***
Лишь только из-за водной глади показались первые лучи, пираты, не церемонясь, связали девушек и вывели с корабля; ещё с часу назад они пришвартовались к какому-ту турецкому порту. Несмотря на столь раннее время, гавань уже гудела. С девушками с корабля сошли только трое, остальная команда осталась на борту либо разбрелась в разные стороны. Сами несчастливицы робко стояли в рваных и грязных одеждах с взглядом затравленного зверя, которому некуда бежать. Лили же после событий ночи не отцеплялась от Трессы, мертвой хваткой сжимая её за локоть. Но каждая из них понимала, что сейчас их поведут на невольничий рынок. За то время, что они успели простоять, торговцы живым товаром больше всех интересовались Трессой, даже сколько не для продажи, а собственного удовлетворения. Естественно, отец всегда ей говорил, что её внешность может доставить ей проблемы, пытаясь уберечь от ошибок. И если турками всегда ценились девушки с прямыми, чёрными волосами и молочно-белой кожей, то дочь ныряльщика для них была экзотикой: кучерявая блондинка с тёмно-оливковой кожей. Да где же видано было такое? Впрочем, как поняла она, и сами пираты не были лыком шиты: как только они озвучивали сумму за неё, то гримаса недовольства сразу проскальзывала на лице торговцев. Задержался дольше остальных только низенький старичок с седой бородкой. Он мельком поглядывал на девушку и активно о чём-то спорил с намного превосходящим его по росту и силе пиратом. — Айщ, 2500 акче⁴! Больше тебе за неё не предложат здесь, ага⁵. — Мошенник, разуй глаза и посмотри на неё! — взревел турок. — Видел когда-нибудь столь редкую внешность?! — Признаюсь, не видел, — задумчиво произнёс старичок, поглаживая бороду. — Да только что она умеет? Видно же, что города в своей жизни никогда не видела. Кому рабыня без навыков нужна? Соглашайся, ага, иначе не продашь её здесь и до вечера, что уж говорить об остальных, — торговец ещё раз внимательно оглядел сжавшуюся девушку, на мгновение задержав взгляд на практически висевшей на её локте Лили. — И вот эту сбоку от неё, так и быть накину 400 акче. Пират горько сплюнул, отвязал девушек от общей верёвки и отдал старичку, крича ему в след, чтоб тот больше к нему не приходил. Торговец же дружелюбно помахал ему в ответ и, привязав рабынь к подперстью осла, медленно тронулся в путь. Несмотря на тихий ход они быстро покинули город, оказавшись на главной дороге. И Трессе хотелось верить, что все закончиться для них хорошо; Аббас, как представился старичок, знал греческий и оказался очень дружелюбным и добрым, несмотря на то, что вёл их связанными на невольничий рынок в Манису, там располагался его шатёр. идти нужно было половину дня, поэтому он и развлекал «милых дам», умиляясь любопытству старшей. Она в свою очередь, пыталась добыть хоть немного больше информации об их с Лили будущем. В принципе, за то короткое время, что девушка общалась с торговцем, тот понравился ей: не трогал их, не грозился, не бил. Тресса почти воспряла духом, что этот милый старичок просто оставит их как слуг или нянек для своих внуков, но надежды быстро раскололись мелкими и острыми кусками, режущими по сердцу — Аббас категорично заявил, что продаст Трессу в гарем к принцу Сулейману. Раньше девушке казалось, что всё самое худшее произошло ещё на Хиосе, когда все близкие ей люди умерли у неё на глазах, но только сейчас поняла, как глупо ошибалась: она станет наложницей одного из принцев Османской Империи и будет жить в гареме среди других девушек, жаждущих уловить хоть каплю внимания желаемого мужчины. Тресса часто становилась свидетельницей разговоров путешественников или торговцев, которые охотно делились историями о дальних краях с жителями острова. Их них она и узнала, что мусульмане, коими являются султан, его семья и все главные люди империи, могут иметь нескольких жён, а к ним наложниц, которых они не прятали от жён. Блондинка не понимала этого и тогда, и сейчас, ведь любовь одна на всю жизнь и как можно даже отвести взор от любимого человека, не то что пустить в своё ложе?! как женщина может терпеть к себе такое отношение, когда мужчина всей жизни может заменить тебя другой в своём сердце на следующий день, но продолжать ждать его? Вот только Тресса скоро сама будет одной из них. Из янтарных глаз мелко брызнули слёзы, которые были поспешно скрыты от взора других. Ей нужно быть сильной хотя бы сейчас для Лили... Аббас же сделал вид, что не заметил этого, продолжая свой путь. Помочь бедняжке он мог, но не хотел.***
