Птица в силках

Годы шли, а Цзинь Лин продолжал хранить свою маленькую тайну: дядю-призрака и его дочку, не делясь этим секретом ни с кем, кроме Феи. Верная собачка, выросшая из маленького неразумного комка, ростом Цзинь Лину ниже коленки, с годами становилась всё больше и умней. Фея была его отдушиной, когда у людей не хватало времени на маленького ребёнка, а потому он сперва очень удивился, когда появившаяся однажды в окрестностях Башни Кои Чэньцин объявила, что если Цзинь Лин захочет ещё прийти к ним домой, щенка придётся оставить дома. — Папа боится собак, — в который раз растолковывала ему, как совсем неразумному, девчонка, не отказываясь, впрочем, сама погладить доверчиво льнущую к рукам Фею. — Но она же не просто собака, она — Фея, — не понимал Цзинь Лин. В итоге вышло всё равно как и предсказывала Чэньцин: дядя-призрак испугался и не выходил из комнаты, пока его очень вежливый и всегда немного печальный Призрачный Генерал осторожно не взял собаку на руки и не закрылся с ней в одном из дальних павильонов. — С ней всё будет хорошо. Он всегда хотел собаку в детстве, но ему не разрешали, — спокойно, будто ничего и не произошло, пояснила Чэньцин. Дядя-призрак после этого всё же вышел к ним и рассказал несколько интересных историй про богов и демонов, а очень довольную, накормленную вкусностями и вдоволь наглаженную Фею Призрачный Генерал сдал ему с рук на руки. И всё же в Призрачный Город Цзинь Лина брали редко: чаще Чэньцин приходила к нему сама, составляя компанию в немудрёных детских играх. — И как же зовут твою подругу? — спросил их с улыбкой, но строгостью в голосе дядя Гуаньяо, когда они кубарем упали им с главой Не чуть ли не на голову. Ну, тут разве же их вина, что ветка старого клёна оказалась слишком хрупкой? — Чэнь Ди, из бродячих, — немного неохотно буркнула девочка, спрятавшись от взрослых за спиной Цзинь Лина. — А почему не Чэньцин? — спросил он уже позже, когда они остались наедине. — Это же твоё имя. — Можно и так сказать. Ты же тоже, вон, не Жулань, а Лин, — неохотно ответила она, жуя аппетитную лепёшку. — Жулань — девчачье, — недовольно надулся Цзинь Лин. — Глупости. Раньше орхидея была символом мудрецов и учёных, — иногда Чэньцин начинала умничать и делать важный вид, становясь очень похожей на кого-нибудь из занудных Ланей. — И вообще, тебе его, между прочим, папа дал. И он расстраивается, что ты так думаешь. — Чэньцин всё равно красивей, чем Жулань, — не желая признавать чужую правоту, заворчал мальчик и потянулся отщипнуть у этой прожоры хоть немного лепёшки, стащенной, между прочим, самим Цзинь Лином с кухни его ордена! — Чэньцин звали флейту Старейшины Илин, — мрачным тоном сказала его подруга, едва не заставив подавиться. Кто такой Старейшина Илин Цзинь Лин уже знал. Рассказали. На площадях продавали портреты Старейшины, рисуя его кошмарным старым уродом. Он убил много-много заклинателей, делал отвратительные и непозволительные вещи, придумал Путь Тьмы, из-за которого у дяди Цзяна теперь было много работы, а ещё это именно он убил маму и папу. — Тогда я тоже буду звать тебя Чэнь Ди, — торжественно пообещал он. — Можешь даже А-Ди, я не обижусь, — тут же подобрела Чэньцин, отдавая ему лепёшку. — Давай половим лягушек в лотосовом пруду? А ещё частенько дядя-призрак ему снился: нужно было только позвать его перед сном. И снова в полной темноте — уютной, а не страшной — были ласковые объятия, запах каких-то трав и тихий голос, отгоняющий любые беды. И там был ещё один мальчик, А-Юань, с которым при свете дня Цзинь Лину пока встретиться так и не удалось. А-Ди говорила, он её братец, приёмный сын дяди-призрака, с которым их развела жизнь, но Цзинь Лин был пока слишком маленьким, чтобы это понять. Только молча принимал ещё одну небольшую порцию тепла. На восьмой день рождения дядя-призрак подарил ему дверь. Точнее, построил маленький, совсем незаметный храм в ближайшем к Пристани Лотоса городке, опознаваемый только по небольшой яблоневой аллее. К тому моменту Цзинь Лин уже понял, что его дядя-призрак на самом деле небожитель, только почему-то жить предпочитает не на небе, как другие, а в Призрачном