Аттракцион иллюзий

POV Анна «Я никогда ни о чем не просил тебя и впредь не попрошу… Но сейчас я тебя прошу, Аня, останься со мной еще на один день, на сегодняшний день и сегодняшнюю ночь, а завтра вернешься в Петербург, как и планировала…», при воцарившейся в библиотеке тишине, идеальной, почти звенящей, тихим множественным эхом продолжали звучать негромкие слова барона в моем сознании. Мне с трудом верилось, что он вообще их произнес, о чем-либо меня попросил, впервые в жизни попросил, но, тем не менее, реальность была такова. Разум ясно и отчетливо говорил мне вежливо отказать хозяину поместья, ведь в столице меня уже ждет Он и Императорские театры, вот только сердце противилось, не желало соглашаться с трезвыми и очевидными доводами логики, ибо любило этого мужчину, и мне совершенно не хотелось отказывать ему. Наоборот, хотелось согласиться, развернуться к нему, спрятать лицо у него на груди, носом уткнувшись в плотную серую ткань сюртука, и укрыться в его жарких бережных объятиях ото всего мира, забывая обо всем. Что я и сделала в следующее мгновение… - Хорошо… Я останусь до завтра… - тихо выдохнула я, плавно развернулась к Владимиру, обняла его за шею и положила голову ему на грудь, расслышав чуть учащенное сердцебиение барона, явственно демонстрирующее, что, оставаясь внешне спокойным, он волновался в ожидании моего ответа. - Анна… - также тихо выдохнул мужчина мое имя, словно одновременно выдыхая все накопленное эмоциональное напряжение, и параллельно крепко обнял меня, прижимая вплотную к себе и склоняясь к моей шее, его теплое дыхание приятно опалило кожу выше атласного шарфа. Запустив свои тонкие пальчики в темные шелковистые волосы хозяина усадьбы на затылке, я стала ласково и неторопливо перебирать короткие прядки, наслаждаясь этим тактильным контактом и в то же время желая подарить любимому человеку душевное спокойствие. И спустя несколько минут сердцебиение барона действительно замедлилось, возвращаясь к своей норме, ментальное напряжение покинуло его, он внутренне более-менее успокоился, чему я, безусловно, была только рада. Владимир поднял голову от моей шеи, внимательно посмотрел своими серыми глазами цвета пасмурного осеннего неба с проседью с тесно переплетенными любовью и печалью на их периферии в мои голубые и через пару секунд с легкой грустной полуулыбкой негромко заговорил. Эта светлая ночь, эта тихая ночь, Эти улицы, узкие, длинные! Я спешу, я бегу, убегаю я прочь, Прохожу тротуары пустынные. Я не в силах восторга мечты превозмочь, Повторяю напевы старинные, И спешу, и бегу, - а прозрачная ночь Стелет тени, манящие, длинные. Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда! Что за мысль, несказанная, странная! Без тебя и наступят и минут года, Вереница неясно туманная. Не сойдемся мы вновь никогда, никогда, О любимая, вечно желанная! Мы расстались с тобой навсегда, навсегда… Навсегда? Что за мысль несказанная! Сколько сладости есть в тайной муке мечты. Этой мукой я сердце баюкаю, В этой муке нашел я родник красоты, Упиваюсь изысканной мукою. «Никогда мы не будем вдвоем, - я и ты…» И на грани пред вечной разлукою Я восторгов ищу в тайной муке мечты, Я восторгами сердце баюкаю.* Это оказались красивые стихи известного поэта о любви и разлуке, и вспомнились они мужчине именно сейчас, потому что отражали его собственные чувства ко мне, его невеселые мысли о невозможности для нас совместного будущего, и как же он был прав. «Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда… Без тебя и наступят и минут года… Не сойдемся мы вновь никогда, никогда… Мы расстались с тобой навсегда, навсегда… Никогда мы не будем вдвоем, - я и ты…», все так и есть, увы… Барон не знал, чья я женщина, с кем я в отношениях, но видимо догадывался, а может и знал от того же Михаила, ведь он в курсе, как собственно и весь Высший свет и полусвет. Это не суть важно, куда важнее другое, что Владимир отлично осознавал, что вместе нам не быть, не судьба, не в этом земном воплощении души. - Володя… - тихо и ласково промолвила я, легко проведя кончиками пальцев по красивому лицу