Аттракцион иллюзий

POV Анна Экипаж остановился во дворе поместья, Михаил, открыв дверцу, вышел на улицу первым и тут же галантно подал руку мне, чтобы помочь спуститься, Миша – благородный принц абсолютно во всем, начиная с идеальных манер и заканчивая прекрасным образованием и великолепным воспитанием. С искренней улыбкой я вложила свою миниатюрную кисть в перчатке из мягкой черной кожи в большую теплую ладонь мужчины и, придерживая другой рукой полы длинной приталенной шубы в пол из темного соболиного меха, шагнула на снег. Прошло ровно девять дней со смерти Ивана Ивановича, да, пребудет ваша душа в раю, дядюшка, и сегодня мы с князем Репниным вновь приехали в Двугорское на поминки. Господин Оболенский не смог отправиться с нами, у Сергея Степановича оказались неотложные дела, связанные, конечно же, с Императорскими театрами, где он уже много лет занимает должность директора, и впрочем, весьма заслуженно. Дядя Михаила прекрасно разбирается в драматическом искусстве и буквально с первых минут может разглядеть в человеке икру одаренности, таланта, разумеется, если он есть. Дядюшка умер осенью, в тот день шел проливной дождь, природа рыдала вместе с моей страдающей душой, оплакивала потерю самого любимого для меня человека на всем белом свете, а уже назавтра температура опустилась на несколько градусов ниже нуля, и пошел первый робкий снег, предвестник наступающей зимы. Сейчас же, в середине ноября, зима уже вовсю вступила в свои права, и все вокруг было засыпано снегом, правда, двор перед имением Корфов, мощеный камнем, был тщательно вычищен дворовыми же. А что касается моей души, то она по-прежнему плачет, и неизвестно когда закончатся эти слезы утраты, и иссякнут ли они вообще когда-нибудь… - Анна, идемте в дом, на улице холодно, вы замерзнете, - с неприкрытой заботой ласково произнес Михаил, кладя руку мне на талию и мягко подталкивая меня вперед, вынуждая идти в сторону крыльца, а не стоять на месте. - Конечно, Миша… - тепло откликнулась я, и мы направились к входу в поместье с желтыми стенами и белоснежными колоннами, раньше этот дом принадлежал Ивану Ивановичу, я выросла тут, теперь же здесь хозяин – Владимир, и у имения другая душа, душа его нового владельца. Оказавшись внутри, я отдала свою соболиную шубу и перчатки подошедшей служанке, а Михаил также поступил со своим длинным темно-коричневом пальто с отложным меховым воротником. Только если князь сразу отправился в большую столовую, где и будут проходить поминки дядюшки, то я сначала решила зайти на кухню и поздороваться с Варварой, которую всегда очень рада видеть. В имении было многолюдно, многие уже собрались, однако проходя мимо распахнутых двустворчатых дверей большой столовой, где спиртными напитками и всяческими закусками был накрыт длинный стол, самого его хозяина среди прочих людей в черных траурных одеждах я не увидела, вероятно, Владимир еще не спустился. По пути на кухню в коридоре я столкнулась с довольной Полиной, пребывающей в отличном настроении, и это немало удивило меня, сколько я ее знаю и помню, обладательница длинной русой косы и отвратительного склочного характера всегда была чем-то недовольна, а тут на тебе, прямо чудеса. - Здравствуй, Варя… - приветливо промолвила я, подходя к дородной кухарке, устало опустившейся на длинную деревянную лавку около простого прямоугольного стола, Варваре пришлось немало потрудиться, чтобы приготовить на всех присутствующих сегодня в поместье. - Аня, здравствуй… Ну как ты?.. – поднимаясь на ноги и по-матерински ласково обнимая меня, с искренним участием спросила Варвара, и я тут же тепло обняла ее в ответ. В детстве я довольно много времени проводила рядом с Варей на этой простой кухне с непокрытым деревянным полом, и эти воспоминания остались для меня одними из самых светлых, а потому приезжая в поместье, я всегда непременно заходила проведать ее. - Не очень, если честно… - тихо выдохнула я, размыкая объятия, садясь около пустого стола и кладя руки на стол же перед собой. Прозрачные бриллианты чистейшей воды сверкали в тяжелых широких парных золотых браслетах на моих тонких запястьях поверх манжет черного платья с длинными рукавами, и в эту минуту алмазная россыпь напомнила мне навеки замерзшие слезинки. Вот и в моей душе навсегда застыли слезы по дядюшке. - А что это с Полиной такое? Встретила ее в коридоре, так она сияет, словно начищенный пятак, будто ее в Императорские театры пригласили, причем сразу на главную роль, – поинтересовалась я у присевшей рядом со мной Варвары, дабы хоть немного отвлечься от безрадостных мыслей, поглощающих все мое существо, мне действительно было любопытно, где это медведь сдох. - Польку молодой барин к себе в спальню пригласил на главную роль в свою постель. Так она об этом растрындела уже на каждом углу поместья. Теперь ходит такая гордая, нос дерет, - снисходительно улыбнувшись, отозвалась кухарка, поднимаясь из-за стола и направляясь к печи. - Так есть чем гордиться, барин не всех в свою постель пускает. К тому же для крепостных барская постель ничем не