Аттракцион иллюзий

- А где господин Забалуев?.. Он же был здесь… - обратилась к младшей дочери княгиня Долгорукая в темно-бордовом платье с небольшим круглым вырезом на груди, в котором сверкало колье с рубинами и бриллиантами, вернувшись в гостиную после десяти-пятнадцати минут своего отсутствия. - Андрей Платонович удалился к себе, сказал, завтра с раннего утра у него дела в уезде, - негромко откликнулась стоящая у окна Софья Петровна в нежно-голубом атласном наряде, вглядывающаяся своими серо-голубыми глазами во тьму зимнего вечера за холодным стеклом. - Видишь, как тебе повезло с будущим мужем, доченька, с самого утра весь в делах, предводитель уездного дворянства, с таким не пропадешь. Ты уже видела, как прислуга расшила постельное белье из приданого вашими вензелями?.. – с довольной улыбкой произнесла Марья Алексеевна, тоже подходя к окну и вставая рядом с дочерью. В свете луны в окружении сверкающих алмазов-звезд снег во дворе серебрился, и картина зимней природы, казалось, сошла из красочной книги детских сказок. «Только детство давно закончилось, и теперь я стану женой Андрея Платоновича старше меня на сорок лет. С какой радостью я поделилась бы с кем-нибудь таким везением. Господин Забалуев богат и влиятелен, мать жаждет его денег, и что стоят в связи с этим мои желания, ничего», с грустью подумалось Соне, чувствующей, что в уголках глаз скапливаются слезы. - Видела, маменька, красиво получилось… - тихо выдохнула княжна, переплетая руки под грудью и закрывая глаза, чтобы не дать слезинкам скатиться по щекам, вспоминая изящные вензеля «АС» на белоснежном постельном с первыми буквами имен ее будущего супруга и ее собственного. Плачь, не плачь, ничего не изменишь, помолвка уже состоялась, через месяц будет свадьба, и ей придется уехать из дома, где она выросла вместе с братом Андреем и сестрой Лизой, переехать в имение мужа. Хорошо, что оно еще не так далеко находится, можно будет часто приезжать в родной дом в гости к матери. Помолвочное золотое кольцо с голубым топазом на безымянном пальце левой руки безмолвно напоминало девушке о предстоящем венчании и нежеланном браке, но она даже не пыталась противиться воле властной матери, понимая, что в любом случае будет так, как желает маменька. - Да, мне тоже понравилось, очень изящно вышло. Ты не грусти, Сонечка, ты ведь не в Сибирь уезжаешь, а всего лишь в другое поместье недалеко от нас, ты будешь часто приезжать ко мне в гости, а я бывать у вас с Андреем Платоновичем, это ведь совсем близко. Нужно будет на днях уладить одно дело, а потом мы с тобой поедим в Петербург, закажем тебе самое красивое подвенечное платье, за месяц его как раз сошьют, погостим у Лизаветы с Михаилом, у Андрея с Наташей. Я соскучилась по своим внукам, да и Лиза на днях должна родить, будешь крестной ее второго ребенка, - миролюбиво изрекла княгиня, продолжая улыбаться, глядя во тьму зимнего вечера, неумолимо превращающегося в долгую ночь. - Какой позор… - с нескрываемым раздражением промолвила Марья Алексеевна через пять-семь минут тишины, отчего княжна вздрогнула и резко открыла глаза, с непониманием глядя на поджавшую губы мать, покручивающую пальцами правой руки перстень с рубином на левой. - О чем вы, маменька? – пытаясь понять, что резко испортило хорошее настроение матери, негромко спросила Софья Петровна, внешне она была похожа на княгиню, русые волосы, серо-голубые глаза, миловидные черты лица, но не характером, нравом в мать куда больше пошла ее старшая сестра Лиза. Наверное, обладательница пшеничных локонов Лизавета противилась бы этому навязанному браку со стариком, бунтовала, но не Соня, она понимала, что в любом случае будет так, как хочет мать, к тому же родителей нужно слушаться, им виднее, как лучше. - Да, вот вспомнила о бароне Корфе, как они с этой распутной актеркой обнимались в храме у всех на глазах в паре метров от гроба покойного, позорище… Хотя чего еще ожидать, их ведь воспитывал Иван Иванович, а у того в доме царили такие нравы, что прости Господи… В итоге, что воспитанница развратная актерка, что сынок хуже некуда, весь в папеньку… Тот всю жизнь лгал, глядя в глаза, и сын его такой же, столько лет пудрил мозги Лизавете, что женится на ней, а сам в свое удовольствие волочился за такими же распущенными девицами, как госпожа Платонова, хотя лучшей он и недостоин. А в итоге вообще стрелялся с Цесаревичем из-за его любовницы, уму непостижимо, за что его и сослали на Кавказ, жаль, что там он не сгинул, вернулся, жив, здоров. Но это даже хорошо, что так получилось, Лиза вышла замуж за Михаила, порядочного достойного мужчину, и у них все замечательно. Это же хуже некуда быть женой такого, как Владимир, во-первых, всю жизнь будешь с рогами ходить, которые он будет наставлять с каждой встречной и поперечной юбкой. А во-вторых, у такого человека семь пятниц на неделе, ему хочется то одного, то другого, и неизвестно, что ему завтра в голову стукнет, и с кем он решит стреляться из-за очередной своей бабы, за что по этапу в Сибирь-матушку пойдет. Тебе же потом нужно будет как-то жить в обществе и людям в глаза смотреть, так что упаси, Боже, от такого муженька. Муж должен быть надежным, доченька, чтобы не беспокоиться о завтрашнем дне, и господин Забалуев, кстати, такой, хоть и не молод уже, но это далеко не самое главное, потом ты меня поймешь. Только чтобы не ссорится с зятем, я терпела присутствие этой госпожи Платоновой, к которой князь так благожелательно настроен, в своем доме, и хвала небесам, что барон ее забрал к себе, хоть изначально и не хотел. Наверняка, им нескучно вдвоем, учитывая их объятия в церкви, они ведь выросли в одном доме, где творилось черти что, так что их общение могло быть даже очень «близким». А то ходила эта Анна бесстыжая перед Андреем Платоновичем хвост свой распушала, увивалась бессовестная за порядочным человеком, который скоро женится, позор. Ну, она хоть расстраивалась смерти своего благодетеля, а сынок его вообще стоял на похоронах с совершенно спокойным, равнодушным лицом и сухими глазами, даже радовался, наверное, что папенька отправился в мир иной, не будет теперь мешать и указывать, как ему жить. Только не долго ему радоваться осталось… - с тщательно скрываемой ненавистью в голосе уже более ровно и спокойно проговорила Марья Алексеевна, убрав за ухо выпавший из аккуратной прически русый локон. «А я бы пошла замуж за барона, если бы предложил, наверное, даже против воли матери пошла бы. Даже если изменять будет, пусть так, зато с ним было бы приятно ложиться в супружескую постель, с красивым молодым мужчиной, от которого и дети будут такими же красивыми, а не терпеть через силу престарелого Андрея Платоновича, как это придется делать мне. Лиза была влюблена во Владимира с юности, да и он вроде бы тоже был в нее влюблен, много лет они считались женихом и невестой, но в итоге не сложилось, свадьбы не состоялась. Я никогда не рассматривала барона как своего потенциального жениха, да и не лицезрела его целых пять лет, которые он был на Кавказе, но когда вновь увидела Владимира на похоронах Ивана Ивановича, мне невольно подумалось, какой же он все-таки красивый мужчина, очень красивый. Да, я пошла бы за него замуж, пошла бы…», подумалось княжне на слова матери, но она естественно не посмела произнести вслух что-то подобное, прекрасно понимая, что княгиня, услышав такие речи, страшно рассердится на нее. - Маменька, я тоже пойду к себе. Спокойной ночи вам… - тихо промолвила Соня, на что Марья Алексеевна молча кивнула уходящей дочери, продолжая смотреть в вечернюю мглу своими холодными серо-голубыми глазами, обдумывая планы на ближайшие дни. Когда-то давно она тоже верила в любовь и хотела быть счастливой в браке, как дочь, но это все осталось в далеком прошлом и быльем поросло, мужа-изменника княгиня отправила на тот свет своими собственными руками, застрелив его, о чем ни разу не пожалела. *** POV Анна Покрутив в руках овальный золотой медальон на длинной тонкой цепочке с миниатюрным портретом матери внутри, который недавно отдал мне брат, с тихим щелчком я открыла его и взглянула в лицо красивой рыжеволосой женщины с карими глазами, чувствуя, как в душе разливается противная горечь, почти физически ощутимая на кончике языка. Сегодня я была у Сычихи в лесной избушке, предварительно спросив, как туда добраться у одной из молоденьких горничных в поместье Корфов, деревенские женщины всегда знают, где живут местные колдуньи, поскольку частенько к ним обращаются по самым разным вопросам. Так вот мать даже на порог своего непрезентабельного жилища меня не пустила, закрыв дверь перед моим лицом и прогнав прочь. - Чего тебе нужно?.. Зачем пришла?.. – раздраженно спросила ведьма в черном закрытом платье не первой свежести, когда наконец соизволила открыть дверь после двух-трех минут моих бесплодных попыток достучаться до нее. Я уже решила, что женщины нет дома, и собиралась развернуться, чтобы уйти, как деревянная дверь резко распахнулась передо мной, явив на пороге хозяйку дома. Успела я лишь поздороваться, как мать бесцеремонно перебила меня и вновь заговорила сама. - Оставь Володю в покое, ты принесешь ему лишь беды… Уезжай отсюда, оставь Володю в покое… - гневно сверкая своими темными глазами, громко и отчетливо с нескрываемым недовольством выдала колдунья и, не дав мне ответить ни слова, с громким хлопком захлопнула перед моим носом дверь, тем самым выпроваживая меня прочь. Естественно мне ничего не оставалось, как вернуться обратно в имение, но в дом идти не хотелось, и я решила зайти в оранжерею, в которой так любил бывать отец. Иван Иванович сам ухаживал за розами в свое удовольствие, коих здесь было просто великое множество самых разных сортов и расцветок, да и других красивых и диковинных растений здесь не меньше, просто маленький зеленый райский уголок лета среди белоснежной холодной зимы. Вот и сходила, пообщалась с матерью, называется, лучше бы и не ходила, настроение после такого «милейшего» общения у меня было просто хуже некуда. Да, Сычиха, частенько заходя в гости к Варваре на кухню, никогда не проявляла ко мне ни малейшего материнского тепла и участия, но все же я надеялась, что мы сможем нормально спокойно поговорить, но ошиблась, ведьма и разговаривать со мной не желала, просто прогнала прочь. С тихим щелчком закрыв медальон, я прикрыла веки и положила голову на высокую спинку плетеного соломенного кресла, на котором сидела в данный момент, моя приталенная соболиная шуба в пол лежала на точно таком же кресле рядом с плетеным же из соломы небольшим круглым столом. В оранжерее было тепло и комфортно, на улице уже успело стемнеть, но мне совсем не хотелось идти в поместье и выплескивать на ни в чем неповинных людей, Варвару, Никиту, да даже Владимира, свое отвратительное настроение, а потому я решила еще немного побыть здесь, в этом уголке зеленого Рая. Чуть успокоюсь, эмоциональное состояние более-менее придет в норму, и тогда пойду на кухню к Варе, выпью с кухаркой горячего чайку, поскольку есть мне совершенно не хочется, приму горячую ванну и лягу спать, чтобы утром проснуться и вернуться в усадьбу Долгоруких, куда приедет за мной Михаил. Было бы неплохо еще помириться с братом перед уходом, но это я попытаюсь сделать завтрашним утром, мое сегодняшнее эмоциональное состояние оставляет желать лучшего, и я скорее лишь поругаюсь с ним, чем помирюсь. «Рай – это сад, который бесконечно зеленеет и расцветает, мой Рай целиком и полностью создан любовью и ее плодами», вспомнились мне строки из одной из прочитанных мной книг, значит, можно сказать, сейчас я в Раю, в его маленьком кусочке на нашей грешной земле. Если бы был жив Иван Иванович, в эти минуты он бы бережно погладил меня по голове и сказал своим теплым ласковым голосом, «Ну, что ты, Аннушка, не печалься, не грусти, это не стоит того, все наладится, все будет хорошо…», но отца больше нет, есть лишь брат. Только он не поймет, если я просто подойду, сяду рядом и без слов положу голову ему на плечо, закрывая глаза, хотя мне хотелось это сделать, словно голос крови притягивал меня к мужчине. Возможно, он в это время чем-то занят или вообще приятно проводит его с Полиной в спальне или где-нибудь еще, да и крайнее наше общение было в не слишком позитивном ключе. Потому не нужно мне сейчас никуда идти, побуду здесь, отдохну физически и морально среди диковинных растений, не характерных для нашей природы, и прекрасных цветов всех оттенков радуги. Не знаю, сколько прошло времени, много или мало, но в какой-то момент несильный хлопок стеклянной двери оранжереи вырвал меня из мира моих собственных мыслей и вернул в реальность. Я резко открыла глаза, посмотрев в сторону источника звука, выхода из этого зеленого райского уголка, и узрела вошедшего внутрь Владимира в черном драповом пальто с меховым воротником-стойкой и такими же манжетами. Хозяин поместья все также был в плохом настроении, выражение его красивого лица с тонкими аристократичными чертами было нейтральным, все та же пресловутая «маска», но вот в серых глазах барона, в неверном свете луны кажущихся совсем темными, горел гнев, он все еще сердится на меня после своей вспышки ревности на кухне. - Вы здесь, Анна… - не спросил, а скорее мрачно заключил брат, делая несколько мягких медленных шагов в мою сторону, и я тут же вскочила на ноги. Нужно было сразу подняться, как только он вошел в оранжерею, а я, задумавшись, осталась сидеть на кресле, и мужчине это могло не понравиться, ибо это проявление неуважения к нему, бывшей крепостной негоже сидеть, когда в комнату заходит благородный барин. - Извините, Владимир Иванович, я просто задумалась, - ровно и спокойно заговорила я, подойдя ко второму креслу, беря в руки свою соболиную шубку и надевая ее, убирая медальон с портретом матери в карман. – Я гуляла, ходила к матери, желая пообщаться с ней, но не получилось, а потом была здесь. Если вы не против, то я хотела бы сейчас пойти к Варваре на кухню и выпить горячего чаю, - застегивая шубу, нейтрально продолжила я, совершенно не желая ссориться с мужчиной, только его реакция оказалась несколько неожиданной. - Значит, вы ходили к этой сумасшедшей, одна по лесу… Я ведь говорил тебе не бродить одной в потемках и вообще по лесам и кладбищам… Почему ты продолжаешь это делать?.. Неужели ты не понимаешь, что такие прогулки могут плохо закончиться?.. Если тебе плевать на мои слова, подумай об отце… Неужели ты думаешь, что он одобрил бы подобное?.. – барон быстро пересек разделяющее нас расстояние и сейчас стоял рядом со мной, в силу своего высокого роста глядя на меня сверху вниз тяжелым мрачным взором стальных глаз, в которых клубилась черная глухая ненависть к моей матери, переплетаясь со злостью на меня саму. Его скулы были напряжены, серые глаза сузились, а четко очерченные губы сжались в тонкую линию, нет, он не кричал, говорил даже не слишком громко, резко перейдя с вежливого «Вы» на «Ты». Но тон Владимира был просто ледяным, а он сам определенно был очень зол на меня. И эта сдерживаемая ярость черной ядовитой змеей проскальзывала в его словах, и я чувствовала, что тоже начинаю злиться, с какой стати он вообще отчитывает меня, кто он мне такой. - Я понимаю, что вы не испытываете теплых чувств к моей матери, но я бы попросила вас, Владимир Иванович, хотя бы при мне не оскорблять ее подобными эпитетами. И видимо вы забыли, что отец дал мне вольную, так я вам напомню, вы мне уже не хозяин, а я вам не рабыня. Я теперь свободная, могу ходить куда захочу и когда захочу, и вашего разрешения я спрашивать не собираюсь… - снизу вверх пристально глядя в стальные глаза хозяина поместья с полыхающим в них гневом, прохладно произнесла я и, взяв с плетеного соломенного кресла свои черные перчатки, попыталась его обойти. Общаться дальше и вообще находиться в эти минуты в обществе брата у меня не имелось ни малейшего желания. - Не будешь… Не позволю… - резко и достаточно жестко изрек мужчина, а пальцы его левой руки железной хваткой сомкнулись чуть выше моего левого же запястья, и мне пришлось остановиться, ибо вырываться не имело никакого смысла. Барон намного сильнее меня, и все мои попытки никаких плодов не принесут, лишь оставят синяки на руке, а мне оно совершенно не нужно. - И что же вы сделаете, Владимир Иванович, может, запрете меня в комнате на ключ, чтобы выйти не могла?.. Если вы вытворите что-то подобное, ноги моей больше в вашем доме не будет… Слышите?.. – сдержавшись от язвительного «Барин…», так и просящегося на язык, с неприкрытой иронией прохладно промолвила я, чувствуя, как пальцы брата на моем запястье сжались чуть сильнее, это была еще не боль, но очень близко к ней. - Как вам будет угодно… - спустя несколько бесконечно долгих мгновений, тихо и глухо ядовито изрек хозяин поместья и неожиданно для меня разжал пальцы, выпуская мое запястье из их плена. Следом он резко развернулся, быстро дошел до выхода из оранжереи и, с силой хлопнув стеклянной дверью, отчего стекло жалобно звякнуло, но выстояло, ушел прочь, наверняка направляясь в дом. А я осталась стоять на месте и смотреть ему вслед, ну, что за день сегодня такой, тяжелый какой-то, сначала мать и на порог не пустила, теперь с Владимиром в пух и прах разругалась, а мне так не хотелось прощаться с ним на такой минорной ноте. Ладно, завтра утром перед уходом попробую помириться с братом, надеюсь, к тому времени он уже успокоится, а теперь к Варе пить горячий чаек и поднимать настроение, со вторым, правда, как-то сложнее. *** - Не обращай внимания, Сычиха, видать, просто не в духе была, в другой раз поговоришь с ней, а барин, он вспыльчивый, конечно, но отходчивый, может, еще и извинится завтра… Не расстраивайся, Аня, не стоит оно того… - уже на простой, но уютной кухне с большой каменной печью, щедро отдающей свое тепло в просторное помещение, утешала меня добросердечная Варвара, ее извечная повелительница, после моего рассказа о сегодняшних злоключениях, когда мы с кухаркой пили горячий ароматный чай с мятой, сидя напротив друг друга за непокрытым деревянным столом. - А я не стану принимать извинения твоего барина… Не хочу… - с улыбкой выдохнула я и сделала пару глотков чая с характерным травянистым вкусом и ароматом мяты, вкусный чаек, впрочем, все приготовленное Варей всегда вкусное, что блюда, что напитки, у нее по-настоящему золотые руки. - Так уж и не станешь, Аня?.. Не простишь барина?.. Ты большее ему простила… - с мягкой лукавой улыбкой и доброй иронией откликнулась дородная женщина в темном платье со светлым передником поверх