Городе. Раньше его храмы Цзинь Лину видеть не доводилось, а этот, можно сказать, дядя построил именно для него. — Если Цзян Чэн вдруг уедет и тебе станет одиноко, приходи, — говорил дядя-призрак, показывая ему неприметную дверку, спрятанную в самом тёмном и дальнем углу. — Позови меня, и мы откроем тебе короткий путь в Призрачный Город. — Хорошо! — радости его не было предела. Особенно учитывая, что за последние несколько лет ему почти удалось приучить дядю-призрака не бояться Фею: теперь он просто чуть вздрагивал при её появлении, а потом быстро успокаивался. Помогло этому то, что Феечка была на диво спокойной и понятливой, а ещё то, что одна из служанок дяди-призрака, А-Сюй, которая в человеческом мире была простой лисицей, научила Фею, как вести себя скорей по-лисьи, чем по-собачьи. Теперь можно было приходить поиграть всем вместе в уютно-тёмном саду или погулять по Призрачному Городу. Дядя-призрак, конечно, каждый раз ругался, но сам хозяин Призрачного Города, которого они как-то встретили опять, назвал Цзинь Лина цыплёнком и велел никому его не трогать. Цзинь Лин бы удивился, но, кажется, этот страшный в красном был готов сделать всё, что угодно, чтобы только порадовать Се Ляня. Но как-то по-особенному Цзинь Лин любил, когда его забирали из Башни Кои — иногда даже на несколько дней — после чего все обитатели поместья дяди-призрака собирались вместе у жаровни, чтобы рассказать друг другу необычные страшные сказки: про богов, про демонов, а ещё про добрых и злых заклинателей. Про соловья, Императора и Смерть, про медведицу, которую бог Неба сделал человеком и взял себе в жёны, про царя-дракона и меч волшебной черепахи и про много чего ещё. Сказки почти всегда были страшные: например, в той, что про царя-дракона главный герой едва сам не стал чудовищем. — Тот, кто убьёт дракона, сам станет драконом, — с жутковатыми низкими интонациями говорил дядя-призрак, и глаза у него горели, как угли, а Цзинь Лин замирал от ужаса и восторга. Но в конце концов всем сказкам и чудесам пришёл закономерный исход. Когда Цзинь Лину оставалось две недели до одиннадцатилетия, он узнал, что злого и страшного Старейшину Илин, на самом деле звали Вэй Усянь, что был он шисюном дяди Цзяна, фактически членом семьи. Нет, конечно, ему говорили об этом и раньше, но соотнести образ доброго и весёлого дяди-призрака, который, вдохновившись Чэнчжу, привык ласково называть его цыплёночком, с жутким Старейшиной Илин до того дня он не мог. И когда весь кошмар происходящего обрушился на его плечи, он, забыв обо всём, побежал за ответами в тихий маленький храм, спрятавшийся на неприметной яблоневой аллее. Устраивая самую настоящую безобразную истерику, едва ли не с валянием по полу и переходом на разрывающий голову совсем неприличный для его возраста визг, Цзинь Лин надеялся на то, что его вторая тайная семья объяснит ему: всё это одна большая ошибка, страшное совпадение. Но дядя Вэй лишь спокойно молчал, сложив руки на груди, его Призрачный Генерал — тот самый, который убил отца Цзинь Лина, как он запоздало понял — с расстроенно-виноватым видом прятался у него за плечом, а Чэньцин прожигала своими глазами-ледышками, точно это Цзинь Лин их обманул и страшно подвёл. — Что ж, вот ты и вырос достаточно, чтобы понять, почему мне нет больше места в Пристани Лотоса, — только и сказал дядя Вэй, когда Цзинь Лин устал кричать. Слёзы тут же подступили к глазам с новой силой, а дядя вздохнул устало. — Я не собираюсь просить у тебя прощения или оправдываться. Такое не прощают. Я бы не простил, — что-то в лице его нервно передернулось, выдавая, что не так уж он и спокоен, но Цзинь Лин тогда не был способен это проанализировать. Нужно было что-то сказать, хоть что-то, чтобы выразить всю эту боль. — Я ненавижу тебя! — выкрикнул он пронзительно, а после круто развернулся и сбежал обратно уже знакомой дорогой, едва разбирая путь из-за заливающих лицо слёз. В тот день он до первых звёзд просидел в каких-то кустах неподалёку от Пристани Лотоса, и только верная Фея скулила рядом, пытаясь унять его грусть. Красную ленту с волос Цзинь Лин сдернул почти с отвращением.

