Аттракцион иллюзий

POV Владимир «Я вас так люблю, Иван Иванович, я по вам так скучаю, мне вас так не хватает, папенька…» Тихие слова Анны продолжали вновь и вновь набатом звучать в моей голове, отдаваясь болезненным эхом в сердце, любящем родную сестру по отцу, и от этого горького безрадостного осознания становилось тошно от самого себя, падать ниже просто некуда, это апофеоз моего личного падения в бездну, тлена моей грешной души. Рука безвольно опустилась сама собой, а в следующее мгновение я резко рванул воротничок рубашки, чтобы ослабить шейный платок, вдруг ставший мешать дыханию, когда эта способность вновь вернулась ко мне. С самого дна души во мне удушливой черной волной поднималось уже не раздражение, а самый настоящий гнев, кипучий и беспощадный, на Анну, на самого себя, на всю ситуацию в целом. - Как ты только что назвала отца?.. Повтори… - резко развернув женщину за плечо лицом к себе, мрачно и достаточно громко в тишине кладбища на выдохе произнес я, ощущая в себе клокочущую огненную ярость, но все же стараясь держать себя в руках. Белокурая красавица вздрогнула от неожиданности, несколько раз моргнула заплаканными небесно-голубыми глазами, сосредотачивая свой взгляд на моем лице, и заговорила тихим бесцветным голосом, лишенным каких-либо эмоций. - А, это вы, Владимир Иванович… Напугали… Как я назвала Ивана Ивановича?.. Я назвала его отцом… Я прекрасно понимаю, что благородному барину с чистой кровью не нужна родня без рода и племени, не к столу… Но не вы, никто другой не может запретить мне называть отца отцом… Насколько я помню, еще сегодня днем вы были совсем не против общения со мной, прекрасно зная, что я ваша сестра по отцу, а теперь вы недовольны… Я не понимаю вас… Не понимаю… Я никогда ничего у вас не просила и впредь не буду… Но сейчас я прошу вас, Владимир Иванович, оставьте меня одну, я хочу побыть с отцом, с самым любимым и родным для меня человеком в этом мире… Поговорить с ним, только здесь, на кладбище, я могу говорить с Иваном Ивановичем, как с живым, у меня такое чувство, что он слышит меня, только ответить не может… Я вас прошу, пожалуйста, уйдите… Позже я сама вернусь в поместье, дорогу я знаю, и вы выскажете мне все, что захотите, а я молча все выслушаю, но не сейчас… Сейчас у меня нет ни моральных сил, ни желания ничего выяснять… Я прошу вас, уходите… Пожалуйста… Высказавшись, миниатюрная куколка утратила всякий интерес ко мне и, вновь развернувшись лицом к могиле отца, присела на корточки, вставая на колени и кладя руки в черных кожаных перчатках на замерзшую, засыпанную снегом землю. Губы женщины что-то беззвучно зашептали, а из ее глаз выкатились очередные слезинки. Анна считала, что я знаю, что мы родные брат и сестра, вот только я этого отнюдь не знал, и опять же в том виноват лишь я сам. Поскольку за все двадцать пять лет не смог переступить через свою гордыню и нормально по-человечески сесть и поговорить с отцом, напрямую задать ему вопрос, «Анна – моя сестра?». Вместо этого я предпочитал отмахиваться от этой мысли, если она посещала меня, отправляя ее на задворки сознания, лишь постоянно ссорясь с отцом из-за какой-то ерунды, вечно выясняя что-то пустое и бестолковое. Вот и доотмахивался, что пришел к тому, что люблю как женщину и желаю телом свою родную сестру. Здорово, приехали, поздравляю, следующая остановка – Ад, хотя я уже там. Изменилось бы что-то, если бы я знал, что мы с Анной кровные родственники?.. Поменялись бы мои чувства и желания касательно ее или нет?.. Не знаю, не могу знать ответа на этот вопрос. А теперь я пожинаю плоды своих собственных несовершенных действий, плачу за свою гордыню, видимо, так мне и надо. Вероятно, я заслужил все, что со мной происходит, ведь в нашей жизни ничего не бывает просто так. При взоре на актрису Императорских театров, сидящую на холодной земле и явно сильно страдающую, мой гнев начал потихоньку угасать, уж кто-кто, а она не виновата, что отец изменял моей матери с ее родной сестрой, которую любил, медальон с портретом какой носил при себе до последнего дня жизни. И плодом этой любви является Анна, зато теперь становилось все понятно, и отношение отца к его воспитаннице, являющейся родной дочерью от любимой женщины, и положение белокурой красавицы в нашем доме, и наряды из Парижа, и учителя, и все прочее. Все встало на свои места, картина стала полной, никакой радости мне это, конечно, не принесло, но лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Я понимал, что сейчас лучше уйти и оставить женщину одну, как она и просит, но мне совершенно не хотелось этого делать, я абсолютно не желал оставлять миниатюрную куколку одну ночью на кладбище, к тому же за несколько часов здесь, наверняка, она замерзла, учитывая, какая Анна мерзлячка. Утихая, мой гнев сменялся сочувствием горю любимой женщины, безусловно, я любил отца, хоть между нами и были всегда весьма напряженные отношения, и его смерть причиняла мне боль, но для Анны эта потеря в разы горше и болезненнее моей, ведь у нее с отцом были очень близкие и теплые родственные отношения. - Давайте вернемся в поместье, наверняка, вы замерзли, - минут через десять-пятнадцать тишины предложил я, присаживаясь на корточки позади заплаканной женщины, продолжающей сидеть на замерзшей земле и что-то бесшумно шептать, глядя перед собой, и кладя руки на ее хрупкие плечи. - Я хочу побыть здесь, с Иваном Ивановичем… Да, и вообще зачем мне возвращаться в ваше поместье, Владимир Иванович?.. Чтобы слушать ваши очередные упреки на ровном месте, потому что вам опять что-то не понравилось?.. Не хочу… Лучше я вернусь в имение Долгоруких и буду ждать Мишу там, по крайней мере в доме его тещи меня никто ни в чем не обвиняет… А как будет рад мне господин Забалуев… Словами не передать… - грустно усмехнувшись на последней фразе, тихо отозвалась женщина, оставаясь неподвижной, а я ощутил в себе поднимающуюся обжигающую ревность к предводителю уездного дворянства с его тошнотворным «Анна, душенька…» и ко всем остальным мужчинам в принципе. - Я не знал, что вы – моя сестра, Анна, не знал. Отец мне ничего не говорил об этом, и я не собираюсь вас ни в чем упрекать или обвинять. Не нужно мерзнуть, завтра придете на кладбище вновь, никто не собирается вам препятствовать, а сейчас надо вернуться в тепло. Не уходи к Долгоруким, останься в моем доме… - мягко обнимая белокурую красавицу за плечи, я поднялся на ноги и поднял ее вместе с собой, а в следующую секунду женщина уже стремительно развернулась ко мне лицом и внимательно посмотрела снизу вверх мне прямо в глаза. - Владимир Иванович, вы действительно не знали, что мы кровные родственники?.. Просто поверить в это не могу… Я была уверена, что вы давным-давно все знаете, еще с детства, и поэтому вы ко мне всегда не слишком хорошо относились… Начиная с детских лет и продолжая юностью, я догадывалась, что Иван Иванович – мой родной отец, просто так из доброты душевной детей умерших от болезни крепостных не берут в господский дом, не растят по благородному, не нанимают учителей, не наряжают в дорогие платья, не любят, как родных, в конце концов… Много раз в отражении зеркала я пыталась отыскать общие черты с дядюшкой и с вами, на вас я совсем не похожа, очевидно, вы схожи со своей матерью, а я со своей… Видимо, ее давно нет в живых, раз Иван Иванович три года назад, подтвердив мои мысли, сказал, что я – его дочь, но ничего не упомянул про мою мать… В заплаканных голубых глазах женщины цвета чистых горных рек Кавказа отражались душевная боль и мучительные страдания, которые она испытывала из-за смерти отца, меня же внезапно пронзила мысль о том, что мы с Анной родные не только по отцу, а еще и двоюродные по матерям. Ее мать убила мою, чтобы быть с отцом, Господи, это же просто худший кошмар наяву, сие болезненное осознание несколько приглушило даже мою вездесущую ревность, вынуждая меня невольно поморщиться. - Вы ошибаетесь, Анна, ваша мать жива… - мрачно промолвил я, отходя от миниатюрной куколки на шаг назад, «только вы на нее совсем не похожи, и, слава Богу», добавил я уже про себя. Для «полного счастья» мне не хватало только, чтобы моя любимая женщина была похожа на эту проклятую, видеть которую мне невыносимо, убившую мою мать, будь моя воля, она сгнила бы на каторге. «Я удивилась, увидев Сычиху на отпевании дядюшки. Во время моей жизни в поместье, я не раз ее видела, она часто заходила к Варваре на кухню попить чаю и поболтать, но я не припомню, чтобы Иван Иванович с ней общался. Возможно, я просто этого не знала. Зачем-то же она пришла на панихиду к дядюшке. Видимо, ей было не все равно…», вспомнились мне слова, сказанные Анной в ту ночь, когда я провожал ее до имения Долгоруких с кладбища, где мы случайно встретились на могиле отца. Не чаю попить эта бессовестная приходила, а посмотреть на свою дочь, и отец позволял ей это, потому что любил ее. Он любил ту, которую я ненавижу и никогда не прощу за убийство моей матери, никогда. - Кто моя мать, Владимир Иванович?.. Вы ее знаете?.. – в голубых глазах белокурой красавицы вспыхнул неподдельный интерес, и она сделала шаг в мою сторону, вновь оказываясь ко мне практически вплотную. Я-то знаю, а вот вам, Анна, лучше этого не знать, ибо «знание» о том, что ваша мать – сумасшедшая, живущая в лесу и гордо величающая себя ведьмой, радости и счастья вам точно не принесет. Чем такая мать, лучше никакой матери. - Вы мне не скажете?.. Да?.. Ладно, пусть так… Вы позволите мне приехать в ваш дом на сорок дней на поминки Ивана Ивановича?.. Если нет, я пойму, тогда просто приеду на могилу… Благородному барину с чистой кровью родня без рода и племени ни к чему… Это нормально, это жизнь… И лучше мне все же вернуться в усадьбу Долгоруких, не хочу быть нежеланной гостьей в вашем доме, которую вы терпите лишь из вежливости и чувства воспитанности… Не хочу… - грустно улыбнувшись, с горечью изрекла актриса Императорских театров через несколько минут тишины, явно принимая мои отрицательные эмоции к этой проклятой на себя. Глупенькая, ты моя глупенькая, мне не важно, какая кровь в тебе течет, благородная или нет, я люблю тебя не за это, а за то, что ты есть, просто люблю, вот только я любить тебя не должен, это неправильная любовь, невозможная, недопустимая, мое личное проклятие по этой жизни. - Разумеется, вы можете приехать на сорок дней и вообще в любой другой день, когда захотите. Двери моего дома всегда открыты для вас, вы всегда будете для меня желанной гостьей, Анна, - мягко обнимая женщину за плечи, негромко проговорил я. Мой гнев угас, внезапно вспыхнувшая ревность потухла, ненависть к этой проклятой я заставил убраться и скрыться в самом дальнем и темном уголке моей души, где обитают самые уродливые ее демоны, но мое эмоциональное состояние от этого лучше не стало. А проще говоря, оно было просто отвратительным, внутри разливалась горечь, смешиваясь с безысходностью, и эта гремучая смесь заполняла собой каждый уголок моего сознания, отравляя меня изнутри и медленно убивая. - Спасибо, Владимир… - тихо выдохнула белокурая красавица, обнимая меня за шею и кладя голову мне на грудь, я обнял ее за талию в ответ, мягко прижимая к себе и целуя в макушку. Вдохнул легкий флер дорогих французских духов очаровательной женщины и прикрыл глаза, сладкий пудровый аромат окутывал меня, запах Рая в моем личном Аду, где моя любимая – самый жестокий его демон с лицом ангела, жестокий поневоле. - Пора возвращаться, - через несколько минут блаженной тишины негромко изрек я, открывая глаза и выпуская из своих объятий миниатюрную куколку с белым, как снег, заплаканным лицом, наглядно говорящим о том, что она замерзла, но вероятно на нервной почве просто не чувствует холода. Анна молча рассеянно кивнула, еще раз печально посмотрела на крест с памятной табличкой на могиле отца и медленно пошла рядом со мной по дорожке к выходу с кладбища. Я шел небыстро, прекрасно понимая, что в платье и соболиной шубе до пола по снегу, в котором ноги проваливались по щиколотку, чуть ли ни бежать женщина физически просто не сможет. - Ночь и тишина, данная на век, ночь, и лишь тихо падает снег… - задумчиво промолвила актриса Императорских театров, когда мы уже практически вышли с кладбища, и в поле нашего зрения оказалась закрытая коляска, запряженная двумя лошадьми, на которой я и приехал сюда, и нарезающий вокруг нее круги Григорий. – Наверное, я люблю ночь даже больше, чем день… А вы, Владимир Иванович?.. – тихо обратилась уже ко мне белокурая красавица, поднимая руку в черной кожаной перчатке и позволяя опускаться на ладонь мелким снежинкам, начавшим сыпаться с темных небес. - С одной стороны люблю, с другой не люблю, - кратко, но честно ответил я, когда мы уже практически подошли к экипажу, а Григорий перестал нарезать круги и остановился на одном месте, почтительно склоняя передо мной голову и открывая дверцу кареты. Подав Анне руку, я помог ей забраться внутрь, что следом сделал и сам, предварительно велев крепостному отвезти нас обратно в поместье. - В каком плане вы любите ночь, уточнять не стану, догадываюсь, - уже внутри коляски, когда она плавно тронулась с места, решила продолжить разговор женщина, не скрывая томных игривых ноток в мелодичном, пусть и невеселом голосе, явно намекая своими словами на секс. – А в каком не любите, Владимир Иванович?.. – через краткий миг добавила миниатюрная куколка уже нейтральным тоном с проскальзывающим интересом, переплетая свои тонкие пальцы рук в перчатках на коленях. - Не важно… - несколько мрачно изрек я, тем самым завершая диалог. Безусловно, я занимался сексом и днем, но вечером перед сном, а следом утром после пробуждения гораздо чаще, ночь, словно сама собой, располагает к крайне приятному времяпрепровождению с женщиной, здесь Анна оказалась совершенно права. А вот почему я не люблю ночь, так все потому, что уже не один год я страдаю мучительной бессонницей и бесконечными ночными кошмарами, каждую ночь я возвращаюсь на Кавказ, вижу убийства, кровь и смерть, война, она, не прекращаясь, продолжается в моей голове. Зачастую часами я не могу заснуть, а когда мне все же удается провалиться в тревожный сон, я тут же оказываюсь в самом пекле военных баталий на Кавказе, и это бесконечный замкнутый круг, из которого я не могу выбраться. О тихом мирном сне без каких-либо сновидений мне остается только мечтать, но белокурую красавицу это все не касается, никого не касается, это мое личное, и я ни с кем не собираюсь делиться своими ощущениями по этому поводу, не желаю устраивать из своих эмоций развлекательное действо для окружающих. Далее мы ехали в полном молчании, говорить о чем-либо у меня не было ни малейшего желания, хотелось одного, напиться, залить переполняющие меня негативные эмоции спиртным, утопить их в алкоголе, чтобы хоть на какое-то время забыться и ничего не чувствовать, абсолютно ничего, лишь блаженную тишину в голове… POV Анна За окном коляски на землю медленно падали мелкие снежинки, замерзшие небесные слезинки, я моргнула и почувствовала, как по щекам побежали новые дорожки моих собственных слез, на душе было паршиво, хотелось придвинуться вплотную к Владимиру и положить голову ему на плечо, ощутить тепло его сильного тела. Но я этого не делала, продолжая оставаться на месте, прекрасно понимая, что мое присутствие сейчас мужчине не в радость и уж тем более тактильный контакт со мной. Я неплохо считываю эмоции окружающих людей и явно улавливала не самое лучшее эмоциональное состояние барона, тяжесть и мрак витали вокруг него грозовым облаком, и у меня не было ни малейшего желания стать объектом этой грозы, и потому я предпочитала помалкивать и не лезть под горячую руку. Просто уму непостижимо, Владимир не знал, что мы родные брат и сестра по отцу, Иван Иванович почему-то не сказал об этом своему сыну. Я же была полностью уверена в обратном, не слишком красиво, конечно, получилось, но уже ничего не изменить, что есть, то и есть. И эмоции по поводу этого «знания» мужчина испытывал крайне отрицательные, он был зол на меня, на всю ситуацию в целом, я была практически уверена, что барон после открывшейся ему правды захочет, чтобы я ушла из поместья, но он наоборот попросил меня остаться. Только зачем мне оставаться в имении, если его хозяин теперь не то что разговаривать, а даже смотреть в мою сторону не желает, в эти минуты Владимир неотрывно смотрел в окно экипажа со своей стороны в зимнюю ночь, не поворачивая и головы в мою сторону. Неожиданно для меня коляска остановилась, и я вынырнула из своих безрадостных дум, возвращаясь ко дню насущному, точнее уже вечеру, куда больше походящему на ночь, в середине ноября темнеет достаточно рано. Мужчина молча вышел наружу, без слов подал мне руку, помогая спуститься, и стремительно прошел в дом, в просторной прихожей скинул свое черное драповое пальто в пол на руки тут же появившейся молоденькой служанки, поверх бросил перчатки из мягкой черной кожи, быстро переобулся и прошел в гостиную, не обращая на меня никакого внимания. По-женски было даже немного обидно, но учитывая сложившуюся ситуацию, спасибо, что не прогнал прочь и позволил приехать на поминки Ивана Ивановича на сорок дней. Я передала второй подошедшей горничной свою соболиную шубу до пят вместе с кожаными перчатками, сняла ботинки, надевая на ноги домашние тканевые туфельки, и тоже проследовала в гостиную, барона здесь уже не было, куда он направился, я не знала и выяснять в данный момент не собиралась. Пройдя по хорошо знакомому мне пути коридорами до кухни, как всегда с открытой дверью, я прошла внутрь и опустилась