него, с собранными в низкий пучок пшеничного цвета волосами, также отпивая душистого чая. - Прощу, конечно, да я уже простила твоего барина, Варечка… Просто я не понимаю его, хочу понять и не понимаю, почему он так себя ведет… Душа Владимира Ивановича для меня не просто потемки, а тьма-тьмущая… Я ведь неплохо знаю и понимаю мужчин, но его понять не могу… - задумчиво промолвила я, следом делая глоток согревающего чая и параллельно любуясь сверкающими бриллиантами чистой воды в своих широких тяжелых золотых браслетах на запястьях поверх манжет черного платья. - Ну, здесь я тебе не помощница, Аня… - добродушно рассмеялась кухарка, и я вновь невольно улыбнулась, рядом с Варварой, заменившей мне мою нерадивую мать, с которой общаться больше у меня желания не имелось, мне всегда становилось теплее и светлее на душе, и сегодняшний вечер не был никаким исключением. Где-то с полчаса я еще пробыла на кухне, мы с Варей допили ее вкусный чаек, поболтали о том, о сём, а потом в уже более-менее нормальном расположении духа я отправилась на второй этаж в свою бывшую спальню в розовых тонах. По пути встретив молоденькую горничную в темном закрытом платье с белоснежным передником поверх, я велела ей наполнить мне горячую ванну, хочу помыться, расслабиться и лечь спать, чтобы завтра проснуться в уже новом дне с новыми событиями. Проведя около часа в большой прямоугольной ванне из черного мрамора, в какой с легкостью уместятся двое человек, тщательно вымывшись и вымыв голову без помощи прислуги, люблю чистоту собственного тела и волос, а распоряжаться чужими слугами у меня привычки нет, и просто отдохнув, я выбралась из купели и неторопливо вытерлась мягким пушистым полотенцем. Я бы не отказалась поваляться в этой просторной ванне в теплой мыльной воде с хозяином поместья, понежиться в его жарких объятиях после близости, но ни то, ни другое совершенно точно мне не грозило. Мы кровные родственники, а заниматься сексом с родным братом это уж совсем неправильно, за всеми гранями разумного. Накинув черный шелковый халат в пол и подвязав его под пояс, перекинув свои влажные светлые волосы до поясницы на спину, я покинула помещение на первом этаже с большими зеркалами на стенах и высокими напольными бронзовыми подсвечниками с горящими свечами и вернулась в свою комнату. Закрыв дверь на внутреннюю щеколду по давно устоявшейся привычке, я скинула халат и, откинув легкое пуховое одеяло, забралась в постель, уложив влажные волосы на подушку, чтобы сохли, но сон упорно не шел. В настенных бронзовых канделябрах горели свечи, огонь весело потрескивал в камине, пожирая поленья и даруя свое уютное тепло, но уснуть никак не получалось. А потому полежав минут сорок, я встала с кровати, вновь надела халат с широкими длинными рукавами, пошитый под японское кимоно, и решила сходить в спальню Ивана Ивановича, раз уж на могиле отца мне сегодня побывать не удалось, а мне так хотелось с ним поговорить, поделиться всем, что накопилось на душе. Но сначала я решила спуститься на первый этаж и зайти на кухню попить воды, поскольку я опять забыла сказать горничной, принести мне в спальню кувшин с чистой водой. - Анна, хорошо, что я тебя встретил… Где ты была?.. Я волновался за тебя… Барин отправил меня сначала на кладбище на могилу покойного Ивана Ивановича, царствие ему небесное, велев привезти тебя… А когда тебя там не оказалось, приказал съездить в имение Долгоруких и узнать там ли ты… Когда я вернулся обратно ни с чем, барин был очень зол… Так где ты была, Аннушка?.. – обеспокоенно заговорил встретившийся мне в коридоре на первом этаже Никита в простой темной рубахе под пояс, когда я уже успела выпить на кухне воды и шла в направлении одной из лестниц, ведущих на второй этаж. - Гуляла, воздухом дышала, а потом была в оранжерее, я скучаю по лету, по зелени, по теплому солнышку, но до всего этого еще так долго… - с благожелательной улыбкой произнесла я, умолчав про свою неудавшуюся попытку поговорить с матерью, а зачем мужчине об этом знать, что ему это даст, ничего. Зато теперь мне стало более понятно поведение Владимира в оранжерее, его гнев на меня, значит, он искал меня, волновался обо мне, и его эмоции по этому поводу, переживания выплеснулись наружу в виде такой вот негативной реакции, чему я внутренне улыбнулась, получается, брату все же было не все равно. - Это да, скорее бы лето или хотя бы весна, хоть снег около поместья на ежедневной основе чистить не придется… - с выдохом облегчения отозвался Никита. А я вдруг задумалась, что никогда не смотрела на зиму с этой стороны, ибо отец никогда не заставлял меня выполнять какую-либо физическую работу по дому, даже не именно чистку снега во дворе, этим всегда занимались дворовые мужики, не женщины. – Анна, я знаю, это не мое дело, и не мне тебе указывать с кем общаться, но все же будь поосторожнее с барином, он не Иван Иванович, да пребудет его душа в Раю, его сын другой, и мне он совсем не нравится. Взгляд у хозяина недобрый, тяжелый такой, что хочется поскорее скрыться с глаз его долой, и зеркало он недавно разбил в порыве ярости, мы его выносили, в хозяйской спальне были рассыпаны окровавленные осколки, на ковре капли крови, на графине со спиртным и на бокалах кровь, жуткое зрелище. На первый взгляд Владимир Иванович вроде еще ничего, а в порыве злости, словно дикий зверь готов крушить все вокруг, такие люди опасны. Нравишься ты барину по-бабски, я и раньше это замечал, а сегодня на кухне лишь убедился в этом, он приревновал тебя, потому и рассвирепел. Ты ведь не хуже меня понимаешь, чего хозяин хочет от тебя, а иначе с чего бы ему вдруг становиться таким добрым к тебе, он ведь всю жизнь тебя ненавидел и всячески измывался над тобой, а тут прямо таки подобрел. Как получит желаемое, так и доброта вся его испарится, как ветром сдует, а если надоест барину ждать, так он и без твоего желания может взять, ты ведь и сама знаешь, с благородных господ взятки гладки, что бы они ни творили, ему все с рук сойдет, и он это прекрасно знает. Ты такая красивая, даже слишком красивая, добрая, человечная, хозяин не достоин такой принцессы, вон гадкая Полька ему самая пара, они одной миррой мазаны. Будь ты с ним аккуратнее, Аннушка… - завершил свою мысль искренне переживающий за меня конюх, полностью доверяющий мне, уверенный, что я не пойду передавать его слова барину. И я действительно не собиралась этого делать, я люблю мужчину как брата, по-человечески он очень дорог мне, и я никогда не сделаю ничего, что может навредить ему. Подобное я уже слышала недавно от Григория, Никита тоже считает, что барин хочет затащить меня в постель, а то и изнасиловать может, если его терпение иссякнет, но я была уверена, что Владимир никогда не поступит так со мной, да и вообще с любой другой женщиной. Я все же считаю брата вполне достойным нормальным мужчиной, не насильником, именно сексуальной агрессии в свою сторону я от него никогда не чувствовала, а мне есть с кем сравнить. А еще я в очередной раз убедилась, что прислуга, кроме Варвары, молодого барина не любит в отличие от Ивана Ивановича, поскольку у отца был более мягкий характер, и он куда доброжелательнее относился к дворовым, чем его сын. И никогда крепостные любить Владимира Ивановича не будут, для них он всегда будет оставаться далеким, холодным, равнодушным и строгим хозяином, не слишком склонным к состраданию, а еще дворня побаивается барина из-за его вспыльчивого характера. Также не любила и Константина вышколенная прислуга в его роскошном Петербургском особняке, скорее крепостные боялись тяжелого характера строгого хозяина и старались без необходимости не попадаться моему бывшему любовнику на глаза, существуя в режиме безмолвных теней. Да, Константин действительно был строгим и требовательным барином, но я считаю, мужчина при этом был вполне справедливым хозяином и без вины, на ровном месте никого из слуг не наказывал. - Ну, ты даешь, Никита, тоже мне нашел принцессу… А с твоим барином я быть не собираюсь, уже не один год я нахожусь в отношениях с другим мужчиной, и у нас все хорошо. И твой барин мне ничего плохого не сделает, уж поверь… Так что, не переживай за меня, не нужно… - с теплой улыбкой мягко промолвила я, сделала шаг вперед и положила ладони на широкую грудь конюха, настоящего русского богатыря с добрым лицом из детских сказок, влюбленного в меня с юности и видящего во мне ту самую принцессу, какой я совершенно не являлась, но в этом вопросе я ничем ему помочь не могла. Говорить мужчине, что хозяин поместья является моим родным братом по отцу, я не собиралась, а зачем, не вижу никакого смысла. - Хочется надеяться, что это так, Аннушка… Ты сейчас спать?.. – благодушно улыбнувшись мне, отозвался конюх с искренней любовью в светлых глазах, осторожно сжимая мои запястья своими теплыми пальцами. Я кивнула в ответ, встав на носочки и вытянувшись всем телом, легко поцеловала его в щеку, не вкладывая в это действие ничего иного кроме хорошего человеческого отношения, и Никита прекрасно это знал. Следом я вытянула свои руки из его мягкой хватки и со словами, «Спокойной ночи…», пошла дальше по коридору, освещенному свечами в настенных подсвечниках из бронзы. *** Поднявшись по лестнице на второй этаж, я дошла до библиотеки, поскольку для того чтобы попасть в спальню Ивана Ивановича, нужно пройти через эту самую библиотеку, которая являлась одновременно и кабинетом отца. Мягко нажав рукой на бронзовую ручку, я толкнула тяжелую дверь из дорогой древесины от себя, сделала шаг вперед и натолкнулась на несколько удивленный взор серых глаз хозяина поместья цвета пасмурного осеннего неба с проседью. Брат в черном атласном жилете поверх белоснежной льняной рубашки с широкими рукавами на манжетах сидел за столом в кресле с высокой резной спинкой, на которой висел его черный сюртук, и читал какую-то книгу, сейчас повернув голову в сторону источника звука, то есть в мою. - Извините, что вошла без стука, Владимир Иванович, я не знала, что вы здесь. Я бы хотела пройти в комнату отца, конечно, если вы позволите, - вежливо и спокойно проговорила я, не имея ни малейшего желания дальше ссориться с мужчиной, оставаясь стоять на месте в шаге от двери. В библиотеке витал табачный дым, поскольку в правой руке барона была трубка, а рядом с лежащей на столе книгой стояли наполовину пустой хрустальный графин с коньяком и низкий пузатый бокал, наполненный тем же крепким алкоголем. И эта картина вызвала во мне невольную улыбку, отец точно также любил сидеть в библиотеке за этим самым столом, читать, курить трубку и неспешно пить бренди, разница была лишь в том, что Иван Иванович всегда знал меру в спиртном, а его сын имел более сильную тягу к крепкому алкоголю. Впрочем, я нисколько не осуждала Владимира, у каждого из нас свои грехи и слабости, никто не свят, да и психикой он не был схож с отцом, в этом плане брат другой. Эмоциональной составляющей он мне очень напоминал Константина, для общества мой бывший любовник был вполне спокойным, прохладным аристократом, прекрасно умел «держать лицо» в светских гостиных, но внутри он был совсем другим, никто из тех благородных дам и господ не знал его настоящим, а я знала. В душе Константин был тонко чувствующим, эмоциональным, страстным мужчиной с достаточно восприимчивой психикой. У таких людей эмоциональное напряжение накапливается куда быстрее, чем у более спокойных и уравновешенных, как я или Михаил, к примеру, а алкоголь помогает снять это психическое напряжение, приносит расслабление и душевное спокойствие. И поведение барона, будучи нетрезвым, очень схоже с тем, как вел себя Константин, будучи выпившим, я успела это заметить еще в ту ночь, когда хозяин поместья опустошил графин коньяка и расколотил зеркало в своей спальне. Мой бывший любовник тоже любил крепкий алкоголь, но особо предпочитал виски, который привозят в Россию из Европы, из Англии, в его кабинете всегда стоял графин с этим спиртным напитком. Во время обеда, как и все аристократы, он пил вино, в котором тоже знал толк и неплохо разбирался, а вот за ужином мог выпить и несколько бокалов виски, хотя мог выпить он их и в течение дня независимо от приема пищи. Мог Константин выпить за ужином и несколько рюмок хорошей дорогой водки, при этом я никогда не считала его пьяницей, да мужчина им и не был, он знал меру в спиртном. А превышать эту меру он мог в моменты, когда ему было плохо на душе, заливая эмоциональную боль, тяжесть и горечь крепким алкоголем, топя в нем свои печали, но такое случалось нечасто. Помню, как я ради интереса выпила пару глотков водки из рюмки Константина, имеющей обжигающий, горьковатый, но к моему удивлению довольно мягкий вкус, на что мужчина сказал, что хорошая дорогая водка именно такая, а вот дешевая водочка из какого-нибудь трактира как раз на вкус горечь несусветная. Да, и вообще алкогольные напитки, как легкие десертные вина на обед и ужин, сухие и сладкие, и для всяких светских мероприятий, на коих шампанское льется рекой, так и более крепкое спиртное, коньяк, бренди, виски, стоят весьма недешево и обычно привозятся в Россию из Европы, Франции, Италии да Англии, и являются привилегией для богатых аристократов. Простые люди не могут позволить себе такого праздника жизни, им приходится довольствоваться той самой дешевой горькой водкой в трактире да чаем дома за обедом, тот же кофе опять же для людей обеспеченных. - Можете пройти, - спокойным расслабленным тоном кратко ответил брат и, потеряв всякий интерес ко мне, вернулся к чтению, а в следующую секунду поднес трубку ко рту и выдохнул струйку сизого горьковатого табачного дыма. Гнев в серых глазах Владимира цвета расплавленного серебра угас, алкоголь сделал свое дело, затушил его негативные эмоции, принес расслабление и душевный покой, мужчина больше не злился на меня, вот и хорошо. Сейчас он не был мертвецки пьян, как той ночью разбитых зеркал, но и парой-тройкой бокалов дело тоже не ограничилось, однако я не собиралась судить его за это и навешивать ярлыки, кто я такая, чтобы кого-либо судить, ибо и сама отнюдь не святая. А еще я невольно отметила, насколько же барону идет черный цвет одежды, прекрасно гармонирует со светлым оттенком его кожи и темными волосами, также черный шел и Константину, хотя никакого иного мой бывший любовник и не носил по своим личным причинам. Мужчина с молодости, когда только начал увлекаться оккультизмом, знал, что проживет на этой земле всего сорок лет, он любил жизнь во всех ее проявлениях, женщин, каких за жизнь у него было и не счесть, путешествия, бывал в разных городах и странах, и в Европе, и на Востоке, обожал театр, прекрасно разбирался в драматическом искусстве, вел светский образ жизни. Каждый месяц у Константина собиралась целая кипа всевозможных приглашений на балы, маскарады и прочие великосветские приемы у столичной знати, у него была тьма-тьмущая знакомых в высшем свете Петербурга, но вот именно друзей у моего бывшего любовника не было. Глубоко в душе он был одиноким человеком, похоронившим многих дорогих ему людей, мать, отца, сестру, двух жен, от которых у него осталось шестеро детей, трое сыновей и трое дочерей, темноволосых и кареглазых, так похожих на своего красивого отца. В Петербургском особняке в спальне мужчины прямо напротив кровати висела большая картина, изображающая руины разрушенного древнего города, написанная известным художником по заказу самого Константина. И когда я поинтересовалась, почему его выбор пал именно на такой сюжет, он сказал, «Чтобы каждое утро, просыпаясь и открывая глаза, видеть конечность жизни и не забывать, что всему приходит конец, потому каждый отведенный нам день надо ценить и проживать его по максимуму». И я считаю, он был прав, нужно жить здесь и сейчас, днем сегодняшним, а не вчерашним или завтрашним, я живу именно так, не сожалея о прошлом и не загадывая на будущее, жизнь – это только миг в эту минуту и эту секунду, и только этот миг имеет значение. На столе, за которым сидел хозяин поместья, стояла открытая деревянная лакированная шкатулка с дуэльными пистолетами, любопытно, неужели он успел соскучиться по дуэлям, хотя вряд ли, скорее барон скучает по причине той памятной дуэли с Цесаревичем, его горькой любви госпоже Калиновской. И, в конце концов, он имеет полное право скучать по кому его душеньке угодно, а я пойду в комнату Ивана Ивановича, хочу поговорить с отцом, пусть он уже и не может мне ответить. Осторожно прикрыв за собой дверь освещенной лишь лунным светом, проникающим через тонкий белый тюль не зашторенного окна, спальни, я подошла к заправленной широкой кровати, присела рядом на корточки и следом встала на колени. Положив руки поверх атласного покрывала на постели, я ладонями заскользила по нежной шелковистой ткани, чувствуя, как к глазам подступают слезы. В этой комнате для меня все свято, каждый предмет мебели, каждая картина на стене, каждая статуэтка, каждая мельчайшая вещь, спальня отца для меня подобна храму, здесь все хранит память о нем, не могу знать, решит ли после сорока дней брат здесь все изменить или оставит помещение прежним. Будь моя воля, я бы оставила спальню Ивана Ивановича неизменной, чтобы все вещи были на своих прежних местах, дабы периодически заходить сюда, вспоминать отца, беседовать с ним, но это не мне решать, теперь хозяин поместья и всего остального его сын. - Папенька, сегодня я не была на вашей могиле, ходила к матери, хотела с ней пообщаться, но она и слушать меня не пожелала, даже на порог не пустила, прогнала прочь. Конечно, мне неприятно, но я не могу сказать, что прямо обижаюсь на нее, наверное, этого и стоило ожидать, ведь она никогда не проявляла в мою сторону ни материнского тепла, ни даже человеческого участия, ничего. Но больше даже пытаться пообщаться с матерью у меня желания нет, прошло. Еще я поругалась с братом, я нравлюсь ему как женщина, и он абсолютно на ровном месте приревновал меня к Никите, и мы поссорились, а позже Владимир отчитал меня за то, что я ходила к матери. Какое право он вообще имеет меня отчитывать и что-либо запрещать мне, с какой такой стати?.. Как мне лучше поступить, Иван Иванович?.. Я ведь хочу помириться с братом, не желаю расставаться на такой плохой ноте… Поговорить с ним сейчас, пока он выпивший, но вполне спокойный, или подождать до утра, пока протрезвеет?.. Как мне лучше поступить?.. Я не злюсь на Владимира, нет, я хочу его понять, но не понимаю… Мне так не хватает вас, папенька… Я вас так люблю, так тоскую по вам… Положив голову на кровать, я шептала в темноту, зная, что уже