дорогого мне человека с тонкими аристократичными чертами, по вискам, по щекам, замирая на гладковыбритом подбородке, и в тот же миг он перестал улыбаться, глядя на меня несколько удивленно с непонятным мне выражением. - Как ты меня назвала?.. – с неидентифицируемыми мной эмоциями в бархатистом баритоне негромко спросил мужчина, чуть склонив голову набок, всматриваясь в мое лицо, очевидно, ему не понравилось это обращение, и мне хватало ума понять почему. - Простите, Владимир Иванович, впредь этого не повторится… Я хорошо понимаю, что у меня нет права к вам так обращаться… Отец так называл вас, возможно, в прошлом и мать… А у меня такого права, конечно же, нет… Простите… - возвращаясь к вежливому уважительному обращению на «Вы» и по имени-отчеству, ответила я, продолжая обнимать хозяина поместья за шею. Вы не думайте, я все понимаю, вы – благородный барин, а я – бывшая крепостная, актриса Императорских театров, и эта данность всегда будет вносить свои коррективы в наше общение при всех чувствах, при всей любви, такова жизнь. - Да, отец называл меня так, и мама раньше называла… И ты можешь называть, Анна… Ты не поняла, я не сержусь, я просто удивился, не ожидал… Аня… - с тихими ласковыми словами барон поцеловал меня в лоб долгим нежным поцелуем и вновь притянул к себе, неторопливо гладя меня своими горячими ладонями по спине и пояснице, и я чувствовала жар его рук даже через ткань. - Володя… - вновь тихонько выдохнула я уже с расслабленной улыбкой и ласково потерлась своим миниатюрным носом о шею любимого мужчины выше атласного черного платка, с удовольствием вдыхая едва уловимый такой приятный для меня естественный запах его светлой горячей кожи. Как же хорошо, не передать словами… Володя – такая мягкая, домашняя, ласковая, даже немного интимная форма красивого звучного имени Владимир, так подходящего барону Корфу, сильному, харизматичному мужчине, «Владимир – владеющий миром, хозяин своей жизни», все так, все верно. Я никогда не смогу на постоянной основе обращаться так к хозяину усадьбы, уж тем более при посторонних людях, мне куда привычнее называть его по имени-отчеству и на «Вы», но иногда теперь мне прямо хочется негромко ласково выдохнуть, «Володя…», нежась в его жарких бережных объятиях. Могу представить, как приятно в постели под ним, наслаждаясь сильными глубокими толчками мужчины, упиваясь его силой и страстью, сладко простонать, «Володя…», в самый острый пиковый момент, проваливаясь в пучину оргазма. - Составишь мне компанию за обедом?.. – также с легкой спокойной полуулыбкой поинтересовался Владимир через пару минут, нехотя размыкая столь желанные нами обоими объятия. - Я уже поела на кухне с Варварой, но компанию вам составлю… Я бы с удовольствием съела еще какой-нибудь вкусный сладкий десерт и выпила пару бокалов красного сладкого вина… А зачем вы ездили в уезд с Андреем Петровичем, если не секрет?.. И еще, утром, когда очнулась, я была в халате на голое тело… Это вы меня переодели или прислуга?.. – ответив на вопрос хозяина имения, я задала свои собственные, я женщина, мне любопытно, любопытство ведь вперед меня родилось. - Мы ездили с Андреем в Управу, чтобы оформить все документы на поместье. И тебя переодел действительно я, в тот момент я плохо соображал, лишь позже до меня дошло, что нужно было позвать горничных… Не в одежде же мне было тебя в горячую ванну опускать, чтобы ты согрелась и не заболела… Ты очень красивая женщина, Анна… Сердишься на меня?.. Ты моя любительница сладкого… - мягко и благожелательно изрек барон, вновь положил свои большие горячие ладони мне на плечи и медленно ласково провел вниз до моих кистей, бережно беря мои руки в свои. - Нет, не сержусь, вы ведь хотели мне помочь… К тому же, вряд ли вы увидели что-то новое, все мы женщины под платьями одинаковые… И, да, я действительно люблю сладкое… Между прочим, сладкое полезно и мужчинам, например, такой десерт как грецкие орехи в меду… - с улыбкой откликнулась я, любуясь красивым спокойным лицом любимого человека, в эти минуты он был именно спокоен в ментальном плане, что не могло ни