на деревянную лавку около прямоугольного непокрытого стола, переплетая свои тонкие пальчики на его поверхности. - Аня, ты плакала?.. Что случилось?.. Неужели барин тебя опять обидел?.. – тут же всполошилась добродушная Варвара, извечная повелительница на этой кухне, и я невольно улыбнулась уголками губ от заботы и участия женщины, заменившей мне мать, которую я и сама люблю, как родную. А вот кто моя настоящая мать, Владимир мне почему-то не сказал, видать, не захотел, хотя он явно об этом знает. - Твой барин меня не обижал, Варя, я была на кладбище на могиле у Ивана Ивановича. Но дело даже не в этом, Владимир Иванович не знал, что мы родные брат и сестра по отцу, а теперь он зол и очень недоволен сложившейся ситуацией… - чувствуя горечь в своем собственном голосе, негромко проговорила я, смахивая с лица слезы. Выглядела я сейчас наверняка не самым лучшим образом, но меня в эти минуты не слишком волновало данное обстоятельство. - Молодой барин не знал, что у вас один отец?.. Да, как же это так, Аня… И что теперь?.. Неужто он прогонит тебя из поместья?.. Да, и кто ходит на кладбище-то, на ночь глядя?.. - пораженно произнесла бессменная кухарка Корфов и села на лавку рядом со мной, бросая свои дела и мягко по-матерински обнимая меня за плечи теплыми ласковыми руками. - Из поместья твой барин не прогнал меня, Варя, не прогнал… Да только он со мной теперь даже разговаривать не желает и не смотрит в мою сторону вовсе… Еще Владимир Иванович знает, кто моя мать, но мне отказался говорить… А на кладбище мне все равно когда ходить, утром, днем или вечером, какая разница?.. - горько изрекла я, растирая замерзшие бледные руки друг о друга, только сейчас в теплом помещении я начала чувствовать, насколько же замерзла, будучи на кладбище, я совершенно не ощущала холода, видимо, моему организму было просто не до того. - Подожди, не спеши, Аня… Я барина с малых лет знаю, он вспыльчивый, но отходчивый, успокоится и возможно сменит гнев на милость… К тому же, разве можно на тебя долго злиться?.. Насчет матери поговоришь с барином позже… А сейчас выпей лучше горячего чайку, ты вон вся холодная, как ледышка… - с ласковой укоризной промолвила Варвара и встала из-за стола, чтобы заварить мне чаю. Есть не хотелось совершенно, когда у меня на душе кошки скребут, мне кусок в горло не лезет, а вот кружечку вкусного Вариного чаю я выпью с удовольствием, заодно и согреюсь. - Если завтра утром ничего не изменится, я вернусь в имение Долгоруких. Быть нежеланной гостьей для твоего барина я не желаю. Завари, пожалуйста, липового чая, как в детстве… - попросила я дородную женщину в темном платье и светлом переднике поверх него. Сладкий липовый чаек с медом всегда будет ассоциироваться у меня с самой Варей, с этой простой, но такой уютной кухней с деревянными полами и стенами, с порой моего счастливого детства, когда Иван Иванович, мой отец, мой самый близкий, родной, дорогой и безмерно любимый в этом мире человек, был жив, когда все было хорошо. И это «хорошо» не могло испортить даже недоброе отношение Владимира ко мне в прошлом. Владимир, любопытно, чем вы заняты сейчас?.. - Конечно, заварю. Ты ведь опять не ужинала, снова голодная ходишь. Давай приготовлю что-нибудь тебе. Чего ты хочешь, Аня?.. – заботливо поинтересовалась женщина, ставя самовар, и я не удержалась от невольной теплой улыбки, только вот я абсолютно ничего не хотела, аппетит у меня отсутствовал от слова «совсем». - Не ужинала и ничего не хочу, аппетита нет. Не нужно ничего готовить, попью чаю и пойду спать… - тихо произнесла я, разглядывая сверкающие и переливающиеся в свете свечей прозрачные бриллианты чистейшей воды в своих тяжелых парных золотых браслетах на тонких запястьях поверх манжет черного платья, Его дорогой подарок мне, один из многих. - О, огорчения в Раю… - глядя на мое заплаканное лицо, ехидно протянула вошедшая в кухню Полина как обычно в цветастом платье с преобладанием сиреневого с довольно большим вырезом на полной груди, демонстрирующим ложбинку. Она водрузила два подноса из своих рук явно с тарелками и столовыми приборами с барского стола на простой непокрытый кухонный стол. А следом за ней вошли еще две молоденькие служанки также с подносами с тарелками да кувшинами воды и вина, белого и красного, и если другие горничные сразу ушли, то хозяйская любовница осталась. Молодая женщина отщипнула полупрозрачную виноградину ярко-салатного цвета с кисти из вазы с другими фруктами и с довольной улыбкой отправила ее себе в рот. - Полина, исчезни, не раздражай, не до тебя сейчас… - несколько устало, хотя усталость эта была скорее эмоциональной природы, чем физической, выдохнула я и налила в чистый хрустальный бокал на тонкой ножке красного вина из высокого кувшина, надеюсь, вино окажется сладким, а не сухим, терпеть не могу кислятину. Выяснять отношения с Поленькой у меня в данный момент не имелось ни малейшего желания, и без нее тошно, шла бы она лесом. - А чего это ты тут раскомандовалась?.. Тоже мне барыня нашлась… - все с тем же неприкрытым ехидством выдала высокая статная женщина с привлекательным лицом и взяла с блюда дольку красного яблока, явно с удовольствием ее съедая, и потянулась к дольке сочной спелой груши из той же хрустальной вазы с разными фруктами. - Ну, какая же из меня барыня… Барыня у нас ты Полина в твоих мечтах… - с ироничной улыбкой и неприкрытой иронией в голосе спокойно промолвила я и отпила небольшой глоток рубиновой жидкости из бокала. Вино на радость мне оказалось сладким, как я и люблю, вкусно. - Я стану хозяйкой в поместье, стану, рожу от барина ребенка, и все здесь будут выполнять мои приказы. Вы все еще увидите… Я вам всем еще покажу… - убежденно выдала Поленька, складывая руки под полной грудью, а я мысленно усмехнулась, как же сильно она в себя верит. Несомненно, вера в себя и свои силы – вещь весьма полезная, недаром же говорят, «Смелость города берет», главное, чтобы она, эта самая смелость, не граничила с глупостью. Тогда все, пиши пропало, ибо как говорится в Венеции, «Пути дурака и денег быстро расходятся». - Золото, даже падая в грязь, остается золотом. А если человек не стоит и трех копеек, то даже наряди его всего в золото, ничего не изменится… - с саркастической улыбкой изрекла я и с наслаждением отпила еще несколько глотков моего любимого бургундского вина. Барская любовница недовольно поморщилась на мои слова, а Варвара же во время нашей «милой беседы» с ней убирала со стола тарелки, из которых не так давно ел хозяин поместья в малой столовой. - Это ты сейчас о себе, Анна, про три копейки-то?.. Думаешь, дорогие наряды и украшения превратят тебя в дворянку?.. Не превратят… Как была ты бывшей крепостной, так и останешься ей… - со злым сарказмом резко парировала мои слова завистливая Полина, явно завидуя тем самым дорогим нарядам и украшениям, о которых она сама же и говорила, здесь все шито белыми нитками. - Можешь думать так, если от этого ты чувствуешь себя счастливее, Полина. И еще у тебя, наверное, проблемы со слухом, я тебе уже не раз говорила, а ты все о своем. Так вот повторяю еще раз, твой барин мне не нужен. Расслабься уже и радуйся жизни, пока хозяин не нашел себе новую крепостную любовницу… - совершенно спокойно ответила я и допила красное вино из хрустального бокала на высокой тонкой ножке, аккуратно ставя его на стол. Думаешь, ты можешь задеть меня, Поленька, ты глубоко ошибаешься, я прекрасно знаю, кто я, и никогда этого не забывала, потому твои слова для меня просто ничто, пустота, собственно, как и ты сама. - Барин принадлежит мне, и никаких других женщин не будет. Буду лишь я одна… - с такой непоколебимой уверенностью заявила барская любовница, что я невольно усмехнулась вслух, любопытно, даже очень, что бы сказал сам хозяин, узнав, что других женщин у него теперь не будет, ибо его крепостная ему не разрешает. - Полина, неужели же ты на полном серьезе веришь, что барин твоего разрешения спрашивать будет?.. Я всегда все же считала тебя умнее… - со смехом произнесла я и вновь наполнила бокал бургундским вином хорошей выдержки с благородным букетом. Ай да Поленька, ну и насмешила же ты меня, прямо воочию вижу картину, как барон Корф спрашивает разрешения у своей крепостной любовницы, смех, да и только, такое возможно только в какой-нибудь другой альтернативной вселенной, да и то навряд ли. - Конечно, барин не станет спрашивать у меня разрешения, он просто не захочет других женщин, вот и все. Ты не нужна Владимиру Ивановичу, Анна, тебя он не хочет, вот ты и бесишься… Я – женщина барина, лишь я одна… И вообще, чего я тут с вами время теряю, пойду я лучше к барину… - со сладкой приторной улыбкой, куда больше смахивающей на злорадную ухмылку, несколько раздраженно проговорила хозяйская любовница, беря из хрустальной вазы с фруктами еще одну ярко-салатную виноградину и отправляя ее себе в рот. - Ты, безусловно, можешь пойти к барину, Полина, только я тебе этого делать сейчас очень не советую. Хозяин твой сегодня не в духе, и это еще мягко сказано. Так что если не хочешь получить, обходи его этим вечером стороной, - уже без смеха по-человечески посоветовала я и с удовольствием сделала очередной глоток сладкого вина. Хоть никакой даже самой маломальской симпатии я к Поленьке никогда и не питала, она тоже женщина, как и я сама, и быть битой и ходить после с синяками я ей в любом случае не желаю. А на что способен в состоянии сильного гнева Владимир, одному только Богу известно, я не знаю мужчину настолько хорошо, чтобы быть уверенной, что он в момент захлестывающей ярости не поднимет руку и не ударит. Учитывая его вспыльчивый характер и огненный темперамент, такое вполне возможно, сама я сейчас пойду к барону разве что под дулом пистолета, мне моя красота и здоровье еще дороги. - Оставь свои советы при себе, я в них не нуждаюсь… - недовольно фыркнула крепостная, перекинула свою широкую длинную русую косу с плеча за спину и быстрой походкой удалилась с кухни, а я отпила еще пару глотков красного вина и на несколько долгих мгновений прикрыла глаза. Мне хотелось в эти минуты пить вино с фруктами в компании Владимира, сидя на диванчике в уютной гостиной с горящим камином, положив голову на его сильное плечо, расслабленно болтая с мужчиной, флиртуя, кокетничая и помахивая своим пышным хвостом, одним словом развлекаясь и приятно проводя время. А вместо этого я пью вино в одиночестве, и мне не смеяться, а плакать хочется, настолько паршиво у меня на душе. Безусловно, барон Корф очень привлекательный внешне мужчина, обаятельный, сексуальный, харизматичный, с сильной энергетикой, пусть и несколько тяжеловатой, но определенно сильной. Но при всем при этом он – очень сложный человек с двойным дном, перепадами настроения и довольно противоречивым характером, и рядом с ним сложно. Владимир отнюдь не Михаил, открытый и общительный человек, который с легкостью может найти общий язык практически с любым, и если рядом с Мишей легко и комфортно, то рядом с бароном мне сложно, я не понимаю его. У меня были отношения с мужчиной со сложным противоречивым характером, страдающим перепадами настроения, с Константином, но вся разница в том, что он был искренним со мной, доверял мне, любил меня. И по большому счету рядом с ним мне не было тяжело, наоборот мне было хорошо и комфортно с моим любовником, как в физическом плане, в постели, так и в эмоциональном, по жизни. С Владимиром же совсем другая история, у него доверия ко мне ноль, а практически за всеми его словами скрывается двойное дно, барон не то, что лжет мне, нет, он именно что недоговаривает, оставляя что-то при себе, при этом еще зачем-то желая моего доверия. И все это вкупе и рождает эту тяжесть и сложность в общении с ним, одним словом его женщине я желаю принятия, терпения, понимания, мудрости и мягкости, ей все это пригодится с лихвой в отношениях с Владимиром. Я, конечно, не стала огорчать Полину и лишать хозяйскую любовницу неизвестно откуда взявшейся иллюзии, что ее барин «не захочет других женщин», только это отнюдь не так, Поленька, совсем не так. Твой хозяин как раз таки меня хочет, а, следовательно, будет желать и других дам, из которых в Петербурге, куда он наверняка вернется после сорокадневного траура по отцу, и выберет себе женщину, скорее всего красивую благородную даму из высшего света, равную барону по социальному статусу. Ибо сама Полина для хозяина лишь развлечение, лекарство от скуки и средство для сексуального удовлетворения в деревенской глуши, к которой Владимир не привык, всегда предпочитая проживать в шумной многолюдной столице с ее быстрым темпом жизни. И это не я бешусь, это ты бесишься, Поля, ревнуя ко мне своего барина и пытаясь всячески задеть меня. Да, только все зря, задеть меня у тебя не получится, уже ни у кого не получится, не забывай, я ведь актриса Императорских театров, чего я только не слышала в свой адрес, ничего нового мне сказать тебе не удастся. А задевало за живое меня совсем другое, отношение Владимира ко мне, как выяснилось сегодня, он не знал, что мы родные брат и сестра, и не скрывал своего сексуального влечения, следовательно, желая заняться со мной сексом. Барон видел во мне лишь красивую живую куклу для воплощения своих желаний в постели, этим и было обусловлено его благожелательное отношение ко мне. И это было печально, потому что я – не кукла, я – живой человек, хоть во мне и не течет чистая благородная кровь, я – живая женщина со своими мыслями, чувствами и желаниями, мне тоже может быть больно, тоскливо и одиноко, ибо я – живая. Я давно привыкла, что многие мужчины воспринимают меня лишь как красивую живую куклу, не могу сказать, что меня это безумно радует, но и не слишком огорчает, это жизнь, такая, какая она есть. И все же мне было грустно, что даже мой родной брат видит во мне лишь куклу для сексуальных утех, а не живого человека. Ибо мне, как я сейчас внезапно осознала, хотелось общаться с Владимиром как с близким родным человеком, как с тем же Михаилом, он ведь единственный мой живой родственник после смерти Ивана Ивановича. Но я прекрасно понимала, что это невозможно, теперь, когда барон знает всю правду, его интерес ко мне угаснет, да, уже угас, в коляске по дороге в поместье он ни говорить со мной не желал, ни даже смотреть на меня. Вот и закончилась игра, и все в ней проигравшие… «Я никогда не был, я никогда не буду твоим братом. И другом я тебе тоже не стану, ибо я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной. Единственное место, где они могут «дружить» на мой взгляд, это постель», вдруг прозвучали в моей голове слова Владимира, вынудившие меня резко распахнуть глаза, сказанные им, когда мы возвращались с кладбища, где ночью случайно встретились на могиле дядюшки в день его похорон, в имение Долгоруких, и мужчина провожал меня. Тот разговор с бароном видимо в силу моего ужасного эмоционального состояния в тот скорбный день по вполне очевидным причинам просто вылетел у меня из головы. А сейчас эта его фраза неожиданно всплыла из памяти, и она доказывала, что Владимир действительно не знал, что мы кровные родственники, хотя я была практически уверена, что он как раз таки все знает о нашем родстве. Да уж, выходит, мы играли в разную игру, я помахивала хвостом и развлекалась с нравящимся мне мужчиной, не вкладывая в свои действия ничего серьезного, а он, напротив, на полном серьезе собирался заняться со мной сексом, очевидно, считая меня достаточно легкодоступной женщиной, прекрасно зная, что я – актриса Императорских театров. Да, я – актриса Императорских театров, все верно, но я отнюдь не легкодоступная женщина, и моему мужчине я не изменяю, я – не шлюха, интимных услуг я никому не оказываю, да никто и не посмеет подойти ко мне с подобными предложениями, в Петербурге все прекрасно знают, Чья я женщина, Кому я принадлежу. Да, я – содержанка богатых мужчин, в прошлом и в настоящем, это так, но я отнюдь не проститутка, нет. И все мои мужчины, кроме моего первого театрального любовника, тот как раз воспринимал меня лишь как красивую живую куклу для секса, видели во мне живую женщину, живого человека, а не бездумно кивающего головой китайского болванчика в сексуальном женском теле. И Михаил, и Константин видели во мне меня настоящую, живую, и мой нынешний любовник видит, за что я всегда была и буду безмерно благодарна моим мужчинам. А вот Владимир видит во мне лишь красивую бездушную куклу для воплощения своих сексуальных желаний, и почему-то это печалит меня, даже сама не знаю почему. - Ревнует Полька барина к тебе, вот и «цепляет» всячески. Не обращай ты на нее внимания, Аня, не стоит она того… - вывел меня из раздумий ласковый голос Варвары, поставившей на стол передо мной чашку горячего ароматного липового чая, с поверхности которого поднимался пар. Ни тарелок, ни подносов, ни кувшинов на столе уже не было, я «проспала», когда бессменная кухарка Корфов успела все это убрать, оставив лишь графин с красным вином, наполовину пустой бокал какого я неосознанно крутила в руках, видимо думая, что я буду его еще пить. Но я этого делать не собиралась, я, конечно, люблю выпить пару бокалов красного сладкого вина ради удовольствия, но кувшинами я его не пью. - Да, плевать я на нее хотела с высокой колокольни… Спасибо за чай… - выдохнула я и маленькими глотками допила выдержанное бургундское вино, оставившее приятное послевкусие, отправив хрустальный бокал составлять компанию графину с рубиновой жидкостью из хрусталя же. - Тогда чего ты так переживаешь?.. Из-за барина?.. Не расстраивайся почем зря, позлится и перестанет… Что ты мужчин