не услышу ответа, но мне так хотелось поделиться тем, что было на душе, с отцом, а соленые слезы сами бежали из глаз и впитывались в прохладную атласную ткань покрывала. Больно и горько на душе, это сама душа плачет кровавыми слезами, оплакивая самую большую мою потерю, Ивана Ивановича, самого любимого, родного и бесконечно дорогого мне человека в этом мире. - Почему вы ушли, папенька?.. Почему вы оставили меня одну?.. Да, в моей жизни есть Он, любящий меня мужчина, есть Михаил, ставший за эти годы мне почти родственником, одной семьей, я очень люблю его душой, есть моя любимая Рита, моя единственная подруга, зато настоящая. Но никто никогда не сможет заменить мне вас, Иван Иванович… Я бы хотела и дальше по жизни общаться с Владимиром, он ведь ваш сын, мой брат, в нас течет одна кровь, ваша кровь, только не могу знать, захочет ли он этого, нужно ли ему общение со мной… В любом случае я приму любое его решение касательно нашего общения в будущем, да, так да, чему я буду рада, нет, так нет, будет немного грустно, но и это я переживу… *** POV Владимир Сделав несколько медленных приятно обжигающих горло глотков коньяка, чувствуя во рту его терпкий вкус с благородной горчинкой и ощущая согревающее действие алкоголя изнутри, я отложил «Божественную комедию» великого итальянца Данте Алигьери в сторону и прикрыл глаза. Ни благородная горчинка коньяка, ни дорогого табака не могли затмить и заменить собой отвратительную горечь в моей душе, кровью разносящуюся по венам и отравляющую меня самого, а слова Данте из его поэмы в стихах были не в силах прогнать из моей головы мыслей о любимой женщине. Крепкий алкоголь после неизвестно какого по счету бокала принес легкое опьянение и некое успокоение, но душевного покоя он был даровать мне не в состоянии, ничто не могло мне его даровать. Спустившись с крыльца поместья, я пробежался взглядом по окрестностям, большому парку перед домом, за которым находился уже затянувшийся тонким льдом пруд, и сам не знаю зачем решил обойти имение, на заднем дворе располагались оранжерея, теплица и другие хозяйственные постройки, к которым вели очищенные крепостными дорожки. По одной из этих дорожек, не особо задумываясь почему, я прошел до оранжереи, открыл стеклянную дверь и шагнул внутрь, Анна была там, ноги словно сами привели меня к ней, она сидела на одном из двух плетеных кресел и держала в руках медальон с портретом своей матери, этой проклятой, убившей маму, чтобы быть с моим отцом. Увидев сестру живой и здоровой, с одной стороны я с облегчением выдохнул, но с другой я был зол на нее за то, что она вновь пошла гулять в одиночестве в потемках, поскольку это может быть опасно и плохо закончиться. А когда женщина сказала, что ходила в лес в избушку к Сычихе, ненависть к убийце матери примешалась к гневу на белокурую красавицу, и самоконтроль покинул меня, улетев ко всем чертям, а негативные эмоции выплеснулись наружу. И в итоге я был груб с Анной, даже снова схватил ее за руку, и мы окончательно разругались. В эти минуты миниатюрная куколка была в спальне отца, буквально в десяти метрах от меня, хотелось подняться с кресла, войти в соседнюю комнату, заключить актрису Императорских театров в объятия, тихо выдохнуть, «Прости…», и поцеловать, надеясь, что она все поймет. По жизни я не слишком люблю и не особо умею извиняться, имею в виду не вежливое «Прошу прощения…», когда случайно кого-то задел на великосветском балу, а именно искренние извинения перед человеком, пред которым ты действительно чувствуешь себя виноватым. Я знаю, что сегодняшним вечером был не прав в общении с сестрой, не должен был я с ней так разговаривать, но сделанного уже не воротишь, и все, что мне оставалось, это хотя бы извиниться, но сейчас был совсем не подходящий момент. Более чем уверен, что в эти мгновения в опочивальне отца Анне хотелось побыть одной, вероятно для нее визит туда сродни походу на могилу к отцу, и у меня нет ни малейшего права в эту минуту туда входить и вмешиваться. Я говорю не о права хозяина поместья без стука входить в любую из комнат, ибо все и всё здесь теперь принадлежит мне, а человеческом праве, об уважении к чужому личному пространству. Оставалось лишь дождаться, когда женщина покинет спальню отца, и тогда попытаться поговорить с ней, извиниться, надеясь, что она примет мои извинения и простит. А комната отца пусть останется неизменной и отныне нежилой, пусть все вещи там остаются на своих местах, как было при его жизни, это моя малая дань памяти отца, пред которым я так и не извинился за все те горести, которые приносил ему, а теперь уже не перед кем. Открыв глаза, я слегка качнул в руке низкий пузатый бокал из хрусталя, наблюдая, как плавно переливается из стороны в сторону янтарно-коричневая жидкость, и через пару долгих мгновений с удовольствием допил его содержимое, чувствуя приятное легкое опьянение, некое успокоение и расслабление, даримые крепким алкоголем. Пред моим внутренним взором сами по себе всплыли строчки в стихотворной форме, наверное, чтение «Божественной комедии» великого Данте, этого шедевра мировой литературы, так на меня повлияло, и я решил их записать. Достав из верхнего ящика стола чистый лист, я взял в руки перо, обмакнул его в чернила и перенес на бумагу рифмы из своей головы. А быть может, Данте здесь вовсе и не причем, а источником моего вдохновения, такого же невыносимо горького, как моя безответная мучительная любовь-агония к родной сестре, пожирающая меня изнутри, являлась сама Анна, ее присутствие рядом со мной. Ведь раньше я никогда не писал стихов, не имел особого пристрастия к эпистолярному жанру, да и вообще никогда не был мастером амурных посланий, а тут строки прямо сами приходили, только успевай записывать. Потом нужно будет собрать эти стихи все вместе в альбом и назвать его «Воспоминания о былой любви», шучу, конечно, не стану я делать ничего подобного, ни собирать в альбом, ни демонстрировать кому-либо мои нелепые творения, выплески на бумагу отголосков моей горькой любви. А бумага, она, как говорится, все стерпит… А может, все намного проще, и эти слова всего лишь порождение алкоголя в моей крови, мне бы очень хотелось думать так, но крепкие спиртные напитки я пил и раньше, вот только стихов не писал, ни будучи пьяным, ни с похмелья… Только не забывай, А в небе рвется гром. Пасмурный ноябрь И опустевший дом. И ничего не вернешь, И капли по щекам, И лишь холодный дождь С разлукой пополам. Свет вечерних звезд бьет под ребра. У мокрого дома под дождем холодным Проститься. Руки положу на плечи. Глаза твои синие, не верю в этот вечер. И только лунный свет на наши лица падает. По щекам моим капли, слезы с неба капают. А среди пасмурного молния с громом и холодный дождь по щекам твоим теплым. Есть о чем помолчать среди сегодня печального. И в ушах шум завтра приходящего. Ну, вот и всё. Вот и прощай… Напоследок взглядом: «Только не забывай…» И что осталось мне, лишь только сны о прошлом, И где-то за сердцем душа насквозь промокшая. Глаза в небо и дождь по лицу все больше. Одиночество и четки в руке замерзшей. Летящими вдаль мыслями бессмысленно цепляться за осколки оставленные там. Порою нам так сложно и немыслимо простить того, кто сердце вырвал нам. Напополам листок, прочь горечь и печаль, но мысли о тебе все чаще уносят вдаль. И жаль того, что сердце мне так режет. Со временем, наверное, покроет безразличием вуаль. И в глубину твоих обворожительно бездонных глаз с опаской и надеждой не посмотрю я больше. Мне будет проще так забыть тебя, но все же сердце почему-то помнит дольше. Все больше с каждым днем трепета внутри, Что в моей памяти хранилось. И каждый раз ловлю себя на том, что почему-то так и не могу тебя забыть. Только не забывай, А в небе рвется гром. Пасмурный ноябрь И опустевший дом. И ничего не вернешь, И капли по щекам, И лишь холодный дождь С разлукой пополам. А помнишь, помнишь, как все это было. Как нам с тобой вдвоём зимнее солнце светило. Как жили секундами, будто на одном дыхании, Как вспомню, душу разрывает от отчаяния. Вкус твоих губ, запах твоих волос. На сердце рана, больно всерьёз, больно до слез. И стекла вдребезги, и кровь на казанках. Теперь ещё осколки сердца в разбитых зеркалах. Граненый стакан водки залпом не помогает. В душе не верю, но осознаю и понимаю, Что уезжаешь, на произвол судьбы бросаешь, Меня себя лишаешь, ты понимаешь. Судьба-плутовка не оставляет шанса. И в будущем скитаться вновь, зазря ища любовь. Опустевший дом, и вот он твой уход, Прости, прощай, но только помни об одном. Только не забывай, А в небе рвется гром. Пасмурный ноябрь, И опустевший дом. И ничего не вернешь, И капли по щекам, И лишь холодный дождь С разлукой пополам…* Перечитав написанное мной, я невольно усмехнулся, забавно, если бы кто-то мне еще месяц назад сказал, что я буду писать стихи, я бы рассмеялся ему в лицо, а сейчас я держал в руках лист со своими собственными строками. Это могло быть почти смешно, но только мне отчего-то было безумно грустно, а если и смешно, то смешно до слез… Подождав пока чернила высохнут, я вложил стихи в «Божественную комедию», позже сожгу их все в камине, а пока пусть полежат, подождут своего часа… Наполнив очередной бокал, я поднес его к губам и сделал пару приятно обжигающих глотков коньяка, чувствуя его терпкое послевкусие во рту с благородной горчинкой, люблю горький вкус, но в эти минуты в душе было горше… *** POV Анна Открыв глаза, я осознала, что все еще нахожусь в спальне отца, сидя на полу около его кровати, положив на нее голову, очевидно, я задремала и, судя по тому, что мои длинные светлые волосы успели подсохнуть, оставаясь лишь немного влажными, проспала пару часов. А еще я чувствовала, что немного замерзла, поскольку в комнате Ивана Ивановича, навеки лишившейся своего хозяина, теперь не топили камин и не зажигали свеч, не для кого. Поднявшись с пола, на слегка затекших ногах из-за пребывания в не слишком удобном положении для сна я дошла до двери и, обернувшись напоследок, окинула грустным взглядом опочивальню отца, залитую холодным лунным светом, задержавшись глазами на убранной постели. Я никогда не позволила бы себе лечь на эту кровать, для меня это сродни святотатству, в этой комнате для меня все свято. Мягко нажав на бронзовую дверную ручку, я вышла наружу и оказалась в библиотеке, где уже не было хозяина поместья, который вероятно уже ушел к себе или же вышел в другую комнату, зато в помещении было практически нечем дышать от горьковатого табачного дыма, витающего вокруг. Естественно барон не озаботился тем, чтобы приоткрыть окно для проветривания перед своим уходом, мужчины обычно и не вспоминают о таких мелочах. Значит, придется это сделать мне, приоткрыв деревянную раму и отодвинув в сторону тонкий белоснежный тюль, дабы он не препятствовал поступлению внутрь свежего воздуха с несколькими градусами мороза, я подошла к столу, где лежала закрытая «Божественная комедия» великого Данте Алигьери. Этот экземпляр был в переводе на французский с итальянского, языка оригинала, возможно, брат читал именно ее. Пальцами я провела по изящной гравировке на рукояти одного из дуэльных пистолетов, лежащих в открытой лакированной шкатулке из дерева на красном бархате, и через несколько мгновений взяла оружие в правую руку. Не кажущийся внешне массивным явно дорогой и качественный пистолет был достаточно тяжелым, мне было немного тяжеловато даже держать его, а ведь еще нужно прицелиться и попасть в мишень, не промахнуться. Наведя дуло пистолета на высокий подсвечник с семью горящими свечами, я нажала на курок, и раздался тихий щелчок холостого выстрела. От Константина, в Петербургском особняке какого тоже имелись несколько наборов с дуэльным оружием, хоть он и не являлся лучшим стрелком Императорской армии, я знала, что дуэльные пистолеты хранят незаряженными, а заряжают их секунданты непосредственно перед дуэлью. Мне уже неоднократно приходилось держать в руках пистолет во время спектакля, где моя героиня Маргарита в финале постановки стреляет и убивает Комедианта. Естественно тот пистолет был незаряженным и вообще неисправным, то есть при любом раскладе он просто не может выстрелить, а за сценой в момент «выстрела» звучит громкий хлопок в исполнении ответственного за это человека, никогда не задумывалась, посредством чего достигается такой звуковой эффект, и Комедиант падает «убитым». Рядом с «Божественной комедией» стоял хрустальный графин с остатками коньяка на дне, благополучно выпитый бароном, и пустой низкий пузатый бокал, а неподалеку лежала загашенная трубка. Я собиралась положить пистолет обратно в шкатулку на алый бархат и пойти в свою бывшую спальню в розовых тонах, надеясь, что мне удастся уснуть в последнюю ночь в поместье перед возвращением в Петербург. Однако планам моим не суждено было сбыться, за своей спиной я услышала звук открывающейся двери и низкий голос Владимира с хорошо различимыми твердыми нотками, явно свидетельствующими о его недовольстве: - Положи пистолет на место, это тебе не театральный реквизит… Выполнив пожелание мужчины, я вернула оружие в деревянную лакированную шкатулку, оставляя ее открытой, вообще-то именно это я и сама собиралась сделать, но опоздала буквально на минуту, чем снова вызвала недовольство брата. - Этот пистолет ведь не заряжен, тогда чем он отличается от театрального реквизита?.. А вы скучаете по дуэлям, Владимир Иванович?.. – не оборачиваясь, спокойным ровным тоном спросила я, пальцами проведя по подлокотнику кресла с высокой резной спинкой, на которой висел черный сюртук барона. Никогда я не позволяла себе садиться в это кресло, ни при жизни Ивана Ивановича, ни после его смерти, это кресло хозяина поместья, и уж точно не мне в нем сидеть, один-единственный раз это произошло совсем недавно, когда я сидела на коленях у брата, но это совсем другое. Вообще-то мне хотелось сформулировать свой вопрос несколько иначе, «Скучаете по причине той памятной дуэли с Цесаревичем, по госпоже Калиновской?..», но я не стала спрашивать подобного. Ибо прекрасно понимала, что это уже слишком личный вопрос, а личная жизнь Владимира меня не касается, как и его моя, и не нужно мне лезть в эти дебри, поскольку мое вмешательство в личное пространство мужчины может вызвать его негативную эмоциональную реакцию. А зачем оно мне надо?.. Хоть и не скрою, мне было очень даже любопытно узнать ответ на этот вопрос. - Да, этот пистолет не заряжен, но не нужно вам его трогать, Анна… И, нет, я не скучаю по дуэлям… - донесся до меня негромкий уже более мягкий голос брата, а он сам перешел на вежливое «Вы», его тихие едва уловимые слухом шаги замерли у меня за спиной, и я физически ощутила присутствие барона рядом, а до моего обостренного обоняния донеслись нотки горьковатого коньячного амбре. Мужчина в общении со мной постоянно перескакивал с «Вы» на «Ты» и обратно, словно никак не мог определиться, кто я для него, родная сестра или чужой человек. Я же старалась обращаться к нему на «Вы» и по имени-отчеству, помня об огромной социальной пропасти между нами, он – благородный барин, а я – бывшая крепостная, и наше кровное родство этого никак не меняет. Тот же Михаил всегда неизменно обращался ко мне на «Вы» в силу своей идеальной воспитанности, никогда не повышал на меня голос, ни разу не хватал меня за руки, не позволял себе отчитывать меня. Миша – самый настоящий благородный принц абсолютно во всем, вот только я далеко не принцесса, наверное, поэтому у нас и не сложилось в итоге, вероятно, он просто слишком хорош для меня или же я не дотягиваю до него. И я сейчас имею в виду не только происхождение, но и человеческие качества. А вот Константин наоборот практически сразу стал говорить мне «Ты», собственно как и Он, я же в ответ к обоим моим мужчинам обращалась на «Вы», не могу иначе, не приучена, я и родному отцу всю жизнь говорила «Вы» и обращалась по имени-отчеству, не представляю, как может быть по-другому. Только Константина я звала по имени, а Его зову по имени-отчеству, вот как-то оно так. - Я открыла окно, чтобы проветрить здесь, пойду спать, уже поздно, спокойной вам ночи, Владимир Иванович… - также негромко откликнулась я и уже собиралась развернуться, чтобы обойти хозяина поместья и направиться в выше озвученном мной направлении, я решила ничего не обсуждать с ним изрядно выпившим, поговорю завтра утром с трезвым. Но сделать этого мне не удалось, тяжелые горячие руки барона легли мне на плечи и заставили замереть на месте. - Прости меня, Аня, я не должен был так грубо говорить с тобой, не должен… По жизни я всегда стараюсь держать себя в руках, но порой мои собственные демоны вырываются из-под контроля, и происходит то, что происходит… Я волновался за тебя, когда узнал, что ты вновь пошла гулять в одиночестве в темноте… Ну, зачем ты это делаешь, зачем?.. Это же опасно и может плохо кончиться… Неужели ты этого не понимаешь?.. Ты же умная женщина… Я сделал тебе больно?.. – тихо, почти шепотом говорил мужчина, опаляя своим теплым дыханием мои чуть влажные волосы на макушке, учитывая, что со своим невеликим ростом я достаю ему лишь до плеча. Его горячие ладони медленно и плавно скользнули по моим плечам и рукам вниз, и Владимир переплел свои пальцы с моими тонкими пальчиками, мягко сжимая их. А в заключение своей речи он склонился ко мне и поцеловал меня в шею долгим и таким нежным поцелуем, посылающим по коже струйки тепла и удовольствия, и это было так приятно. - Я не злюсь на вас, Владимир Иванович, не злюсь… Мне не было больно, но было неприятно, что вы отчитываете меня, впредь я очень прошу вас не делать этого… Я уже не ваша служанка, я теперь вольная, могу ходить, куда хочу и когда хочу… - расслабляясь в бережных объятиях хозяина поместья, я прикрыла глаза, чувствуя жар, идущий от его сильного сексуального тела даже через одежду. У барона Корфа горячие руки и горячая кровь, он ревнив, даже очень, и если с его ревностью я еще могу смириться, понимая, что другим он уже не станет даже при всем желании, то вот с отчиткой и запретами я мириться совершенно не собиралась, с какой такой стати. Своей жене и любовнице пусть запрещает, но не мне, ибо мне Владимир не отец, не муж и не любовник, хотя мужа у меня априори и быть не может, поскольку благородные господа на бывших крепостных и актрисах Императорских театров не женятся, а женой мещанина, простого бедного человека, чтобы жить с ним незатейливой и небогатой жизнью, я сама никогда не стану. Для отношений меня интересуют только мужчины-аристократы, знатные и влиятельные, ибо я выросла