радовать. - И чем же эти сладкие орехи так полезны?.. – с нескрываемым скепсисом поинтересовался мужчина, выпустил мои кисти из своих, взял в руки серебряный колокольчик для вызова прислуги с письменного стола и несколько раз качнул им из стороны в сторону, извлекая громкий мелодичный звук. - Мой доктор говорит, что грецкие орехи в меду очень полезны мужчинам для сексуального здоровья, в частности улучшают качество спермы… - пояснила я свои предыдущие слова, я могу говорить абсолютно на любую тему, стесняться я давно разучилась и привыкла называть вещи своими именами, я такая, какая есть. - Любопытно… Никогда об этом не слышал… - несколько задумчиво отозвался Владимир, а после пришла молоденькая крепостная в темном платье с закрытым горлом, которой он велел передать, чтобы накрывали на стол в малой столовой, и та с почтительным, «Как прикажете, барин…», поспешно удалилась исполнять приказ хозяина. А чуть позже из библиотеки мы переместились в столовую, где стол был накрыт всяческими вкуснейшими яствами, приготовленными умелыми руками Вари, а в его центре на светлой шелковой скатерти стояла высокая хрустальная ваза с семью ярко-алыми розами из оранжереи с сочными зелеными листьями и стеблями. Хозяин дома занял место во главе стола, а мне, как и раньше, отвел по правую руку от себя, вообще-то это место предназначено для его жены, которой я априори никогда не стану, ибо благородные господа не женятся на бывших крепостных, актрисах Императорских театров, это просто невозможно. Но раз любимому человеку так нравилось, я могу сидеть и справа, а не слева, мне не принципиально, хоть и несколько непривычно. - Ты так смотришь на мои руки?.. Это из-за порезов?.. – в какой-то момент доброжелательно спросил барон, придвигая к себе ближе блюдо с румяной запеченной в печи курочкой с мандаринами и ароматными пряностями. Я же в это время ела легкий и воздушный бисквитный десерт со сливками и дольками фруктов, запивая его сладким бургундским вином, вот люблю я сладкую пищу и напитки, ничего не могу с собой поделать. - Вовсе нет… Просто любуюсь вашими красивыми руками… Вам бы на рояле играть с вашими кистями и пальцами, Владимир Иванович… Я ведь вам уже говорила, что мой фетиш – это руки, люблю красивые руки у мужчины… - с мягкой улыбкой ответила я и сделала пару небольших глотков дорогого вина из высокого хрустального бокала на изящной тонкой ножке, наслаждаясь его выдержанным вкусом и изысканным ароматом. Обсуждать накануне разбитое зеркало я не собиралась, а зачем, не вижу никакого смысла напоминать Владимиру о пережитых им негативных эмоциях и портить ему настроение, это попросту глупо. - С роялем не сложилось… Мать хорошо играла, в детстве она пыталась научить и меня, но у меня катастрофически не хватало терпения спокойно сидеть и разучивать гаммы, потому через какое-то время она оставила эту бесполезную затею… - мягко улыбнувшись уголком красиво очерченных губ, с непередаваемой словами нежностью в низком насыщенном голосе изрек мужчина и отпил белого сухого вина из своего фужера. А вот он любит кислое, у каждого свои вкусы… И как в детстве ему не хватало терпения, так и сейчас он им не обзавелся, в хозяине усадьбы очень много Мужской энергии, Огня и Воздуха, легкой, подвижной, вот ему и нужно бесконечно куда-то бежать, заземления в нем ноль, и это заземление мужчина может получить только через женщину, через отношения с ней. - Чем займемся?.. – спросил барон через минут пятнадцать в конце трапезы, вытирая руки атласной салфеткой, бросая ее на стол и следом поднимаясь на ноги, я также встала со своего стула за ним, не позволяя себе выходить из-за стола раньше. Это проявление неуважения к мужчине, к благородному барину, а я любимого человека очень уважала и искренне считала, что он этого уважения достоин. - А давайте погуляем, может, на санях покатаемся или на лошади… Сегодня такая погода хорошая, ясно, солнечно… Хочу подышать свежим воздухом и погулять с вами… - предложила я, глядя на чистое голубое небо за окном, на котором сияло холодное зимнее солнце, подходя к Владимиру вплотную и вновь