не знаешь что ли, Аня?.. – добродушно усмехнулась дородная женщина и села за стол рядом со мной, ставя и перед собой точно такую же кружку горячего липового чая, а я невольно улыбнулась уголками губ, уж кого-кого, а мужчин я знаю очень хорошо. Только если говорить о Владимире, здесь дело не в «позлится и перестанет», а в том, что он ожидал одного, секса со мной, этого не получил по вполне понятным обстоятельствам, наше кровное родство, и утратил ко мне всякий интерес. Грустно, конечно, но уж как есть. - Мужчин-то я знаю, Варя, а вот твоего барина совершенно не понимаю. Он для меня загадка без разгадки, его душа для меня не то что потемки, а тьма тьмущая, - уже с улыбкой откликнулась я и сделала глоток горячего сладкого липового чая с медом, с любовью приготовленного руками Варвары, как же вкусно. Может, и не принято после вина пить чай, но я пью и мне нормально, да и вообще по жизни мне как-то все равно, что там и кем принято, я живу так, как хочу, а не так, как это принято и положено. В какой-то степени именно поэтому я выбрала оккультизм и полностью отошла от христианства с его заповедями. - Ну, здесь я тебе не помощница, Аня… - дружелюбно промолвила кухарка и тоже отхлебнула горячего чая из своей чашки. Дальше мы просто пили чай, болтая уже ни о чем конкретном и одновременно обо всем подряд, по теплой уютной кухне с большой каменной печью плавал аромат липового отвара, а я в очередной раз убедилась, как же хорошо просто поговорить по душам с близким и родным человеком. Жаль, что с хозяином этого дома мы никогда не станем друг для друга дорогими людьми, ему это не нужно, я ведь для барона лишь красивая живая кукла для секса. - Барин велел принести нарезанного лимона, - сообщила вошедшая на кухню молоденькая служанка, разрушая нашу идиллию с Варварой, когда чай закончился уже минут двадцать назад, а душевные разговоры продолжились, и это прекрасно, однако все прекрасное имеет свойство заканчиваться. Варя тут же встала из-за стола, из большой чаши с уже мытыми фруктами взяла крупный ярко-желтый лимон, ловко порезала его на деревянной доске тонкими пластиками, красиво выложила на белоснежное фарфоровое блюдо, поставила его на круглый поднос и вручила в руки крепостной. - А где барин? Чем он занят?.. – нейтральным голосом поинтересовалась я, невольно поморщившись от взгляда на блюдо с порезанным лимоном, от одного его вида мне становилось кисло, а Владимир этот лимон ест, как сладкие яблоки, у каждого свои вкусовые предпочтения. - В библиотеке пьет, - просто ответила горничная, взяла из рук Варвары поднос и удалилась из кухни, направляясь в ту самую библиотеку, где хозяин расслабляется с помощью алкоголя, а лимончик это, получается, закуска. Каждый отдыхает по своему, и мне даже в голову не приходило как-то осуждать барона за его способ отдохнуть и эмоционально расслабиться, сбросить психическое напряжение. Мы, женщины, топим свое горе в слезах, а мужчины зачастую в алкоголе, это нормально, это жизнь, такая, какая она есть. Единственное, чего я не понимала, так это того, в чем же беда Владимира, неужели в том, что ему не удастся заняться со мной сексом, поскольку я его кровная сестра. Но разве это беда?.. Ведь я не последняя красивая женщина в России, закончится сорокадневный траур по Ивану Ивановичу, барон вернется в Петербург, а там уж в высшем свете столицы красоток, хоть отбавляй, выберет себе, какую захочет. Не представляю, что может найтись дама, способная отказать Владимиру, я бы и сама не отказала, не будь мы родными братом и сестрой и не принадлежи я Ему. В этом воплощении души наши отношения невозможны, но я хотела бы встретиться с мужчиной в следующей жизни, в ином воплощении, где мы не будем родственниками, где я не буду в паре с Ним, быть может, это когда-нибудь и случится. - Набери горячую ванну, - обратилась я к вернувшейся минут через десять-пятнадцать служанке с пустым подносом в руках. В теплой кухне с большой каменной печью, выпив кружку горячего липового чая, я в принципе согрелась, но при этом не откажусь поваляться и понежиться в приятно горячей водичке с ароматной пеной на ее поверхности, да и спать мне пока совсем не хотелось. Так сказать, совместим приятное с полезным. Во многих богатых домах Петербурга на европейский манер устанавливали ванны, и пару лет назад Иван Иванович, да пребудет ваша душа в Раю, папенька, в поместье тоже решил установить ванну. И, приезжая к нему в гости, я никогда не отказывала себе в удовольствии в этой самой ванне посидеть и расслабиться душой и телом. Впрочем, в моем Петербургском особняке в одной из комнат, специально для этого отведенной, тоже установлена большая мраморная ванна, в которой я люблю завершать свой день после ужина, прежде чем отправиться в постель. - А сейчас пойдем со мной, поможешь мне переодеться, - добавила я, вставая из-за стола, следом тепло обняв Варю и поцеловав ее в мягкую щеку, получив от кухарки ответные по-матерински ласковые объятия и дружелюбное напутствие, «Правильно, помойся да поспи, Аня… Утро вечера мудренее…». Покинув кухню, я направилась в свою бывшую спальню на втором этаже, где собиралась переодеться, и молоденькая горничная поспешно последовала за мной, мой путь проходил мимо библиотеки, двустворчатые дубовые двери которой я совершенно спокойно миновала, к пьяному недовольному жизнью Владимиру я заглядывать на огонек точно не собиралась, зачем мне это. Уже в комнате в розовых тонах служанка зажгла свечи, разожгла камин, помогла мне расстегнуть черное платье и расшнуровать белоснежный корсет, после чего отправилась непосредственно набирать ванну в одном из помещений на первом этаже. Глядя в большое овальное зеркало на стене в изящной серебряной раме над комодом на свое заплаканное лицо и покрасневшие глаза, и не находя себя в данный момент первой красавицей Петербурга, я сняла колье с бриллиантами, серьги из комплекта к нему и золотые парные браслеты, положив дорогие украшения на белоснежную тканевую салфетку. Я накинула черный шелковый халат до пола на обнаженное тело и стала вытягивать шпильки из своих собранных в низкий пучок волос. Длинные белокурые пряди рассыпались шелковым водопадом по моей спине и плечам, я заплела их в простую косу и парой шпилек закрепила ее на голове, мыть волосы я сегодня не собиралась. Минут двадцать, которых должно было хватить горничной, чтобы закончить с ванной, я полежала на кровати, наблюдая за пляшущим в камине огнем, весело пожирающим дрова и щедро отдающим в спальню свое тепло. Дерево должно умереть, сгореть дотла, обратиться в пепел, чтобы родилось тепло, согревающее нас, так и в жизни, чтобы что-то получить, нужно что-то отдать, ничего не приходит в руки просто так. Поднявшись с постели, я вышла из комнаты и, вновь миновала библиотеку, из которой не доносилось ни единого звука, хозяин поместья еще не допился до белой горячки, чтобы вести занимательные разговоры с самим собой. Спустившись со второго этажа, я прошествовала в помещение, где царственно расположилась большая прямоугольная ванна из черного мрамора, в какой абсолютно комфортно могут расположиться два человека. Интересно, Полина уже успела помыться и заняться сексом в этой ванне с барином?.. Предварительно закрыв дверь на внутреннюю щеколду, хочу спокойно мыться без незваных гостей даже в виде слуг, я скинула халат, тканевые туфельки с ног, забралась в ванну и опустилась в приятно горячую воду с ароматной мыльной пеной. Множественные огоньки свечей в настенных и тяжелых напольных медных подсвечниках едва уловимо колыхались от потоков воздуха, разгоняя тьму в комнате, но они не в силах были прогнать мрак из моей души. Живительное тепло окутывало тело, и я блаженно прикрыла глаза, кладя голову на край ванны на сложенное в несколько слоев мягкое полотенце. Я бы с удовольствием приняла ванну вместе с Владимиром, после близости так приятно расслабленно полежать в горячей водичке в объятиях мужчины, положив голову ему на грудь, но учитывая, что мы с бароном кровные родственники, ни совместные ванны, ни тем более секс между нами априори не предполагались. И если честно, даже немного жаль. Владимир, увы, видит во мне лишь красивую бездушную куклу для сексуальных утех, по сути, не считая меня живым человеком со своими чувствами, мыслями и желаниями, несомненно, это огорчало меня, но мое сексуальное влечение к мужчине никуда не делось, как хотела я барона Корфа телом, так и хочу. А впрочем, это не слишком удивительно, я ведь актриса Императорских театров, а для многих мужчин мы, актрисы, и не люди по большому счету. Для большинства благородных господ мы лишь бездушные куклы с красивыми лицами и желанными телами под дорогими нарядами, куклы без души, нам не может быть больно и грустно, мы не можем страдать, а слезы лить должны лишь на сцене по сценарию. Но это не так, не так, да, мы не святые и безгрешные девственницы, но мы тоже живые люди, я живая, Владимир Иванович, живая, жаль, что вы этого не видите и не понимаете, искренне жаль. Бытует мнение, что Императорские театры – это бордель с государственной дотацией. Да, в какой-то степени это действительно так, глупо отрицать. Но только если театр – это бордель, то это очень дорогой бордель для сильных мира сего, самый дорогой из тех, что имеются в Петербурге. Да, и вообще, бордели и проститутки – удовольствие не из дешевых, его могут позволить себе лишь богатые аристократы, а кучерам и лакеям остается только мечтать о ночи с холеной куртизанкой, благоухающей дорогими французскими духами. К тому же, дотация из дворца не единственная статья дохода для Императорских театров, большую лепту вкладывают меценаты своими регулярными благотворительными пожертвованиями царству Мельпомены, ценители драматического искусства и актрис, и они же являются покровителями ведущих актрис театра. Поэтому театр всегда будет процветать. Именно так и распределяются главные роли в спектаклях, по сути, просто распродаются, как известно, «Кто платит, тот и заказывает музыку». Роли же второго плана расходятся по начинающим актрисам через постель моего первого театрального любовника, который до сих пор жив и здрав, и покидать свое место в дирекции театра не собирается. Оставшиеся мелкие незначительные роли раздаются как раз таки по остаточному принципу. Только попав в театр, я наивно полагала, что распределением ролей среди актеров занимается сам господин Оболенский, директор Императорских театров, но это совсем не так, у Сергея Степановича есть множество других куда более важных дел, чем раздача ролей театральной труппе. Конечно, родной дядя Михаила может и сам дать ту или иную роль в спектакле кому-то из актеров, но это редкость и скорее исключение, лишь подтверждающее правило. Наивность, в театре я лишилась ее начисто, зато научилась быть сильной, не ломаться, даже падая, подниматься и идти вперед, превозмогая боль, бороться за себя, за свое место под солнцем. Актриса Императорских театров, красивая женщина – дорогое удовольствие для мужчины, а я не просто красивая, я очень красивая женщина и очень дорогая для мужчины, который хочет быть со мной в отношениях, но, как говорится, за удовольствие обладать мной, нужно платить, платить дорого. Я люблю щедрых мужчин, которые ничего для меня не жалеют, люблю шикарные наряды из Парижа, дорогие французские духи, роскошные драгоценности, хочу жить в огромном особняке с кучей прислуги, а не в маленьком и скромном съемном домике, я люблю красивую жизнь и не скрываю этого. Если для кого-то с милым Рай и в шалаше, то точно не для меня, не нужны мне шалаши и полевая романтика под луной, хочу спать в мягкой кровати на шелковом постельном белье под атласным балдахином в объятиях знатного, влиятельного мужчины-аристократа. Я – не милая пастушка, я – прима Императорских театров, и не пастух мне нужен, а богатый благородный господин, который обеспечит мне блистательную театральную карьеру. Когда-нибудь я напишу мемуары о своей жизни, мне есть о чем поведать этому миру, и о мире Императорских театров изнутри, его закулисье, и о своей весьма занимательной личной жизни с сильными мира сего, князем, графом и моим нынешнем любовником, о каком мечтают все дамы высшего света и полусвета. Получится очень любопытная история жизни незаконнорожденной Анны Платоновой, превратившейся в приму Императорской сцены, благодаря любви мужчин, знатных, богатых, влиятельных, которые вставали на колени в самом прямом смысле этих слов перед бывшей крепостной, потому что любили, любили искренне, любили всем сердцем. С чем мне всегда везло по этой жизни, так это с мужчинами, а вот не повезло с детьми, я не могу иметь детей, я бесплодна. И я уже смирилась с этим, одному – одно, другому – другое, Богу – божье, Кесарю – кесарево, невозможно в этой жизни получить все и сразу, так бывает лишь в нереальных детских сказках, но не в нашем прозаичном бытие. Императорские театры – это медаль с двумя сторонами, блестящим, сверкающим, великолепным фасадом и темным, порочным, порой неприглядным нутром. Мир Мельпомены изменчив, он красив и уродлив одновременно, красив своим уродством и уродлив своей красотой, но это мой мир, где я чувствую себя на своем месте, а не подвешенной между двумя мирами, когда и для дворян, и для прислуги ты чужая, и я не променяю этот мир ни на какой другой. Я – актриса, моя судьба – театр, моя жизнь – сцена, и я люблю свою жизнь такой, какая она есть. Константин никогда не жалел для меня денег, ни на дорогие подарки, ни на Императорские театры, был меценатом, мой нынешний любовник также неимоверно щедр ко мне. И мне вдруг стало интересно, не будь мы с Владимиром кровными родственниками и не принадлежи я Ему, то есть если бы отношения между нами были возможны, занимался бы барон активно моей театральной карьерой или нет, и вообще насколько он щедрый мужчина. Но навряд ли Владимир был бы щедр ко мне, ибо щедрость очень хорошо подпитывается любовью, а я для него лишь красивая живая кукла для сексуальных утех, любит же барон горькой любовью Ольгу Калиновскую. К ней мужчина оказался невероятно щедр, не то, что денег, жизни своей не пожалел, стреляясь на дуэли с самим наследником российского престола из-за любимой им красивой польской пани. Я бы нисколько не удивилась, учитывая характер Владимира, если бы после сорокадневного траура по отцу он укатил в Польшу, в Варшаву, налаживать отношения с любимой женщиной, не будь госпожа Калиновская не первый год замужем. Ведь в Петербурге барона по сути уже ничего не держит, на своей карьере он сам поставил жирный крест, пожертвовав ей опять же ради Ольги. Откуда я знаю о замужестве красивой польской пани?.. Конечно же, от Михаила. Ведь Миша является адъютантом Его Высочества и знает обо всех, как несущих службу в Зимнем, так и о людях, связанных с дворцом, как в настоящем, так и в прошлом. А еще мне весьма любопытно, каким образом госпожа Калиновская смогла влюбить в себя барона Корфа, красивого гулящего бабника. Для таких мужчин женщины, как конфеты, вкусно, сладко, съел и забыл, протянул руку к следующей красотке, чтобы снять с нее блестящий фантик-платье и попробовать «конфету» на вкус. При этом Ольга еще и находилась в отношениях с другим мужчиной, с Цесаревичем. Какими дорожками ходила бывшая фрейлина, что смогла отыскать путь к сердцу Владимира?.. Я бы пообщалась с ней на эту тему из чисто познавательного интереса, мало ли пригодится когда-нибудь, вот только побеседовать с польской пани нам не удастся, ибо я никогда не окажусь в Варшаве, а Ольге запрещено появляться в Петербурге. А еще мне по-прежнему было дико интересно, был ли между бароном и госпожой Калиновской секс в тот вечер, когда женщина приезжала в фамильный особняк Корфов на Фонтанке за несколько дней до той памятной дуэли. Я склоняюсь к тому, что да, секс имел место быть, а иначе, зачем фрейлине было приезжать. Ну, скажите, зачем?.. Если изначально мои мысли о Владимире были связаны с Императорскими театрами, моей театральной карьерой, его горькой любовью Ольгой Калиновской, то потом они как-то сами собой пришли к утреннему поцелую с мужчиной, страстному и проникновенному. Мне вспомнилось его опаляющее кожу дыхание, горячие сухие губы на моих губах, гладкий язык в моем рту, умело играющий с моим язычком, ласкающий его и дразнящий, горячие руки барона, гладящие меня по спине и шее, его крепкие объятия, в которых мне было жарко и так хорошо. Хотелось, чтобы он никогда не выпускал меня из своих сильных рук. С закрытыми глазами я медленно провела ладонями по шее, ключицам, полной груди, намеренно касаясь сосков, плоскому животу, лобку, внутренней поверхности бедер слегка разведенных ног и коснулась пальцами промежности, скользя по нежным складочкам, представляя, что ко мне прикасается Владимир и возбуждаясь от этого. Открыв глаза и встав в ванне на колени, чтобы промежность не касалась поверхности воды, и естественная смазка не смывалась в процессе, придерживаясь левой рукой за ее борт, пальчиками правой я неторопливо закружила по клитору, вновь прикрывая веки. С каждым движением пальцев по моему самому чувствительному местечку я становилась все более влажной, а с приоткрытых губ слетали тихие томные стоны наслаждения, накатывающего сладкими волнами. Я не могла знать, каким будет прикосновение барона ко мне между ног наяву, но вполне могла представить это у себя в голове, и родившийся в моем сознании образ дополнительно разжигал меня, заставляя гореть и гортанно стонать уже громче от чуть ускорившихся пальцев на отвердевшей горошине. Буквально кожей я чувствовала горячий гладящий взгляд серых глаз мужчины, обращенный