отличается от сцены Императорских театров, чем лучше ты играешь свою роль, и чем более доволен твой единственный зритель, барин, тем легче и приятнее твоя жизнь в поместье. Полину можно только поздравить, ай да, Полина, ай да, молодец какая, - с улыбкой изрекла я, а Варя по-доброму рассмеялась моим словам. Недаром говорится, «Хочешь жить, умей вертеться», и особенно это выражение актуально для нас, женщин, поскольку мы живем в мире мужчин. - Можешь поздравлять, Аня… - указав взглядом на появившуюся на пороге кухни Полину, с тихим смехом добавила дородная кухарка Корфов и начала возиться с самоваром. Молодая женщина в цветастом платье с преобладанием голубого с довольно приличным вырезом на полной груди гордо прошествовала до стола и села с противоположной стороны от меня. - Смотрю, молодой барин в постели то лучше Карла Модестовича оказался, да? А то бывший управляющий не один год пыхтел-пыхтел бедненький, а все никак порадовать тебя в кровати то не мог. Все ты злая ходила, а сейчас гляжу, улыбаешься, - спокойно проговорила я и в конце фразы невольно рассмеялась, даже сама не знаю от чего, и что меня так развеселило, видимо, нервы. - А ты не завидуй, - самодовольно заявила Полина, а в следующую секунду обратилась к Варваре, снимающей с печи самовар с закипевшей водой, - налей-ка мне чайку, Варя. - Встань и сама себе налей, Поля, чай не барыня, - засыпая в заварочный чайник крупнолистовой черный чай и заливая его кипятком, без особой злости на выпад Полины ответила добродушная Варвара. - Да, пока не барыня, но поживем, увидим. Как ребенка от барина рожу, так я и стану здесь хозяйкой, и ты будешь делать то, что я скажу, - заговорила Полина, делясь своими дальнейшими планами на жизнь, которые для меня были и без ее слов просто прозрачны и очевидны. Каждая крепостная любовница барина мечтает родить от него ребенка, так как этот ребенок даст ей привилегированное положение среди дворовых. - Голодной курице все просо снится, - беззлобно пошутила Варя над Полиной, и прежняя довольная улыбка сошла с ее приятного лица и сменилась привычным мне выражением недовольства всем и вся. - Мы еще посмотрим, кто здесь курица, и кому что снится, - поднимаясь из-за стола, с явным неудовольствием выдала молодая женщина и перекинула свою широкую русую косу себе за спину. - Полина, позволь дать тебе маленький совет, раз уж ты так хочешь стать хозяйкой в доме барина, то сначала тебе нужно стать хозяйкой в его сердце. Надо не только найти дорогу в постель барина, но и отыскать путь к его сердцу. А иначе как была ты всегда для барина никем, так и останешься, хоть пять детей ты от него роди. Максимум, что тебя ждет, станет барину скучно, позовет тебя, переспит с тобой и отправит, все, - решила вмешаться я в этот занимательный диалог, благо в чем – в чем, а уж в отношениях с мужчиной я преуспела, так что слушай и учись. Мое имя на французский манер «Annette» золотыми буквами вышито на красном бархате Его сердца. Все, что я имею в этой жизни, роскошный белоснежный особняк в центре Петербурга, полный прислуги, дорогие наряды, сшитые по последней французской моде, шикарные драгоценности, лучшие роли на сцене Императорских театров, я получила не только потому, что умею хорошо ноги раздвигать, хотя я умею, а потому, что я живу в Его сердце, Его сердце – мои главные покои. - Тебе просто завидно, что барин выбрал меня, а не тебя. Вот ты и бесишься, - взвилась Полина, складывая руки под полной грудью и обращаясь ко мне, на что я невольно рассмеялась, ну и насмешила, прямо подняла настроение, спасибо тебе. Нет в этом мире мужчины, который сможет передо мной устоять, не родился еще, если уж я смогла покорить Его сердце, то смогу свести с ума и любого другого. Стоит мне только пожелать, Полина, и твой барин станет моим рабом, будет с радостью исполнять все мои желания, при этом чувствуя себя абсолютно счастливым, а на тебя или кого-то еще даже не глянет больше, лишь меня будет видеть. Владимир нравился мне как мужчина на уровне физики, темперамента и энергетики, только отношения с ним для меня не актуальны, ибо я принадлежу другому человеку, и у меня не может быть ничего ни с одним иным мужчиной, это невозможно. Да, и никогда я не мечтала, чтобы мужчина в отношениях был моим рабом, я предпочитаю, чтобы мужчина все же оставался мужчиной, и сама я хочу быть не хозяйкой, а женщиной. - Да, мы все тебе завидуем. Ты права… - не скрывая иронии, с улыбкой спокойно изрекла я, переплетая пальцы рук, лежащих на столе, на что Полина недовольно фыркнула, резко развернулась и ушла из кухни. Топай-топай, завидую я ей, ну насмешила, что же у тебя есть такого, чего нет у меня, чтобы мне тебе завидовать, ничего. - «Прогнала» Польку, теперь сама неси чай барину, Аня. Барин велел подать в библиотеку, - с доброжелательной улыбкой обратилась ко мне Варвара, ставя на круглый поднос пузатый заварочный чайник из белоснежного фарфора и четыре чашки с блюдцами из чайного сервиза к нему. - И отнесу, мне не сложно, - также с улыбкой откликнулась я, поднимаясь на ноги, - только