***

Конечно же, несмотря на весь ужас открытия Цзинь Лина, мир никуда не рухнул. Срок пребывания в Пристани Лотоса закончился, и юного наследника Цзинь переправили в Башню Кои: праздновать и учиться. С одиннадцати лет юных заклинателей обычно начинали допускать до лёгких охот в группах сверстников, но друзей у Цзинь Лина не было. На мягкое предложение Цзинь Гуанъяо как-нибудь позвать на охоту Чэнь Ди пришлось угрюмо отмалчиваться. На душе у Цзинь Лина было совсем не празднично. Хотелось снова, как в детстве, переругаться со всеми и сбежать в уютный мрак Призрачного Города, туда, где всё всегда было совсем иначе. Но бежать было больше некуда и приходилось сдерживаться. Даже когда другие мальчики из ордена Цзинь впервые за последние несколько лет умудрились его побить, потому что дядя Вэй больше не учил его драться, а у дяди Цзяна о таком лучше и не просить. Даже когда на первой своей охоте Цзинь Лин единственный из всех не смог поймать ничего, потому что никто ему не помогал: ни взрослые, ни дети. Даже когда Фея, подравшись с другими собаками, заболела и несколько дней не могла есть. Максимум, что Цзинь Лин позволял себе, тихо плакать в своей комнате, чтобы никто не заметил его слабости. Всё переменилось лишь когда старая кормилица, покидая Башню Кои, чтобы отправится к родственникам в Мэйшань, оставила ему прощальный подарок. — Возьмите, молодой господин, — сказала она. — После смерти госпожи Яньли почти все её вещи подевали что куда, но эту шкатулку мне позволили сохранить. Там нет ничего важного, так, письма, стихи какие-то. Раньше вы были слишком юны, но теперь, думаю, сможете разобрать почерк. Кормилица ушла, а Цзинь Лин, проводив её, начал перебирать бумажки всех форм и размеров, которые, кажется, мама собирала всю жизнь. Вот мудрое изречение, написанное острым, но красивым почерком дяди Цзяна, а вот парное к нему — каждый знак написан быстро, не совсем правильно, но с такой энергией, с таким задором, сквозящим через каждую черту, что никаких сомнений не остаётся: писал Вэй Усянь. А вот стихи, написанные тем же почерком. И вновь как будто вкривь и вкось, но с какой-то особой аурой, заставляющей скорей умилиться, чем возмутиться, а в углу нарисована миловидная девушка с цветком лотоса в руке. Не сразу Цзинь Лину удалось узнать в ней свою мать. На всех официальных портретах она совсем другая, а тут — точно живая, весёлая и очень-очень юная. Были и другие бумаги, никак не связанные с Вэй Усянем и дядей Цзяном. Например, маленький портретик отца — его Цзинь Лин тоже бы не узнал, если б не подпись. Много хозяйственных бумаг, среди которых попадаются даже расписки, писанные ещё бабушкой Юй и дедушкой Цзяном. И вдруг, зарывшись чуть поглубже, Цзинь Лин вытащил большой криво оторванный лист. Судя по виду бумаги и большому количеству правок, у него в руках оказался черновик письма матери. «А-Чэн, брат! Жизнь моя благополучна, спасибо. Цзысюань очень мил со мной, я, наверное, одна из счастливейших женщин Поднебесной, особенно теперь, когда наш ребёнок вот-вот придёт в мир. И ты знаешь, что не даёт мне быть счастливейшей из всех. А-Чэн, ты ведёшь себя по-ребячески! Не ты ли сам говорил, что там, на Луаньцзан А-Сяня окружали лишь старики и дети? Не ты ли сам сказал мне, что он пошёл туда, чтобы защитить их? Так не пора ли нам всем отпустить старые обиды? Ради меня, прошу, постарайтесь хотя бы немного примириться! Больше всего на свете я хочу, чтобы моя семья жила в мире, вся семья! Пожалуйста, брат, подумай над моими словами» Цзинь Лину было немного неловко читать нечто настолько