в богатом господском доме, а не в деревенской избе, с детства привыкла к роскоши, я желаю жить в достатке и ни в чем себе не отказывать, а не считать деньги на хлеб. Хочу, чтобы мой ребенок, если, конечно, он у меня когда-то будет, рос в полном довольстве, никогда не зная нужды ни в чем, чтобы у него было все самое лучшее. Владимир же лишь мой брат по отцу, и у него нет ни малейшего права отчитывать меня и что-либо мне запрещать, поэтому выполнять его требований я не собираюсь при всем моем хорошем человеческом отношении к нему. - Я не буду запирать тебя в комнате, как ты говорила, Аня, но раз ты отказываешься меня слушать, я просто велю прислуге не выпускать тебя из поместья, а комнату можешь выбрать любую. Хочешь, злись на меня, зато, по крайней мере, я буду знать, что ты в безопасности, жива и здорова… - без малейшей иронии совершенно серьезно промолвил брат, выпуская мои пальцы из плена своих и крепко обнимая меня за талию, вплотную прижимая к себе и следом целуя в макушку. Его объятия и прикосновения мне были более чем приятны, и я не делала никаких попыток освободиться, но вот собственнические речи Владимира меня не радовали совершенно. Я прекрасно понимала, что сейчас он совсем не трезв, в этом состоянии самоконтроль ослабевает, и истинные желания людей выходят наружу, выходит, подлинное желание барона – запереть меня в своем доме, ну уж нет, не бывать этому никогда. - Увы, вы не слышите меня, Владимир Иванович, я уже не ваша вещь, я – свободный человек, а запирать в своем доме вы будете свою жену или любовницу, конечно, если они будут на это согласны, но не меня. Вы со всеми своими женщинами так себя вели?.. Тогда совсем неудивительно, что они от вас все сбежали… И вообще, отпустите меня, пожалуйста, я устала и хочу пойти спать… - открыв глаза и плавно развернувшись в объятиях хозяина поместья, с мягкой иронией произнесла я, невольно невесело улыбнувшись. Что мой нынешний любовник, что Константин оба достаточно ревнивые мужчины, но про «запереть в доме» я не слышала ни от одного из них, барон Корф в своей ревности и чувстве собственности умудрился переплюнуть обоих. Поздравляю вас, Владимир… - Ни одна моя женщина от меня не сбегала, нет, обычно я сам уходил… Я не принц, Анна, нет, я не Мишель и таким, как он, никогда не стану, да и не стремлюсь к этому… Я такой, какой есть, и другим не стану, да и я нравлюсь себе таким… И это ты не слышишь меня, я просто беспокоюсь за тебя, я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое, душа отца никогда не простит мне этого, да и я сам себе никогда этого не прощу… Не выпускать из дома – это крайний метод, и я искренне надеюсь, что ты меня услышишь и перестанешь гулять в одиночестве по ночам, а ежели нет, клянусь, велю прислуге тебя не выпускать, и можешь думать обо мне все, что угодно… - ласково гладя меня своими горячими ладонями по спине и пояснице, также иронично улыбнувшись уголком губ, совершенно спокойно изрек брат, будто оно так и надо. Зрачки в его серых глазах цвета расплавленного серебра были расширены, а он сам смотрел на меня сверху вниз пристальным задумчивым взглядом с примесью каких-то еще не идентифицируемых мной эмоций, даже не думая выпускать меня из своих крепких объятий. - Я уже говорила вам и могу повторить еще раз, ничего со мной не случится, все будет хорошо, не нужно обо мне беспокоиться… Вы меня отпускать собираетесь или нет, Владимир Иванович?.. – обнимая мужчину за шею и прижимаясь к нему всем своим женственным телом, тихо с улыбкой промолвила я, мне было приятно, что он переживает за меня, что ему не все равно. А вот откровенно собственнические замашки барона мне нравились уже не очень, наверное, нужно просто любить его, чтобы с ними мириться, ибо любящая женщина и недостатки любимого мужчины возведет в достоинства, только я не являлась той самой женщиной, любящей Владимира, а он не был моим любимым мужчиной. Вот меня слегка и раздражали его замашки собственника. - Конечно, ты впредь больше не пойдешь никуда одна в потемках и вообще одна, и с тобой ничего не случится… Не хочу отпускать тебя, Аня, не хочу… Ты ведь завтра и так уедешь, побудь этой ночью рядом со мной… - наклоняясь ко мне и почти касаясь своими красиво очерченными губами моих, опаляя их теплым дыханием с характерным коньячным амбре, неожиданно для меня попросил хозяин поместья. Однако уже в следующее мгновение я напомнила себе, что он в эти минуты прилично выпивши, потому и поведение его отличается от привычного мне в трезвом состоянии. И все же отпускать меня одну на улицу брат по-прежнему не собирается, и хватит об этом, это переливание из пустого в порожнее. Можно было, конечно, сказать, что я устала и очень хочу спать, и в итоге он бы все равно меня отпустил, и я бы отправилась к себе, но мне и самой по какой-то непонятной причине не хотелось уходить в этот момент от Владимира. Наверное, все же влияло то, что это наша последняя ночь рядом, а потом мы увидимся лишь через месяц, когда я приеду в Двугорское на сороковины отца. - Хорошо, я останусь, только давайте перейдем в гостиную, здесь очень пахнет табачным дымом, и вообще мне хочется в тепло к камину. А еще мне хочется красного сладкого вина с фруктами… - с благожелательной улыбкой согласилась я, после чего барон со словами, «В гостиную, так в гостиную…», резко поднял меня на руки и понес в эту самую гостиную, не слушая моих слабых возражений и просьб поставить меня на пол. Я боялась, что от выпитого алкоголя его может резко качнуть, и мы вместе рухнем на пол или скатимся вниз по лестнице, во-первых, это будет малоприятно и даже болезненно, а во-вторых, мне потом придется объяснять Ему, откуда на моем теле синяки и что произошло, а я этого совершенно не желала. Но все закончилось вполне благополучно, брат поставил меня на ноги около дивана в гостиной, где находился рояль, на котором я в детстве обучалась музицированию, пусть он был и нетрезв, но, видимо, не настолько пьян, чтобы его шатало из стороны в сторону. Я опустилась на мягкий диванчик и заплела свои светлые густые волосы до поясницы, которые уже почти высохли, в простую косу, дабы не мешали, и перекинула ее себе за спину, после чего расслабленно оперлась спиной на высокую удобную спинку. Барин взял с низкого прямоугольного журнального столика колокольчик и качнул им из стороны в сторону, извлекая громкий, но довольно мелодичный звук, на который менее чем через минуту пришла молоденькая горничная, часы на стене показывали начало десятого, и прислуга еще не разошлась спать. Где-то минут через десять крепостная уже вернулась с кувшином бургундского вина, хрустальными бокалами и блюдом с фруктами на серебряном подносе, перенесла его содержимое на столик и со словами, «Приятного аппетита, барин…», удалилась с подносом. Только в итоге вино с благородным букетом и тонким ароматом из бокала на высокой тонкой ножке пила я одна, после коньяка хозяину поместья вина естественно уже не хотелось, тем более сладкого, любимого мной, он съел лишь несколько долек лимона, его излюбленный кислый вкус. Сидя рядом на диване, мы спокойно и расслабленно болтали обо всем подряд, не обсуждая чего-то важного или конкретного, одним словом вели чинную светскую беседу, параллельно небольшими глотками я пила красное вино, периодически, отправляя себе в рот сочные спелые виноградины с лозы, сладко, вкусно. В какой-то момент мне надоело сидеть, захотелось прилечь, а еще меня посетила мысль, в трезвом состоянии Владимир ведь ничего о себе не рассказывает, порой мне буквально приходится вытягивать из него слова. Быть может, будучи выпившим, он окажется разговорчивее и все же что-нибудь поведает о себе, если задать наводящий вопрос, посмотрим… - Можно я положу ноги вам на колени, Владимир Иванович?.. – поставив на журнальный столик пустой хрустальный бокал, с самой очаровательной улыбкой поинтересовалась я у барона, очень надеясь на положительный ответ. Я вообще люблю класть ножки на колени моему мужчине, но никогда не делаю этого бесцеремонно и без его разрешения, хоть мы и находимся в отношениях уже пять лет, ибо подобное поведение это прямая демонстрация неуважения, а я в принципе мужчин уважаю, если они, конечно, являются Мужчинами и достойны этого уважения. - Можно, Анна, можно… - мимолетно улыбнувшись уголками четко очерченных губ, на выдохе согласно изрек брат, и я, положив себе под голову мягкую подушечку, удобно улеглась на диване на спину, скинув домашние тканевые туфельки и уложив свои миниатюрные ножки ему на колени. Полы моего черного шелкового халата соскользнули, обнажая мои ноги до колен, что меня нисколько не смущало, во-первых, я вообще совершенно не умею стесняться, Императорские театры отбивают всяческое смущение, робость и скромность на раз-два, во-вторых, у меня красивое тело, и мне в принципе нечего стесняться, и, в-третьих, я абсолютно не смущалась в присутствии Владимира. Например, я могла бы с легкостью раздеться перед ним догола, а чего мне его стесняться, он – мой родной брат по отцу, в нас течет одна кровь, мы по сути одна семья. - А чего вы не простите своей женщине в отношениях, Владимир Иванович?.. – осторожно полюбопытствовала я через пару минут тишины, чувствуя, как горячие руки мужчины, до этого ласково гладящие мои ноги от кончиков пальцев до колен и обратно, на краткий миг замерли. Однако уже через мгновение они заскользили дальше, а их обладатель заговорил, задумчиво глядя перед собой своими серыми глазами цвета пасмурного осеннего неба с проседью. - Чего не прощу?.. Измены не прощу, предательства не прощу, лжи не прощу… А чего не простите в отношениях вы, Анна?.. – совершенно легко и свободно ответил хозяин поместья, задавая аналогичный вопрос мне, и будет честным дать ответ на него, ибо обмен, я считаю, в общении мужчины и женщины должен быть равноценным во всех его аспектах. - Жестокости не прощу, побоев без провокации со стороны женщины, когда для мужчины нормально выплескивать свое недовольство чем-либо, поднимая руку на женщину… Я этого не прощу и не приму, не хочу так жить… А вы не простите своей женщине измену в физическом плане, секс с другим, или в эмоциональной плоскости, мысли, чувства к другому человеку?.. – задала уточняющий вопрос касательно измены я, мне стало интересно, как Владимир относится к этому моменту, что есть для него измена. Горячие пальцы барона мягко и деликатно массировали мои ступни, разминали их, и это было так благостно, к тому же в гостиной с горящим камином я уже успела согреться и теперь просто наслаждалась обществом красивого сильного мужчины, к которому меня невероятно влечет сексуально. - Ни в каком плане не прощу, даже мыслей о другом не прощу, не говоря уже о каком-то тактильном контакте, прикосновениях, поцелуях, а тем более сексе… А вы, Анна, простите измену?.. – ответ брата, до жути ревнивого собственника, на вопрос о контексте измены оказался вполне ожидаемым, и теперь ему хотелось знать мое мнение об этом. Ну, что же, раз вы хотите услышать мнение о прелюбодеянии от прелюбодейки, слушайте, Владимир Иванович, вы ведь и сами точно такой же, у нас схожие грехи… - Измена в физическом аспекте для меня ничто, секс – это всего лишь приятный физиологический процесс, не более того, и я легко прощу эту слабость моему мужчине, прощу и забуду… А вот его любовь я ни с кем делить не буду, мой мужчина будет любить только меня, одну лишь меня, только я буду жить в его сердце и больше никто, ни его жена, ни другие его женщины, никто, лишь я одна… - глядя на хозяина поместья из-под чуть прикрытых век, будучи абсолютно искренней, тихо выдохнула я, наслаждаясь прикосновениями его горячих рук к моим миниатюрным ногам, ласками его красивых длинных пальцев пианиста. Ступни являются одной из моих эрогенных зон, и барон это знал, я сама говорила намедни, так же как и я была в курсе, что женские ножки – его фетиш, в этом мы в сексуальном плане совпадали. Ничего не сказав в ответ, брат тихо, почти беззвучно, усмехнулся каким-то своим, неведомым мне, мыслям и продолжил мягко массировать мои ступни. И мне ничего не оставалось кроме как наслаждаться процессом, отчетливо чувствуя, как по телу постепенно разливается приятное томление, внизу живота скапливается горячая и сладкая, хорошо знакомая мне тяжесть желания, а между ног становится влажно. Не будь мы кровными родственниками, а являйся парой, я бы и сама сейчас погладила мужчину ножками по паху через ткань черных брюк, пальчиками ног ласково прошлась бы по его члену поверх ткани, и это, наверняка, понравилось бы Владимиру. Но я не позволяла себе ничего подобного, такие игры с родным братом это уже явный перебор, а вообще мне, конечно, хотелось доставить ему удовольствие, подарить сексуальную радость, сделать приятно, более чем приятно. Я желала в эти минуты соскользнуть с дивана на мягкий ковер, опуститься перед бароном на колени, наклониться и поцеловать мысы его черных кожаных туфель, доставляя тем самым ему эмоциональное наслаждение. Всем мужчинам без исключения это нравится, ибо в каждом из них живет «господин», и наиболее ярко эта ипостась проявляется именно во время сексуального взаимодействия. И в хозяине поместья эта ипостась достаточно сильна, так подсказывало мое женское чутье, опирающееся на мои знания о нем. Далее я поцеловала бы тыльную сторону его красивых рук, следом развязала бы черный шелковый платок на его шее, расстегнула атласный жилет ему в тон и принялась бы неторопливо освобождать из петель пуговицы его белой льняной рубашки с широкими рукавами на манжетах, ласковыми влажными поцелуями с прикосновением языка к его гладкой светлой коже спускаясь по груди к животу и ниже. Дабы, наконец, расстегнуть уже брюки Владимира, освобождая его член, пальцами ласково пройтись по всей его длине, невесомо касаясь чувствительной головки, и в продолжение банкета взять его в рот, плотно обхватывая губами, чувствуя скольжение его горячей, твердеющей при каждом следующем движении, плоти в своем рту, и ощутить столь желанное ее проникновение в горло, ибо у меня отсутствует рвотный рефлекс. Чтобы, полностью погружаясь в процесс, сосать член мужчины в ритме, задаваемом его рукой на моем затылке, запутавшейся в моих светлых волосах, следя при этом за выражением его лица с тонкими аристократичными чертами, слушая его тяжелые хриплые стоны, как самую прекрасную музыку, пока его плоть не начнет пульсировать в моем рту, а его красивое лицо не исказится на долю секунды, дабы следом расслабиться, мой рот же наполнится теплой солоноватой спермой, упругими струйками бьющей мне в горло. И так невыразимо приятно в финале до последней капли проглотить семя мужчины после его эякуляции, ощущая эмоциональное наслаждение от произошедшего, глубокое моральное удовлетворение и самое, что ни на есть, настоящее возбуждение, стекающее по внутренней стороне бедер теплой липкой влагой. Люблю оральный секс, просто обожаю стоять на коленях перед моим мужчиной и доставлять ему удовольствие своим ртом, чувствуя ритмично скользящий в нем член, проникающий в мое горло, жаль, что нам не суждено разделить это более чем приятное переживание на двоих с бароном Корфом. С одной стороны мне искренне жаль, что так нравящийся мне мужчина, так сильно привлекающий меня сексуально, является моим родным братом по отцу, но с другой я рада этому, ведь мы – одна семья, в нас течет одна кровь, в будущем мы можем стать родными и близкими людьми, я бы этого хотела. Даже будь это не так, от Него я в любом случае никуда бы не ушла, но, по крайней мере, мы с Владимиром могли бы заняться сексом, порадовать друг друга в постели, подарить обоюдное блаженство, вместе захлебнуться в океане под названием «Страсть», дабы после оргазма расслабленно покачиваться на его теплых ласковых волнах. Ибо я – такая же слабость для брата, как и он для меня, мужчина ничего не говорит по этому поводу, молчит, но я ведь женщина, я и сама все отлично чувствую, мне слова не нужны, достаточно и его горячего гладящего взгляда, устремленного на меня, его крепких жарких объятий и глубоких откровенных поцелуев. Хозяин поместья хочет меня ничуть не меньше, чем я его, а ровно в той же степени, быть может, в следующем воплощении души мы уже не будем кровными родственниками, и я не буду принадлежать Ему, может тогда все будет иначе, но не в этой жизни, не здесь и не сейчас. «Если чего-то очень хочется, нужно воплотить это желание в жизнь, и оно отпустит, перегорит…», говорил Константин, обычно оно так и бывает по жизни, стоит нам получить желаемое, и нас сразу же отпускает. Скорее всего, в нашем случае с хозяином поместья и желанием заняться сексом произошло бы тоже самое, вот только заниматься этим самым сексом мы не должны, это уже за гранью возможного, и потому наше с ним общение это, по сути, в какой-то степени хождение по замкнутому кругу. Продолжая наслаждаться очень даже сексуальным массажем ступней в исполнении барона Корфа, рождающим откровенное желание близости с ним в моем отзывающимся на этот безмолвный зов теле, я прикрыла глаза, медленно выдохнув через рот, и мне вдруг подумалось. Интересно, а каково бы это было лишиться невинности с ним, а не с Михаилом, скорее всего все же не очень, такие мужчины как Константин, мой нынешний любовник, думаю, и Владимир хороши в постели для женщин, у которых уже были до того сексуальные отношения, но не для невинной девицы. Это сильные, страстные, энергичные, даже властные в сексе мужчины, но не слишком ласковые, я не говорю, что грубые или жестокие, вовсе нет, но и не чересчур нежные и ласковые в постели. Безмерная нежность и огненная страсть совместимы только во французских романах, в реальной же жизни одно с другим не живет, нужно выбирать либо первое, либо второе. Мой первый раз с Мишей был просто идеальным, наверное, о таком мечтает каждая юная девушка, по крайней мере, эта моя мечта воплотилась в реальность. Мы пили шампанское, кружащее голову своими щекочущими пузырьками, читали друг другу любовные стихи, на постели были рассыпаны нежные лепестки белых роз с тонким изысканным ароматом, и на этих лепестках мы занимались таким же нежным и ласковым сексом. Это было так красиво и романтично, словно ожившая сцена из того самого французского романа. Не было никакой боли, лишь легкий дискомфорт и непривычное чувство наполненности, когда Михаил вошел в меня до конца, довольно быстро сменившийся крайне приятными ощущениями от его плавных ритмичных движений во мне. Не было никаких луж крови, лишь несколько ее багровых капель на белоснежной простыне, все это такая