обнимая его своими нежными руками за шею, в следующий миг чувствуя его крепкие ответные объятия. Пусть на дворе сейчас и не очень тепло, а я ужасная мерзлячка, но в эти минуты мне действительно хотелось выйти на улицу, на свежий воздух, прогуляться с дорогим мне мужчиной, ведь больше нам уже и не придется. - Ну, хорошо… Только недалеко от поместья, у меня нет ни малейшего желания вновь ночевать в цыганском таборе или в доме чужих незнакомых мне людей… - через несколько долгих минут раздумий все же согласился хозяин имения, и я невольно улыбнулась, вот и замечательно. Разве вы можете мне отказать, Владимир Иванович… Застегнув пуговицы черного драпового пальто в пол с меховым воротником-стойкой и такими же манжетами, мужчина надел перчатки из мягкой дорогой кожи ему в тон, едва уловимо поморщившись, когда надевал на правую кисть с порезами на тыльной стороне пальцев, и вышел из просторной парадной с большими зеркалами на стенах на улицу. Будем мы кататься на санях или же на лошади он не уточнил, пусть будет на его усмотрение, меня устроит любой из двух вариантов, рядом с ним я в любом случае буду чувствовать себя спокойно, в полной безопасности. Я же сняла с ног домашние тканевые туфельки, зашнуровала модные кожаные ботиночки на каблучках и взяла из рук горничной свою длинную серебристо-серую норковую шубу с капюшоном, вот только надеть я ее не смогла, поскольку на подкладке около горловины обнаружила бурые капли засохшей крови. Видимо, от удара при перевороте кареты у меня из носа пошла кровь, и ее следы остались на шубе, а прислуга не заметила и не почистила. - Здесь следы крови, шубу нужно почистить, - спокойно произнесла я и вернула свою дорогую шубку молоденькой крепостной, она несколько нервно приняла верхнюю одежду из моих рук, а в следующую секунду ее собственные руки затряслись, и девушка принялась сбивчиво извиняться, глядя в пол. - Вы простите, госпожа Платонова, простите… Это я вчера убирала вашу шубу в шкаф и не заметила кровь… Простите… Вы теперь скажете об этом барину?.. – с хорошо читаемым страхом в тихом голосе сбивчиво и виновато говорила служанка, абсолютно уверенная, что я пожалуюсь на эту оплошность ее хозяину, которого она явно побаивалась, из-за чего страшилась возможного наказания. Барон Корф – строгий требовательный барин, и дворня это отлично знала, в доме был идеальный порядок, все крепостные заняты делами, только Полине, хозяйской любовнице, разрешалось бездельничать, и горничная боялась, что хозяин может наказать ее за случайный этот промах. Хотя я была уверена, что ничего ужасного Владимир бы ей не сделал, узнай он об этом, лишь строго отчитал бы за невнимательность, чтобы впредь такого не повторялось, и всё. - Не бойся… Я не стану ничего говорить барину… Ты же, как следует, почисти шубу, чтобы и следа не осталось… А сейчас принеси из гардеробной мое серое пальто с черным кружевом… - велела я молоденькой крепостной, еще совсем юной девушке, думаю, она и без строгого выговора от хозяина впредь будет внимательней. Я прожила в поместье много лет прежде, чем переехала в столицу, и естественно здесь осталось довольно приличное количество моих вещей, к тому же, я частенько приезжала в гости к Ивану Ивановичу, по мере возможности, конечно, потому, что одеть здесь, я уж точно найду. - Я не забуду вашей доброты, госпожа Платонова… Я для вас всё сделаю, вы только скажите… Меня Глашей зовут… - с искренней благодарностью промолвила горничная, аккуратно держа мою шубу из норки, дабы не помять ее, и чтобы длинные полы не касались паркета, ее руки перестали трястись, и голос стал более-менее спокойным. - Хорошо… Посмотрим… Сколько тебе лет?.. – поинтересовалась я у девушки, если бы я собиралась быть в отношениях с бароном и остаться с ним жить в поместье, естественно мне понадобилось бы несколько личных служанок, которые будут выполнять все мои поручения, и каким я смогу доверять, в определенных пределах, конечно. Преданность, в прислуге в первую очередь я ценю преданность, но и без сообразительности тоже никуда. Я же завтра отсюда уеду, но вдруг мне когда-то