на меня, практически улавливала слухом его низкий баритон, мягким черным бархатом скользящий по обнаженной коже в капельках воды, обволакивающий, зовущий по имени, «Анна…». И все это вкупе заводило сильнее, пальцы в моей влаге задвигались быстрее по набухшему клитору, дыхание участилось, мне было жарко и так неимоверно хорошо, сладостные волны затапливали меня целиком, превращая развратные горловые стоны в крики и уверенно поднимая к точке высшего наслаждения. Вцепившись пальцами одной руки в борт ванной и уже быстро-быстро пальчиками другой стимулируя чувствительную бусинку, я почти задыхалась, захлебываясь стонами, перемежающимися с криками, судорожно хватая воздух ртом, я отчетливо ощущала, что до пика осталось совсем немного. На секунду убрав руку от промежности, ладонью я с размаху ударила себя по чувствительному клитору, невольно громко вскрикнув от мгновенной, острой, но такой сладкой, желанной, еще больше возбуждающей боли. Очень хорошо я знаю свое тело, что и как мне приятно, и люблю доставлять себе удовольствие, женщине ведь для этого даже мужчина не нужен, хотя мужские ласки, конечно, не сравнить ни с чем. Уже в следующий миг я стремительно заскользила мокрыми от смазки, стекающей по внутренней поверхности бедер, пальцами по своему сладкому местечку, дрожа всем телом от подступающего оргазма, чувствуя скапливающиеся в уголках глаз слезы, еще совсем немного, еще чуть-чуть. И через пару-тройку секунд интенсивной стимуляции мощная волна сладчайшего ослепляющего удовольствия прошла по всему телу от макушки до кончиков пальцев, смывая меня, вынуждая зажмуриться и сесть обратно в ванну ягодицами на пятки с протяжным сладким стоном, «Вла-дии-мир…», а слезинки все же побежали по щекам, слезы блаженства и золотистого счастья. Через несколько минут, которые я плавала в океане невесомой эйфории, практически не ощущая своего тела и его границ, я вернулась в реальность и открыла глаза, вновь вставая на колени и проводя пальчиками правой руки по насквозь мокрой промежности и отнюдь не от воды. Собирая смазку, я с удовольствием облизывала пальцы в своей же солоноватой влаге, наслаждаясь вкусом своего оргазма, проделывая это незатейливое приятное действо раз за разом, пока не собрала и не слизала все соки. Только после этого я вновь легла в ванну с горячей водичкой, положила голову на ее край на сложенное в несколько слоев мягкое полотенце и прикрыла глаза, чувствуя себя расслабленной и полностью удовлетворенной физически. Даже мой эмоциональный настрой стал чуточку лучше, недаром ведь считается, что секс, самоудовлетворение, оргазм забирают с собой стресс, становится легче. Тихая музыка сквозь сон ворвалась в мое сознание, и я невольно открыла глаза, возвращаясь из царства Морфея в реальную жизнь, после оргазма я задремала в горячей ванне, вода в которой уже успела остыть и сейчас была чуть теплой, очевидно мне удалось вздремнуть часок-полтора. Слышимую мной мелодию я узнала мгновенно, просто не могла ни узнать, я ее с легкостью смогу идентифицировать даже среди тысячи других, это была любимая музыкальная композиция моего мужчины, которую ему в детстве играла покойная мать. Скрипка торжественно плакала в его руках чистейшими хрустальными слезами, нотами, затрагивая невидимые струны моей собственной души, и звала за собой. Я вылезла из ванны, на влажное тело накинула черный шелковый халат до пола с длинными, расширяющимися к низу рукавами, подвязала его под пояс, надела на ноги тканевые туфельки, сдвинула в сторону щеколду на двери и вышла из комнаты. Я медленно шла по коридору поместья, освещенному свечами в настенных бронзовых подсвечниках, ведомая звуками скрипки, с каждым шагом музыка становилась все громче, я все яснее слышала терзающийся голос скрипки в руках скрипача, глас его страдающей души. И в конечном итоге ноги привели меня в малую столовую, неярко освещенную лишь несколькими подсвечниками. Высокий темноволосый мужчина во всем черном стоял у окна, за которым притаилась зимняя ночь, спиной ко мне и играл на скрипке. Плечом опершись на толстую колонну, я сложила руки под полной грудью и слегка склонила голову набок, наслаждаясь прекрасной, но такой печальной мелодией, и улыбаясь, не улавливая своим тонким музыкальным слухом ни одной фальшивой ноты, ведь у скрипача слух ничуть не хуже моего. Через несколько минут грустная скрипка умолкла, смычок оторвался от струн, и Константин плавно развернулся лицом ко мне, мягко улыбаясь мне уголками своих тонких губ. По-кошачьи неслышно он подошел к обеденному столу, покрытому алой атласной скатертью с высокой хрустальной вазой с темно-бордовыми розами в центре и аккуратно убрал скрипку и смычок в футляр из светлого дерева, предварительно накрыв их темной бархатной тканью. Мужчина любовно провел своими красивыми длинными пальцами по лакированной древесине футляра, и после этого вновь обратил свое внимание на меня. - Почему плачет скрипка? – с улыбкой спросила я, отходя от колонны и подходя ближе к Константину, как всегда в черном сюртуке, брюках и шейном шелковом платке ему в тон и белоснежной рубашке, осознавая, насколько же я по нему соскучилась, и как же я рада его видеть. - Потому что плачет душа музыканта, - с улыбкой отозвался мой мужчина своим низким мягким бархатистым тембром и сделал несколько шагов ко мне навстречу, по его гипнотическому обволакивающему голосу я соскучилась ничуть не меньше и была просто счастлива вновь слышать моего любовника. - А почему плачет душа музыканта? – вновь задала вопрос я и подошла к высокому, статному и красивому мужчине, которому я с моим невеликим ростом доставала лишь до плеча, практически вплотную, обнимая его за шею и прижимаясь к нему всем своим женственным телом. - Потому что музыкант влюблен в самую прекрасную женщину из всех, что у него были, а было их много, - с благожелательной улыбкой изрек Константин, заключая меня в свои крепкие объятия, гладя своими горячими ладонями меня по спине, и это было так приятно. Что я всегда так ценила в Константине и чего так не хватает Владимиру, это искренность, мой мужчина был большим ценителем «прекрасного», помимо двух жен в его жизни было бесчисленное количество любовниц, и многие из них являлись актрисами Императорских театров, ибо мой любовник – большой ценитель драматического искусства и очень щедрый человек. - Как же я по вам соскучилась… - выдохнула я, вставая на носочки и нежно целуя моего мужчину в уголок тонких губ, параллельно запуская свои тонкие пальчики в его мягкие шелковистые волосы на затылке, такие приятные на ощупь, и ласково перебирая их. - Анна, моя Анна, я всегда с тобой, я всегда рядом, я живу в тебе, я смотрю на этот мир твоими глазами, я никогда не оставлю тебя, никогда, до самого твоего последнего дня на земле. Мы всегда будем вместе, ты и я, и здесь, и там, в сияющей пустоте… Это тело бренно, а Дух вечен, я жду тебя… - собирая своими теплыми губами слезинки с моих щек, невольно покатившиеся из глаз, ласково заговорил Константин, продолжая так приятно гладить меня по спине, сверху вниз взирая на меня темно-карими, в царившем вокруг сумраке кажущимися почти черными глазами. Он всегда напоминал мне холеного кота, но не милого домашнего котика, а хищника из семейства кошачьих с шелковистой шерстью, в мягких лапах которого так хорошо погреться, только не нужно забывать, что в этих лапах скрыты острые когти, которые могут убить тебя. Поэтому нужно быть мудрее и не надо дразнить вспыльчивого мужчину, вызывать в нем ревность. - Я все равно скучаю по вам, ничего не могу с собой поделать… - промолвила я, продолжая греться в объятиях моего любовника, покрывающего нежными поцелуями мое лицо, лоб, глаза, нос, щеки, мимолетно касаясь губ, откровенные глубокие поцелуи в губы он никогда не любил, зато очень даже любил все остальное. Через минуту Константин перестал целовать меня и вновь заговорил, держа меня в своих жарких объятиях. Сколько их было – дней монотонных, Слишком похожих, слишком пустых. Но незаметно по полутону Я растворился в красках твоих… Белое – туман, черное – печаль, Тени на твоих плечах. Алое – любовь, синее – глаза, Две дороги в небеса. Белое – рассвет, черное – обман, И уснувшие дома. Алое – огонь, серое – зола, И день, в который ты пришла… Верил, не верил – это не важно, Просто не мог не идти за тобой. И оказалось розой бумажной То, что мы звали словом «Любовь». Пять сгоревших лепестков… Белое – туман, черное – печаль, Тени на твоих плечах. Алое – любовь, синее – глаза, Две дороги в небеса. Белое – рассвет, черное – обман, И уснувшие дома. Алое – огонь, серое – зола, И день, в который ты пришла…* - Пришла в мою жизнь, моя Анна, только моя Анна, никому тебя не отдам, никому… - наклоняясь и касаясь своим лбом моего и щекоча мою кожу темными волосами, с хорошо ощутимыми властными нотками в мягком низком голосе произнес мой мужчина, обнимая меня крепче и прикрывая свои темно-карие глаза. Строки, которые он прочел, были написаны им же для меня, по вдохновению Константин писал стихи, имел очень тонкий музыкальный слух, доставшийся ему от покойной матери, и играл на скрипке, как профессиональный музыкант, был неравнодушен к драматическому искусству, очень любил театр, и эта творческая жилка, помимо всего прочего, также объединяла нас. Когда через пару минут мой любовник открыл глаза, его взгляд разительно изменился, стал тяжелым и мрачным, темно-карие глаза сузились, скулы напряглись, губы сжались в тонкую полоску, он резко выпустил меня из своих объятий и неслышной кошачьей походкой подошел к столу, у мужчины произошел перепад настроения. Он взял в руки предмет, лежащий рядом с футляром со скрипкой, который изначально в полумраке комнаты лишь с несколькими подсвечниками я не разглядела, да и не обратила на него особого внимания. Теперь я видела что это, Константин держал в своих красивых руках с тяжелым золотым перстнем с драгоценным камнем на безымянном пальце левой длинный изогнутый меч в ножнах, это катана, самурайский меч. Откуда я, актриса Императорских театров, это знаю?.. Просто мой мужчина увлекается холодным оружием, коллекционирует его, стены одной из зал Петербургского особняка моего любовника увешаны разными дорогостоящими мечами, шпагами и кинжалами. Но Константин не просто коллекционирует холодное оружие, он прекрасно им владеет, мужчина никогда не был лучшим стрелком Императорской армии, как впрочем, и худшим, стреляет он средне, как и многие другие, а вот всяческими мечами владеет превосходно. - Почему ты не слушаешь меня, Анна?.. Почему ты еще здесь?.. Я ведь велел тебе уйти отсюда… - холодным жестким властным голосом сказал Константин, делая пару шагов в мою сторону и с характерным звуком вынимая слегка изогнутый меч, блеснувший в пламени немногочисленных свечей, из ножен. Я же не сдвинулась с места, не зная, что собирается делать мой мужчина, я совершенно не боялась его и не собиралась никуда бежать, да, даже если и захочу, никуда мне от него не убежать, нигде не спрятаться, везде найдет. - Простите меня… - тихо виновато выдохнула я, смотря прямо в темно-карие глаза моего любовника, в неверном свете свечей кажущиеся совсем черными, он ведь уже предупреждал меня, а я не послушала, Константин имеет полное право злиться и быть недовольным мной. Мужчина тихо разочарованно хмыкнул и сделал еще три быстрых шага, оказываясь в метре от меня, а в следующее мгновение меч в его правой руке резко взмыл вверх, лезвие молниеносно блеснуло перед моими глазами, и шею обожгло острой обжигающей болью. Инстинктивно я прижала руки к шее, пораженно глядя, как на светлый ковер в малой столовой с меча в руке моего любовника капают капли моей же алой крови. - За что?.. – тихо вымолвила я, абсолютно не злясь и ни капли не обижаясь на мужчину, а именно не понимая, почему он так со мной поступил, за что решил наказать. Убрав руки с шеи, пульсирующей резкой болью, я увидела, что мои ладони все в моей же крови, и, опустив голову, зачарованно наблюдала, как багровые струйки крови с шеи бегут вниз по ложбинке между полных грудей и исчезают в импровизированном декольте черного шелкового халата. - Уходи отсюда немедленно, Анна… Уходи… Иначе на землю прольется кровь, твоя кровь… Он прольет твою кровь… - мрачный голос моего любовника звучал зловеще и несколько потусторонне, а тяжелый взор его темных глаз не давал и с места сдвинуться, я почувствовала, что голова начинает кружиться, картинка расплываться перед глазами, тьма, клубящаяся в углах комнаты, подступает ко мне все ближе, окутывает меня и забирает в свой плен. Не остается ничего кроме этой тьмы, в которой продолжает звучать властный низкий голос Константина, «Уходи, Анна… Немедленно уходи отсюда… Уходи…». Открыв глаза, я резко села, ощущая, что по лицу катятся слезы, я все еще находилась в ванне, вода в которой стала чуть теплой, я действительно задремала после оргазма на часик-полтора, и во сне Константин приходил предупредить меня о грозящей опасности, уже во второй раз за короткий промежуток времени. «Он прольет твою кровь…», сказал мой бывший любовник, с которым у нас сохранились отголоски энергетической связи даже после его смерти после совершенного нами эзотерического ритуала по обмену кровью при жизни. «Он прольет твою кровь…», «Он», не «Она», значит, мужчина, не женщина, в поместье из дворовых мужиков меня никто и пальцем не тронет, остается только его хозяин, барон Корф. Не думаю, что Владимир причинит мне боль и вред, прольет мою кровь сознательно, скорее я поверю, что он сделает это в порыве гнева, приступе неконтролируемой ярости, учитывая вспыльчивый характер и огненный темперамент мужчины. Но мне в любом случае завтра утром лучше покинуть поместье и вернуться в имение Долгоруких, дожидаясь Михаила там, если я не хочу вернуться в Петербург с синяками, а этого я точно не жажду. Решено, завтра я так и сделаю, Варвара, конечно, расстроится моему уходу, но ничего не поделаешь. А Константин, приходящий ко мне во снах, и после физической смерти оставался самим собой, таким, каким я помню его при жизни, да и с чего бы мужчине меняться, это тело ушло в землю, стало тленом, его же Дух не претерпел никаких изменений. Мой мужчина имел очень тонкий музыкальный слух, профессионально играл на скрипке, по вдохновению писал стихи, многие из тех, что были написаны за полгода наших отношений, посвящены мне, и это очень приятно, что уж врать. Мой бывший любовник действительно увлекался холодным оружием, коллекционировал его и превосходно им владел, страдал перепадами настроения, был сумеречным двуликим человеком, подверженным своим эмоциям, в котором тьмы и света поровну, бредущим в сумерках, постоянно балансирующим на этой тонкой грани. Непостижимым образом в нем органично уживались ангел и бес. В любой момент под воздействием эмоций Константин мог качнуться в ту или иную сторону, света или тьмы, быть внимательным, заботливым, ласковым ко мне, к своим шестерым детям от двух покойных жен, к своей младшей сестре, к своим племянникам, а мог быть жестким, даже жестоким. Помнится, мы с моим мужчиной собирались куда-то ехать, и один из конюхов неуважительно и грубо ответил на вопрос хозяина, даже не представляю, что нашло на этого идиота, по-другому его назвать никак не могу. Помню, как от ярости исказилось красивое лицо Константина с тонкими аристократическими чертами, как он снял со стены конюшни кнут и собственноручно выпорол крепостного, посмевшего дерзить барину. После чего отбросил кнут в сторону вместе с кожаными перчатками, забрызганными кровью, спокойно велел прислуге принести чистые, мягко обнял меня за талию и увел в карету, мы, как ни в чем не бывало, сели и поехали, куда и собирались. Да, зрелище было не самое приятное, и по-человечески мне было даже жаль этого дурака, но он сам виноват, нужно знать свое место и вести себя соответственно, чтобы не возникало вот таких вот неприятных ситуаций. Не один благородный барин не потерпит неуважения к себе от своего же холопа, за проявленную дерзость в любом случае последует наказание. Вся прислуга в Петербургском особняке моего бывшего любовника знала о строгости властного хозяина, побаивалась его и предпочитала ничем не отличаться от бесшумных безмолвных теней, в доме Константина был идеальный порядок, но нужно признать на ровном месте без вины мужчина никого из крепостных не наказывал. На мой субъективный взгляд он был вполне справедливым барином. Намылив мягкую мочалку, лежащую на краю ванны, душистым мылом, я достаточно быстро вымылась, поскольку вода в купели уже начала остывать, ополоснула тело, выбралась из ванны и насухо вытерлась мягким белоснежным полотенцем. Смахнув с лица слезы, я накинула свой черный шелковый халат, завязав его под пояс, надела тканевые туфельки и расплела перед большим прямоугольным зеркалом практически в человеческий рост в серебряной раме с замысловатыми завитушками свои длинные светлые волосы, собранные в косу, поскольку от теплого пара в помещении они стали немного влажными. После чего, сдвинув в сторону защелку на двери, я вышла в коридор, освещенный свечами в тяжелых бронзовых подсвечниках на стенах. Уже в своей бывшей спальне в розовых тонах, согревшейся за пару часов моего отсутствия от зажженного камина, я закрыла дверь на внутреннюю щеколду, хочу спать спокойно, разделась и обнаженной забралась в постель, свернувшись под легким теплым одеялом клубочком, подобно кошке. Не люблю всяческие ночные рубашки и пеньюары, предпочитаю спать голой, днем и так приходится ходить запакованной в одежду с шеи до ног, хочется хотя бы ночью отдохнуть от