ты сахарницу забыла поставить, Варя, - мягко напомнила я кухарке, замотавшейся за сегодняшний день с готовкой на такое немалое количество людей, что сейчас были в большой столовой. - Я не забыла, молодой барин предпочитает крепкий черный чай без сахара, - пояснила мне Варвара, а я внутренне усмехнулась. Значит, вы любите крепкий черный чай без сахара, Владимир, это горький вкус, и потребность в нем всегда говорит о живущем в человеке гневе, и на кого сейчас гневаетесь. - Да, сиди ты, Аня, я же пошутила. Ты теперь вольная, да и негоже такой королевишне чаи барину носить. Сейчас отыщу Польку, она мигом чай барину отнесет, кроме того она, считай, ничего по дому особо и так не делает, - остановила меня Варя, когда я уже протянула руки и собиралась взять поднос со стола. - А я не шутила, - с расслабленной улыбкой откликнулась я, - хочу обсудить с твоим барином один вопрос и заодно чай ему отнесу - аккуратно поднимая поднос со стола, добавила я, давно я подносов не носила, хотя, если быть честной, то я их вообще не носила, в доме дядюшки я никогда не была служанкой. - Ну, как знаешь, Аня. Смотри сама… - согласилась бессменная кухарка Корфов в светлом фартуке поверх простого темного платья, а я неторопливой походкой вышла из кухни с круглым подносом в руках и направилась в библиотеку, где в это время находился Владимир. Добравшись по коридорам поместья до закрытых дверей библиотеки, удерживая поднос с заварочным чайником и чашками левой рукой и стараясь его не опрокинуть, я вежливо постучала костяшками пальцев правой по дорогому дереву. А то не хватало мне еще обжечься кипятком, да и барское имущество портить я не планировала, хотя более чем уверена, барон простил бы меня за разбитый чайный сервиз, даже не сомневаюсь. - Входи, - услышала я холодный низкий голос мужчины с явными нотками раздражения из-за двери. Ну, вот я оказалась права насчет горького вкуса и вашего гнева, Владимир, так на кого гневаетесь то. Открыв двери, я вошла внутрь и увидела самого барона Корфа, в черном сюртуке с воротничком стойкой он сидел на стуле с высокой резной спинкой, локтями опираясь на стол, глядя перед собой и не обращая никакого внимания на мой визит. Кисти мужчины были соединены лишь кончиками красивых длинных пальцев пианиста, а перед ним лежали какие-то бумаги, видимо, документы. Раньше здесь, в библиотеке, любил бывать Иван Иванович, читать книги и параллельно курить трубку, поместье всегда было для меня родным домом, и я с неизменной радостью приезжала к дядюшке, даже уже живя в Петербурге и играя в Императорских театрах. Теперь же, когда имение перешло в собственность Владимиру, мое восприятие этого дома изменилось, как поменялась и сама энергетика, царящая здесь, усадьба стала для меня чужой, у поместья появился новый хозяин и другая душа, его душа, незнакомая для меня. *** POV Владимир В приступе раздражения кинув документы на стол, я перевел взгляд с бумаг и посмотрел прямо перед собой, не то чтобы я любил возиться с бумажками, наоборот, я терпеть не мог нудную канцелярскую работу, по мне лучше воевать на Кавказе, чем сидеть и копаться в бумагах. Однако тихая размеренная жизнь в деревне, настолько по моим ощущениям медленная, что хочется в петлю, и безделье потихоньку начинали сводить меня с ума. И потому, чтобы хоть чем-то себя занять и убить время, я решил разобрать документы и ценные бумаги в сейфе, находящиеся в полнейшем хаосе, и привести все в порядок, к тому же головой я понимал, что нужно это сделать, и сегодня я практически закончил. После сорока дней я в любом случае вернусь в Петербург в наш фамильный особняк, быстрый ритм городской жизни шумной многолюдной столицы подходил мне куда больше, там я чувствовал себя эмоционально комфортнее, здесь же я в любом случае не останусь, просто не мое. Отец же наоборот предпочитал большую часть времени проводить именно в поместье, а не в городе, видимо, все же мы с ним разные. Хотя даже в Петербурге я не представлял, чем буду теперь заниматься. В следующее мгновение раздался вежливый стук в дверь, видимо, кто-то из слуг принес чай, который я велел подать, бросив «Входи», и даже не пытаясь скрыть раздражения в тоне, я услышал звук открывающейся двери, совершенно не глядя, кто именно из дворовых зашел, какая разница. - На кого гневаетесь, Владимир Иванович? – донесся до меня благожелательный голос Анны, который я смог бы узнать даже из тысячи других, а сама она с легкой улыбкой на красивом лице и с подносом в холеных руках плавной походкой дошла до стола, за каким я сидел, и поставила его на свободное место. После чего женщина перелила крепкий черный чай из заварочного чайника в одну из чашек, с поверхности какой поднимался горячий пар, и поставила ее на блюдце передо мной на стол. - С чего вдруг такая забота? – уже более мягко ответил я вопросом на вопрос, действия белокурой красавицы, конечно, не поразили меня до глубины души, но все же несколько удивили, я не ожидал узреть с чаем на подносе именно ее. - Хотелось сделать вам приятно, Владимир Иванович, - через пару секунд