понадобится какая-то услуга, если я еще окажусь в имении, и тогда Глаша может пригодиться. - Мне семнадцать… Но вы не думайте, я ловкая, все, что скажете, выполню, справлюсь… Ведь вас наш барин любит… - тихо ответила миловидная крепостная с русыми волосами, заплетенными в косу, скрученную в аккуратный низкий пучок, а мне стало искренне любопытно, с чего она вообще взяла, что ее хозяин меня любит. - И с чего ты решила, что барин меня любит?.. – также негромко спросила я, действительно желая услышать ответ на заданный вопрос, если горничная смогла это заметить, значит, именно внимательно присматривалась к хозяину, и наблюдательности вкупе с умением делать верные выводы она точно не лишена. - Барин на вас так смотрит, прямо глаз не сводит, Полина мечтает, чтобы Владимир Иванович на нее так смотрел, но он не смотрит, хоть она и ждет от него ребенка, вот она и злится. Барин всем крепостным девкам в поместье нравится, но он выбрал себе в постель Полину, только любит он вас… - тихо промолвила служанка, и ее слова были совершенно верными, не смотря на свой юный возраст, Глаша отнюдь не глупа, и, окажись она преданной, от девушки определенно может быть толк. - Принеси пальто, не нужно заставлять барина ждать… - слегка улыбнувшись уголками губ, благожелательно велела я, в голове делая себе мысленную пометку насчет Глаши, нужно запомнить ее имя на будущее на всякий случай, вдруг пригодится. Крепостная молча кивнула в знак понимания и быстро удалилась из парадной, а уже минут через пять-семь вернулась обратно, принеся пальто, о котором я говорила. Надев приталенное пальто, украшенное черным кружевом спереди и на рукавах с меховыми манжетами, последними я надела перчатки из тонкой мягкой кожи ему в тон и вышла на улицу, сразу же почувствовав на своем лице холодное дыхание зимы. С расслабленной улыбкой я спустилась по ступеням очищенного дворовыми от снега широкого крыльца и подошла к барону, который стоял рядом с красивым белым жеребцом с длинной шелковистой гривой и держал в руках поводья. Гордое грациозное животное выглядело спокойным, и уже не вызывало во мне такого панического страха, как раньше, спасибо Владимиру, я чувствовала лишь легкое волнение из-за непосредственной близости ко мне коня. - Дай руку… - доброжелательно попросил мужчина, протягивая мне свою в черной кожаной перчатке, и когда я положила свои пальцы на его ладонь, он мягко обхватил мою кисть, поднес ее к лошадиной гриве и легонько провел по ней нашими соединенными руками. Конь покосился на нас своим темным глазом, но остался таким же смирным, рядом с хозяином усадьбы я чувствовала себе относительно спокойно, даже стоя в эти минуты около крупного горделивого жеребца. - Вот видишь, всё хорошо… Тебе нечего бояться, Аня… Поехали кататься?.. – через несколько мгновений уютной тишины с мягкой полуулыбкой заговорил дорогой мне человек, на что я без слов согласно кивнула, и в следующий миг он с легкостью, словно пушинку, оторвал меня от земли и усадил в седло, следом сев сам позади меня. Одной рукой барон бережно, но крепко обнял меня за талию, а во вторую взял поводья, слегка натягивая их, конь тут же сдвинулся с места и шагом пошел по очищенному от снега двору, направляемый в сторону широкой дорожки, проходящей через парк с голыми лиственными деревьями. Я же положила голову на сильное плечо Владимира, расслабленно прижимаясь спиной к его широкой груди, а свои руки опустила поверх его кисти на моей талии, мы ехали молча в полной тишине, но слова сейчас нам были не нужны, нам и без них было хорошо. - А давайте доедем до кладбища… Хочу на могилу к Ивану Ивановичу, я ведь теперь смогу ее посетить лишь на годовщину смерти дядюшки… - предложила я, когда мы доехали, точнее говоря дошли лошадиным шагом, до открытых ворот поместья, и его хозяин собирался свернуть налево на другую дорожку, ведущую обратно в сиротливый парк. - Ну, хорошо… Если ты хочешь… - к моей радости согласился мужчина, мы покинули территорию имения, выехали на широкую накатанную дорогу, и он пустил коня быстрее, рысью, и минут через пятнадцать мы уже подъезжали к