всего этого обмундирования. Только вот сон никак ко мне не шел, в голове все кружились слова Константина из моего сна-предупреждения, «Он прольет твою кровь…». POV Владимир Вернувшись в поместье, сам не знаю зачем, я поднялся в свою спальню и, с громким хлопком закрыв тяжелую дубовую дверь, принявшую на себя мой вновь проснувшийся гнев, опустился на кресло около журнального столика и плеснул в низкий пузатый бокал коньяка из хрустального графина, полного дорогого алкоголя. Выпив спиртное практически в один глоток, чувствуя его приятный обжигающий вкус, я прикрыл веки, пытаясь хоть немного унять гнев и расслабиться. Но уже через несколько секунд я открыл глаза, налил себе еще один бокал коньяка, выпил его, встал, бесцельно прошелся по комнате в зеленых тонах, не находя себе места, и почему-то остановился перед большим прямоугольным зеркалом в серебряной раме с замысловатыми завитушками. С зеркальной поверхности на меня смотрело мое собственное отражение, вокруг от потоков воздуха подрагивали огоньки свечей, уже зажженных прислугой, в тяжелых напольных и настенных бронзовых подсвечниках. Я глядел в зеркало на самого себя, и можно было подумать, что ничего не произошло, что все по-старому, что все в порядке, но это отнюдь не так, совсем не так. Волна кипучей ярости поднялась во мне с самого дна души, накрыла меня с головой, и я с размаху ударил кулаком по проклятому зеркалу, желая уничтожить его, ведь оно нагло лгало, не показывало истины. Резкая острая боль пронзила кисть правой руки, правда, ничуть не отрезвляя, не унимая огненного гнева, но сейчас я был даже рад ей, в сознании промелькнула мысль, что возможно физическая боль сможет заглушить душевную. Однако уже через мгновение ей было суждено растаять бесплотной химерой, боль в теле никак не повлияла на мое отвратительное эмоциональное состояние. Часть окровавленных осколков в месте удара осыпалась на пол, а по всей поверхности зеркала от его центра к краям пролегли уродливые трещины, разбивая мое отражение на множество кусочков, алая кровь из порезов стекала по пальцам, и ее багровые капли орошали светлый ковер. Не знаю почему, это вдруг показалось мне смешным, и я горько безрадостно рассмеялся в голос, глядя на свое искаженное отражение в разбитом зеркале, видя в нем свою вдребезги разбитую, разлетевшуюся на осколки жизнь. «В тень уйдя от света белого и устав смешить людей, глядя в треснувшее зеркало, плакал пьяный лицедей. Чья судьба была им прожита, непонятно до конца, отличить и сам не может он свою маску от лица. Две души в нем уживаются и почти слились в одну, то он смехом заливается, то он воет на луну. Кто поверит, кто поверит комедианту? Кто сотрет с лица его не воду, а слезы?..», всплыли из моей памяти слова Анны, сказанные ей в тот абсолютно бестолковый разговор в коридоре поместья еще до похорон отца. И сейчас я вдруг понял, что белокурая красавица охарактеризовала меня совершенно верно, я и есть тот самый комедиант, меняющий маски, смотрящий на мир и на людей через маску прохладной вежливой нейтральности. Ведь так проще, так легче жить, зная, что никто не наплюет тебе в душу, ибо никто не видит твоей души, не знает тебя настоящего, все мы, люди, в этой жизни комедианты, кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей, вот и вся разница. Я абсолютно не умею плакать, последний раз я плакал много лет назад на похоронах матери, а после этого больше не плакал ни разу, словно в тот черный скорбный день все мои слезы и закончились, теперь мне оставалось лишь смеяться, горько смеяться над самим собой. Даже с людьми, считающимися моими близкими, а не только с посторонними, я, наверное, уже по инерции, выработанной годами привычке, всегда надевал маску, пряча таким образом свою душу, будучи совершенно уверенным, что стоит кому-то открыть душу, и тебе туда тут же наплюют. Но обратная сторона такой эмоциональной «неуязвимости» душевное одиночество, когда даже среди вроде бы дорогих тебе людей ты остаешься одиноким, непонятым, непринятым ими. Ведь тебя настоящего они даже не знают, твои близкие видят лишь твою маску, но они не видят твою душу. Представляю, как бы громко рассмеялась Анна прямо мне в лицо, будто бы пришла в театр на самую веселую комедию с комедиантом в главной роли, сними я перед ней эту злополучную маску и признайся ей в своих чувствах, скажи я о том, что люблю ее. Но я никогда этого не сделаю, никогда, не нужна любовнице Михаила моя любовь, она ей, как собаке пятая, да, и не хочу я быть посмешищем, чертовым комедиантом в ее глазах. Впрочем, мне и самому эта любовь не нужна, да только я никуда не могу от нее деться, она словно мое проклятие, мой земной крест. Отсмеявшись и отойдя от разбитого мной же зеркала, окровавленными пальцами я налил из хрустального графина, марая его своей кровью, коньяка в низкий пузатый бокал и в несколько глотков быстро осушил его. Пока я не чувствовал ни малейшего опьянения, чтобы ощутить хмель, а тем более провалиться в пьяное беспамятство, мне нужно выпить целый графин, не меньше, пара-тройка бокалов меня не берут. Я покинул спальню, уже не хлопая дверью, ярость все же стала постепенно угасать во мне, сменяясь липким ощущением безысходности и гулкой пустоты внутри, опутывающими меня своими черными щупальцами и утягивающими на самое дно. Перейдя в библиотеку, я снял сюртук, повесил его на высокую резную спинку кресла и сам опустился в него же, с поверхности письменного стола с множеством ящиков с портрета в деревянной раме на меня смотрел отец, а неподалеку лежала «Божественная Комедия» Данте Алигьери, которую он читал последней при жизни. Налив себе коньяка из высокого хрустального графина, всегда стоящего в библиотеке, в низкий пузатый бокал, я медленно выпил спиртное, чувствуя приятный вкус крепкого алкоголя, и прикрыл глаза. Во многих комнатах поместья имеется спиртное, так было при моем отце и также останется при мне, ибо зачастую хочется выпить несколько бокалов алкоголя, того же коньяка, которому я отдаю предпочтение, дабы эмоционально расслабиться и отпустить стресс. Но сегодня эти несколько бокалов меня не спасут, сейчас мне хотелось просто и банально напиться и забыться, дабы не чувствовать дичайшей боли, убивающей меня изнутри, дабы не чувствовать вообще ничего. Корчась в уродливых конвульсиях, захлебываясь собственной кровью, страшно и мучительно на самом дне моей грешной души умирала надежда на отношения с любимой женщиной, оказавшейся моей родной сестрой по отцу и двоюродной по матери. До этого мне казалось, что я принял невозможность быть с Анной, поскольку она является любовницей Михаила, моего лучшего друга, но теперь я понимал, что мне лишь так казалось. Принимал я эту чудовищную невозможность сейчас, и это было дико болезненно, но я прекрасно осознавал, что необходимо это сделать, чтобы жить дальше, как-то жить. Можно перешагнуть через многое, через мнение людей, через сплетни, можно переступить через огромную сословную пропасть, но невозможно перешагнуть и отмахнуться от собственной крови, что бежит по твоим венам, которая у вас с любимой женщиной одинаковая. А у нас она, эта пресловутая кровь, не просто близкородственная, а практически идентичная, ведь мы родные не только по отцовской линии, но и двоюродные по материнской, а это единая кровь. В таких союзах со смешением родственной крови практически всегда рождаются больные дети, словно Господь наказывает людей за совершенный грех, шанс рождения здорового ребенка ничтожен, а для нас с Анной с одинаковой кровью с обеих сторон, отца и матерей, даже этого мизерного шанса на появление на свет полноценного младенца нет. Я никогда не пойду на это, никогда, даже если бы Анна волшебным мифическим образом вдруг разлюбила Мишу и полюбила бы меня, ибо семья с больными детьми – это не радость, а огромное горе для всех ее членов. Да, и неправильно это жить с родной сестрой, заниматься с ней сексом, в какой-то степени это даже некое извращение, ненормальность. В порыве вновь вспыхнувшего огненного гнева на всю ситуацию в целом и на себя в частности я швырнул бокал в собственной крови из-под выпитого коньяка в дверь, и он со звоном разлетелся на осколки, упавшие на дорогой натертый паркет. Буквально через несколько мгновений в дверь робко постучались, и после моего раздраженного «Входи…», не хочу сейчас никого ни видеть, ни слышать, от всего и вся тошно, в библиотеку осторожно заглянула молоденькая служанка, видимо, в этот момент проходившая мимо. - У вас что-то разбилось, барин?.. Я сейчас уберу… - покорно опустив голову, предельно вежливо и с некой опаской негромко осведомилась крепостная, глядя на осколки стекла под своими ногами. «Да, разбилось, мое сердце разбилось, как этот несчастный бокал, разлетелось в дребезги, умертвляя и какую-то часть моей души», невольно подумалось мне, и я тихо невесело усмехнулся, да уж, горько до смеха, смешно до слез. «Сердце, как и доверие, это замок из хрусталя…», кажется, так ты говорила, Анна. - Позже уберешь, а сейчас принеси нарезанного лимона, - мрачно велел я, наливая коньяка из уже заляпанного моей кровью хрустального графина в другой бокал, боль в кисти по-прежнему присутствовала, видать, сильно я шибанул по зеркалу, но меня это ничтожное обстоятельство сейчас нисколько не волновало. Что стоит боль в руке, когда болит и сгорает в мучительной агонии твоя душа. - Как прикажете, барин… - тихо выдала горничная и быстро выскользнула из библиотеки, аккуратно прикрывая за собой дверь, я же отпил пару глотков коньяка, наслаждаясь его приятным терпким вкусом, если уж напиваться, то делать это с удовольствием, закусывая кислым лимончиком, как я люблю, если уж умирать, то с музыкой. Минут через десять девушка вернулась, молча перенесла с круглого подноса белоснежную фарфоровую тарелку с тонко нарезанным лимоном на стол передо мной, покосившись на мою кисть в крови, но благоразумно промолчав, после чего жестом руки я велел ей идти прочь, позже будет собирать осколки разбитого стекла, сейчас не хочу никого видеть, все меня раздражают. Служанка почтительно склонила голову и поспешно удалилась, я же допил коньяк из также уже замаранного алой кровью бокала, закусывая пластиком лимона, люблю лимончик под коньячок, и вообще люблю кислое. Вновь наполнив пузатый бокал коньяком и сделав несколько медленных глотков обжигающего алкоголя, я открыл верхний ящик стола, куда еще в день похорон отца зашвырнул искомый предмет, и, пошарив рукой среди листов бумаги, пятная ее кровью, я его обнаружил. А именно овальный золотой медальон на тонкой длинной цепочке, с которым при жизни никогда не расставался отец. Открыв медальон, я посмотрел на нее и горько усмехнулся, в молодости она была красива, но Анна совсем не похожа на мать, и, слава Богу, любимая женщина моего отца, родная сестра моей матери и ее убийца, мать моей любимой женщины, Сычиха. Мне вспомнился ее бесцеремонный приход в церковь на отпевание отца, и гнев вновь заклокотал во мне, ненавижу, ненавижу, ты возомнила себя Господом Богом и убила мою мать, чтобы быть с отцом, из-за своей болезненной страсти ты лишила меня матери. Если есть на свете Бог, пусть он сполна спросит с тебя за все, что ты сделала моей семье. В раздражении я зашвырнул медальон обратно в ящик стола, с силой закрывая его и следом в очередной раз наливая себе коньяка. Отец, ну почему ты не сказал мне, что Анна – моя родная сестра, неужели в твоих глазах я был недостоин знать правду, но почему?.. Почему?.. Да, я ведь не спросил, значит, мне было неинтересно, все верно, я сам во всем виноват. Но почему ты отправил свою родную дочь на Императорскую сцену, почему, отец?.. Я никогда не смогу этого понять, не смогу… Знаю, театр был твоей самой большой страстью, и эта страсть передалась Анне, когда она говорила об Императорских театрах, ее глаза горели неподдельным огнем. Видимо, мне просто не дано понять такой всеобъемлющей любви к миру Мельпомены, наверное, для этого нужно быть человеком иного склада. Но при всем моем непонимании я не осуждал отца, не суди, да не судим будешь, ибо мои собственные грехи намного тяжелее, и совесть не устает напоминать мне о них каждую ночь. Осушив очередной бокал коньяка и закусив его пластиком лимона, наконец, начиная чувствовать легкий хмель, я поднял голову к белоснежному высокому потолку и безмолвно одними губами произнес, «Господи, освободи меня от этой проклятой грешной любви к родной сестре, от этой никому не нужной безответной горькой любви-агонии, пожирающей меня изнутри. Или же это твое мне наказание за все мои земные прегрешения, что же в таком случае оно вполне справедливо, я заслужил его. Но мне все же хочется верить, что однажды наступит день, когда я проснусь и вдруг пойму, что стал свободным от этой болезненной любви, что мое проклятие невзаимной любовью отпустило меня. Только наступит ли когда-нибудь этот светлый день?.. Я не знаю, не могу знать…». Сегодня ко мне в гости пришла любимая, увы, любимая навсегда останется лишь моей гостьей… Бокал коньяка, пластик лимона, коньяк, лимончик, горький алкоголь, кислый лимон… И так по кругу, пока мысли, включая последнюю, не начали потихоньку расплываться, теряя четкость форм, разлетаться по сторонам и покидать меня, оставляя после себя лишь неразборчивые блеклые отголоски. Наконец пришло столь желанное опьянение, боль в кисти утихла, рассеянным взглядом я смотрел на окровавленный хрустальный бокал в своих пальцах также в крови, покачивая им из стороны в сторону, наблюдая, как коричневая жидкость плавно переливается туда и обратно. Осушив низкий пузатый бокал до дна, я прикрыл глаза, а когда через несколько долгих мгновений открыл их, то боковым зрением уловил какое-то движение с левой стороны от себя, резко повернув голову, я узрел высокую стройную женщину, медленно движущуюся параллельно столу. - Пошла вон отсюда… - мрачно велел я служанке, заявившейся в библиотеку и нарушившей мое одиночество, не хочу никого видеть, однако горничная даже ухом не повела, вместо того, чтобы убраться восвояси, она спокойно обошла стол и, как ни в чем не бывало, встала напротив меня. - Я сказал, убирайся прочь… - раздраженно изрек я, повышая голос и поднимая голову, чтобы посмотреть на лицо нахалки, которую я завтра же накажу за непослушание, за неповиновение воли хозяина. Фигура женщины расплывалась перед глазами, и чтобы вернуть взгляду резкость, я несколько раз моргнул, когда же мне это удалось, и я смог разглядеть ее черты, я пораженно выдохнул и опустил пустой бокал на стол. Передо мной в элегантном черном платье, в сверкающих драгоценными камнями золотых украшениях на ушах, шее и руках стояла моя мать, молодая, красивая, еще здоровая, такая, какой я ее помнил. Чуть склонив голову набок, с немым укором в серых глазах и легкой печальной улыбкой она молча взирала на меня, и от этого взора матери было как-то не по себе. - Мама… - безмолвно одними губами произнес я, но она услышала, улыбнулась мягче, взгляд серых глаз цвета хмурого осеннего неба с проседью, как у меня самого, потеплел, и она слегка покачала головой, словно говоря, «Не надо…». - Володя… - услышал я тихий ласковый голос матери из своего детства, уже почти забытый, но в то же время я никогда не спутал бы его ни с чьим другим. В этом голосе было все, и любовь, и забота, и сострадание, и легкий укор. - Прости… - выдохнул я, не будучи уверенным, за что именно извиняюсь, то ли за свою грубость, то ли за свое нынешнее состояние, то ли за всю свою впустую прожитую жизнь, которой я так бездарно распорядился, наверное, за все сразу. Темные волосы матери были собраны в аккуратную прическу, ее светлая кожа в неверном свете свечей в настольных и напольных тяжелых бронзовых подсвечниках, зажженных дворовыми, казалось, излучала легкое сияние, или быть может, мне только так казалось. Ее тонкие черты лица, передавшиеся мне, были такими знакомыми, но в то же время казались совсем чужими, словно из другой жизни, которая уже никогда не повторится. Проведя по лицу ладонью, невольно я закрыл глаза, с горечью ощущая всю пустоту и никчемность своей жизни, безуспешно пытаясь скрыться от взгляда матери с мягким укором. Когда же я их открыл через несколько секунд, в библиотеке уже никого не было, я был совершенно один, видение исчезло, растаяло без следа, утонуло в моем пьяном сознании. Вылив остатки коньяка из заляпанного моей кровью хрустального графина в пузатый бокал, я сделал пару глотков крепкого горького алкоголя, поставил бокал в пятнах крови на стол и вновь прикрыл веки, откидываясь на высокую спинку кресла. Я чувствовал, что меня уносит, и у меня не имелось ни сил, ни желания сопротивляться этому течению. Густой холодный туман стелется по земле, заполняя собой каждый закоулок, каждый даже самый укромный уголок, никому не скрыться от этого тумана, он везде настигнет тебя и заберет в свой белый беспроглядный плен. На улице не то чтобы холодно, а скорее противно, сыро, мерзко и туманно, без необходимости не хочется покидать теплого, хорошо натопленного дома. Двустворчатые двери церкви распахнуты, вездесущий туман проникает и туда, клубясь по деревянным половицам, исхоженным сотнями ног, в центре храма, неярко освещенного свечами перед иконами на его стенах, стоит гроб, видимо, покойника привезли на отпевание, а рядом с ним невысокая женщина во всем черном. И кому же «посчастливилось» покинуть этот мир в такой отвратительный день?.. Войдя в церковь, пропитавшуюся сладковатым запахом ладана, и подойдя поближе к дорогому гробу из темного дерева, я узнал в миниатюрной женщине с бледным заплаканным лицом Анну. В покоящемся