откликнулась Анна и следом мелодично рассмеялась своим звонким смехом, похожим на переливы маленьких серебряных колокольчиков, - а если серьезно, то я хочу обсудить с вами одну тему, - добавила женщина уже без смеха вполне нормальным голосом. - И какую же? – с искренним интересом спросил я, делая глоток горячего чая. И что же вы желаете со мной обсудить, Анна, лично я готов обсуждать с вами любой вопрос, ну почти любой, главное чтобы с вами. - Не думала, что когда-нибудь это скажу, но ваше письмо нашлось, оказалось, оно существует. Его принесли в Императорские театры в тот же день, что и письмо для господина Оболенского, но я просто не успела его получить, так как уже уехала с Сергеем Степановичем. Сначала секретарь, разумеется, несет пришедшие письма в дирекцию театра, а уже только потом они доходят до театральной труппы. Как я и говорила раньше, я готова извиниться перед вами за свои слова касательно письма, они были не справедливы. Я прошу у вас прощения, Владимир Иванович… Значит, письмо все же нашлось, я рад, мне бы и в голову не пришло попытаться скрыть от Анны смерть отца, а сейчас она сама извинилась передо мной, что, безусловно, было мне приятно, хотя я сам уже давно простил миниатюрную куколку за все те нелицеприятные слова. - Я простил вас, Анна. А вы простили меня? – в свою очередь решил и я задать интересующий меня вопрос. Тогда в церкви перед отпеванием отца я попросил у женщины прощения за дурное отношение к ней в прошлом, и она косвенно ответила, «Лучше поздно, чем никогда», сейчас же я хотел получить прямой ответ на этот же вопрос. Белокурая красавица с улыбкой на ангельском лице сдвинулась с места, обошла стол, подошла к стулу, на каком сидел я, ко мне со спины, положила свои легкие теплые ручки мне на плечи, и сладкий пудровый запах ее дорогих французских духов окутал меня, словно заключая в невидимый ароматный кокон. Сама же женщина наклонилась предельно близко ко мне, почти касаясь меня, и тихо интимно прошептала мне на ухо. - Самое тяжкое наказание для твоего врага – получить твое прощение, и он окажется перед лицом своей совести. Я отправляю вас на суд вашей совести, Владимир Иванович, а себя на суд своей… - Вы все еще считаете меня своим врагом, Анна, жаль. Поверьте это не так… - с горечью в голосе, которую почему-то сейчас мне даже не хотелось скрыть под привычным равнодушием, негромко произнес я и своими пальцами обхватил кисти миниатюрной куколки на своих же плечах, дабы убрать ее руки, но на какое-то мгновение помедлил. - Вы всегда понимаете слова других людей так извращенно, Владимир Иванович? Я простила вас. Пусть прошлое останется в прошлом… - на выдохе промолвила женщина и в следующий миг обняла меня своими нежными руками за шею, положив легкие теплые кисти мне на грудь, я чувствовал приятное живое тепло от ее ладоней даже через ткань белой рубашки и черного сюртука. Мягко сжимая тонкие пальчики ухоженной красотки своими пальцами, я невольно прикрыл глаза, наслаждаясь этим легким тактильным контактом с ней и вдыхая приятный аромат ее духов. И мне не хотелось в это мгновение думать ни обо всех тех людях, что, наверное, уже собрались в большой столовой на поминки отца, к которым скоро нужно спускаться, ни даже о Мише, с каким Анна наверняка и приехала, в чем я даже не сомневался. - Порой я не понимаю вас… - тихо изрек я, заставляя себя открыть глаза, поднес нежную миниатюрную ручку красивой женщины и ласково поцеловал ее ладонь, на что она тихонько рассмеялась, продолжая обнимать меня. Все происходящее было в корне неверным, я не должен был так общаться с любовницей Михаила, моего лучшего друга, и я ведь это прекрасно понимал, но что самое ужасное, мне не хотелось останавливаться. - Вы поймете меня лишь тогда, когда я этого пожелаю, Владимир Иванович. И все же, на кого вы гневаетесь то? – тихо и благожелательно откликнулась белокурая красавица, вновь повторяя свой прежний вопрос. И я искренне не понимал, почему она так решила, я испытывал некое общее раздражение ситуацией, да, но не гнев, к тому же даже это раздражение во мне сейчас рядом с Анной угасало и становилось едва различимым. Почти физически я ощущал исходящую от женщины энергию покоя, будто бы через ее прикосновения перетекающую в меня. - С чего вы взяли, что я на кого-то гневаюсь, Анна? Мне даже интересно, - полюбопытствовал я, выпуская правую ручку миниатюрной куколки из хватки своих пальцев и беря с блюдца чашку с горячим чаем, отпивая его. - Наши вкусовые предпочтения тесно переплетены с нашими эмоциями. Хочется сладкого – не хватает любви, хотим соленого – значит, обижаемся, желаем кислого – испытываем чувство вины, а если жаждем горького – в нас горит гнев. Наблюдая за разными людьми и за самой собой, я много раз убеждалась в правдивости этой теории. Крепкий черный чай без сахара – это горький вкус, говорящий о гневе в вас, Владимир Иванович… - пояснила свою мысль женщина, продолжая стоять за моей спиной и обнимать меня за шею, и я вовсе не был против, лишь за. - Любопытная теория, если считать за слабую степень