иллюзия, которой почему-то любят пугать невинных девушек, уж не знаю почему. Что в ту ночь, что в последующие мне было очень хорошо в постели с Мишей и крайне приятно, но именно сильные, по-настоящему яркие и острые ощущения во время близости я испытала уже с Константином, мужчиной совсем другого, противоположного темперамента. В нем горел огонь, и в этом пламени его страсти я сгорала с моим любовником каждую ночь, сгорала и возрождалась из пепла со слезами на глазах после очередного пережитого оргазма. Как-то Константин со мной поделился, «Недаром говорят, «Первый блин всегда комом…», женщин за жизнь у меня было очень много, но невинными девицами являлись лишь две из них, моя первая и вторая жены. В обе первые брачные ночи я старался быть более ласковым и терпеливым, не получилось, в какой-то момент ощущения накрывают, самоконтроль теряется, и ты становишься самим собой. В итоге все прошло не очень, потом мы, конечно, более-менее подстроились друг под друга, но к полной идиллии в постели за семь лет моего первого и второго брака мы так и не пришли, не получилось, наверное, были просто слишком разными по темпераменту и сексуальным предпочтениям. Не люблю женщин а-ля хрустальная статуэтка, которую стоит лишь крепче обнять, намотать себе на руку ее волосы и потянуть вниз, дабы открыть шею для поцелуев, а она тут же начинается жаловаться, что ей больно. Что же мне делать с ней, смотреть, боясь лишний раз прикоснуться, чтобы вновь не услышать очередную жалобу, что ей, видите ли, больно, ну, какое больно, откуда?.. Мне не нужна красивая фарфоровая кукла, до какой лишний раз страшно дотронуться, я – живой мужчина, и мне нужна живая женщина…». Возможно, поэтому во время первого и второго брака Константина бесконечной чередой шли его бесчисленные любовницы, поскольку мужчину, по сути, не устраивали сексуальные отношения в браке. Не только от моего бывшего любовника, но и от Него, и от других мужчин-аристократов я неоднократно слышала, что женщины-дворянки зачастую достаточно прохладные в сексе, они хороши как жены, как матери законных детей, но не как любовницы, чтобы знатная супруга оказалась не замороженной в постели это скорее исключение, чем правило. Потому-то их благородные мужья и гуляют напропалую с собственными крепостными, актрисами и прочими женщинами, ведь если мужчина не может получить того, чего желает, в супружеской постели, он без труда найдет ту постель и ту женщину, которая сможет воплотить в жизнь его желания и разделить с ним его предпочтения. «Жена нужна, чтобы родить детей, законных наследников, а брак с ней должен быть выгодным и принести пользу, а для любви и радости в постели ты без проблем найдешь себе женщину, а надоест одна, сменишь на другую…», эти слова принадлежали отцу Константина, ныне покойному графу, сказанные им незадолго до первой женитьбы моего бывшего любовника. Как-то мужчина во время одной из наших многочисленных бесед поведал об этом мне, мы полностью доверяли друг другу и могли говорить о чем угодно, делиться событиями из своего прошлого, обсуждать секс или же рассуждать о высоком, о душе человеческой, о ее пути в материальном мире, о цели этого пути, о смысле самой жизни. И мне очень нравился такой высокий уровень доверия между нами, именно духовной, эмоциональной близости, тончайшего понимания буквально на кончиках пальцев. Константин говорил, что я – его кармическая женщина, предназначенная ему судьбой, и что он бесконечно счастлив, что все же встретил меня на своем земном пути, свою единственную настоящую любовь, когда больше не нужны другие женщины, когда больше уже никто не нужен… Внезапно направление мыслей сменилось, и пред моим внутренним взором всплыла картинка из прошлого, касающаяся уже не Константина, а Владимира. Лето, июльская жара, окна во многих комнатах поместья открыты, дабы впустить внутрь хоть немного свежего воздуха с легким порывом освежающего ветерка. С улицы доносится тихое многоголосье мужских и женских голосов дворовых, я сижу в гостиной за роялем и с удовольствием разучиваю очередной красивый романс о любви по просьбе Ивана Ивановича, негромко напевая его чувственные строки. Вдруг с улицы долетают обрывки слов молодого барина, недавно вернувшегося с Кавказа и пару дней назад приехавшего из столицы в Двугорское навестить отца, его низкий голос я бы, наверное, узнала из тысячи голосов, не спутала ни с одним другим. По большому счету мне и дела нет до моего брата и одновременно моего будущего хозяина, не трогает пока и ладно, но я невольно обратила внимание на его интонацию, спокойную, благожелательную. Бархатный голос мужчины звучит не холодно, наоборот мягко и ласково, и мне стало искренне интересно, с кем же это он разговаривает, кто его таинственный собеседник, вызывающий в нем такие положительные эмоции, что для него очень большая редкость. Тихонько подойдя к окну и встав сбоку, чтобы все видеть самой, но при этом не обнаружить с улицы своего присутствия, я узрела, что собеседником Владимира, а точнее собеседницей, была Лизавета Петровна, его невеста, теперь понятно, почему он так благожелателен. Они явно катались на лошадях, поскольку в нескольких шагах от них стоят две оседланные лошади, на которых они приехали из имения Долгоруких. На молодом барине был расстегнутый зеленый офицерский мундир с красным воротничком-стойкой и золотистыми пуговицами, на княжне нежно-сиреневое атласное платье с небольшим круглым вырезом на груди, подчеркивающее ее женственную фигуру, и модная шляпка ему в тон, защищающая лицо от палящего солнца. Они стояли во дворе и о чем-то негромко беседовали, слов не разобрать, но хорошо слышна интонация, теплая и дружелюбная, мужчина обнимал девушку за талию, а та в свою очередь его за шею, оба расслабленно улыбались, не обращая никакого внимания на крепостных неподалеку. Молодые дворовые девки с нескрываемым женским интересом поглядывали на привлекательного внешне барина, но тому сейчас до них нет никакого дела, его вниманием в эти минуты всецело владела Лизавета Петровна. Вот он что-то говорит своей невесте, слов по-прежнему не разобрать, а она в ответ весело и заливисто смеется, чуть склоняя голову набок. В следующее же мгновение Владимир резко наклоняется к миловидному лицу княжны и целует ее в губы, не мимолетно прикасается своими губами к ее в невинном и дразнящем поцелуе, нет, целует по-настоящему, откровенно и долго, ни от кого не прячась и не скрываясь. А зачем, все знают, что они жених и невеста и в будущем поженятся, и лишь спустя, наверное, минуту, мужчина отстраняется от счастливой девушки, и та кладет голову ему на грудь, а до меня порыв ветра доносит ее негромкие слова чуть смущенным голосом: - Володя, на нас все смотрят… - Кто смотрит?.. Дворня?.. Да, плевать на них, пусть смотрят… Ты моя невеста, и все об этом знают… - с тихим мягким довольным смехом отвечает молодой барин, а я отмечаю про себя, что и в нем все же есть что-то человеческое, когда хочет, он вполне может очень даже благожелательно общаться с девушками. В эти минуты в нем и не признать того эмоционального садиста, каким он всегда предстает передо мной, холодный, высокомерный, презрительный, язвительный, грубый, унижающий, обижающий и бесконечно указывающий мне, разряженной по-барски холопке, мое место. Наверное, чтобы не забывала, да, разве тут забудешь, когда родной брат тебе об этом регулярно напоминает, что ты просто ничто, пустое место, и это обидно, я давно привыкла к такому недоброму отношению с его стороны, но почему-то мне до сих пор до слез обидно. Порой так и хочется в ответ подойти вплотную и спросить, глядя прямо в его надменные серые глаза, «Что я вам такого сделала?.. За что вы меня так ненавидите?.. За что вы меня наказываете?..». Но я никогда не позволяю себе подобного, кто я такая, чтобы отвечать благородному барину, у крепостной нет такого права, я могу лишь промолчать в ответ, безмолвно снося все его унижения. Можно, конечно, пожаловаться отцу, уверена, он мне поверит и встанет на мою сторону, но я никогда не делаю этого, у Ивана Ивановича не здоровое сердце, ему нельзя лишний раз переживать. Если же я расскажу об очередной некрасивой выходке Владимира в мой адрес, Иван Иванович будет нервничать, и они наверняка снова разругаются, и если его сыну плевать на здоровье отца, то мне не плевать, лучше уж я потерплю моральные издевки брата, чем стану волновать дядюшку. Даже к своему родному отцу он холоден, обычно вежлив, но холоден, и под этой вежливостью я всегда различаю какое-то подспудное извечное недовольство всем и вся, словно не только меня, но даже Ивана Ивановича Владимир на самом деле видеть не особо-то рад. Зато к своей невесте, с которой молодой барин проводит все дни напролет во время своего визита в Двугорское, возвращаясь в поместье лишь поздно вечером уже после ужина, он так благожелателен, что его просто не узнать. Хотя с другой стороны все вполне логично, она – княжна Долгорукая, дворянка, его ровня, а не крепостная, как я, с какой можно не церемониться в словах. Пока я размышляла, оставаясь никем не замеченной, мужчина и девушка явно передумали заходить в усадьбу, Владимир легко, как пушинку, оторвал Лизавету Петровну от земли и усадил в седло, следом вскочив на другую лошадь сам, и они неторопливо поехали прочь от имения по дорожке парка. Я же вернулась к роялю и продолжила разучивать романс, искренне радуясь, что молодого барина нет в поместье, и появится он, скорее всего, не раньше вечера. В настоящее же время Владимир точно также хорошо, как когда-то к Лизе, относился ко мне самой, к тому же я вдруг резко понравилась ему как женщина, притом настолько, что он умудрился совершенно на ровном месте приревновать меня к Никите. Той же милой девушки, что когда-то, оставаясь незамеченной, наблюдала в окно за молодым барином и его невестой, давно нет, она умерла под сводами Императорских театров, отравившись циничностью этого мира, в котором так много грязи не только на улицах, но и в душах человеческих. И там же эта невинная Анна и похоронена, в самой глубокой могиле под Императорской сценой, иначе в театре было просто не выжить, в царстве Мельпомены слабым места нет, выживают лишь сильные, умные и хитрые, умеющие быть гибкими, приспосабливаться под ситуацию и получать выгоду для себя. Мужчина все также мягко и ласково массировал мои ступни своими горячими руками, что одновременно и возбуждало меня, я отчетливо ощущала, что между ног у меня влажно, а внизу живота пульсирует горячая тяжесть, растекаясь по всему телу сладостным томлением, и параллельно почему-то усыпляло. Я уже начинала потихоньку дремать, как почувствовала иное прикосновение к моей левой ножке, которое я мгновенно идентифицировала в шкале ощущений, барон поднес мою ступню к своему лицу и поцеловал ее подъем своими сухими горячими губами, и это было так приятно, не передать словами. Неимоверно люблю, когда мужчина целует мне ноги, думаю, все мы, женщины, это любим, а кто якобы не любит, так, те дамы просто страдают от глупых комплексов, только и всего. Открыв глаза, я всецело убедилась в своем предположении, в коем совсем не ошиблась, глядя на меня горячим гладящим взором своих серых глаз цвета сгоревшего пепла с расширенными зрачками, хозяин поместья опустил мою левую ножку обратно к себе на колени, и я невольно ласково улыбнулась ему. - И зачем вы это сделали, Владимир Иванович?.. – тихо и томно промолвила я, возвращаясь из лежачего положения в сидячее и медленно убирая свои ноги с колен брата, я ведь уже почти задремала, а вы разбудили меня, хоть и весьма приятным образом, но все же. Теперь сон ушел, спать мне больше не хотелось, и чем мы теперь займемся?.. Лично мне хотелось бы заняться сексом с вами, да и вы, думаю, не отказались бы, только нельзя, не в этой жизни… - Мне хотелось сделать приятное тебе… и себе… - замолкнув на мгновение после местоимения «тебе», закончил фразу барон, мимолетно улыбнувшись уголками четко очерченных губ. Алкогольное опьянение делало его более откровенным, чем обычно, быть может, сердцем он и любил другую женщину, госпожу Калиновскую, но сексуально я ему прямо очень нравилась, и я это отчетливо чувствовала, да и сама я желала его физически ничуть не меньше. - И вам это удалось, даже более чем… Мне приятно… Очень приятно… Когда вы прикасаетесь ко мне, обнимаете, целуете, мне сильнее хочется близости с вами, хотя и без того хочется… Я так хочу тебя, Владимир, очень хочу… - целенаправленно переходя на «Ты» и обращаясь к хозяину поместья лишь по имени, дабы максимально приблизиться к нему в эмоциональной плоскости, прошептала я ему прямо в губы, когда поднялась с дивана и в следующую секунду села к мужчине на колени лицом к нему. Своими нежными руками я обняла его за шею, ощущая, как его горячие ладони тут же легли мне на талию, притягивая ближе к их обладателю, практически вплотную. Я привыкла называть вещи своими именами, а в ваших объятиях мне так хорошо, Владимир Иванович, невероятно хорошо, да вы и сами все прекрасно понимаете… - И я тебя хочу, Аня, очень хочу… Знаю, это неправильно, ты моя сестра, но в первую очередь я вижу в тебе красивую желанную женщину и ничего не могу с собой поделать… - низкий насыщенный голос барона, подобный прикосновению мягкого черного бархата к обнаженному телу, ласкал слух, его горячий гладящий взгляд с какой-то потаенной на периферии грустью ощущался почти физически, ладонями он ласково неторопливо гладил меня по спине, бокам и пояснице, посылая по коже жар, легко ощутимый через тонкий шелк халата. А в следующее мгновение мужчина запустил одну руку в мои волосы на затылке, в заплетенную мной свободную косу, и поцеловал жадно, требовательно, властно и очень собственнически, мягко сдавливая зубами мою нижнюю губу и следом по-хозяйски проникая своим гладким умелым языком в мой покорно приоткрывшийся ротик, оглаживая изнутри и лаская мой язычок, играя с ним в затейливую игру. И я отвечала не менее страстно на этот столь желанный поцелуй с горьковатым привкусом коньяка и ноток табачного дыма, прижимаясь к нему вплотную, обнимая левой рукой за шею, а пальцами правой ласково перебирая темные шелковистые волосы Владимира на затылке, такие мягкие и приятные на ощупь, сквозь поцелуй невольно тихонько простонав от силы ощущений прямо ему в рот. Я чувствовала, что горю и плавлюсь в его объятиях подобно свече, мне хотелось, чтобы он целовал меня как можно дольше, и, видимо, хозяин поместья желал того же, потому лишь когда воздух в легких закончился, он нехотя отстранился от меня, тяжело дыша. На периферии его серых глаз цвета расплавленного серебра с расширенными зрачками, наверняка являющихся сейчас отражением моих собственных, тлели угольки страсти, и я буквально слышала, как чуть учащенно бьется сердце барона. Но уже в следующий миг он прикрыл веки и уткнулся лицом мне в шею, опаляя кожу своим теплым учащенным дыханием и крепко сжимая меня в своих жарких объятиях, внизу живота сладко ныло, тело упрямо требовало продолжения и удовлетворения, которые в данный момент никак не могло получить. Я знала, что если спокойно и глубоко подышать какое-то время через нос, то возбуждение чуть спадет и распределится по всему телу, перестав быть мучительным, превратившись в приятное сладкое томление, бегущее по венам. Что я и сделала, медленно вдыхая воздух носом и отчетливо чувствуя горьковатые нотки табачного дыма, запутавшегося в темных волосах красивого мужчины с сильной сексуальной энергетикой, обнимающего меня и не желающего выпускать из своих рук, да я и сама не стремилась вырваться. - Спой что-нибудь на прощание, Аня… Хочу еще раз услышать твой чарующий голос…- минут через восемь-десять блаженной тишины и таких жарких благостных объятий, тихо промолвил брат, подняв голову и пристально глядя своими серыми очами цвета хмурого осеннего неба с проседью, в свете множества свечей в настенных и настольных бронзовых подсвечниках, кажущимися бездонными, в мои небесно-голубые. Казалось, его гипнотизирующие глаза, словно затягивали в омут, стоит сделать шаг, и все, пропадешь и уже не выплывешь, вовек не избавишься от власти барона Корфа над собой. Странное ощущение, непонятное и непривычное мне, наверное, так и сгорали в огне его страсти многочисленные «яркие бабочки», быстро становящиеся ему неинтересными, «обычно я сам уходил», я запомнила… - Хорошо… - на выдохе согласилась я, моргнув и стряхивая с себя это странное ощущение, от которого через пару секунд не осталось и следа. Брат разомкнул объятия, я поднялась на ноги, обулась в тканевые домашние туфельки и прошла к фортепиано, на ходу думая, что бы такое сейчас исполнить, и буквально физически чувствуя спиной горячий гладящий взгляд хозяина поместья. У меня нет сердца, я не умею любить, мне это просто не дано, но таких мужчин как вы, Владимир Иванович, лучше и не любить, любовь к вам принесет женщине одни лишь страдания. Мало того, что вы будете ей изменять, это еще полбеды, так вы еще и бросите ее через весьма непродолжительный период времени, когда наиграетесь и решите отправиться в будуар к следующей красотке. Той же Лизавете Петровне, вашей бывшей невесте, наверняка, было очень больно, когда вы просто вышвырнули ее из своей жизни за ненужностью, встретив свою роковую горькую любовь, Ольгу Калиновскую, которая на тот момент осталась равнодушна к вашим чувствам и выбрала другого мужчину, Цесаревича. Теперь она замужем за богатейшим польским магнатом Иеренеем Огинским, проживая с ним в Варшаве, и у пары уже есть сын, то есть пани полностью недоступна для вас, Владимир. Откуда я все это знаю?.. Конечно же, от Михаила, вновь уже год занимающего должность адъютанта Его Высочества и знающего все и вся обо всех, кто имеет хоть какое-то отношению ко двору или имел в прошлом. Ольге же в итоге повезло, это очень выгодный брак, да и богатый супруг совсем не стар, на момент их женитьбы ему было тридцать два года. Замечательный возраст для мужчины, уже не юноша, молодой и взбалмошный повеса, но и до преклонных лет еще очень далеко, взрослый опытный мужчина в расцвете сил, живи да получай удовольствие во всех аспектах отношений, включая сексуальные. Да, и внешне Иереней вполне себе привлекательный брюнет, однажды мне удалось взглянуть на его портрет, любопытство ведь вперед нас, женщин, родилось. Польская пани оказалась роковой женщиной, Цесаревич ее любил, вы до сих пор любите, Владимир Иванович, думаю, и ее нынешний супруг к ней неравнодушен, ибо невозможно остаться равнодушным к такой роскошной темпераментной красавице, как Ольга