же в гробу мужчине во всем черном, по грудь накрытом также черной плотной шелковой тканью с лежащими поверх нее темно-бордовыми розами, я узнал себя. Бутоны этих же темно-бордовых роз были выложены и по краю гроба вокруг моей головы, мое собственное бледное лицо с закрытыми глазами без единой царапинки, даже интересно, от чего же я умер, казалось навеки застывшей восковой маской. Моя правая ладонь с фамильным золотым перстнем на среднем пальце покоилась поверх левой, и на руках также не было ни единой царапинки, а холеные ручки Анны с тонкими пальчиками лежали на краю гроба и иногда едва уловимо подрагивали, словно в такт что-то безмолвно шепчущим губам печальной женщины. Ну, спасибо, что хоть на отпевание привезли того, у кого руки по локоть в крови, хотя навряд ли Господь простит мне мои грехи, в любом случае после земной жизни я отправлюсь прямиком в геенну огненную или попросту в Ад. Но занимало меня сейчас не это, а то, что на безымянном пальце правой руки Анны сверкал тяжелый массивный перстень с крупным овальным кроваво-красным рубином в обрамлении мелких прозрачных бриллиантов, ранее принадлежащий моей покойной матери, я не мог спутать его ни с одним другим. Мама при жизни очень любила драгоценности, полная шкатулка ее ювелирных украшений стоит в сейфе, и этот перстень был одним из любимых матерью, она носила его, практически не снимая, я хорошо помню его на ее ухоженных бледных руках с красивыми тонкими пальцами. Но как этот перстень с рубином оказался на руках любовницы Михаила?.. Какие бы чувства я ни испытывал к Анне, я никогда не отдал бы ей перстень матери, его может носить только моя женщина, любимая мной и любящая меня, но никак не любовница Мишеля. Я смотрел и поражался, это же просто уму непостижимо, каким образом перстень попал к Анне. А вообще, конечно, мне было приятно, что белокурая красавица пришла на отпевание, пришла проводить меня в последний путь, но она так горько плакала около гроба с моим телом, что со стороны можно было даже подумать, что женщина любила меня. Но я прекрасно знаю, что это не так, максимум, что она испытывала ко мне, так это хорошее человеческое отношение, но видимо даже этого Анне было достаточно для слез. Не хотелось думать, что все это лишь актерская игра, искусно сыгранная роль, ведь в храме больше никого нет, а значит, и играть, получается, не для кого. Туман, постепенно заполнивший собой всю церковь через открытые двери, подбирался все ближе к нам, обволакивал, укутывал нас, забирал в свой непреодолимый белый холодный плен. И через какое-то время я уже не мог разглядеть ни образов на деревянных стенах храма, ни огоньков свеч перед ними, ни гроба со своим собственным телом, ни даже Анну, не осталось ничего кроме густого клубящегося вокруг тумана. Потихоньку туман начал рассеиваться, и я вновь смог видеть окружающую меня действительность, только теперь я уже был не в храме, а на улице, а если быть точнее, то на кладбище, которое мне было хорошо знакомо, это погост в Двугорском на границе моих владений и семьи Долгоруких. Оглядевшись вокруг и поняв, в каком именно месте кладбища нахожусь, я пошел в сторону могил матери и отца, ноги словно сами вели меня туда, минут через десять, минуя по пути множество надгробий, я прибыл к пункту назначения. Анна уже была здесь, я ожидал, как обычно, увидеть ее около могилы отца, но женщина стояла правее, рядом с другой могилой с высоким надгробным камнем из черного мрамора с множеством живых цветов на холодной черной земле, по которой стелился белый туман. Подойдя поближе, я прочел на черном надгробии свои собственные титул, фамилию, имя, отчество и дату рождения, только вот я никак не мог разглядеть дату смерти, цифры бесконечно расплывались перед глазами. И почему вы похоронили меня во всем черном, в темном гробу, в черной одежде, накрыли черным же покрывалом, даже могильный камень и тот поставили черный?.. Любопытно, чья это была «великолепная» идея… Безусловно, по жизни я люблю одежду черного цвета, но похороненным мне всегда хотелось быть в светлом гробу, в темно-зеленом мундире Императорской армии с красным воротничком и золотистыми пуговицами, с крестом на могиле, как у отца. Но даже похороненным так, как этого хотелось мне, быть мне не удалось, вероятно, не судьба, хорошо, что хоть отпели, и за то спасибо. Анна все также горько плакала, прозрачные слезинки одна за другой катились по ее красивому бледному лицу, и что-то почти беззвучно шептала, переплетя тонкие пальчики опущенных вниз рук. А что было удивительно, так это то, что перстень с рубином и бриллиантами моей покойной матери по-прежнему сверкал на безымянном пальце правой руки женщины. Каким же неведомым образом этот перстень оказался у тебя, Анна?.. «Не плачь, Аня, я не стою твоих слез, я не стою ни одной твоей слезинки. Не печалься обо мне, Анечка, не горюй, живи, радуйся этой жизни, будь счастлива…», хотелось сказать мне, утешить белокурую красавицу, успокоить ее, но я знал, она не услышит меня, живые не могут слышать мертвых, видеть их, это работает только в обратную сторону. Приблизившись к миниатюрной куколке в приталенном пальто в пол из черного кашемира практически вплотную, я смог разобрать ее тихий, едва уловимый слухом шепот, и слова очаровательной женщины немало удивили меня, можно даже сказать, поразили. Я больше себя не помню, Я больше себя не знаю, Вы пишите моей кровью, А я без вас умираю. Я больше себя не помню, Я больше себя не знаю, Вы клетку прикрыв ладонью, Уйдете, а я умираю. Немая ночь, холодная, слепая, Так больно режет сердце, остывая, Душа летит, душа моя летит, Найди меня, найди меня, найди… И вновь, разбиваясь о скалы, падаю вниз, И больно ступаю по камням не своих руин, Но вырвав из плена чужого жизнь свою, Я выстою, люблю, дышу, пою… Я больше себя не помню, Я больше себя не знаю, Вы стали моею болью, Я медленно исчезаю. Я больше себя не помню, Я больше себя не знаю, В разбитое сердце солью, Там раны не заживают. Немая ночь, холодная, слепая, Так больно режет сердце, остывая, Душа летит, душа моя летит, Найди меня, найди меня, найди… И вновь, разбиваясь о скалы, падаю вниз, И больно ступаю по камням не своих руин, Но вырвав из плена чужого жизнь свою, Я выстою, люблю, дышу, пою… Я больше себя не помню, Я больше себя не знаю, Вы пишите моей кровью, А я без вас умираю…** «Уйдете, а я умираю… Вы стали моею болью, я медленно исчезаю… В разбитое сердце солью, там раны не заживают… Люблю, дышу… Я без вас умираю…», повторяющимся эхом звучало в моей голове, оказывается, при жизни Анна любила меня, быть этого не может, да, это же просто бред какой-то, чистой воды бред… POV Анна Проснувшись, я почувствовала, что хочу пить, принести служанке в спальню кувшин воды и стаканы, я вечером забыла сказать, а потому придется самой идти на кухню, ну, ничего страшного, схожу, за окном была тьма-тьмущая, а значит, до утра еще много времени, свечи же закономерно догорали в настенных и напольных тяжелых подсвечниках. Накинув на голое тело черный шелковый халат в пол, завязав его под пояс и надев на ноги тканевые домашние туфельки, я сдвинула в сторону внутреннюю щеколду и покинула свою спальню. Я прошла по длинному коридору со свечами в бронзовых подсвечниках на стенах, спустилась на первый этаж, добралась до кухни, медленно выпила стакан прохладной воды, утолив жажду, и тем же путем вернулась обратно. Уже положив руку на дверную ручку из бронзы, я собиралась нажать на нее и войти в комнату, как внезапно остановилась, мне вдруг захотелось найти Владимира и узнать, чем же он сейчас занят. В голове вновь пронеслась фраза Константина из сна-предупреждения, «Он прольет твою кровь…», голос разума уверенно твердил, что искать хозяина поместья, находящегося явно не в лучшем расположении духа, да еще и пьяного мне совершенно не нужно. Прекрасно помнила я слова горничной, что барин пьет в библиотеке, которая понесла ему нарезанный лимончик на закуску. А вот мой внутренний голос почему-то подталкивал меня пойти и найти барона, и я, наверное, впервые в жизни послушала его, а не доводы разума. Что же если мне придется заплатить за это синяками, впредь буду умнее, все, что не убивает нас, делает нас сильнее, умнее, хитрее, более приспособленными к жизни, один раз пережила и второй переживу, не умру. Пройдя дальше по коридору, я остановилась около спальни Владимира, это была единственная комната во всем поместье, порог которой я за все годы ни разу не переступала, а зачем, мне это было попросту без нужды. Я прислушалась около двери к звукам, доносящимся из спальни, если хозяин сейчас с Полиной, мешать я не собираюсь, подглядывать, кстати, тоже, хотя мне и любопытно посмотреть на их секс, но за дверью была полная тишина. Аккуратно опустив ручку вниз, я беззвучно приоткрыла тяжелую дубовую дверь и посмотрела в щелку, в комнате в тяжелых бронзовых подсвечниках, настенных и напольных, догорали свечи, кровать была заправлена, похоже, барин здесь еще не появлялся. Несомненно, мне стоило закрыть дверь и пойти в библиотеку, вероятно, мужчина и сейчас там, но женское любопытство пересилило, и я вошла в спальню барона, тихонько прикрывая за собой дверь, надеясь, что в эти минуты он не войдет сюда, иначе ситуация будет, мягко говоря, не очень красивая. Просторная комната с мебелью из темного дерева и большой кроватью с четырьмя резными стойками, к которым шнурами с кистями были привязаны зеленые и белые полы балдахина, была оформлена также в изумрудных тонах, шелковые обои на стенах темно-зеленого цвета с более светлыми узорами того же оттенка завершали картину. Кстати, очень удачный цвет Владимир выбрал для спальни, вероятно неосознанно, ибо зеленый успокаивающе действует на нервную систему, в комнате же красных тонов, возбуждающий цвет для психики, мужчине с его психотипом спать просто противопоказано. А вот насчет того, что барин здесь не появлялся, я ошиблась, он здесь был и разбил большое прямоугольное настенное зеркало в серебряной раме. Судя по характеру повреждений несчастного зеркала, хозяин дал по нему кулаком и достаточно сильно, уродливые трещины шли по всей зеркальной поверхности, а часть окровавленных осколков осыпалась на ковер. С журнального столика, где стояли высокий кувшин с водой, хрустальный графин с коньяком со следами крови на нем, стаканы и соответственно низкие пузатые бокалы для крепкого алкоголя, на одном из коих также была кровь, я взяла белую тканевую салфетку. Аккуратно, чтобы не порезаться, я собрала в нее небольшие окровавленные осколки зеркала и тщательно завернула их. Кровь – лучший источник информации о человеке, она может рассказать о нем все, раскрыть все его тайны, через кровь человеческую душу можно читать, как открытую книгу, мало ли в будущем мне пригодится, жизнь она такая, неизвестно, что поджидает тебя на следующем повороте судьбы. Пересилив совершенно неуместное иррациональное желание прилечь на кровать барона, я покинула его спальню, зашла в свою комнату, убрала сверток с окровавленными зеркальными осколками в комод, уезжая, я заберу его с собой в Петербург, и направилась прямиком в библиотеку. Около нужной двери я помедлила, чутко прислушиваясь к происходящему за ней, но ничего не услышала и бесшумно приоткрыла дверь, через образовавшуюся щель я могла видеть хозяина поместья, сидящего на кресле с высокой резной спинкой, стоящего полубоком к письменному столу, с закрытыми глазами, откинувшегося на эту самую спинку. На столе перед ним недалеко от портрета Ивана Ивановича стоял пустой графин из-под коньяка и низкий пузатый бокал с остатками крепкого алкоголя в нем, на обоих предметах имелись следы крови мужчины, собственно и сама его правая кисть также была залита уже подсыхающей алой кровью из порезов. Под моими же ногами, прямо у двери, в свете догорающих свечей блестели осколки, как я понимаю, другого бокала, разбитого барином в порыве гнева об эту самую дверь. Есть женщины, которых пугают такие проявления со стороны мужчины, разбитые в приступе ярости зеркала, бокалы и прочая посуда, но только не меня. Я полгода прожила с человеком, страдающим перепадами настроения, Константином, для которого шарахнуть бокал о стену в порыве отрицательных эмоций было нормой жизни, поэтому хрустальную посуду в его Петербургский особняк закупали ежемесячно. Да, и нынешний мой любовник может запустить рюмкой в дверь, только это бывает не так часто, поэтому я давно привыкла к таким проявлениям вспыльчивых мужчин с огненным темпераментом. И Владимир – мужчина точно такого же психотипа, он никогда не станет идеально спокойным и рассудительным, как тот же Михаил, к примеру, барон Корф – мужчина с горячей кровью, хоть и предпочитающий по жизни носить прохладную маску, и это вовсе не есть плохо, это нормально, это жизнь. Все мы разные, и мне Владимир нравится таким, какой он есть. Переступив через осколки и войдя внутрь библиотеки, я остановилась в метре около хозяина поместья и негромко позвала его по имени-отчеству, но мужчина никак не отреагировал на мой голос, не пошевелился и глаз не открыл, его черный сюртук висел на высокой спинке кресла, а руки расслабленно лежали на коленях. Вероятно, после выпитого алкоголя барин дремал, что же ничего удивительного, но нужно промыть порезы, чтобы в них не осталось мельчайших осколков стекла, в противном случае может начаться воспаление, а так эти порезы через недельку уже заживут. Откуда я это знаю?.. Все тот же Константин помимо кучи бокалов за полгода наших отношений успел разбить и несколько зеркал, его порезы всегда промывала я, поскольку крови совершенно не боюсь. Кровь и кровь, чего ее бояться, та же кровь зачастую активно используется в эзотерических ритуалах. Покинув библиотеку, я вновь спустилась со второго этажа на первый, взяла на кухне большую серебряную чашу, наполнила ее чистой водой из кувшина, прихватила с собой несколько кусков белой льняной ткани и вернулась обратно. Владимир по-прежнему дремал в кресле, его красивое лицо с благородными чертами было спокойно и расслаблено, но на светлой коже остались следы крови, видимо, мужчина провел по лицу окровавленной рукой. Поставив чашу с водой и положив чистую ткань на свободное место на столе, я присела на корточки около барона и, положив ладонь на его колено, вновь негромко позвала по имени-отчеству, пытаясь разбудить его. - Владимир Иванович… - мягко промолвила я, и в этот раз, то ли среагировав на мой голос, то ли на прикосновение, мужчина все же проснулся, его темные ресницы дрогнули, и он открыл глаза, несколько раз моргнул, пытаясь сфокусировать рассеянный взор своих глаз цвета сгоревшего пепла, затуманенных алкоголем, на моем лице. - Вы пишите моей кровью, а я без вас умираю… - хрипловато после дремы выдохнул барон, а я невольно улыбнулась уголками губ, да, пьян он, конечно, основательно. Ну еще бы, в одиночку выпить за пару часов целый графин с литром коньяка, закусывая тот лимончиком, на белоснежном фарфоровом блюде, до того полным пластиками этого кислого фрукта, теперь сиротливо лежало лишь несколько кружочков. Крепкий горький алкоголь и кислый лимон, любимое сочетание вкусов мужчины, горько-кислое, коктейль из гнева и вины в эмоциональном плане. - Вы почти поэт, Владимир Иванович… Нужно промыть порезы, чтобы в них не осталось мелких осколков, и не началось воспаление, - негромко спокойно заговорила я, когда мужчина огненного темперамента пьян, с ним лучше всего общаться именно так, без резкого, слишком громкого тона, без резких движений, чтобы невольно не спровоцировать в нем агрессию. И уж тем более глупо воспринимать всерьез все, что говорит пьяный человек, ибо в состоянии сильного алкогольного опьянения он может выдавать любые свои мысли, зачастую вообще не касающиеся данного момента. - А порезы… Да, забудь ты о них… - тихо усмехнувшись и неопределенно махнув в воздухе порезанной рукой в уже подсохшей крови, беззаботно отмахнулся барон, взгляд его серых глаз плавал в пространстве, не останавливаясь ни на чем конкретно и на мне в том числе. Ну, уж нет, не собираюсь я ничего забывать, Миша говорит, что я мертвого могу уговорить, вот и вас, Владимир, должна уговорить. - Владимир Иванович, пожалуйста, я прошу вас… - переместив свою ладонь с колена мужчины на тыльную сторону его здоровой руки, мягко и почти ласково попросила я, пытаясь поймать гуляющий по библиотеке взор барона. На несколько мгновений мне это удалось, но никакого ощутимого результата не принесло, хозяин поместья лишь негромко расслабленно рассмеялся, вновь отмахиваясь от моих слов. Ладно, попробуем еще раз, я терпеливая. - Владимир, пожалуйста, позволь мне промыть порезы… Владимир, посмотри на меня, я тебя прошу… - вставая в полный рост, я положила руки мужчине на плечи и наклонилась к его лицу, мне нужно, чтобы сейчас он смотрел на меня, а не в неизвестные дальние дали. Барон моргнул, и ничего не выражающий расфокусированный взгляд его серых глаз цвета расплавленного серебра с расширенными зрачками все же остановился на моем лице. Пальцы мужчины мягко сжали мои запястья, он поднес их к своему лицу и стал рассматривать мои кисти, словно это было самым увлекательным занятием в мире, поворачивая их, то так, то этак. Не узрев ничего интересного для себя, он почему-то с выдохом облегчения, отпустил мои руки из хватки своих и вдруг неожиданно для меня согласно кивнул, смотря на меня вполне осмысленным взором, пусть и затуманенным спиртным. - Как хочешь… - негромко изрек мужчина, запрокидывая голову на спинку стула и рассеянно глядя в потолок, а руки опуская на колени, кстати, в данный момент он не