гнева раздражение, то можно назвать ее верной. А вам какого вкуса чаще всего хочется? - спокойно проговорил я и сделал еще несколько глотков чая, а ведь я зачастую предпочитал именно горький и острый вкус в еде и напитках, да и гнев во мне тоже частенько присутствует наряду с ревностью. - Это не горький вкус. Вы читаете «Божественную комедию» великого итальянца Данте Алигьери? – уклончиво ответила Анна, плавно переводя тему и также плавно убирая свои нежные руки с моих плеч, подходя к столу с левой стороны от меня и тонкими холеными пальчиками проводя по золотистым буквам на французском на темно-бордовой обложке книги, лежащей на столе. - Не я, отец, видимо, читал эту книгу последней. У меня пока рука не поднимается убрать ее на полку, после сорока дней уберу, - не видя смысла обманывать, честно промолвил я, наблюдая за эмоциями на красивом лице женщины. - Дядюшка… - прошептала Анна, печально улыбаясь, в ее небесно-голубых глазах светилась боль, прошло слишком мало времени, рана в душе белокурой красавицы еще свежа и кровоточит, да и сам я чувствовал себя в эмоциональном плане далеко не самым лучшим образом. – Я прочитала «Божественную комедию», и вы прочтите поэму в стихах великого Данте, Владимир Иванович. Эта книга – величайший памятник итальянской и мировой культуры, она очень интересная и поучительная. В ней рассказывается об устройстве загробного мира, Ада, Чистилища и Рая, по которому путешествует сам Данте вместе со своим проводником Вергилием. Прочитав «Божественную комедию», можно еще при жизни узнать, на какой круг Ада попадешь после смерти. - Да уж, занимательное чтиво, ничего не скажешь. А вы так уверены, что попадете в Ад, Анна? – невольно усмехнувшись, изрек я, допивая чай и ставя белоснежную фарфоровую чашку на такое же блюдце. - Красивые женщины – самые грешные, в средние века нас даже считали ведьмами и приспешницами Дьявола, сжигая на кострах инквизиции. Мы сводим мужчин с ума, лишаем их разума, воли, толкаем на необдуманные поступки и даже преступления, вынуждаем их изменять своим благочестивым женам. Красивые женщины – самые грешные, Владимир Иванович… Я точно не попаду в Рай… А вы верите, что окажетесь среди цветов и райских птиц?.. – с самой, что ни на есть, очаровательной улыбкой произнесла белокурая красавица, поворачиваясь лицом ко мне. За ангельской внешностью Анны скрывается далеко не небесной чистоты прошлое, она – актриса Императорских театров, к тому же известная, в Петербурге, в центре города, я видел не одну афишу с анонсируемыми спектаклями, и на всех этих афишах одним из первых или вообще первым значилось ее имя, Анна Платонова. Хотя, чего удивляться, директор этих самых театров князь Оболенский – родной дядя Михаила, любовника белокурой красавицы и одновременно моего лучшего друга, смешно, просто обхохочешься. Под теми сводами безгрешных нет, но даже понимание этого, уж не знаю, к сожалению или к счастью, не меняло моего отношения к миниатюрной куколке и, как это ни странно, не мешало ее любить. Любовь, она либо есть, либо ее нет, третьего не дано, и если уж любишь кого-то, видимо, любишь этого человека любым, со всеми его грехами и благими делами, любишь не за что-то конкретное, а скорее вопреки всему. Горькая, не взаимная любовь к Анне красной нитью проходила через всю мою жизнь, эта любовь никогда не приносила мне радости и счастья, а «даровала» лишь душевные муки и страдания. Эта горчайшая любовь, будто мой крест по жизни, данная мне словно в наказание за все мои земные грехи. И только одному Господу Богу известно, как бы я хотел освободиться от этих никому не нужных чувств, стать свободным от этой бестолковой и безрадостной любви, которой я даже врагу не пожелаю. Но, увы, ничего не получалось, будто бы провидением я был наказан этой несчастливой любовью без взаимности, похожей на горькую отраву, которую день за днем ты готов пить абсолютно добровольно, пить и травиться ядовитой любовью, прекрасно зная, что будешь лишь мучиться. Быть может, все эти муки и переживания словно месть за то сладостное и уродливое, что может принести любовь, возможно, ее нужно выстрадать, только я не чувствовал сладкого вкуса любви от слова «совсем», ощущая лишь тошнотворную горечь, заполнившую мою душу, отравившую мою жизнь. - Среди цветов и райских птиц, хорошо звучит, мне нравится. Только я в это не верю, отнюдь. Но, знаете, Анна, с вами я согласен даже на Ад, лишь бы вы были рядом… - поднимаясь со стула, также с улыбкой полушутливо – полусерьезно произнес я, сверху вниз в силу своего высокого роста глядя на красивую женщину, достающую мне лишь до плеча. - Не получится, Владимир Иванович, у нас с вами будут разные круги Ада… - мягко и расслабленно рассмеялась Анна своим мелодичным смехом, приятным моему слуху, складывая руки под полной грудью. А я только сейчас обратил внимание, что сегодня она выглядит более нарядно что ли, чем в день похорон отца, да, тоже черное платье с длинными рукавами из чередующихся полос шелка и бархата, только это с довольно приличным вырезом, открывающим