Калиновская. Из-за таких сводящих с ума женщин мужчины хватаются за пистолеты, стреляются на дуэлях и прощаются с жизнью с улыбкой на устах. Я и себя считаю роковой женщиной, пусть это и совсем нескромно прозвучит, с юности меня любили мужчины, причем мне никогда не нужно было для этого даже бить палец о палец. Представители сильного пола сами влюблялись в меня без памяти, первым пал жертвой моего обаяния Никита, что любит меня до сих пор, потом буквально с первого взгляда влюбился Михаил, далее, увидев меня на сцене Императорских театров, воспылал ко мне чувствами Константин, потом, узрев меня на той же сцене, полюбил Он. Что уж говорить, престарелый предводитель уездного дворянства господин Забалуев и тот ко мне неравнодушен со своим, «Анна, душенька…», своей будущей жене Софье Петровне он бы уделял столько внимания, сколько мне. Андрей Платонович просто ходил за мной по пятам по имению Долгоруких со своим навязчивым душным вниманием, отойти не мог, никакого спаса от него не было. И если мужчины меня просто обожают, то женщины зачастую недолюбливают и откровенно завидуют моей красоте, таланту и успеху у мужчин, но мне до их зависти, как до луны, мне с ними детей не крестить. Из-за меня мои мужчины никогда не стрелялись, и, хвала небесам, не будут, ибо стреляются на дуэлях господа из-за благородных дам из Высшего света, но не из-за бывших крепостных и театральных актрис. Я вытерплю и ушат ментальных помоев, пусть лучше обольют грязью с головы до ног, переживу, я – актриса Императорских театров и слышала о себе всякое, ничего нового в любом случае не услышу, и меня все эти оскорбления давным-давно не трогают, чем дорогой мне мужчина как-то пострадает, неважно физически или как-то еще. Если нужно выбрать, испытать боль самой или позволить ее испытать близкому и родному мне человеку, я без колебаний выберу первое, именно поэтому я никогда не жаловалась Ивану Ивановичу на бесконечные моральные издевки Владимира, дабы не нервировать отца, а вовсе не из-за страха перед братом, как, вероятно, думал он. Опускаясь на удобный пуф и любовно открывая крышку рояля, я вдруг вспомнила поговорку, «Отольются кошке мышкины слезки». Сколько брошенных и забытых «мышек» лили по вам свои горькие слезы, Владимир Иванович, в одном из разговоров Миша как-то обмолвился, что вы разбили много женских сердец. Вот вам все они и отлились, эти слезки, в лице красивой польской пани госпожи Калиновской и вашей безответной любви к ней, закон равновесия в действии. Есть кармические законы, которые лучше не нарушать, если у человека накапливается много кармических долгов, и чашу весов неумолимо тянет вниз, то что-то равно тяжелое ляжет на другую чашу, уравновесив их, вернув кармическое равновесие. Эти знания, как и многие другие, пришли ко мне из оккультизма, и я хорошо знаю, что не нужно пакостить другим людям, рано или поздно за все приходит равноценная расплата, весы в любом случае вернутся к кармическому равновесию. Я не злорадствую, вовсе нет, по-человечески я даже сочувствую вам, Владимир, что оно все так вышло с вашей любимой женщиной, сейчас я просто констатирую факт, называю вещи своими именами. Возможно, столь любимой вами Ольге Калиновской вы бы и не изменяли, такая вероятность вполне реальна, да и наверняка к красавице-полячке вы были бы щедры, жизни своей для нее вы и той не пожалели. Готовы были умереть за свою любовь, погибнуть на той памятной дуэли с Цесаревичем или быть убитым после нее, стоя у расстрельной стены Петропавловской крепости. А вот всем остальным женщинам, не любимым вами, не будет с вами счастья, Владимир Иванович, не будет, как были в прошлом, так и в настоящем, и в будущем вы останетесь все тем же холеным гулящим котом, лениво прогуливающимся от постели одной красотки до опочивальни другой, и так до бесконечности. Не дождался отец от вас внуков от законной жены при жизни, и боюсь, еще долго не дождется его душа такой радости даже на небесах. Перебрав в своей памяти множество романсов, которые я помню наизусть, у меня хорошая память, актрисе без этого никак, я выбрала один из них, который мне захотелось исполнить сейчас, и мои пальцы в до боли привычном движении любовно коснулись белых и черных клавиш фортепиано. По роскошной гостиной родового поместья Корфов в бежевых тонах с мебелью из дорогой древесины и картинами известных художников на стенах полилась красивая мелодия, в которую органично вплелись слова романса, конечно же, о любви в моем исполнении, романтика романса, без нее никуда… Вот мы с тобой обречены, Трава, что ждет удара косой. Вот мы с тобой обручены Кольцом разлук и бед полосой. Покуда мы еще здесь и вместе, Дай мне коснуться тебя губами. Так странно видеть, кружат над нами Косые тени ангелов мести. Гонимый гением дальних странствий, Горчайшей будешь моей потерей. А я сладчайшей твоей утратой. Я знаю все, что же делать теперь. Я знаю, будешь делить с другими Вино и ночи, и вдруг однажды Не сможешь выплакать мое имя. И рот сожжет твой внезапной жаждой. Еще чуть-чуть в плену друг друга, Сплетясь, как ветви в ветреный вечер. Отмерен срок наш, и круг очерчен. Но, прежде чем сделать шаг из круга. Дай мне коснуться тебя губами, Налить вина и глядеть на пламя, Как будто есть еще строки в песне, Как будто мы еще здесь и вместе. Здесь и вместе…** Последние ноты отзвучали, оставляя в сменившей музыку тишине лишь воспоминание о себе, а в следующее мгновение до моего слуха донеслись негромкие аплодисменты брата, я поднялась с пуфа и с легкой расслабленной улыбкой повернулась к нему лицом, кивнув в знак благодарности. Мужчина также встал с дивана, наполнил мой пустой бокал бургундским вином из кувшина и подошел ко мне своей мягкой кошачьей неслышной походкой, совершенно не шатаясь даже после приличного количества коньяка. У каждого человека своя норма алкоголя, достаточная для опьянения, кого-то развозит и после нескольких бокалов крепкого спиртного, а кому-то, и выпить целый графин нипочем, приходит лишь состояние легкого хмеля, и барон явно принадлежал ко второй категории, у него хорошая физиологическая переносимость алкоголя. - Горчайшей будешь моей потерей… - протянув мне хрустальный фужер с рубиновой жидкостью на высокой тонкой ножке, с ощутимой горчинкой в мягком низком тембре негромко изрек Владимир, иронично улыбнувшись уголком своих красиво очерченных губ. Сверху вниз в силу своего по-настоящему высокого роста он взирал на меня с неидентифицируемыми мной в данный момент эмоциями в серых глазах, которые мне не удавалось считать и понять. - Сладчайшей станешь моей утратой… - с обворожительной улыбкой подыграла я хозяину поместья, взяла из его рук бокал и медленно отпила несколько глотков сладкого красного вина, моего любимого, после чего вернула фужер ему. Как-то неопределенно кивнув на мои слова, он тоже сделал пару глотков вина, поставил наполовину полный бокал на рояль и, легко мимолетно улыбнувшись, протянул мне руку, тем самым безмолвно приглашая на танец. Я благосклонно приняла приглашение, и мы закружились по просторной гостиной в вальсе, музыкального аккомпанемента не было, но мне казалось, что вокруг все еще звучит мелодия романса, только что исполненного мной, я буквально слышала ее в своей голове. Брат, даже будучи выпившим, танцевал безукоризненно, переходя от одной танцевальной фигуры к другой на автомате, ни разу не сбиваясь и ведя меня в танце. В какой-то момент я вытянула свои кисти из мягкой хватки его красивых длинных пальцев пианиста и с довольным расслабленным смехом, поскольку мое настроение успело заметно улучшиться, закружилась по комнате, раскинув руки в стороны. Наверное, через минуту я почувствовала, что у меня начинает кружиться голова, и попыталась остановиться, но оступившись, наступила на полу своего же черного атласного халата до пят и приземлилась попой на пол, благо приземление оказалось мягким, и я оказалась сидящей на пушистой волчьей шкуре неподалеку от горящего камина. Вновь рассмеявшись, я легла на спину и с улыбкой отрицательно покачала головой на вопрос подошедшего ко мне обеспокоенного мужчины, не ушиблась ли я. - Идите ко мне, Владимир Иванович, полежим вместе, я устала, больше не хочу танцевать… - протянув руки, позвала я барона. Помедлив несколько секунд, словно раздумывая согласиться или отказаться, он все же уступил своим желаниям, чему явно способствовал алкоголь в его крови, и, не снимая с ног кожаных туфель, сел на мягкую серую шкуру рядом со мной, следом ложась на спину. Я удобно устроилась рядом на боку, предварительно скинув свои тканевые туфельки, облокачиваясь на локоть и прижимаясь вплотную к хозяину поместья, закидывая согнутую в колене ногу ему на бедра для большего удобства и открыто любуясь его красивым лицом с благородными чертами. Даже через одежду я ощущала жар, идущий от сильного сексуального тела ревнивого мужчины с горячей кровью, и это было так приятно физически. - Вольдемар… Вам нравится этот вариант вашего имени?.. – задумчиво выдохнула я, своими тонкими пальчиками бережно поправив длинную косую челку Владимира, упавшую ему на глаза, что в эту минуту его совершенно не заботило. Мне вспомнился день, когда Иван Иванович подарил мне шикарное и очень дорогое золотое колье с бриллиантами, чтобы я надела его на бал-маскарад у графа Потоцкого, где буду петь, а мое пение среди прочих высоких гостей будет слушать сам директор Императорских театров Сергей Степанович Оболенский. Отец говорит, что это колье раньше принадлежало прекрасной женщине, и что она бы гордилась мной, возможно, он подразумевал мою непутевую равнодушную ко мне мать, но той скорее всегда было все равно на меня. В приоткрытое окно фамильного Петербургского особняка Корфов на Фонтанке, поскольку летняя погодка стоит просто чудесная, теплая и солнечная, доносятся голоса с улицы, и я подхожу посмотреть. Во дворе Владимир прощается с уезжающим Михаилом, с которым мы познакомились за день до этого, когда его коляска чуть не сбила меня на дороге, направляющуюся в лавку Мозеса за шампанским по приказу вновь неизвестно чем недовольного брата. И естественно я гляжу во все глаза на привлекательного князя, имени какого еще не знаю, и он называет молодого барина «Вольдемаром» на французский манер. Оба мужчины с виду в хорошем настроении, улыбаются, смеются, Иван Иванович естественно замечает, куда я смотрю, и делится, что имя доброжелательного князя Миша, что он из хорошей семьи и большой друг Владимира, и что мы бы подружились. Мне невольно думается, как такой приятный человек, как Михаил, может общаться и тем более дружить с таким крайне неприятным, и это еще мягко сказано, человеком, как мой брат. С князем Репниным мы действительно потом так хорошо «подружились», что даже были любовниками, он стал моим первым мужчиной, и отец никогда не имел ничего против наших отношений. А еще Вольдемаром зовут любимого мужчину и отца детей Риты, моей единственной подруги, вообще-то исконное имя графа Владимир, но все его близкие и друзья называют мужчину Вольдемаром на французский манер. Да, он и сам так всегда представляется, что порой я забываю, что его подлинное имя именно Владимир, для меня он Вольдемар. Интересно, а брату нравится этот вариант его имени, «Вольдемар», сейчас узнаем… - Не особо, не называй меня так… - негромко изрек барон, обнимая меня за талию и ласково гладя своей тяжелой горячей ладонью по боку, и это было так благостно, так хорошо. - Как скажете, Владимир Иванович… - согласилась я, глядя в серые глаза мужчины цвета сгоревшего пепла с расширенными зрачками, несколько рассеянный взор которых скользил по моему лицу, и как же ему подходило его красивое имя, «Владимир», владеющий миром, хозяин своей жизни. Оно так хорошо и благозвучно сочеталось с его отчеством, «Владимир Иванович», и в имени, и в отчестве имелось по две буквы «И», за счет чего и выходит такое гармоничное созвучие. В следующий миг я ощутила несильный болезненный спазм внизу живота и невольно поморщилась, прикрыв глаза, а открыть их меня сподвиг обеспокоенный голос хозяина поместья. - Что с тобой, Аня, что-то болит?.. – его рука замерла на моем боку, а в серых глазах отразилась искренняя тревога за меня, все же ему не все равно, это радует, возможно, в будущем мы и сможем наладить эмоционально близкие теплые родственные отношения. - Все нормально, завтра-послезавтра пойдут месячные, вот живот с поясницей и побаливают… Все хорошо… - с расслабленной улыбкой отозвалась я, будучи совершенно искренней, я могу говорить абсолютно на любую тему, буквально о чем угодно, стесняться я не умею, давно разучилась. Да, и я уверена, что отнюдь не открыла барону Корфу Америку, учитывая, сколько у него было баб, наверняка он в курсе такого нюанса женской физиологии, как менструация. Для одних мужчин месячные у партнерши являются преградой для секса с ней, а другим они отнюдь не помеха, так и сами женщины, одни отказываются от близости с партнером в эти дни, а другие нет. Если Михаил не желал интимного общения со мной во время моих месячных, то Константина и моего нынешнего любовника немного крови на простынях после секса совершенно не смущает, собственно, как и для меня самой менструация не повод отказываться от близости. Лично мне, наоборот, в эти дни и перед ними даже сильнее хочется секса, чем обычно, и тело в этот период более чувствительное, грех этим не пользоваться. Любопытно, конечно, как Владимир относится к этому вопросу, но задавать его я не собиралась, ибо эти «знания» мне просто без нужды, поскольку интимный контакт между нами не планируется ни сейчас, ни позже. - Ляг на живот… - меняя положение тела с лежачего на сидячее, мягко велел брат, и я подчинилась, догадываясь, что именно он хочет сделать, и легла на живот, положив руки под голову для удобства. Горячие пальцы хозяина поместья прогулялись по пояснице, он довольно быстро нашел особые точки, нажатие на которые сильно снижает уровень боли во время месячных и перед ними, мягко, но довольно ощутимо надавил, и буквально сразу болевые ощущения стихли, а я благодарно выдохнула, «Спасибо, даже не сомневалась, что вы это умеете… А хотите, я сделаю вам массаж?..». На что получила в ответ тихое, «Хочу…», почти шепотом от мужчины, и он вновь лег на спину, расслабленно прикрывая глаза. Поднявшись, я перекинула ногу через бедра барона для удобства и склонилась над ним, уложив кисти на его широкую грудь, ощущая под ладонями ровное спокойное биение его сердца. Развязав черный шелковый платок на шее Владимира, я откинула его в сторону, следом расстегнула атласный жилет ему в тон и, не сдержавшись, кончиками пальцев нежно провела по вискам, гладковыбритым щекам и подбородку брата, не открывшего глаз, но собственнически положившего свои тяжелые горячие руки мне на талию. Наклонившись ниже, я ласково потерлась своим аккуратным носиком о шею мужчины и запечатлела долгий нежный поцелуй туда же, и принялась неторопливо освобождать из петель пуговицы белоснежной льняной рубашки, целуя открывающуюся моему взору светлую гладкую горячую кожу хозяина поместья. Я вдыхала едва уловимый естественный запах его кожи, такой приятный для меня, пробовала ее на вкус, касаясь языком во время неторопливых, плавно спускающихся ниже поцелуев, ощущала под пальцами темные жесткие волоски на его груди и просто наслаждалась тактильным контактом. Чувствуя, как горячие ладони Владимира ласково гладят меня по спине, пояснице, бокам, бедрам и ягодицам через тонкую ткань халата, посылая по моему телу жаркие волны, и это было так приятно и возбуждающе, я расстегнула очередную пуговицу и невольно замерла, пораженно выдохнув: - Близко к сердцу… На груди барона, на его светлой коже, покрытой темными жесткими волосками, был небольшой круглый шрам, явно оставшийся от пулевого ранения, которое запросто могло стать для него смертельным, ибо пуля прошла в непосредственной близости к сердцу. В прошлом я была очень обижена на мужчину и даже желала ему смерти, чтобы он не вернулся с Кавказа, сгинул там и больше не мог огорчать Ивана Ивановича, у которого в самом прямом смысле этих слов болело сердце из-за необдуманных поступков сына. Дуэль Владимира с Цесаревичем из-за его горькой любви Ольги Калиновской, бесконечные ссоры с сыном, все это очень нервировало отца, а ему, по словам доктора Штерна, нельзя было нервничать, поскольку сильные переживания могли спровоцировать сердечный приступ. Но сейчас я желала брату жизни и всего самого хорошего, взаимной любви, семьи, детей и человеческого счастья, и я была очень рада, что он все же вернулся с войны живым и здоровым, что эта пуля не стала для него роковой. - Да, близко к сердцу, очень близко, это ранение должно было стать смертельным… Врачи в госпитале называли мое выздоровление чудом, извлекая пулю из раны, они ни на что не надеялись, не верили, что я смогу выжить, так как была слишком большая кровопотеря… Но я не умер, выжил… Только я не просил о чуде… Оно мне было не нужно… Каждый день рядом со мной умирали те, кто любил жизнь, кто хотел жить, кто мечтал вернуться обратно… Только они погибали, а меня старуха с косой упорно обходила стороной… И вот он, момент, когда я должен был умереть, да не умер, смерть не взяла… Видимо, такие как я Господу там не нужны… Вот он и оставил меня бродить по земле… Моя смерть на Кавказе хотя бы могла принести пользу, но мне осталась пустая и бессмысленная жизнь… - ворвался в мои мысли негромкий явственно горький низкий голос хозяина поместья, а его руки замерли на моей спине. Я перевела взор на лицо мужчины с тонкими аристократичными чертами и встретилась глазами с печальным взглядом его серых очей цвета хмурого осеннего неба с проседью с откровенной душевной болью в их глубине. - Раз вы не умерли там, на Кавказе, значит, еще не пришло ваше время уходить, и вы нужны здесь на земле… У каждого из нас свой земной путь с его началом и концом, значит, это еще не конец… Какой бы темной и бесконечно долгой ни была ночь, рано или поздно все равно наступит утро, нужно только этого дождаться… И я очень рада, что вы вернулись с войны живым и здоровым, правда… Вы не думали после сороковин отца поехать в Европу, на воды, например, в теплую и солнечную Италию, где живут родители Михаила, сменить обстановку, развеяться, отдохнуть и эмоционально переключиться?.. Познакомитесь с приятными людьми и хорошо проведете время, вам это пойдет на пользу… - совершенно искренне предложила я, склоняясь над красивым лицом барона, желая переключить его внимание с мрачных и негативных мыслей и подарить хоть немного положительных