погосту. Барон легко и пружинисто спрыгнул на землю, следом поставил на твердую поверхность меня, привязал жеребца за поводья к голым ветвям одного из высоких деревьев, растущего неподалеку от входа на кладбище, и мы вошли на его территорию. Держась за руки, мы молча неторопливо шли по усыпанной вчерашним снегом неширокой кладбищенской дорожке, обходя могилы, в нужном нам направлении, на синем небе по-прежнему светило яркое, но холодное зимнее солнце, а несильный прохладный ветерок слегка обжигал лицо морозцем. Умиротворяющую тишину погоста нарушало лишь хриплое карканье ворон, извечных обитателей кладбищ, перелетающих между редких деревьев да с одного надгробия на другое. Где-то через четверть часа мы дошли до могил дядюшки и его покойной супруги баронессы Корф, матери Владимира, находящихся на пригорке. «Пухом тебе земля, царствие небесное, мама…», тихо выдохнул мужчина возле ее высокого серого каменного надгробия и подошел к могиле отца с деревянным крестом с прямоугольной черной табличкой на нем с надписью, «Здесь покоится герой войны 1812 года барон Иван Иванович Корф», около которой стояла я. Барон ласково обнял меня со спины за талию, переплетая свои красивые длинные пальцы пианиста на моем животе, и я положила свои миниатюрные кисти поверх его рук, ощущая исходящее от них тепло даже через его и свои перчатки. Мы стояли вплотную друг к другу и молчали, каждый думал о чем-то своем, но в конечном итоге все наши мысли были устремлены к похороненному здесь Ивану Ивановичу, родному отцу для Владимира, безмерно дорогому и бесконечно любимому человеку, заменившему отца мне. «Дядюшка, я вас так люблю, мне вас так не хватает, эта рана еще так свежа в моей душе, еще кровоточит в моем сердце… Завтра я возвращаюсь в Петербург, должна была уже сегодня, конечно, но ваш сын попросил меня остаться, и я осталась, не смогла отказать любимому человеку… Я знаю, вы были бы против наших отношений, и я прекрасно понимаю почему, несомненно Владимир достоин знатной благородной дамы из богатой уважаемой семьи, которая родит ему законных детей, наследников рода Корфов, ваших внуков, и это правильно… Я же, бывшая крепостная, актриса Императорских театров, просто не имею права занимать место его жены даже без официального брака, лишать его возможности создать настоящую семью с подходящей женщиной… Но вы не волнуйтесь, Иван Иванович, я все очень хорошо понимаю, к тому же, я и сама нахожусь в отношениях с другим мужчиной… Только сердцу, как оказалось, не прикажешь, оно глупое любит того, кого пожелает, с разумом не советуется… Но любить, ведь значит, в первую очередь желать счастья любимому человеку, думать о его благе, а не о своем эгоизме… И я думаю прежде всего о том, как будет лучше для Владимира, я всегда помню об этом… И пусть сейчас он тоже любит меня, со временем эти чувства пройдут… Нет ничего вечного, все проходит, даже любовь… Я отлично осознаю, что у меня нет права портить жизнь вашего сына, бывшая крепостная, разумеется, не пара барону Корфу, благородному аристократу из знатного древнего рода… Кто я, а кто он…» В следующее мгновение мне вспомнились строки одного из моих театральных поклонников, лежащие в толстом альбоме, куда я складываю все стихи почитателей моего таланта, молодого привлекательного офицера, который всегда сидит в одном из первых рядов и неизменно дарит мне белые розы, перевязанные красными атласными лентами. И в одном из его многочисленных букетов лежал свернутый в трубочку лист бумаги с красивыми стихотворными строками, его стихами, посвященными мне. А я-то думал, Вы счастливая, Когда одна на склоне дня Вы шли такая горделивая И не взглянули на меня. А я-то думал, Вы счастливая. Я думал, Вы счастливей всех, Когда смотрел в глаза игривые, Когда веселый слышал смех. Глаза то нежные, то строгие, Но в них тревога, в них беда. Наверно, Вас любили многие. Вы не любили никогда. На Вас глядят глаза влюбленные. Им не понять издалека, Что в Вас тоска неутоленная, Святая женская тоска. И мысль одна неодолимая Вам не дает ни спать, ни жить: Что это мало — быть любимою, Что надо любящею быть. Прямая, гордая, красивая… Я слышу ваш веселый смех. А я-то думал Вы счастливая, Я думал, Вы счастливей всех.