взгляду ложбинку. Хотелось протянуть руку и пальцами провести вдоль его края по атласной коже женщины, чего я себе, конечно же, не позволял, это уже совсем перебор по отношению к любовнице Миши. И как же ты поразительно щедр, Мишель, как тебя только жена из дома еще не выгнала за такую щедрость души к другой женщине. На изящной шее Анны бриллиантами сверкало крупное массивное колье, в пару к длинным серьгам-висюлькам и в компании широких парных золотых браслетов на ее тонких запястьях поверх манжет, все это также было усыпано алмазами. Хотя для любимой женщины ничего не жалко, это, правда, а Михаил любит миниатюрную куколку, это очевидно. Помню, еще в тюрьме после дуэли с Цесаревичем Репнин хранил платок Анны и дорожил им, как последней святыней. И будь у нас пять минут на свидание с кем-либо перед расстрелом, я бы потратил их на то, чтобы извиниться перед отцом за всю ту боль, которую я ему причинил, я не хотел умирать без прощения, отправляться в даль беспросветную не прощенным. Миша же хотел провести эти пять минут именно с белокурой красавицей, а вовсе не с кем-то из своей семьи. - Хотите сказать, даже в Аду мы не сможем встретиться? – с той же ироничной интонацией продолжил я, глядя в голубые глаза женщины цвета чистых горных рек Кавказа. Она же в свою очередь пристально смотрела в мои серые и расслабленно улыбалась, стоя в шаге от меня. - Похоже на то, ни на земле, ни под землей, Владимир Иванович… - вновь тихо рассмеялась Анна, сделала шаг ко мне на встречу и обняла меня своими нежными руками за шею, прижимаясь всем своим теплым женственным телом к моему, и через пару мгновений начала негромко декламировать отрывок в стихах. Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины. Каков он был, о, как произнесу, Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний ужас в памяти несу! Так горек он, что смерть едва ль не слаще. Но, благо в ней обретши навсегда, Скажу про все, что видел в этой чаще. - И что это?.. – выдохнул я, со следующим вдохом вдыхая сладкий пудровый аромат дорогих французских духов желанной для меня женщины, даже сам толком не зная, о чем именно спрашиваю, кладя свои руки на ее спину и медленно ведя ладонями вниз до талии, чувствуя, что потихоньку теряю голову. - Начало «Божественной комедии», которую я предлагаю вам прочитать, Владимир Иванович… - сладко и томно на выдохе тихо промолвила белокурая красавица, призывно глядя мне прямо в глаза своими голубыми очами цвета чистого летнего неба и улыбаясь своими пухлыми губами, такими мягкими на вид. - Я не буду ее читать, но в вашем исполнении, Анна, я готов слушать даже эту «Комедию»… - слыша в своем собственном низком голосе хрипловатые нотки просыпающегося желания и окончательно прощаясь с самообладанием, также тихо изрек я, наклоняясь к красивому лицу женщины и собираясь, наконец, узнать вкус ее губ, вкус ее поцелуев. - Владимир… - еле слышно прошептала миниатюрная куколка в моих руках, и я почувствовал ее теплое легкое дыхание на своих губах, и это стало для меня точкой невозврата, наши губы почти соприкоснулись в столь желанном для меня поцелуе, и в этот же миг настенные часы в библиотеке начали отбивать громкие четкие удары. Кажущийся резким и неприятным в данный момент звук вернул меня в реальность, и я вдруг осознал, что почти поцеловал женщину Михаила, моего лучшего друга, и как бы я только ему в глаза смотрел после этого. Отпустив Анну из своих рук, я отошел на пару шагов назад, медленно вдыхая и проводя ладонью по лицу, пытаясь вернуть себе самоконтроль, что через несколько секунд мне все же удалось, и я невольно невесело рассмеялся то ли над ситуацией, то ли над самим собой. - И зачем только отцу понадобилось увольнять Карла Модестовича, вроде он неплохо справлялся с делами в поместье… - обращаясь скорее к самому себе, чем к Анне, негромко выдал я, собирая со стола документы, выходя из библиотеки, проходя по коридору, входя в нужную комнату, подходя к стене и открывая дверцу, завуалированную под портрет отца. Следом ключом я отпер уже непосредственно металлическую дверцу самого сейфа и убрал внутрь бумаги на нужное место, сегодня я, наконец, закончил наводить в нем порядок, что несколько утомило меня в эмоциональном плане, и теперь все лежало на своих местах. - Господин Шуллер неплохо обворовывал поместье, Иван Иванович об этом узнал и уволил его. Конечно, все управляющие воруют, но не в таких же количествах, как Карл Модестович, - неожиданно получил я ответ на свой риторический вопрос от зашедшей в помещение за мной актрисы Императорских театров ее мягким мелодичным голосом, похожим на музыку. Белокурая красавица всегда была очень музыкальной, и как же давно я не слышал ее пения, ее нежного звонкого голоса. Как бы я хотел сейчас его услышать, просто сидеть и слушать пение Анны под аккомпанемент на рояле ее же миниатюрными руками с тонкими пальчиками, а не идти сейчас в большую столовую и участвовать в поминках отца, этом театре показательной скорби. - Я этого не знал. Впрочем, я уже не удивляюсь, что вы знаете о том, что