эмоций. Константин бывал в разных странах и городах как Запада, так и Востока, и он говорил, что смена обстановки меняет и эмоциональное состояние, стирая старые думы и заменяя их новыми впечатлениями, а новые люди всегда приносят в жизнь что-то новое. Скорее всего, и брату будет полезно уехать куда-нибудь отсюда, во Францию или Италию, а не сидеть в поместье или Петербургском особняке и сожалеть, что он не умер на Кавказе. Если вдуматься, это страшно, когда человек не рад собственной жизни и желает смерти, страшно и печально… - Для меня утро уже не наступит, никогда не наступит… И никому я не нужен, и мне никто не нужен… Поехать в Европу на воды, чтобы сидеть там на диване и плевать в потолок… Да, я просто сойду с ума от безделья и мне добровольно захочется в петлю… Скорее уж я вернусь на Кавказ, там от меня будет хоть какая-то польза, я больше ничего не умею кроме как воевать и убивать… - тихо выдохнул Владимир с болезненной улыбкой на лице, больше похожей на ухмылку, но отнюдь не ироничную, а скорее горькую и грустную, продолжая обнимать меня за талию. Впрочем, до конца честным он все-таки не был и немного лукавил по поводу, «мне никто не нужен», кое-кто все же наверняка нужен, безответно любимая им женщина, госпожа Калиновская. Но даже алкоголь не мог заставить хозяина поместья говорить о красивой польской пани, чувства к ней скрыты глубоко в его душе, и никому из посторонних нет к ним доступа, и мне в том числе. И это совершенно нормально, не обязан он выворачивать передо мной душу наизнанку и делиться сокровенным, к тому же, брат вообще не особо-то мне доверяет. - Вы слишком низкого мнения о себе, уверена, вы можете не только разрушать, но и созидать. Вы такой красивый мужчина, у вас будут такие красивые дети… Вы еще обязательно будете счастливы, а душа отца будет радоваться за вас с небес… Вы всегда были таким «оптимистом», Владимир Иванович?.. - также тихо, но уже более томно откликнулась я, почти касаясь своими пухлыми губами четко очерченных губ барона и чувствуя его теплое дыхание, ровное и спокойное, на своем лице. Своим пушистым хвостом мне хотелось стряхнуть печали с его плеч, разогнать мрак вокруг, чтобы он улыбнулся и хоть немного порадовался этой жизни, я считаю, наша жизнь однозначно стоит того, чтобы ей радоваться, ведь вокруг нас не только тьма, но и свет, просто нужно захотеть его разглядеть. Один в луже после дождя видит лишь грязную воду, а другой отражение разноцветной небесной радуги, все зависит от того, кто и что хочет видеть… - Нет, Анна, я не оптимист и, наверное, никогда им и не был… Это у вас слишком высокое мнение обо мне, я его не заслуживаю… Вы ничего обо мне не знаете, а если бы знали, то даже в одной комнате со мной находиться не пожелали… - негромко отозвался мужчина, рассеянным взором своих серых пепельных глаз с расширенными зрачками глядя на мое лицо и одновременно будто бы сквозь меня, вглубь себя, и следом рассмеялся тихим, горьким, болезненным смехом, прикрывая веки. Я уже успела заметить, что если для подавляющего большинства людей смех связан с чем-то веселым, радостным, светлым и счастливым в жизни, то у барона Корфа смех был показателем его внутренней печали, горечи и прочих эмоций отрицательной направленности. И в этом он тоже походил на Константина, мой бывший любовник мог смеяться тогда, когда любой другой бы плакал, такая защитная реакция психики, ее особенность. - Так расскажите, чего я не знаю, Владимир Иванович… - с самой обворожительной улыбкой, на какую только была способна, попросила я и нежно игриво поцеловала мужчину в уголок красиво очерченных губ. Не факт, конечно, учитывая его скрытность, но вдруг мне сегодня все же приоткроется дверца сумеречной двуликой мятущейся души брата, закрытой от меня на все семь замков, ключи от которых выкинули в мировой океан, и они остались навеки погребенными там, на его песчаном дне. - Нет, не хочу, не могу, не проси… Хочу забыть и не могу, помню… Моя память – мое собственное проклятье… - тихо и мучительно изрек хозяин поместья, открывая глаза, крепче обнимая меня за талию и сильнее прижимая к своей широкой груди, а я с неким огорчением осознала, что ничего я от него сейчас не узнаю. Владимир не доверяет мне, и я при всем желании не смогу заставить его доверять мне, ибо доверие – сугубо добровольный выбор человека и никак иначе, доверие создает доверяющий, по-другому это просто не работает. - Значит, забудете, раз вы этого желаете… Нет ничего вечного, все проходит, даже любовь… На кольце великого еврейского царя Соломона было написано, «Все пройдет», а на внутренней его стороне, «И это пройдет»… Человеческая жизнь и та пройдет и закончится, все в этом мире конечно, нет ничего вечного… - миролюбиво согласилась я, закрывая тему, понимая, что дальнейшая беседа в этом направлении не имеет никакого смысла, это будет лишь переливание из пустого в порожнее, и не более того. - А на ребре Соломонова кольца нанесена надпись, «Ничто не пройдет»… - иронично улыбнувшись уголком губ, горько и мрачно заключил мужчина, я знала о существовании этой надписи на легендарном кольце мудрого Соломона, но не думала, что и брат знает, а он, оказывается, тоже знал. - Думаю, фраза «Ничто не пройдет» подразумевает вечность души, величие Духа над телом, духовного над физическим… Наше тело бренно, а Дух вечен, тело лишь сосуд для Духа в конкретном земном воплощении… Что красота, о чем судачат люди, то есть сосуд или огонь в сосуде… Будем делать массаж, не передумали?.. – переключая внимание барона в иную плоскость, как раз физическую, с очаровательной улыбкой закончила свою мысль я, очень четко осознавая, что глубоко в душе он страдающий человек со своими собственными, не ведомыми мне демонами. И безответная любовь к Ольге Калиновской, похоже, лишь один из них, хозяин поместья не желал открывать «свой ящик Пандоры» предо мной, просто не считал нужным, а я была не вправе требовать этого от него. С потаенными многочисленными демонами Владимира придется разбираться и мириться его женщине, а не мне, потому, наверное, мне и не нужно о них знать, незачем. - Ты такая красивая, Анна, и в тебе горит тот самый огонь в сосуде, согревающий окружающих тебя людей, даже меня… Отец говорил, ты подобно солнцу освещаешь этот дом, он был прав… А насчет массажа, нет, я не передумал… У тебя такие нежные руки… - с легкой печальной улыбкой на красивом лице с благородными чертами негромко произнес брат, ласково гладя меня по спине своими горячими ладонями, что было так приятно. Через несколько долгих мгновений я, нехотя, выбралась из его крепких жарких объятий и с уже однажды произнесенными мной словами, вновь пришедшими на ум, «И под моей атласной кожей бежит отравленная кровь…», не торопясь, освободила из петель остальные пуговицы белой рубашки мужчины. - И как бы я хотел отравиться этим ядом вместе с тобой… Какая сладкая смерть… - мягко и иронично улыбнувшись уголком губ, тихо промолвил хозяин поместья, когда я расстегнула пуговицу на манжете правого рукава, для удобства повернув его руку с заживающими порезами на тыльной стороне пальцев с тяжелым фамильным перстнем с бриллиантом на среднем ладонью к себе. На ладони Владимира имелось несколько небольших ровных свежих порезов средней глубины, и мне даже в голову не приходило, чем это можно было так пораниться. - Не бережете вы свои красивые руки, Владимир Иванович… Где вы уже умудрились порезаться?.. – чувствуя в себе просыпающееся сострадание к барону, смешанное с такой непривычной для меня нежностью, уже сидя рядом с ним на пушистой серой волчьей шкуре, спросила я и, наклонившись, поцеловала его в ладонь, словно своими губами желая забрать его боль. Привычные и хорошо знакомые для меня эмоции по отношению к мужчинам это благодарность, уважение и страсть, но никак не нежность, но сейчас я испытывала именно ее, такую странную щемящую всепоглощающую нежность. Порой брат вызывал во мне какие-то странные, непривычные эмоции, видимо, так проявлялся голос крови, ведь в нас течет кровь одного отца. От Риты я знала, что порой может очень тянуть и в сексуальном, и в эмоциональном плане к человеку твоей крови, как бы странно на первый взгляд это ни звучало. Ведь кровь – это энергия самой жизни, наша энергетика, поэтому ее так любят мертвые, она дает им силы говорить, потому и используется в эзотерических ритуалах на постоянной основе. - Это неважно, забудь… - тихо и расслабленно выдохнул мужчина, сам освободил из петли пальцами правой руки пуговицу на манжете левой, легко сев, снял льняную рубашку, откинул ее в сторону и вновь лег на мягкую волчью шкуру, но уже на живот. Я же удобно разместилась на бедрах хозяина поместья, понимая, что своим невеликим весом не причиню ему никакого физического дискомфорта, и положила кисти на его спину, явственно чувствуя идущий от светлой гладкой кожи Владимира жар. Чуть прикрыв глаза, я медленно повела ладонями от его шеи и плеч вниз с мягким нажимом, с непередаваемым блаженством ощущая под кожей твердые мышцы и получая истинное наслаждение от тактильного контакта. Я просто обожаю делать массаж мужчине, во-первых, массаж – это своего рода тоже обмен энергией посредством ладоней, просто не такой сильный, как секс, когда энергия между мужчиной и женщиной прямо циркулирует мощным потоком, а во-вторых, массаж для меня это еще и акт дарения партнеру. Несомненно, я люблю получать удовольствие в постели, но больше я все же люблю его дарить, отдавать, служить мужчине, испытывая от этого небывалое эмоциональное наслаждение и глубочайшее моральное удовлетворение. Вот и сейчас я неторопливо с почти закрытыми глазами массировала спину барона Корфа, также не открывающего глаз, долгими плавными движениями от плеч до поясницы и обратно, полностью погружаясь в своего рода медитативный процесс и просто блаженствуя от происходящего. Склонившись максимально близко к хозяину поместья, при каждом движении своей полной грудью я нарочно касалась его спины, и от контакта набухших затвердевших сосков с его горячей кожей даже через тонкий шелк моего черного халата я чувствовала хорошо знакомую мне тяжесть желания. Возбуждение пульсировало внизу живота и выплескивалось наружу теплой влагой между бедер, сладким томлением бежало по венам и захватывало в свой сладостный плен мое отзывающееся тело. Так и хотелось склониться к Владимиру, прижаться к нему всем своим женственным телом и тихо возбужденно прошептать ему на ухо, «Погладь меня между ног, хочу испытать оргазм от твоих красивых пальцев… Прошу тебя…». Не знаю, откликнулся бы он на мой призыв, будучи в эти минуты нетрезвым, но я точно знала, что просить брата о подобном нельзя, не нужно, это совершенно лишнее, именно сексуального контакта между нами быть не должно, хотя и очень даже хотелось, и не мне одной. Не удержавшись, я все же поцеловала мужчину в шею чуть ниже линии роста волос долгим нежным поцелуем и стала поцелуями же с прикосновением языка к его горячей гладкой коже медленно двигаться вниз по позвоночнику. Губами я впитывала жар сильного сексуального тела барона, носом вдыхала его чистый запах без примеси одеколона, что мне так нравилось, языком запоминала такой приятный для меня вкус его кожи. Остановившись у кромки брюк, я кончиком языка коснулась позвоночника хозяина поместья и языком медленно повела вверх по позвонкам параллельно движению ладоней по обеим его сторонам, прямо наслаждаясь происходящим здесь и сейчас. Если быть честной, прежде всего с самой собой, то мне безумно хотелось целовать и облизывать столь желанного для меня мужчину с головы до ног, ластиться к нему, гладиться, тереться об него подобно кошке, доставлять ему удовольствие, дарить сексуальную радость. Я желала полностью раздеть Владимира и отсосать его член, после проглотив всю сперму до последней капли, узнать вкус его семени, сделать ему так приятно, чтобы помнил, каково это быть со мной, не забывал. Мой язык замер на границе спины и шеи барона, и я вновь запечатлела нежный поцелуй на его шее, и тут он неожиданно для меня резко развернулся на спину, и наши лица оказались в паре сантиметров друг от друга, его же горячие руки легли мне талию и с силой сжали ее, что было так приятно. В серых глазах хозяина поместья цвета расплавленного серебра с расширенными зрачками полыхал огонь страсти, пальцы его правой руки скользнули в мои светлые волосы на затылке, а наши губы встретились в столь желанном поцелуе, откровенном, глубоком, требовательном и жадном, воспламеняющим кровь и таком неописуемо сладком, что не хотелось отрываться друг от друга ни на секунду. Вновь развернув уже нас двоих, Владимир оказался на мне, а я под ним, разводя ноги под халатом, сгибая их в коленях и обнимая ими его за бедра для нашего обоюдного удобства, чувствуя такую приятную благословенную тяжесть его сильного тела и наслаждаясь этим. Мужчина переплел свои пальцы с моими, придавливая мои руки к полу над моей же головой, пропуская по кистям легкую, приятную, такую сладкую и возбуждающую боль, одновременно вновь приникая к моему рту своими горячими губами, властно скользя гладким умелым языком внутрь, оглаживая мой ротик изнутри и играя с моим язычком. Невольно я тихонько простонала прямо в рот барону, и мой стон утонул в нашем поцелуе с горьковатым привкусом коньяка, сгорел и рассыпался пеплом в пламени страсти. Подобно свече я сама горела и плавилась в огне страсти красивого, сильного, сексуального, властного мужчины, которого я столь неистово желала, и какой также жадно хотел обладать мной. Когда воздух в легких закончился, хозяин поместья, нехотя, чуть отстранился от меня, давая себе и мне возможность вдохнуть, чем я тут же и воспользовалась, а он, по-прежнему удерживая мои кисти в плену своих пальцев, дарящих отголоски сладкой возбуждающей боли, склонился к моей шее, опаляя кожу теплым учащенным дыханием. Дорожкой нежных поцелуев с касанием языка Владимир стал медленно спускаться к плечу, перешел на ключицу, дошел до ложбинки между моих полных грудей, носом провел по ней снизу вверх и прижался к ложбинке своими горячими губами в долгом обжигающем поцелуе, от чего я невольно тихо простонала с закрытыми глазами. Мужчина выпустил мои пальцы из своих, и я немедленно обняла его за шею, ожидая, что в следующую секунду он сдвинет халат с моих плеч вниз и обнажит грудь, разумом я понимала, нужно остановить его, но мне так не хотелось, чтобы он останавливался. Однако этого не произошло, брат остановился сам, своими горячими ладонями он мягко провел по моей груди и следом крепко обнял меня за талию, положив голову на мою упругую грудь и закрывая глаза. Своими тонкими пальчиками я скользнула в его темные шелковистые волосы, такие мягкие и приятные на ощупь, и стала их ласково перебирать, пальцами другой руки гладя его по обнаженной спине. - Зачем ты это делаешь со мной, Аня?.. – минут через пятнадцать блаженной тишины в его жарких объятиях, не меняя положение тела, тихо спросил барон, его дыхание пришло в норму, также как и мое, и я уже начинала потихоньку дремать, но низкий бархатистый баритон заставил меня открыть глаза. - Потому что я хочу тебя, а ты хочешь меня… Близости с тобой хочу, Владимир… По моему это понятно и без слов… - просто тихонько ответила я, вновь ласково погладив хозяина поместья пальцами по спине, вырисовывая одной мне ведомый узор на его светлой гладкой горячей коже. Хочу знать, каково это быть любовницей барона Корфа, его женщиной, принадлежать ему, чувствовать движение его члена в своем лоне, с каждым сильным, глубоким толчком утверждающее его мужское право, впитывать каждой клеточкой своего тела страсть этого красивого, сильного, сексуального, харизматичного и безумно обаятельного мужчины даже при всем его сложном характере. Желаю со стонами и криками отдаваться ему без остатка и принимать его власть над собой в постели, покоряясь его силе, его страсти, становясь с ним одним целым в энергетическом плане. Чтобы в момент кульминации вскрикнуть со слезами на глазах, «Владимир…», и вместе раствориться в оргазменной эйфории, ощущая, как внизу живота разливается хорошо знакомое тепло, его сперма. Но этого никогда не будет, не должно быть, секс с родным братом неправилен и невозможен по определению, в объятиях, поцелуях, по сути, невинных прикосновениях нет ничего страшного, почему бы и нет, но близость между нами просто невозможна. Порой у насмешницы-судьбы странное чувство юмора, я хочу родного брата, а он не меньше желает меня, но при этом между нами никогда не будет сексуальных отношений, это желание останется лишь тлеть в нас, чтобы однажды угаснуть, вот и все. - В детстве Варвара говорила мне, «Земля дарит покой, стоит пройти по земле босиком, и она заберет все твои печали и горести, и подарит покой»… - вдруг вспомнились мне уже давние слова Вари, и я решила озвучить их молча согласившемуся с моей последней фразой хозяину поместья. Он сменил положение тела, обратно ложась на спину и закрывая свои серые глаза цвета расплавленного серебра, и тихо невесело изрек, «Да, земля дарует покой, вот только где его искать на земле или под землей…». Вы прямо неисправимый «оптимист», Владимир Иванович, вы относитесь к той категории людей, для которых стакан всегда наполовину пуст. Не могу назвать себя великой оптимисткой, но и пессимисткой я точно не была, иначе я бы просто никогда не стала той, кем являюсь сейчас, примой Императорских театров и Его любовницей, а сдалась бы и опустила руки при первой же неудаче, я скорее реалистка. Брат, конечно, тоже вполне трезво и реально смотрит на жизнь, но в глубине души он, похоже, все-таки тот самый пессимист, зачастую видящий мир лишь в черном цвете. Я скользнула к его ногам и начала расшнуровывать правую туфлю из мягкой черной кожи, дабы снять ее, как следом и левую, в обуви ведь спать не слишком комфортно. «Что ты делаешь?..», тут же несколько удивленно промолвил барон, резко открыв глаза и подняв голову с пушистой волчьей шкуры, на что я с ласковой улыбкой возразила, «Хочу поухаживать за вами… Позвольте… Мне это в удовольствие…». Он согласно кивнул, опуская голову обратно, начало проявлять себя отдаленное усыпляющее действие крепкого алкоголя, и теперь мужчине определенно хотелось спать, собственно как и мне самой, но уже не из-за спиртного, а просто потому, что сегодня я рано проснулась в доме той странной женщины, где свободно гуляют мертвые и сущности. Это означает лишь одно из двух, либо в имении есть открытый портал, через который гости из потустороннего мира легко проходят в наш, либо хозяйка дома