сидел, закинув ногу на ногу, как обычно, что говорило об эмоциональной расслабленности Владимира под воздействием алкоголя. Вот и отлично, мы друг друга поняли, ну, или, по крайней мере, барон услышал меня, что уже неплохо само по себе. Наскоро собрав свои, успевшие высохнуть, длинные светлые волосы до поясницы в простую косу, я перекинула ее на спину, чтобы не мешалась. Намочив в чаше с прохладной водой чистый кусок льняной ткани, я тщательно отжала ее, взяла в свои руки окровавленную кисть мужчины и начала аккуратно стирать кровь с его светлой кожи, начиная с неповрежденных ее участков, ладони и тыльной стороны руки. Влажная белая ткань розовела на глазах, а сам Владимир продолжал бессмысленным взором смотреть в потолок, никак не интересуясь происходящим, ну и хорошо, зато не препятствует мне. Максимально деликатно я прошлась по средней глубины порезам на красивых пальцах и костяшках барона, стирая кровь, заодно убирая ее и с массивного фамильного перстня с бриллиантом на среднем. - Хочу быть похороненным в светлом гробу в офицерском мундире с крестом на могиле, как у отца… - вдруг негромко горько выдохнул хозяин поместья, продолжая любоваться высоким потолком библиотеки, «Конечно…», мягко согласилась я и кивнула в знак согласия, с пьяным человеком никогда не нужно спорить, что бы он ни говорил. Я желала Владимиру только жизни и всего самого хорошего и не могла знать, почему он сейчас заговорил о смерти, вероятно, выплыли на поверхность мысли из его подсознания. Убрав в сторону ткань, пропитавшуюся кровью, я намочила следующий ее кусок, тщательно отжала, чтобы не капала вода, и вновь предельно аккуратно прошлась по порезам, стирая кровь и удаляя мельчайшие осколки стекла из ран, если они там есть. Барон на уровне тела никак не реагировал на мои манипуляции, его рука спокойно лежала в моих, алкоголь притупляет боль, вероятно, в эти минуты мужчина, учитывая сильную степень его опьянения, ее практически не чувствует, хоть что-то хорошее. А потому следующее высказывание Владимира меня несколько удивило и заставило остановиться. - Больно… - тихо горестно выдал барон своим мягким низким голосом, но порезанной рукой при этом не пошевелил и взгляда с потолка не перевел. «Я буду аккуратнее…», также негромко ответила я, убирая остатки крови с тыльной стороны его пострадавших пальцев чистой стороной влажной льняной ткани, утратившей свою белизну, стараясь касаться поврежденной кожи совсем легко. Странно, что мужчина, будучи настолько пьяным, ощутил боль, алкоголь должен был поглотить ее или, по крайней мере, притупить, хотя у каждого человека своя индивидуальная реакция на физическую боль, это совершенно нормально. - Да, не руке, душе больно… - подтвердив мои мысли и совсем не удивив меня, печально промолвил Владимир, отрывая голову от спинки кресла и переводя плавающий взор своих серых глаз с потолка на мое лицо, невесело улыбаясь уголками красиво очерченных губ. Его улыбка казалась даже несколько болезненной, но не ядовитой ухмылкой, а скорее походила на улыбку неизлечимо больного человека, смирившегося со своим концом. - Мне тоже больно, никто и никогда не сможет заменить мне Ивана Ивановича, эта боль навсегда останется со мной. Вы говорили, что со временем боль притупится и станет терпимой. Вот только когда наступит это самое время?.. – убирая в сторону ткань со следами крови, негромко проговорила я в ответ и в следующую секунду в необъяснимом порыве нежности к мужчине наклонилась и коснулась губами его порезанной руки выше поврежденной кожи. Мне захотелось забрать хотя бы частичку боли барона, не столько физической, сколько душевной, для боевого офицера, прошедшего две военные кампании на Кавказе, боль от каких-то там мелких порезов ничто, ему сейчас плохо в эмоциональном плане, и я это отчетливо чувствовала. Вообще, нежность – не типичная моя эмоция по отношению к мужчинам, куда более привычные мне эмоции к сильному полу, это уважение, благодарность и страсть, однако сейчас к Владимиру я испытывала именно нежность, тесно переплетенную с состраданием. Только я искренне не могла понять, что же так огорчило барона, вынудило напиться, топя свою душевную боль в алкоголе, неужели невозможность секса со мной, поскольку мы кровные родственники. Но ведь это не то что бы глупо, а скорее странно. Безусловно, я – очень красивая, желанная для многих мужчин женщина, да только в Петербурге и другие красотки найдутся, как дамы из высшего светского общества, так и дамы полусвета, актрисы и так далее, и в тех же столичных борделях полно хорошеньких куртизанок. Так что, если мужчине-аристократу хочется секса с красивой женщиной, то он с легкостью может его получить, а уж с кем именно, тут уже зависит от желаний и потребностей не только в постели, но и в дальнейшем общении, если оно, конечно, предполагается. Поэтому мне реакция Владимира казалась какой-то чрезмерной, одним словом через чур, когда причина, невозможность близости с красивой живой куклой для сексуальных утех, какой он видит меня, не соответствует следствию, откровенному пьянству, дабы напиться и забыться. Как я и говорила ранее, душа барона Корфа для меня не просто потемки, а тьма тьмущая, как человека я его совершенно не понимаю, и нынешняя ситуация тому лишь подтверждение. Нежными поцелуями я неторопливо покрывала красивые руки Владимира с длинными пальцами пианиста, тыльную сторону кистей, ладони, пальцы, пропуская лишь поврежденные участки светлой кожи на правой, и происходящее доставляло мне удовольствие. Руки мужчины – мой фетиш, а у барона такие красивые руки, мне хотелось погрузить себе в рот его пальцы, с наслаждением посасывая и облизывая их один за другим, ощущать, как подушечки его пальцев скользят по моему языку, лаская мой рот. Но я прекрасно понимала, сделай я это, Владимир воспримет сие действо, как прямой призыв к сексу и моментально отзовется, даже не вспомнив в состоянии сильного опьянения о нашем кровном родстве. Ибо сексуальное влечение мужчины ко мне не угасло, он все также смотрел на меня горячим гладящим взглядом, пусть и затуманенных алкоголем серых глаз, и остановить тогда его я уже не смогу. А при всем желании заниматься сексом с родным братом по отцу я не собиралась, это прямо совсем неправильно, за гранью, да, забеременеть я в любом случае не могу, тут мне бояться нечего, но еще неизвестно, какой потом наутро будет реакция протрезвевшего хозяина поместья на произошедшее, не факт, что слишком благожелательной. Однако, не смотря на все доводы разума, в эту минуту во мне вновь вспыхнуло желание именно орального секса с бароном, мне хотелось расстегнуть его брюки и своим ртом доставить ему удовольствие, подарить сексуальную радость, сделать приятно. Да и наше положение само просто располагало к тому, мужчина сидит на кресле, а я стою на коленях перед ним, не хватает только мягкой подушки под колени. Ибо процесс этот, весьма приятный и возбуждающий не только для мужчины, но и для женщины, к моей радости довольно длительный. Грустно, если мужчина страдает преждевременным семяизвержением и через пять минут скольжения его члена в твоем рту и горле уже кончает тебе же в рот, мне везло, у моих любовников, включая нынешнего, не было проблем с мужским здоровьем, как с эрекцией, так и с преждевременной эякуляцией. Думается мне, и Владимир не страдает такой бедой, судя по довольной и удовлетворенной Поленьке, не ходящей, а буквально парящей по поместью, которая сама же расхваливала барина, говоря, что с ним так хорошо в постели. Что уж скрывать, мне очень даже хотелось отсосать член мужчины, стоя перед ним на коленях и наблюдая во время процесса за выражением его красивого лица с тонкими аристократическими чертами. Оральный секс я люблю ничуть не меньше традиционного вагинального, люблю доставлять удовольствие моему любовнику, стоя перед ним на коленях, я получаю от этого эмоциональное наслаждение и моральное удовлетворение, не говоря уже о сильном физическом возбуждении, когда между ног становится тепло и влажно. Если первым моим мужчиной в традиционном сексе был Михаил, самый настоящий благородный принц из сказки, рядом с которым я и сама чувствовала себя почти принцессой, коей никогда не являлась, бывшей крепостной до принцессы, как до луны или как пешком до самого Парижа. То моим первым мужчиной в оральном сексе был Константин, очень свободный и раскрепощенный в постели, напрочь избавивший меня от всех комплексов, какие только возможны, за что я ему очень благодарна. Именно с ним я даже с неким удивлением для себя обнаружила, что когда довольно большой член моего любовника проскальзывает в расслабленное горло, я не чувствую ни малейшей тошноты и какого-либо дискомфорта по большому счету, поскольку у меня отсутствует рвотный рефлекс. И если для орального секса отсутствие рвотного рефлекса очень удобно, то когда я однажды несильно отравилась, бедный доктор весь измучился, перепробовав все свои средства, пока смог вызвать у меня рвоту, чтобы очистить желудок физически. Быть может, и поэтому тоже я полюбила оральный секс, сосать член моего партнера, стоя перед ним на коленях, тихонько мыча от блаженства и возбуждаясь самой, увлажняясь между ног. У каждого человека как свой собственный индивидуальный запах кожи и волос, это химия тела, так и при общности специфического солоноватого вкуса спермы, которую я так люблю проглатывать после эякуляции моего любовника мне в рот, у каждого мужчины свой индивидуальный привкус семени. Уж я-то знаю, к моим двадцати пяти годам у меня было четверо любовников, и не факт, что нынешний последний, хотя мне этого, несомненно, хотелось бы, ибо больше чем Он, для меня не сможет сделать никто. А также хотелось мне при всей неразумности сего желания, учитывая вводные данные, узнать вкус спермы Владимира и проглотить ее после орального секса с окончанием мне в рот. Вероятно, кому-то я кажусь пошлой, пусть так, я такая, какая есть, к тому же я – актриса Императорских театров, мне можно быть пошлой, можно сказать, прямо сам Бог велел. - Анна… - негромко позвал меня барон сверху своим низким голосом, схожим с прикосновением к обнаженной кожи мягкого черного бархата, и я оторвалась от такого приятного мне занятия, целования его красивых рук, и подняла голову, встречаясь взглядом с горячим, гладящим, затуманенным алкоголем взором серых глаз мужчины цвета грозового неба. - Анна, я… - с едва уловимой улыбкой вновь тихо заговорил мужчина, сверху вниз глядя на меня своими пепельными глазами, в которых плескалось сексуальное желание, печаль, горечь и что-то еще неуловимое, чему я не могла дать название, и через мгновение замолчал, словно запнувшись на полуслове. - Владимир Иванович, у вас кровь на лице. Я сотру, хорошо?.. – поднимаясь с колен и беря в руки очередной кусок чистой льняной ткани, следом опуская ее в чашу с прохладной водой и тщательно отжимая, мягко спросила я. Меня не слишком сильно волновало, если быть честной, что такого Владимир хотел мне поведать минутой ранее, какая разница, собственно говоря. В состоянии сильного алкогольного опьянения ничего жизненно важного он мне в любом случае не скажет. - Хорошо, хорошо… - эхом отозвался барон и негромко горько рассмеялся, переводя взор на мои кисти. Медленно и плавно, без резких движений я поднесла руку с влажной тканью к красивому лицу мужчины с тонкими благородными чертами, аккуратно сдвинула в сторону его длинную косую челку и осторожно, мягко касаясь кожи, прошлась влажной тканью по лбу, носу, щекам и подбородку, стирая следы крови. Даже будучи изрядно пьяным, Владимир вел себя вполне спокойно и достаточно адекватно, если его не провоцировать, конечно, чего я делать, разумеется, не собиралась, я ведь не последняя дура, но я все равно осторожничала в общении с ним и своих действиях. Раньше мне не приходилось контактировать с новым хозяином поместья в нетрезвом состоянии, и я до конца не знала, чего от него ожидать, да и слова Константина, «Он прольет твою кровь…», по-прежнему крутились в голове. - Все… - с улыбкой выдохнула я, отошла на шаг назад и положила порозовевшую от крови ткань на поднос к двум предыдущим кускам, нужно будет чуть позже ее выбросить. Несколько долгих мгновений барон смотрел на меня с ничего не выражающим лицом, а потом вдруг резко встал с кресла, слегка покачнувшись от выпитого спиртного, сделал шаг ко мне, и я непроизвольно вздрогнула, невольно испугавшись. - Не все… - хрипловато выдал мужчина, заключая меня в объятия, с силой прижимая к себе, параллельно накрывая мой рот своими сухими горячими губами. Поцелуй и близко не был нежным и невинным, наоборот, Владимир целовал меня властно, страстно, глубоко и откровенно, даже жадно, прямо собственнически, проскальзывая языком в мой приоткрытый рот, лаская мой язычок своим, гладя по спине, талии и бедрам горячими ладонями. Но при этом поцелуй с горьковатым терпким привкусом коньяка не был грубым и неприятным, наоборот, он был мне безумно приятен, более чем. Расслабляясь в сильных руках барона, я прильнула к нему всем телом, с жаром отвечая, прикрывая глаза, обнимая руками за шею и запуская пальцы в его мягкие шелковистые волосы на затылке, ласково перебирая их. «Главное, чтобы мужчину сейчас не качнуло на волне выпитого алкоголя, а то полетим на пол мы вместе, и синяки останутся у нас обоих», подумалось мне, прежде чем все вразумительные мысли не покинули меня. Как и в прошлый раз, на поцелуй Владимира, на его ласку тело откликнулось практически мгновенно, горячая волна прошла сверху вниз до кончиков пальцев ног, а низ живота заполнился хорошо знакомой мне сладкой тяжестью, сладостное томление разлилось в крови, и я блаженно тихонько простонала сквозь поцелуй прямо в рот барону. Когда воздух в легких закончился, он выпустил мои губы из плена своих, вдыхая сам и давая возможность вдохнуть мне, а уже через секунду мужчина довольно резко дернул меня за волосы, заставляя откинуть голову назад и невольно ахнуть от мгновенной, но такой приятной легкой боли. Его горячие губы коснулись моей шеи около уха, медленно спускаясь нежными поцелуями с прикосновениями языка к коже к плечу, с прикрытыми веками я наслаждалась происходящим, комкая в пальцах шелковистую ткань жилета Владимира на его плечах, и тихонько постанывая от охватившего блаженства. Я почувствовала, что барон сдвинул шелковую ткань халата с плеча вниз, оголяя его, а горячие руки мужчины, до этого гладящие мои бедра через тонкий атлас, посылая по коже жаркие волны, скользнули выше и мягко сжали мою полную грудь, отчего я невольно простонала чуть громче, открывая глаза. Мне все очень нравилось, даже будучи сильно пьяным, Владимир не был со мной грубым, можно с уверенностью сказать, что он был ласковым, но при этом оставаясь мужчиной, оставаясь главным, позволяя мне следовать за ним. Я таяла в его объятиях, наслаждаясь его лаской и полностью отдавая себя в его власть, но в голове билась упорная здравая мысль, что все это нужно немедленно остановить, пока еще можно это сделать, иначе еще совсем чуть-чуть и барон полностью разденет меня и возьмет на ближайшем кресле или столе. И не то, чтобы я слишком уж возражала, мое тело так вообще было только за, но разум твердил, что делать этого не нужно, заниматься сексом с родным братом это совершенно не правильно, как бы ни хотелось. Все же его действия сейчас продиктованы алкоголем, мужчина в данный момент явно абсолютно не помнит о нашем кровном родстве. - Владимир, остановись, прошу тебя. Вспомни, я – твоя сестра, - негромко, но медленно и четко произнесла я, понимая, что это единственный верный способ остановить барона, попытаться достучаться до его сознания. Если я сейчас начну просто вырываться и отпихивать от себя мужчину, который в разы сильнее меня, я никакого эффекта не добьюсь и скорее всего еще и вызову в нем агрессию, чего мне совершенно не нужно. Слово «сестра» возымело отрезвляющий эффект холодного душа, и уже в следующий миг он перестал целовать меня в оголенное плечо и гладить горячими ладонями по бедрам и ягодицам. Руки Владимира опустились вниз, он с ощутимым сожалением выпустил меня из своих крепких объятий, отошел на шаг назад, сел обратно в кресло, в один глоток допил коньяк из низкого пузатого бокала и откинулся на спинку. Прикрывая свои серые глаза цвета сгоревшего пепла, теперь затуманенные не только алкоголем, но и страстью, наверняка, отражающейся и в моих собственных, хозяин поместья горько рассмеялся болезненным смехом, и я сама даже против воли почувствовала эту горчинку на кончике языка. - Сестра, ты моя сестра, сестра… Господи, за что… - открывая глаза, тяжело и мрачно выдал мужчина, рассеянно смотря перед собой безрадостным взором. Я же поправила халат, скрывая оголившееся плечо, медленно вдыхая и выдыхая воздух через нос, дабы немного успокоиться, по телу все еще разливалась приятная сладкая истома, и оно просило продолжения. Но продолжения этого быть не должно, заниматься сексом с родным братом совершенно не правильно, не все желания нужно воплощать в жизнь, некоторым из них суждено остаться лишь желаниями. - Уже очень поздно. Вы не хотите поспать хоть несколько часов?.. – подходя к высокой спинке кресла и обнимая мужчину за шею со спины, мягко спросила я, зарываясь носом в его темные блестящие шелковистые волосы на макушке и вдыхая их легкий, но такой приятный моему обонянию запах. Владимир не пользовался никаким одеколоном, и мне это нравилось, едва уловимый естественный запах его светлой кожи мне было вдыхать приятнее, чем аромат какого-нибудь дорогого французского мужского парфюма. Барон подходил мне