происходит в поместье, лучше меня, - невесело изрек я, закрывая металлическую дверцу сейфа на ключ, убирая его в карман своего черного сюртука и мягко захлопывая наружную дверцу, завуалированную под портрет отца. Отец действительно был очень добрым человеком и лишь уволил управляющего за воровство, в себе же я никогда не находил подобной доброты и снисхождения, считая, что каждый должен получать по заслугам. Узнай я, что ушлый немец украл у меня хоть копейку, я бы без промедления отправил его гнить в тюрьму, а не просто уволил, отпустив на вольные хлеба. Теперь придется нанять нового управляющего, который будет вести дела в поместье, и нужно сделать это до сорока дней, ибо после я покину имение и вернусь в Петербург. - Дядюшка мне рассказывал, - пояснила свои слова с тихой печалью в голосе женщина, словно пытаясь оправдаться, и я развернулся к ней лицом, не нужно оправдываться, Анна, я вас ни в чем не обвиняю, это ведь не вы попались на воровстве, а уже бывший управляющий, который теперь небось за сто верст отсюда. - Пора идти, Анна, театр показательной скорби начинает свое представление, второй показ, - с мрачной иронией промолвил я, не собираясь скрывать своего истинного отношения к поминкам, ко всему этому фарсу с показным трагизмом, от белокурой красавицы. Куча чужих людей из всего уезда собрались в моем доме, дабы пить алкоголь, закусывать, вновь выражать мне свои соболезнования и говорить красивые, пустые и никому не нужные слова о моем отце, на которого подавляющему большинству из них при его жизни было совершенно плевать. - Зачем вы так, Владимир Иванович… Вы ведь не хуже меня знаете, считается, что душа покойного приходит на девять дней, сорок дней и на год, и именно в эти дни принято поминать усопшего. Возможно, душа Ивана Ивановича сейчас здесь в поместье… - мягко обратилась ко мне миниатюрная куколка с самым непринужденным видом, будто бы десять минут назад не произошло абсолютно ничего из ряда вон выходящего, и не было этого почти свершившегося поцелуя в библиотеке. - Только поэтому и из-за моего уважения к памяти отца я и устроил сегодня поминки, и терплю весь этот балаган в своем доме. Идемте, - открывая дверь комнаты и жестом руки приглашая женщину выйти первой, чуть нейтральнее ответил я. Чтобы вы сейчас ни говорили, Анна, изменить свое мнение об этой ситуации у меня не получится, я вижу ее так и никак иначе. Быть может, это звучит грубо и некрасиво, но как уж есть. - Думаю, вы все же будете читать «Божественную комедию», Владимир Иванович… - обратилась ко мне актриса, когда мы уже шли по коридорам поместья, освещенным горящими свечами в тяжелых бронзовых канделябрах на стенах по обеим сторонам. Скажите, Анна, вы играете лишь на сцене Императорских театров или же продолжаете исполнять выбранную вами роль и в реальной жизни. В какую игру вы играете со мной, или же вы лишь подыгрываете мне в той игре, какую начал я сам еще в ту ночь на кладбище после похорон отца. И не столь важными являлись ответы на эти вопросы, куда важнее было то, что я прекрасно осознавал, что все происходящее только игра, да, занятная и обоюдно приятная, но всего лишь игра. Любит же хрупкая куколка Михаила, ее слова о нем прочно засели в моей памяти, «Я благодарна Богу, что Миша есть в моей жизни», и она никогда не полюбит меня. Однако, не смотря на это горькое осознание, мне нравилось играть с красивой женщиной в эту игру, с моей любимой женщиной. - И почему же вы так решили? – вопросом на вопрос ответил я, чуть обгоняя белокурую красавицу и делая шаг на лестницу, ведущую на первый этаж поместья. Отчего вы так желаете, Анна, чтобы я прочитал эту «Комедию» Данте, мне же что-то пока не хочется знать, на какой круг Ада я попаду после смерти за свои грехи при жизни. - Потому что теперь «Божественная комедия» гениального итальянца Данте Алигьери будет ассоциироваться у вас со мной, Владимир Иванович… - тихо, мягко и несколько кокетливо рассмеялась женщина, следующая за мной, в ответ. И я осознал внутри, что она ведь права в своем предположении, отныне эта не слишком веселая по своему содержанию «Комедия» действительно будет прочно связана в моей голове именно с Анной. - Быть может, читать этот шедевр мировой литературы я и не стану. Но то, что эта крайне занимательная книга будет ассоциироваться у меня с вами, Анна, это, правда… - усмехнувшись, произнес я, прежде чем спуститься с лестницы и войти в большую столовую с длинным накрытым столом, полную людей в черных траурных одеждах. И вместе с вновь поднимающимся внутри раздражением меня посетило стойкое ощущение дежавю с днем похорон отца, словно я вернулся в прошлое, ровно на девять дней назад. Все повторилось с точностью до мелочей. Здесь были и доктор Штерн, и Долгорукие, княгиня Марья Алексеевна и ее младшая дочь княжна Софья Петровна, и сидящий рядом с ними чем-то страшно довольный господин Забалуев, лишь время от времени вспоминающий, что находится он на поминках, а не на свадьбе, и возвращающий на лицо скорбное выражение, и многие-многие другие. Новый поток соболезнований