занимается колдовством и сама вызвала для каких-то своих целей мертвого или сущность, третьего просто не дано. Довольно быстро справившись с туфлями Владимира, я убрала их в сторону и вернулась к нему, удобно устроившись рядом, положив голову ему на плечо, а ногу, согнутую в колене, закинув на его бедра. Прикрывая веки, я обняла барона за шею, чувствуя ответное объятие, его тяжелая горячая рука легла мне на плечо, а вторая накрыла мою кисть на его груди. По-прежнему ощущая сладкое томление в еще не остывшем от желания теле, я потихоньку погружалась в сон, в жарких объятиях брата было так тепло, хорошо и спокойно, я чувствовала себя абсолютно защищенной, в полной безопасности. И что бы там ни говорил Никита, его барин не сделает мне ничего плохого, не причинит никакого вреда и уж тем более не станет меня насиловать и принуждать к сексу, в этом я была совершенно уверена, так подсказывала моя женская интуиция. Да, и вообще я считала хозяина поместья вполне достойным и адекватным мужчиной и желала ему теперь только хорошего. *** Отголоски дивной чарующей музыки проникли в мое сознание, разрушая дрему, и я невольно открыла глаза, скидывая с себя вуаль сна и возвращаясь к реальности, где волшебная прекрасная мелодия звучала уже громче, неумолимо манила и звала за собой. Я по-прежнему была в гостиной, лежала на пушистой серой волчьей шкуре неподалеку от догорающего камина, но Владимира рядом со мной уже не было, видимо, он проснулся и решил пойти к себе наверх, не став будить меня. Поднявшись на ноги, я поправила на себе халат, руками пригладила волосы, обула домашние тканевые туфельки и пошла на звуки музыки, которая привела меня в столовую, освещенную одним лишь бронзовым подсвечником с пятью свечами на столе, покрытом светлой шелковой скатертью. Высокий статный мужчина во всем черном стоял у окна спиной ко мне и играл на скрипке мелодию, которую когда-то в детстве играла ему покойная мать, какую я слышала бесчисленное количество раз и никогда не спутала бы ни с одной другой. Лунный свет серебрил темные волосы музыканта, не выдавшего ни одной фальшивой ноты, и придавал всей его фигуре какой-то мистичности и потусторонности, хотя он ведь действительно пришел с Той стороны, пришел ко мне. И я вдруг остро осознала, что очень соскучилась и безмерно рада его видеть, признавая перед самой собой, насколько же мне его не хватает, чувствуя, как в уголках глаз собираются непрошеные слезы. Сложив руки под полной грудью, я оперлась плечом на одну из двух толстых белоснежных колонн у входа в столовую и, стоя на месте, слушала прекрасную в своей чистоте мелодию плачущей скрипки. Малейшим шорохом я боялась разрушить невесомую магию из нот, переплетающихся в тончайшую серебристую вуаль из лунного света, украшенную сверкающими звездами и накрывающую собой все в комнате, превращая ее в волшебное сказочное пространство. Спустя несколько минут музыка смолкла, оставляя после себя лишь отзвуки на грани слуха, повисшие в идеальной звенящей тишине долгой зимней ночи, а исполнитель плавно и бесшумно повернулся ко мне лицом. Как всегда элегантный мужчина в черном сюртуке бережно положил скрипку со смычком в открытый футляр, стоящий на круглом журнальном столике рядом с ним, аккуратно накрыл инструмент алой бархатной тканью и закрыл лакированную крышку футляра. Он любовно провел по гладкому дереву своими красивыми длинными пальцами с тяжелым массивным золотым перстнем с крупным изумрудом и сверкающими бриллиантами на безымянном левой руки и перевел взор своих задумчивых темно-карих глаз на меня, ласково улыбаясь уголками тонких губ и распахивая мне свои объятия. Быстро преодолев расстояние между нами, я оказалась в крепких объятиях Константина, обнимая его самого за шею и снизу вверх в силу своего невеликого роста, лишь по плечо моему мужчине, глядя на его красивое лицо с тонкими аристократичными чертами. - Я скучала по вам, я так скучала… Мне вас так не хватает… Без вас всё не то… - горячо зашептала я, чувствуя, как из глаз сами собой потекли слезы, рожденные разлукой, оставляя после себя дорожки от соленой воды на лице. - Анна, моя Анна, я всегда с тобой, я всегда рядом, я никогда не оставлю тебя, я смотрю на этот мир твоими глазами, я хочу защитить тебя от всего, уберечь от всех напастей, закрыть крыльями от всех бед и забрать с собой в сияющую пустоту. Впрочем, так оно и будет, лишь вопрос времени, ты ведь не хуже меня знаешь, тело бренно, Дух вечен. Не плачь, не надо плакать, я прошу тебя, мне больно видеть твои слезы… Моя единственная любовь, моя радость, моя смеющаяся роза, мое сияющее солнце, моя горящая свеча, мои сверкающие в ночи звезды, все ты любимая… Я поверил в любовь верой достойной веры в Бога, когда встретил тебя, ты осветила мою жизнь, стала моим светом, моим смыслом, самой жизнью моей стала… Моя Анна, только моя... Никому не отдам… - горячими губами мягко собирая слезинки с моего лица, негромко говорил Константин своим низким бархатным тембром, ласково гладя меня по спине горячими ладонями, посылая жаркие волны по телу, укачивая меня в своих бережных объятиях. И я потихоньку успокаивалась в надежных руках моего мужчины, все тревоги постепенно уходили, душа наполнялась покоем, слезы высыхали, а на губах появлялась легкая умиротворенная улыбка. - Вы не ангел, но для меня вы стали святым, вы не ангел, но видела я ваш свет неземной. Пусть не ангел вы, но если мне темно, приносите вы счастливую весть. Пусть не ангел вы, мне это всё равно, ведь для меня сошли вы с небес… - ласково перебирая своими холеными пальчиками темные шелковистые волосы на затылке моего мужчины, заговорила я. Меня вдруг внезапно посетило вдохновение, и потому слова мои прозвучали почти в стихотворной форме, впрочем, мой любовник и сам талантливый поэт, из-под его пера вышло немало прекрасных стихов, многие из которых посвящены мне, и это очень приятно, не скрою. - Да, я – не ангел, мои крылья скорее черные, и никто не ангел, на каждом есть тень Люциферова крыла… Хотя тот же Люцифер изначально был ангелом, но из-за своей гордыни он посчитал себя равным Богу, и за это был свергнут им с небес под землю, во время падения белоснежные крылья Люцифера обгорели и покрылись пеплом, стали черными… Он не смог стать правителем Рая, но не растерялся и стал вполне успешно править Адом, где проживающих грешных душ куда больше, чем в Раю праведников… А если так задуматься, то Люцифер правит не только Адом, но и миром живых людей, погрязшим в грехах и пороках… На каждом есть тень Люциферова крыла, никто не исключение, ни я, ни ты, никто… - целуя мое лицо, оставляя нежные поцелуи, продолжающие приятно гореть на коже лба, щек и миниатюрного носика, рассказывал Константин, следом мимолетно коснувшись моих губ своими, поскольку откровенных глубоких поцелуев он не любил. Мой мужчина с молодости не придерживался христианской традиции, как и я сама, выбирая оккультизм, но ради интереса прочел и Библию, священную книгу христиан, и Коран, почитаемый мусульманами, и Тору, чтимую иудеями. Он был очень разносторонним человеком с множеством талантов в самых разных сферах жизни, начиная с музыки и поэзии, и заканчивая сексом. Да, и вообще он был для меня удивительным человеком, не таким, как все остальные, другим, и никто и никогда больше не будет любить меня так, как любил Константин, любил безусловной любовью и принимал такой, какая я есть, со всеми моими слабостями и недостатками. Никогда не судил, понимал саму мою душу, как я понимала его, и мне безумно не хватает в отношениях этой духовной связи, этого тончайшего понимания буквально на кончиках пальцев. Безусловно, можно вполне себе благополучно жить и без этого, как я и живу, но если ты знаешь, каково это жить иначе, ты будешь скучать по этому, тебе будет не хватать этой именно духовной близости, мне не хватает. - Вы правы, вы, как всегда, правы… - согласно выдохнула я и положила голову на широкую грудь моего любовника, слушая спокойное ровное биение его сердца, люблю слушать сердцебиение, оно похоже на музыку, у каждого человека сердце бьется немного иначе, в своем собственном ритме. К примеру, у меня с детства неровный сердечный ритм, все доктора, осматривающие меня, говорили, что это врожденное и так будет до конца моей жизни. Я боюсь ночи очень, я боюсь дня, как огня. Потому что я знаю точно, и точнее узнать нельзя. Что однажды днем или ночью подо мной уплывёт земля. Белым пламенем или чёрным я сгорю просто без тебя. Я закажу постель фабрики ледяной. Я вас прошу, Метель, станьте моей судьбой! Я лягу на постель памяти ледяной. Я вас прошу, Метель, станьте моей судьбой! Я ищу счастья в несчастьях, я хочу дня, как тебя. Просто кажется, знаешь, часто, будто сердце внутри огня. Может, ветер задует спичку и погаснет пожар внутри. Я прошу тебя, помоги мне, помоги мне, моя Метель! Я закажу постель фабрики ледяной. Я вас прошу, Метель, станьте моей судьбой! Я лягу на постель памяти ледяной. Я вас прошу, Метель, станьте моей судьбой! Я вас прошу, Метель, станьте моей судьбой…*** В ночной тишине спящего дома прозвучали прекрасные стихи Константина, написанные им для меня, а следом он поцеловал меня в макушку долгим нежным поцелуем, не выпуская из своих крепких объятий, а я и не торопилась высвобождаться из его сильных бережных рук. Хорошо, как же мне хорошо с моим мужчиной, просто не описать словами, не только телу, душе хорошо. - Как красиво… Все звучащее из ваших уст прекрасно… - подняв голову и посмотрев в темные глаза моего любовника, негромко промолвила я, словно боясь спугнуть очарование момента, и нежно провела кончиками пальцев по его красивому лицу с благородными чертами, по скуле, щеке и подбородку. В следующую секунду он поймал мою кисть своей рукой и ласково поцеловал тыльную сторону моих тонких пальчиков, чему я невольно улыбнулась, но уже через пару мгновений взгляд Константина кардинально изменился, из мягкого и благожелательного он стал мрачным и тяжелым. - Я ведь говорил тебе покинуть этот дом, но ты не ушла, осталась… Предупреждал, что он прольет твою кровь, но ты не послушала меня… Почему, Анна?.. А теперь уже поздно, прольется твоя кровь… В доме убийцы беззащитных женщин и невинных детей, стены какого насквозь пропитались кровью, запах которой стоит здесь везде, прольется твоя кровь… Неужели ты не чувствуешь, что здесь пахнет кровью, Анна?.. Посмотри вокруг, здесь везде кровь этих несчастных, убитых им… Посмотри… Неужели ты хочешь быть с убийцей женщин и детей?.. Неужели тебе не страшно, Анна?.. Взгляни вокруг… - в низком насыщенном голосе моего мужчины не было злости или гнева, нет, в нем звучало искреннее огорчение и разочарование во мне, и от этого я чувствовала себя виноватой перед ним, ведь я впервые в жизни ослушалась человека, который любит меня и переживает обо мне. Константин провел рукой в пространстве столовой, и от этого его широкого жеста тьма, клубящаяся по углам комнаты, вдруг рассеялась, как по мановению волшебной палочки, и я узрела, как по стенам с дорогими обоями в спокойном бежевом оттенке с потолка широкими струями стекает алая кровь, собираясь в багровые лужи на полу. Я почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота, нет, я не боюсь вида крови, но здесь ее было столько, что мне стало просто не по себе, никогда мне не приходилось лицезреть так много крови, все стены и пол вокруг нас были просто залиты кровью, красны от крови. - Откуда здесь столько крови?.. Какие убитые женщины и дети?.. О чем вы?.. Нет, я не верю… Это просто не может быть правдой… Не может… - пораженная увиденным кровавым зрелищем вокруг выдохнула я, прижимая руки к горлу и невольно качая головой из стороны в сторону. Разумеется, я не считала Владимира святым и безгрешным, но убийства женщин и детей никак не укладывались у меня в голове, мне просто не хотелось верить в услышанное. - Тем не менее, это правда, и тебе придется в нее поверить, Анна… Мертвые в отличие от живых лгать не умеют, мы можем говорить только правду… Ты сама спроси у хозяина этого дома, пусть он тебе расскажет, как убивал беззащитных женщин и невинных детей вон той саблей, одним взмахом перерезал им горло… - проследив за взглядом темно-карих глаз мужчины, я узрела лежащую на столе рядом с высоким подсвечником с горящими свечами окровавленную изогнутую черкесскую саблю, в большой коллекции холодного оружия Константина и такая имеется. Капли алой крови стекали с лезвия вниз и расплывались уродливыми багровыми пятнами по светлому шелку скатерти, впитываясь в ткань, и это было неприятное зрелище, лишь усиливающее мою тошноту. - Хотя я не уверен, что убийца женщин и детей, чьи руки по локоть в крови, станет делиться с тобой такими неблаговидными подробностями своей биографии… Ты спроси его, Анна, почему он плохо спит по ночам, и что ему снится?.. Спроси… Послушай, что тебе расскажет убийца женщин и детей… - продолжил спокойно говорить Константин, он не кричал и даже не повышал голоса, но его слова болезненным эхом звенели у меня в голове, а алая кровь продолжала стекать по стенам, образуя большие багровые лужи на полу, и сейчас я действительно чувствовала ее запах и, казалось, даже металлический привкус во рту. Дурнота усилилась, и я зажала рот рукой, собираясь как можно скорее выйти из залитой кровью комнаты, но стоило мне лишь сделать шаг, как мир вокруг резко покачнулся, картинка перед глазами предательски расплылась, и в следующий миг я просто провалилась во тьму… *** Резко открыв глаза, я несколько раз моргнула, села и осмотрелась, в гостиной в настенных и настольных бронзовых канделябрах догорали свечи, камин уже почти погас, но в помещении по-прежнему было очень тепло, я сидела на мягкой волчьей шкуре, а рядом со мной, лежа на спине, спал Владимир, точнее уже не спал. Из-за моего шевеления мужчина проснулся и сонно посмотрел на меня своими серыми глазами цвета пасмурного осеннего неба с проседью, и я заставила себя легко улыбнуться ему уголками губ, сон с участием Константина не шел из головы, а его слова «убийца женщин и детей» продолжали звучать в ушах. Я прекрасно понимала, что это не обычный сон и даже не кошмар на почве эмоционального переутомления, это сон-предупреждение, мой бывший любовник никогда не приходит ко мне во сны просто так, и он вновь повторил, «Он прольет твою кровь. Уже поздно, прольется твоя кровь…», неприятные мурашки побежали по коже, и я на автомате обняла себя руками за плечи. Конечно, я не стану спрашивать хозяина поместья ни про какие убийства женщин и детей, во-первых, у меня просто язык не повернется спросить подобное, а во-вторых, я просто и банально боюсь его реакции на такой вопрос, понимая, что она может быть крайне негативной. Нет, я не думаю, что брат причинит мне физический вред, но и выслушать от него гневную тираду у меня также нет ни малейшего желания. - Что с тобой, Аня?.. – немного хрипловато после сна негромко спросил барон, слегка обеспокоенно глядя на меня, и я, призвав на помощь весь свой актерский талант, придала лицу спокойное и благожелательное выражение, ибо обсуждать с ним свой сон в багровых тонах я не собиралась, не зачем это. - Все нормально, я хочу пить, пойду схожу на кухню, попью водички… Вам принести?.. – с легкой улыбкой расслабленно откликнулась я и поднялась на ноги, обувая тканевые домашние туфельки. Я – актриса Императорских театров и могу без труда сыграть любую эмоцию, и сейчас я была искренне рада, что обладаю подобным талантом, ибо мое подлинное эмоциональное состояние в эти минуты было крайне далеко от легкости и расслабленности, но Владимиру об этом знать ничего не нужно, просто без нужды. - Не хочу… - тихо выдохнул мужчина и закрыл глаза, а я покинула гостиную и пошла по коридорам поместья, освещенным свечами в бронзовых подсвечниках на стенах, направляясь на кухню. Пить я действительно хотела, здесь я не солгала, но также я понимала, что уснуть вновь мне этой ночью вряд ли удастся, да и вообще хотелось пройтись, хоть немного успокоиться и отвлечься от увиденного мной не слишком радужного сна, а потом я вернусь к брату и просто полежу рядом с ним. Он не виноват в моих нелицеприятных сновидениях и не обязан расплачиваться за них, пусть спит, отдыхает, наверняка завтра у него и без того будет болеть голова от сегодняшних обильных возлияний крепкого алкоголя, а именно любимого им коньяка. По пути на кухню я даже специально зашла в малую столовую, увиденную мной во сне, в помещении также догорали свечи в нескольких канделябрах, и, разумеется, никакой крови ни на стенах, ни на полу не было, как не имелось и окровавленной сабли на столе со светлой атласной скатертью. Право, глупо было даже заходить сюда, но мне этого хотелось, и я воплотила свое желание в жизнь, хоть мое внутреннее состояние от этого особо и не улучшилось, но все равно лучше так. На кухне горела одна единственная почти оплавившаяся свеча, стоящая на деревянном непокрытом столе, которой было суждено скоро погаснуть, но ее слабого теплого света вполне хватало, чтобы мне никуда не врезаться. Поскольку на улице ярко светила почти полная луна, своим холодным серебряным светом проникая в окно и также освещая просторное помещение с большой каменной печью. Налив из кувшина в стакан чистой прохладной воды, я неторопливо выпила его содержимое, утоляя жажду, поставила пустой стакан обратно на стол и уже собиралась покинуть кухню, как слухом уловила легкие шаги и в следующую секунду почувствовала на своей талии мужские руки, и моментально узнала их обладателя. Резко развернувшись и не сдержавшись, я с размаху дала мужчине пощечину, тот поморщился от неожиданности и, быть может, боли, но свои руки с моего тела все же убрал, в его глазах вспыхнула ярость, и он со злостью наотмашь ударил меня тыльной стороной руки по лицу. Острая боль мгновенно обожгла щеку, от силы его удара я не устояла на ногах, покачнувшись назад и болезненно встретившись затылком со стеной, перед глазами засверкали искры, и все поплыло. По стене я плавно соскользнула на пол, чувствуя влагу на лице, свою собственную солоноватую кровь с характерным металлическим привкусом, идущую из носа и попадающую в рот. Вокруг меня с жалобным звоном попадали Варины поварешки и половники, мирно висящие на крючках до моей весьма жесткой встречи со стеной. «Он прольет твою кровь… Прольется твоя кровь…», повторяющимся эхом звучал низкий голос Константина в моей голове, вот и сбылось его предупреждение, как и всегда до этого сбывалось… А на что я надеялась, что в этот раз не сбудется?.. Да нет, ни на что собственно я и не надеялась…