на уровне химии тела, психофизики, энергетики, темперамента, сексуальной составляющей, я предпочитаю, чтобы мужчина оставался мужчиной, а не превращался в коврик под женскими ногами, и Владимир именно Мужчина для меня с большой буквы в этом слове с ярко выраженной мужской энергией. Сильный, надежный мужчина, который позаботится о своей женщине, о своей семье, сможет защитить своих близких, по крайней мере, я так чувствовала. Однако, к сожалению, для меня, а быть может, и для нас обоих, мы – кровные родственники, родные брат и сестра по отцу, между нами не может быть никаких отношений, в частности сексуальных, не должно быть, и мне никогда не узнать вкус его семени. А хотелось бы, не вижу смысла обманывать саму себя. А еще к моему немалому огорчению барон видит во мне лишь красивую живую куклу для сексуальных утех, а мне бы хотелось, чтобы он видел во мне живого человека, у которого есть свои мысли, чувства и желания, есть душа, а не бездушную куклу для постельных игр. Но, как говорится, что есть, то есть, и над чужим восприятием ни я, никто другой не властен. - Нет, не хочу, я ненавижу спать… - как-то обреченно выдохнул мужчина, обхватывая мои запястья своими красивыми длинными пальцами пианиста и мягко сжимая их, посылая по коже теплую волну от своих горячих рук. И в этот момент я неожиданно для себя осознала, что страх ушел, исчез, растворился, я больше не опасалась Владимира даже сильно пьяного, рядом с ним, пусть и изрядно выпившим, мне было комфортно и спокойно в эмоциональном плане. Конечно, я не забыла слова Константина из сна-предупреждения, «Он прольет твою кровь…», безусловно я помнила их, но чему бывать, того не миновать, если такова судьба, и барону суждено пролить мою кровь, пусть будет так. Я не хочу каждую минуту думать об этом, ждать этого, я хочу просто жить и получать удовольствие от общения с нравящимся мне мужчиной, с которым нам суждено провести лишь несколько дней, а после у каждого продолжится своя отдельная жизнь. - Почему?.. – с искренним интересом спросила я, мне хотелось понять Владимира вообще и в частности в данный момент, почему он не любит спать, сон ведь это отдых для тела и психики, покой, возможность отрешиться от проблем и дел насущных, погрузившись в царство Морфея. Легкий естественный запах его мягких темных волос смешивался с несильным коньячным амбре, но эта ароматическая смесь была приятна моему обонянию, и, сделав глубокий вдох, я прикрыла глаза в ожидании ответа мужчины. - Стоит мне закрыть глаза и провалиться в сон, как я вновь и вновь возвращаюсь на Кавказ… Война, она продолжается в моей голове, каждую ночь я вижу войну, кровь и смерть… Совесть, она не устает напоминать мне о моих грехах… Бессонница сменяется ночными кошмарами, после которых на следующую ночь вновь приходит бессонница… И так по кругу, из которого я не могу выйти… - тихо и печально ответил барон, поднес к своим губам мою правую кисть и ласково поцеловал в ладонь долгим поцелуем, вдыхая запах моей кожи, после ванны от меня не пахло духами, так что навряд ли он что-то почувствует. Однако мужчина все же что-то ощутил, поскольку после следующего поцелуя уже моих тонких пальчиков он почти беззвучно выдохнул, «Как же ты хорошо пахнешь, Аня…», но я услышала и невольно улыбнулась. Мне было нечего сказать барону по поводу бессонницы и ночных кошмаров, поскольку ни первым, ни вторым я не страдала, в этом мне везло, да, и что бы я сейчас ни сказала, мои слова никак ситуацию не исправят и не облегчат ее. Наклонившись ниже, я нежно на несколько долгих мгновений прижалась губами к шее мужчины чуть выше черного атласного шейного платка, почувствовав, что его пальцы сжали мои тонкие запястья чуть сильнее, но не до боли, а наоборот приятно. Насладившись еще немного этим благостным тактильным контактом, я мягко попыталась вытянуть кисти из хватки Владимира, и он тут же их отпустил. - Я пойду спать, и вы отдохните хоть несколько часов, - отойдя на шаг от барона, негромко проговорила я, на интуитивном уровне чувствуя, что на этой ноте нужно закончить наше сегодняшнее общение, все, что мы могли сказать друг другу, мы уже поведали. Я явственно ощущала тяжелое мрачное эмоциональное состояние мужчины, и, учитывая его склонность к перепадам настроения, эмоциональным качелям, можно было сделать однозначный вывод, что сегодняшнее умонастроение Владимира – это, безусловно, эмоциональный провал, а после провала всегда начинается подъем, а это значит, завтра ему станет легче. Сегодня же пусть побудет один, подремлет, может, даже позовет к себе Полину, ибо секс – это не только очень приятный физический процесс, но он также хорошо снимает стресс, позволяет выплеснуть накопленные негативные эмоции. Взяв в руки круглый поднос с серебряной чашей с водой и окровавленными кусками влажной льняной ткани на выкидку, я еще раз взглянула на мужчину, по-прежнему сидящего в кресле, откинувшись на его высокую спинку, в ответ он как-то неопределенно кивнул мне и прикрыл глаза, а я пошла к выходу из библиотеки. Выбросив куски ткани и выплеснув воду, я вернула чашу с подносом на их законные места на кухне, вернулась в свою спальню, как всегда, закрыла щеколду с внутренней стороны, скинула халат и забралась под легкое теплое одеяло, свернувшись клубочком, подобно кошке. Приятная сладкая истома еще до конца не покинула тело, невольно вспомнились объятия и поцелуи Владимира, его ласки, от этих благостных воспоминаний я улыбнулась и закрыла глаза, надеясь все же уснуть, ибо прошлую ночь мне в поместье спалось плохо. Уснуть мне все-таки удалось, и проснулась я, когда за окном уже начало светать, мне вновь хотелось пить, а поскольку в прошлый свой поход на кухню за водицей я не удосужилась взять с собой кувшин с водой и стакан, придется прогуляться вновь. Нехотя скидывая теплое уютное одеяло, я выбралась из постели, накинула халат, завязав его под пояс, надела на ноги домашние тканевые туфельки и спустилась на кухню, утолила жажду и поднялась обратно на второй этаж. Я уже собиралась войти в свою бывшую комнату, как увидела гордо выходящую из спальни хозяина дальше по коридору Полину, завернутую в светлую простыню, со свободно лежащими на голых плечах и спине длинными русыми волосами, явно после близости с ним. Все же барин позвал к себе свою крепостную любовницу, я не ошиблась в своем предположении, секс и оргазм не только дарят удовольствие и физическое удовлетворение, но и изгоняют стресс, помогают выплеснуть эмоции, так сказать, два в одном, и мужчина об этом прекрасно знает. С гордо поднятой головой, походкой примы Императорских театров, не меньше Полина неторопливо прошествовала в мою сторону, я не собиралась вести с ней бесед, о чем нам, собственно говоря, беседовать, но молодая женщина, моя ровесница, явно считала иначе. - Я ведь тебе говорила, я – женщина барина, Владимир Иванович принадлежит мне. А на тебя он даже не посмотрит, - с довольной улыбкой на привлекательном лице высокомерно заявила, остановившаяся в шаге от меня, Поленька, перекинув все свои густые волосы со спины на одно плечо, а я мысленно усмехнулась. Мне не хочется тебя разочаровывать, Полина, но твой барин готов на меня не только смотреть, но и с радостью трогать во всех местах и с не меньшим удовольствием заниматься со мной сексом, будь у него такая возможность и не будь мы кровными родственниками. Однако ничего из этого я не стала говорить крепостной, а зачем, если человек хочет жить в своей иллюзии, пусть живет, мне от этого ни тепло, ни холодно. - Да, ты – женщина барина, Полина, все верно, вот только не любимая женщина, - также с улыбкой с легкой иронией ответила я, складывая руки под полной грудью и чуть склоняя голову набок. Твой хозяин любит отчаянно, да только не тебя, его горькая любовь – Ольга Калиновская, ради которой он был готов умереть на дуэли, отдать свою жизнь, очень далеко отсюда, аж в самой Польше, а именно в Варшаве. И что хуже всего для твоего барина, что она не первый год замужем, а, следовательно, отношения с красивой польской пани для него невозможны. Ты же для Владимира Ивановича лишь приятное развлечение, лекарство от деревенской скуки и средство для получения сексуального наслаждения и удовлетворения, только и всего. Впрочем, его отношение ко мне не слишком-то, увы, отличается, для твоего хозяина я сама лишь красивая живая кукла для сексуальных утех, так что в этом мы с тобой подруги по несчастью. Вся разница лишь в том, что от тебя он уже получил желаемое и успокоился, от меня же он этого получить не может по вполне понятным причинам, и это очень, как выяснилось, огорчает мужчину, даже как-то слишком сильно огорчает. - Ты просто завидуешь, Анна, - надменно фыркнула Полина, придержав правой рукой простынь на полной груди, и пошла мимо меня дальше, я же невольно иронично улыбнулась, глядя ей вслед. На обнаженной спине женщины до поясницы не имелось ни одного даже малейшего синячка, из чего можно сделать вывод, что склонностью к сексуальному садизму барон Корф все же не страдает, и прекрасное настроение до жути довольной его крепостной любовницы говорило о том же. И лично для меня это хорошо, ибо у меня самой нет склонности к мазохизму в постели. Нет, я ни в коем случае никого не осуждаю, ни на кого не вешаю ярлыков, каждый человек в своей спальне может делать все, что считает нужным, его сексуальные предпочтения – это его сугубо личное дело. Просто мужчина со склонностью к сексуальному садизму – это не мое, я, как кошка, ласку люблю, а если и боль, то лишь совсем легкую, сладкую и возбуждающую. Я лично знакома с мужчиной с подобными предпочтениями, он является большим любителем драматического искусства, одним из меценатов Императорских театров, он пару недель ухаживал за мной после смерти Константина, мы общались, несколько раз ужинали в дорогом ресторане. И в наш последний совместный ужин он прямо сказал о своих желаниях в постели, чего он хочет и чего ждет от своей любовницы, на что я предельно вежливо и максимально тактично отказала ему, и он воспринял это совершенно спокойно и адекватно. Рисковал ли он, говоря мне о своих не совсем привычных большинству предпочтениях в сексе, что об этом может узнать кто-то еще?.. Да, нисколько, он прекрасно понимал, что услышанное мной от него во мне же и умрет, я ведь не идиотка, чтобы поплатиться за свой длинный язык не только своей театральной карьерой, но и своей головой. Обиженный на тебя знатный, богатый, влиятельный мужчина может стать тебе очень опасным врагом, способным с легкостью уничтожить тебя. Мне такие враги не нужны, я предпочитаю поддерживать со всеми мужчинами хорошие отношения, по жизни это намного безопаснее, выгоднее и полезнее. Кстати, этот мужчина сорока лет с хвостиком, привлекательный внешне и вполне приятный, обходительный в общении, много лет женат и имеет четверых детей от своей благородной супруги, которая и знать не знает, прожив со своим дорогим мужем все двадцать лет, об его истинных сексуальных предпочтениях, что нравится ему на самом деле. Впрочем, это общая беда многих родовитых матрон, практически не знающих своих супругов в постели настоящими, мы, их любовницы, знаем в этом плане наших мужчин гораздо лучше. Абсолютно любой мужчина хочет ложиться в постель с живой женщиной, которая его желает, принимает таким, какой он есть, с радостью готова исполнять его желания и дарить ему удовольствие своим лоном, руками, ступнями, своим ртом, а не с холодной ледышкой с кучей глупых комплексов, которой то не так, и это не этак. Потому-то гуляли благородные господа всю жизнь от своих знатных жен направо и налево, гуляют и будут гулять. Я знаю, что на данный момент у моего несостоявшегося любовника помимо жены есть женщина, с которой они друг друга полностью устраивают во всех отношениях, их сексуальные предпочтения совпадают. Императорские театры – это особый мир, где все и всё обо всех знают, кто, где, с кем и зачем, знают и молчат, вежливо улыбаясь друг другу. У меня самой очень широкие взгляды на секс, спасибо Константину, я могу воплотить в жизнь любое желание моего мужчины в постели, сделать реальностью любую его сексуальную фантазию, сыграть любую роль, я ведь актриса, кроме игр с откровенным сексуальным садизмом, но не один из моих любовников, включая Его, им не страдал. Нужно изначально выбирать подходящего мужчину во всех сферах жизни, в том числе и в сексуальном плане, чтобы потом не айкать и не ойкать, что все не так, а хотелось иначе. Язык дан людям не только для сексуальных ласк, но и для того, чтобы банально разговаривать, если в отношениях есть доверие, я считаю, можно задать друг другу абсолютно любой вопрос и получить на него искренний ответ. А насчет зависти, ну чему мне завидовать, Поленька, скажи, что есть у тебя, чего нет у меня, чтобы меня прямо таки разбирала зависть, завидую я тебе, да нужна ты мне горько, чтобы тебе завидовать, ну, прямо насмешила. Женщина скрылась за поворотом коридора, а я вошла в свою бывшую спальню, закрыла дверь на внутреннюю щеколду, разделась и забралась обратно в кровать, свечи в комнате в розовых тонах уже догорели, камин погас, но в небольшом помещении было еще очень тепло. - Приятных вам снов, Владимир… - закрывая глаза, почти беззвучно произнесла я в пространство, после секса и оргазма обычно всегда хорошо спится, надеюсь, и вы уснете и отдохнете, и вам приснится что-то приятное, быть может, я. А завтра, точнее по времени уже сегодня, будет новый день, и пусть этот день принесет вам что-то хорошее, лично я желаю вам только всего самого лучшего. Иван Иванович много раз говорил мне, что хотел бы дожить до внуков, увидеть вашу свадьбу, ваших деток, он, к сожалению, не дожил, но пусть желание отца исполнится, не могу знать, простили ли вы себя, но он давно простил вас за все. Я бы с радостью приехала на крестины ваших детей, хоть уже пять лет и не придерживаюсь православия, но навряд ли ваша благородная супруга позволит бывшей крепостной, актрисе Императорских театров присутствовать на крещении своих детей. Если мужчины всю жизнь меня обожали, начиная с Ивана Ивановича в моем детстве и юности, продолжая моими любовниками уже во взрослом возрасте и заканчивая престарелым предводителем уездного дворянства, господином Забалуевым, который и тот от меня без ума с его вездесущим, «Анна, душенька…». То женщины зачастую меня недолюбливают, завидуют моей красоте и успеху у мужчин, как в театре, так и просто по жизни, поэтому у меня есть лишь одна единственная подруга, моя любимая Рита, рыжеволосая зеленоглазая колдунья, которая мне как сестра, я доверяю ей безоговорочно, как и она мне. А еще мне почему-то вдруг вспомнилась жена Михаила, Елизавета Петровна, в девичестве княжна Долгорукая, которая в юности была влюблена во Владимира, как кошка, и я всегда искренне поражалась, что она находила в жестоком молодом барине, в котором кроме внешней эстетичности я не видела на тот момент ничего приятного. Уже позже до меня дошло, что Лизавета никогда не видела в нем барина, каким он для нее и не был, они равны по социальному статусу, да и эмоционально жестоких выпадов с его стороны по отношению к Лизе я никогда не наблюдала. Девушка видела во Владимире красивого, сексуально привлекательного, интересного мужчину, собственно он и есть такой, сейчас я это понимала и разделяла ее мнение, когда барон извинился за свои моральные издевки в прошлом, а я простила его, оставив это самое прошлое в прошлом. А потом юношеская влюбленность Лизаветы, казавшаяся на тот момент прямо таки великой любовью, прошла, испарилась, улетучилась, как дым, и она совершенно спокойно вышла замуж за Мишу, став княгиней Репниной, в итоге благородный принц женился на принцессе, все правильно, так, как и должно быть. Да, и вообще, благо ли такая любовь, когда ты настолько сильно любишь мужчину, как мартовская кошка, полностью растворяясь в нем, теряя в нем саму себя?.. Даже, не знаю, я никогда не мечтала о такой великой безусловной любви, когда ты любишь мужчину, чуть ли не больше собственной жизни. Я считаю, во всем нужна разумная мера, даже в любви, ибо любовь без меры становится болезнью, навязчиво преследующей нездоровой манией, отравляющей самому человеку жизнь. В любом случае мне такой любви никогда не испытать, ибо я не умею любить, у меня нет сердца. Если господин Забалуев страдает физическим, сексуальным бессилием в силу пожилого возраста, а еще женится на молоденькой барышне княжне Долгорукой, Софье Петровне, зачем, мне этого понять просто не дано, то я страдаю бессилием эмоциональным, неспособностью любить. Это даже несколько странно, ведь Иван Иванович вложил в меня столько своей любви, ласки, заботы, внимания, у меня были такие счастливые детство и юность, полные любви отца, а я не могу никого полюбить, с кем-то поделиться этой любовью, кому-то отдать, а не только брать, как я это делаю, по жизни я именно беру любовь мужчин, потребляю ее. Безусловно, я всегда любила и буду любить и помнить дядюшку, я люблю душой, как человека, Михаила, люблю, как сестру, мою единственную подругу Риту, а вот любить мужчин мне просто, видимо, не дано. Ну, что же, каждому в это мире свое, кто-то уродлив телом, кто-то душой. Хотя порой мне кажется, что я пожертвовала душу царству Мельпомены, расписалась собственной кровью, получив взамен славу, богатство, оглушительный успех на Императорской сцене. Все мы по жизни носим свои собственные маски и играем какие-то роли, все мы в какой-то степени актеры, те самые злосчастные комедианты. И продолжается бесконечный танец в красных дьявольских башмачках, ведущих прямиком в Ад…