогу найти кого-то подходящего ей.       Лань Ванцзы помолчал немного, обдумывая его слова, а потом осознал, что его кое-что смущает.       — Ты говоришь, что не играешь, потому что нет инструмента. Почему ты не купишь эту флейту?       Тёмный заклинатель слегка улыбнулся ему, будто ребёнку, не понимающему, как работает мир.       — Лань Чжань, хорошая флейта стоит денег. Эта флейта стоит больших денег. А я просто бродяга, гуляющий по дорогам и уничтожающий нечисть за еду и крышу над головой, понимаешь? А просить её за просто так в честь большой дружбы было бы несправедливо.       Лань Ванцзы понимал. Он давно уже заметил: что Мо Юэ, что Чэнь Ди — оба были помешаны на справедливости и честности, что предполагало их служение судье мёртвых.       Мо Сюаньюй продолжил наигрывать разные мелодии. Какие-то были смутно знакомы Лань Ванцзы, какие-то он слышал впервые, какие-то были тихими и лиричными, другие же — бойкими и весёлыми. Постепенно люди, привлечённые музыкой, стекались к ним, шумно переговариваясь, подпевая и танцуя вокруг, а Мо Юэ только подбадривал их, заряжаясь чужой радостью.       Лань Ванцзы никогда не умел веселиться вот так просто как обычные люди, а потому, отойдя от окружившей Тёмного заклинателя толпы, он сел под деревом и принялся со стороны наблюдать за Мо Юэ, наслаждаясь его улыбкой и умелой игрой. Столь резкое сходство с Вэй Усянем окончательно прошло, взамен выталкивая на поверхность что-то вроде печальной ностальгии пополам с надеждой на светлое будущее.       Спустя час или около того, устав играть, Сюаньюй ловко выпутался из толпы, пристраиваясь рядом с Лань Ванцзы.       — Прости Лань Чжань. Привел тебя и оставил скучать в стороне, — Мо Юэ виновато заглянул ему в глаза, вызывая острый приступ умиления. — Я забыл что ты не очень любишь праздники.       — Хм. Праздники лучше, чем траур.       — Хах, странно слышать это от человека, вечно одетого в траурные белые одежды и ходящего с лицом молодого вдовца, — вольно или невольно, но мужчина как всегда попал прямо в цель, заставляя Лань Ванцзы вновь погрустнеть. — Хочешь загадать желание, Лань Чжань?       Вопрос был совершенно внезапным, а потому заклинатель лишь промолчал, ожидая объяснений от своего словоохотливого спутника.       — Местные жители верят, что за свои преступления Вэй Усянь должен теперь сто лет стоять на службе у Яньло-вана, заботясь о людях, и что если на ветку цветущей яблони завязать алую ленту, то можно загадать желание, и он его обязательно исполнит. Ерунда конечно, но, знаешь, мне говорили, что загадывать желания очень полезно, чтобы понимать, чего мы, собственно, вообще хотим.        — У меня нет ленты, — ответ прозвучал немного растерянно. Чем дольше длился этот его визит в Илин, тем сильнее Лань Ванцзы поражался, сколько баек умудрились насочинять местные жители про Вэй Ина.       Сюаньюй проказливо улыбнулся ему, а потом выпутал из волос свою собственную ленту, отдавая её Лань Чжаню.       — Возьми мою. С ней твоё желание уж точно сбудется, обещаю.       Если бы кто-то попросил Лань Ванцзы объяснить, почему он решился на это именно сейчас, он бы не смог. Наверное, просто не сдержался, увидев Мо Юэ таким: с шутливой улыбкой и рассыпавшимися по плечам волосами. Молодой заклинатель казался совсем юным, прекрасным, как рассвет. А потому Лань Чжань просто принял ленту, перехватил чужое запястье, не давая отдернуть руку, и мягко коснулся губами выступающих костяшек. После чего молча, сохраняя самый благородный вид, на какой был способен, поднялся на ноги и тщательно завязал ленту у основания одной и крепких ветвей.        «Вэй Ин, прости меня за всё. Где бы ни была твоя душа, будь счастлив».       Загадав желание, Лань Чжань развернулся к всё ещё шокировано замершему в одной позе Мо Сюаньюю и спокойно спросил:       — Мо Юэ, ты пойдёшь со мной в Гусу?