В итоге они пришли в Манису лишь поздним вечером, когда все торговые лавки были уже убраны, а люди разошлись по домам, закончив работу. Аббас отвязал девушек и оставил их в каком-то простом строении из глины прямоугольной формы, оставив каждой по куску старого хлеба. Свет падал только из двух маленьких окошек по бокам с решётками, но даже они не спасали ситуацию: если вырвать глаза, то вид всё равно не поменялся бы. Поэтому, когда лодыжки Лили коснулась чья-то рука, та резко закричала в ужасе, целиком залезая на руки Трессы. — Простите... Только привыкнув к темноте, старшая смогла разглядеть обладательницу хриплого голоса — молодую девушку в такой же грязно-белой робе, как и они. Даже грязь, будто въевшаяся под кожу, и поглощающая самое сокровенное тьма не могли скрыть красоты девушки. — Я не хотела вас пугать, но... — тихо затараторила обладательница хриплого голоса. — Прости, я не понимаю тебя, — на слух язык, на котором говорила рабыня, отличался от того, который Тресса слышала от пиратов или утром в порту. — О, — кажется, глаза говорившей расширились, — так вы из греческих земель? — внезапно заговорила она на их языке. — Да. А ты..? — Моё имя Сити. Прости, я правда не хотела пугать твою сестру, просто, — Сити многозначительно прервало урчание в животе, отчего она стыдливо спрятала лицо в руках. — Держи, — Тресса протянула свой кусок хлеба бедняжке. Она сама не ела ничего весь день, живот неприятно тянуло, но видимо той было нужнее. Девушка не раздумывая выхватила кусок и с поразительной скоростью съела его, благодарственно посмотрев на свою спасительницу. — Кто ты? И откуда знаешь греческий? — внезапно заговорила Лили, крепче сжимая свой кусок хлеба. — Мой отец был торговцем и с детства брал меня с собой в поездки по всему Средиземноморью. Так я и выучила турецкий, греческий и итальянский. А сама родом из Каира, это в Египте, — Сити грустно улыбнулась, облокачиваясь на глиняную стену рядом с девушками. — Видимо, вы обе числитесь как очень дорогой товар, раз хозяин выдал так поздно еду. Другим не так повезло... Блондинка только сейчас, окончательно привыкнув к темноте, разглядела других обитательниц комнаты: всего их оказалось девять. Все, кроме них, спали. Только трое были прикованы к стене цепями, а помимо грязи на их коже виднелись раны и ссадины. — П-почему они в цепях? — Были слишком буйными. Девушки нервно сглотнули. Дальше разговор не клеился.***
С первыми лучами солнца всех резко разбудили и дали по глиняной миске воды. Пятерых девушек, в том числе и тех, кто был прикован к стене, быстро куда-то увели. За остальными же пришли немного позже, снова связали общей верёвкой и выставили перед «пристанищем». Снаружи их уже ждал мужчина на склоне лет, активно говорящий о чём-то с торговцем, и только когда увидел выстроившихся в ряд девушек, отвлёкся. Следующее время он осматривал «товар», забраковав первых трёх. Трессе не до конца было понятно, что не нравилось некому Хайреддину-эфенди: то ли зубы, то ли руки... Надолго он остановился только напротив блондинки, проделывая те же махинации, что и с прошлыми рабынями. — О ней ты говорил мне? — Да-да, только вчера купил её. Загляденье, не правда ли? Ставлю свою бороду на то, что шехзаде ею заинтересуется. — И что же она умеет? — с скепсисом спросил турок. — Так говорю же — вчера только купил. Зато здоровье, как у кобылы! Из Фочи до Манисы спокойно дошла, зубы ровные и белые, кожа без изъянов, так еще и широкобёдрая — мальчиков каждый год будет рожать. — И сколько же ты за неё хочешь? — усмехнулся эфенди, зная давнишнего знакомого. — Всего-то 25.000 акче, — невозмутимо ответил Абасс. — Всего-то, — усмехнулся Хайреддин, возводя глаза к ясному небу. — Абасс-ага, когда-нибудь ты оставишь меня с одним медняком в кармане с такими ценами. Ладно, держи, — отсчитав золотые монеты, мужчина отдал их растерянному торговцу. Кажется, тот даже был слегка обижен, ожидая яростный и сладкий торг с другом. — Настолько уверен в этой рабыне? — исподлобья спросил старик, пересчитывая монеты. — Чистое любопытство, — улыбнулся в тридцать два мужчина, взяв за локоть новое приобретение. Только Хайреддин хотел увести Трессу к карете, как Лили с криком вцепилась в руку девушки, умоляя не уводить её. Блондинка в свою очередь потянула локоть на себя, заставляя отпустить её из не цепкого захвата, прижимая ближе к своей груди голову Лили. — Пожалуйста, не разлучайте нас, — взмолилась Тресса. — Абасс, что происходит?! Угомони своих рабынь, — турок мелко оглянулся через плечо, стараясь не привлекать особого внимания. Он был здесь не для этого. — Да что же творится , о Аллах, — устало выдохнул старик, жалостливо гладя на девушек, — Хайреддин-эфенди, возьми их двоих. Может вторую пристроишь как калфу или служанку, в наложницы то ей не пробиться. — Я пришёл сюда не для того, чтобы служанок искать, — сурово отрезал турок. — Пять лет тебя знаю, а ты всё упрямее и упрямее! Так и быть, её стоимость войдёт в те 25.000 акче. Между мужчинами повисла напряжённая тишина, иногда прерываемая всхлипами Лили. — Только потому, что ты мой старый знакомый, — Хайреддин возмущённо вздохнул, придирчиво оглядывая заплаканное лицо шатенки, и повёл обоих девушек к карете. — Удачи, — успела шепнуть Сити перед тем, как их увели. Тресса вымученно улыбнулась ей.