о моей утрате вылился мне на голову, и я выслушал все это с нейтральным выражением лица, вновь прозвучала целая куча красивых, пустых и абсолютно не нужных мне слов об отце от совершенно чужих мне людей. Три стопки водки были выпиты за упокой души отца, а за ними последовали остальные, Анна, естественно сидящая рядом с Михаилом где-то в середине стола, выпила эти самые три стопки маленькими глоточками, каждый раз слегка морща свой милый носик, она явно не любит крепкий алкоголь. А после женщина пила лишь воду и также ничего не ела, время от времени смахивая с красивого лица слезинки, вытекающие из ее небесно-голубых глаз. Как новый хозяин этого дома, я занимал место во главе стола, и мне бы хотелось, чтобы белокурая красавица сейчас сидела по правую руку от меня, мягко сжать ее тонкие пальчики своими пальцами в знак поддержки и участия. Однако это было невозможно, у нас разные жизни и даже за общим столом нам рядом не сидеть. Поздним вечером весь этот раздражающий меня фарс все же закончился, все присутствующие на поминках разошлись, убравшись из поместья, Миша увез Анну с собой в имение Долгоруких, в дом своей тещи, и я наконец-то остался один наедине с моей верной спутницей, бессонницей. Уже в собственной спальне я налил из хрустального графина коньяка в низкий пузатый бокал и, подойдя к окну, с удовольствием сделал несколько глотков приятного на вкус крепкого алкоголя, теплом распространяющегося внутри. После выпитой на поминках отца водки я чувствовал в теле легкий хмель, но как таковое эмоциональное расслабление ощущал лишь совсем в небольшой степени. На черном ночном небе алмазами сверкали звезды, а луна освещала уснувший мир своим холодным потусторонним светом, похожим на мельчайший серебряный дождь. Завтрашний день обещает быть ясным, вот только в моей душе было пасмурно… *** Негромкий стук в дверь разбудил меня, вырывая из царства сна, и я, поморщившись от несильной, но неприятной ноющей головной боли из-за выпитого вчера спиртного, открыл глаза и провел ладонью по лицу, пытаясь проснуться, ибо уснуть мне удалось лишь под утро. Мне вновь снился Кавказ, кровь и смерть, война ночами продолжалась в моей голове, не желая отпускать меня из своего плена, некоторые вещи, очевидно, не проходят бесследно. Свечи в комнате с тяжелыми закрытыми бархатными шторами уже догорели, и в помещении царил полумрак. - Входи… - даже не пытаясь скрыть раздражения, хрипловато после сна выдохнул я после повторившегося стука в дверь, и кого там принесло в такую рань, кто решил помешать мне спать, ибо настенные часы показывали лишь половину девятого утра. Не знаю, как там было заведено у отца, но я не желаю, чтобы прислуга являлась с утра пораньше и нарушала сон барина, что я собирался доходчиво объяснить тому, кто сейчас войдет в мою спальню. - Барин, простите, что разбудила, я бы не посмела. Но к вам приехала княгиня Долгорукая, Марья Алексеевна ждет вас в гостиной, говорит, что хочет обсудить с вами что-то важное, - под моим недовольным взглядом мягким извиняющимся голосом с легкой улыбкой на привлекательном лице заговорила Полина в цветастом платье с довольно приличным круглым вырезом на полной груди, демонстрирующим ложбинку. - Сейчас я спущусь. И впредь, не смей без важной причины являться с утра пораньше и тревожить меня, и остальным дворовым передай, - садясь на постели и ладонью убирая челку с глаз, все также раздраженно промолвил я и вновь невольно поморщился от противной мигрени. - Как прикажете, барин, - с ласковой улыбкой негромко откликнулась молодая женщина и через секунду скрылась за дверью. После я поднялся с кровати, умылся, полностью оделся и спустился на первый этаж в гостиную, где узрел сидящую на мягком диванчике княгиню Долгорукую в строгом темно-бордовом платье, даже любопытно, что Марье Алексеевне понадобилось в моем доме в принципе и от меня в частности, наши семьи давно перестали общаться. - Доброе утро, барон. Понимаю, наверное, мой визит удивил вас, - первой заговорила женщина идеально вежливым, но при этом абсолютно холодным голосом, я же подошел к креслу, стоящему около дивана, и опустился в него, закидывая ногу на ногу и переплетая пальцы рук на коленях. По правилам приличия, конечно, мне следовало поцеловать княгине руку, а ей бы подняться на ноги, когда я вошел в гостиную, но раз Марья Алексеевна не соблюдала правила хорошего тона, то и я не собирался этого делать. - Доброе утро, княгиня, вы правы, ваш визит и в правду неожиданный. Чем обязан? – также вежливо ровным тоном с нейтральным выражением лица, оставляя свое раздражение внутри, поинтересовался я, продолжая чувствовать несильную ноющую головную боль и совсем не ощущая это утро добрым, но женщину все это не касалось. - Я бы хотела попросить вас об одолжении, Владимир Иванович. Уверена, оно вас ничуть не затруднит, - вежливо улыбнувшись уголками губ, ответила Марья Алексеевна, чем действительно удивила меня, и о каком же таком одолжении идет речь, позвольте спросить, если вы сами приехали ко мне в такую рань, мне даже стало интересно.