личное, но бумажек был ещё целая стопка, а узнать про маму хоть что-то хотелось по-прежнему сильно, и он продолжил перебирать ветхие листки. Черновики лежали не по порядку и найти что-то из того же времени было очень сложно: после письма про отстройку Пристани Лотоса мог идти листок с посланием к братьям, отбывшим на учёбу в Облачные Глубины. Или письмо родственникам из Мэйшань Юй. Или вообще какая-то дружеская записка неизвестной Цзинь Лину маминой подруге. «А-Сянь», — начиналось очередное письмо, заставляя Цзинь Лина оцепенеть. До этого, если мама и писала Вэй Усяню тоже, это было общее письмо обоим братьям. Это было первое, написанное только ему. «А-Сянь. Знаю, ваша давняя вражда с Цзысюанем живучей тысячелетнего феникса, но не пора ли ей угаснуть хоть немного? Знаю, ты боишься — не за себя, мой храбрый А-Сянь никогда не боялся ничего, кроме кое-кого на четырёх лапах. Но я уже писала тебе: Цзинь Гуаньшань публично дал мне слово, что никто не посмеет тронуть тебя, моего дорогого брата, или любого из спутников, которых ты приведёшь с собой, включая твоего Призрачного Генерала. Я всем им дала честное слово, что он очень милый и тихий юноша, и из любви ко мне и своему первому внуку глава Цзинь и его супруга поклялись сохранять нейтралитет. Прошу тебя, посети же наш скромный дом на празднование полугода Цзинь Жуланя, не пропусти его, как уже пропустил его первый праздник! Знаю, у вас не так много денег, чтобы принести большой и впечатляющий подарок, но этого и не нужно! Представляешь, Цзинь Гуаншань хотел подарить новорождённому ребёнку целого боевого коня. Зачем? И Цзысюань не лучше, едва уговорила его не стаскивать к детской кроватке все последние орхидеи, какие сохранились, к моменту его рождения, наверное, только на самом юге. Даже предположить боюсь, что они придумают на этот раз. Приезжай ко мне, А-Сянь. Мне страшно не хватает тебя. Ты же знаешь, больше всего на свете твоей шицзе всегда хотелось, чтобы в семье был мир. Да и А-Чэн тоже скучает, хоть и скорей умрёт, чем подаст виду. Приезжай, А-Сянь, прошу». Цзинь Лин осознал, что плачет, только когда первая капля глухо ударилась о листок, после чего поспешно промокнул её рукавом. В этом письме было столько тепла и любви, что его сердце не выдерживало, разрываясь от тоски по той далёкой счастливой жизни, которая закончилась для него, едва начавшись. Почему дядя сделал это? Почему? Ему вдруг так сильно захотелось пойти и спросить это лично у Вэй Усяня что, не выдержав, он в очередной раз сбежал, оставив только записку, что отправился в Пристань Лотоса. На мече конечно же было бы быстрей, но Цзинь Лин был ещё молод, а лететь нужно было далеко, так что, поразмыслив, он всё же взял коня, решив не рисковать. Он уже почти год тренировался летать на мече, но по-прежнему не был уверен, что фамильный Суйхуа не сбросит его, чуть только они поднимутся выше деревьев, а потому, чтобы добраться до знакомого города на Янцзы, из которого можно всего за полтора дня доплыть в Юньмэн, Цзинь Лину понадобилось почти три дня. Мальчик заплатил наперёд и устроился поудобней, наслаждаясь медленным течением реки. В какой-то момент ему показалось, что на далёком берегу среди множества людей он увидел Чэнь Ди, но расстояние было слишком большим, чтобы сказать наверняка. Путь был таким дальним, Цзинь Лин столько успел продумать вариантов разговора, что, увидев знакомые яблоньки на тихой улочке, почувствовал только облегчение: наконец всё решится. Но вот того, что сколько бы он не звал, никто ему не ответит и не откроет знакомую уже дверь, он никак не предвидел.

***

Что делать теперь, Цзинь Лин совершенно не понимал. Поначалу ему показалось, что дядя Вэй просто рассердился на него и теперь не хочет видеть, но посидев в храме ещё немного, он вдруг понял, что внутри как будто бы что-то не так. На первый взгляд, все вещи были на своих местах — только пол был гораздо грязней — и всё же как будто что-то отличалось. Что-то эфемерное, вроде запаха или какой-то ауры места. В задумчивости мальчик обошёл все углы маленького храма, а после выбрался наружу, остановившись в тени одной из яблонек. — Фея, тебе тоже кажется, что что-то не так? — спросил он у своей единственной спутницы. Собака согласно заскулила, сделав круг вокруг дерева. — Но я не понимаю, что, — признался ей он. Фея в ответ зачем-то встала на задние лапы, передние положив мальчику на живот. — Что, Фея? — сообразительная собака явно что-то учуяла, но не могла объяснить. Поскуливая, она начала «копать» его живот, заглядывая в глаза. Цзинь Лину понадобилось довольно долго сыпать предположениями, пока он не попал наконец в цель: — Что-то не так с ци? — собака радостно залаяла. — Но что? На этот раз ответом был тихий скулёж. Фея явно тоже не понимала, что не так. Или не знала, как объяснить. — Думаешь, — слова чуть застряли в горле. — Думаешь… с дядей Веем что-то могло случиться? Предположение, как не посмотри, было дурацким: ну что могло приключиться с богом? Тем более с таким, как печально известный Старейшина Илин. Но ведь фоновая ци этого места зависит именно от него. Фея, довершая все самые страшные предположения хозяина, только тихо заскулила, печально закрыв морду лапами. Что бы не произошло с Вэй Усянем, у них не было никакого способа это узнать.

***

— Дядя, — робко начал Цзинь Лин за ужином. Цзян Чэн поднял на него угрюмый взгляд, как будто одними глазами обещая, что если вопрос покажется ему дурацким, племянник уже не отделается от наказания. Ещё бы! Сбежал из дома, устроил переполох, явился под вечер весь в дорожной пыли и грязи, когда Цзян Чэн собирался уже его искать. — Нет, ничего, — в последний момент Цзинь Лин испугался, но брови дяди сдвинулись ещё плотней, и мальчишка быстро выпалил: — Каким был Вэй Усянь? Вытолкнув слова из горла, он тут же опасливо замер, втянув голову в плечи. Спрашивать такое у дяди Цзяна в другой день ему бы и в голову не пришло, но кому ещё можно было задать этот вопрос? — Просто, понимаешь, — зачастил он, видя, что скорей выбил дядю из равновесия этой темой, чем действительно разозлил. — Все говорят, что он втёрся в доверие к нашей семье, а потом предал, но… Он и правда был плохим? Почему он убил моих родителей? Что вообще случилось на самом деле? С каждым вопросом Цзян Чэн мрачнел всё сильней. Но отчего-то не злился или же злился не на непутёвого племянника. — Из-за этого ты сбежал из Башни Кои? — спросил он мрачно, и столь же мрачно продолжил, в ответ на кивок: — Вэй Усянь был идиотом. Он верил, что может делать всё, что пожелает, не считаясь с людьми вокруг. Он клялся мне всегда быть рядом, стоять подле меня, как мой брат, моя правая рука. А потом предал меня, ради Вэньских псов с горы Луаньцзан, — в голосе дяди послышалась вдруг такая обида, что Цзинь Лин затаил дыхание. — Цзе-цзе верила, что несмотря ни на что мы всегда будем оставаться семьёй, что каким бы путём не шёл Вэй Усянь, он всё ещё наш брат. Когда она позвала его на празднование твоего полугода, Ланьлин Цзинь устроили на него засаду. — Отец напал на него первым? — Цзинь Лину показалось, что сам мир пошатнулся у него под ногами. — Нет! — тут же рявкнул дядя Цзян и добавил чуть тише. — Не знаю. А-цзе была уверена, что Цзысюань отправился ему помочь, но почему-то Призрачный Генерал его убил. Возможно, Вэй Усянь был ранен и не смог удержать контроль. Или эта его тьма что-то ему нашептала. Не знаю. — А мама? — Твоя мама всё равно считала, что это не его вина. Настолько, что отправилась за нами в Безночный Город, где и погибла. Она, — голос Цзян Чэна окончательно надломился. — Закрыла его собой от чужого меча. И после её смерти он окончательно сошёл с ума и залил всё кровью, убивая всех подряд без разбору. — Так ты поэтому его убил? Цзинь Лин вкладывал в свои слова скорей утешение и облегчение: не просто убил собственного шисюна, а подарил избавление от безумия человеку, который не выдержал собственной боли, став опасным чудовищем. И всё же Цзян Чэн отчего-то взорвался новым приступом ярости. — Чтобы я больше не слышал этого от тебя, ты понял?! Цзинь Лин испуганно кивнул, решая уточнить, что именно он понял, как-нибудь потом. О дяде Вэе они и вправду больше не заговаривали, но камень на душе у Цзинь Лина стал как будто чуточку легче. А ещё ему стало предельно ясно, что во всей этой истории не ясно ничего.