** Этот человек абсолютно не знает меня, какая я в жизни, поскольку я не сближаюсь даже в общении ни с кем из своих театральных поклонников, всегда оставляю некую дистанцию, во-первых, мне самой это не нужно, а во-вторых, не хочу провоцировать Его на ревность, поскольку Он очень ревнив. Но при этом мужчина, что удивительно, во многом попал в меня, «В Вас тоска неутоленная, святая женская тоска… Это мало — быть любимою, надо любящею быть… А я-то думал Вы счастливая… Я думал, Вы счастливей всех…». Теперь, когда я полюбила Владимира, я это очень хорошо понимала, действительно для счастья мало быть любимою, нужно еще и любящею быть, и ровно это же доказывали мои отношения с Константином в прошлом. Довольна ли я своей жизнью сейчас?.. Да, несомненно, я более, чем довольна… Счастлива ли я, как женщина?.. Честно, не знаю, не могу ответить на этот вопрос, у меня нет на него ответа… Но в чем-то красавец-офицер и промахнулся, а в частности, «Вы шли такая горделивая…», нет, я не могу назвать себя гордячкой, во мне нет какой-то особенно великой гордыни, чувство собственного достоинства, конечно, есть, цену я себе знаю, но не более, да и тот факт, что я родилась крепостной, не способствует появлению царственной гордости. Крепостным вообще гордость ни к чему, это черта для благородных дам и господ, а дворовым куда полезнее сообразительность и умение подстроиться под ситуацию с минимальными потерями, а еще лучше с пользой для себя. Гордость же сделает жизнь для крепостного просто невыносимой, но лично я не встречала по жизни ни подневольных, ни бывших крепостных, людей низкого происхождения, страдающих таким пороком, как гордыня, нет ее в нас, мы всегда помним, кто мы и откуда пришли. А вот в мужчинах-аристократах гордость, а то и самая настоящая гордыня, обычно говорит очень громко, рожденные в знатных богатых семьях, все дворяне страшно гордые, они гордятся своим благородным происхождением, голубой кровью, и это совершенно нормально, есть чем гордиться. Тот же Владимир ужасно гордый, и он сам признает этот свой порок, барон даже стихи посвятил этой черте своей личности, гордыне, и этим он напоминает мне Константина. Хотя далеко не только этим, но и много чем еще, они – мужчины одного психотипа, схожего темперамента, оба очень ревнивые, гордые, имеющие сложный, порой даже тяжелый характер, любящие женщин. Но есть в них и одно очень большое отличие… Константин любил себя, любил жизнь во всех ее проявлениях, ему было хорошо с самим собой, он был внутри очень гармоничным человеком. А вот Владимир наоборот не любит ни себя, ни эту жизнь, по сути, ему скорее плохо, чем хорошо, с самим собой, и я не ощущаю в нем внутренней гармонии и покоя, скорее на ментальном уровне я улавливаю от мужчины ощущение дисгармонии и какой-то эмоциональной усталости от всего. И здесь я, увы, не в силах помочь дорогому мне человеку, вряд ли вообще ему кто-то сможет помочь в вопросе любви к самому себе. В душе барона огромный дефицит, черная дыра, и дай Бог, ему женщину, которая будет его любить и хотеть вкладывать свою любовь, внимание и время в любимого мужчину, может быть, тогда эта дыра, эта душевная рана потихоньку затянется и зарубцуется. И Владимир, чувствуя себя любимым и нужным, быть может, хоть немного сможет полюбить себя самого, ведь ему есть за что себя любить, да, в нем есть темное, но также и очень много светлого, хорошего и доброго. Не знаю почему, но в следующую секунду мне вспомнились строки Константина, написанные им во время путешествия по Европе, в частности по Румынии, еще до знакомства со мной, теперь его толстый альбом со стихами хранится у меня в память о человеке, которого я любила. Мой бывший мужчина, будучи в Румынии, слышал там старинные предания о мертвецах, под воздействием темной магии поднимающихся ночами из могил, чтобы пить кровь живых, местные называли их мороями. И эти сказания послужили вдохновением для следующих строк, вышедших из-под пера Константина. Тёмный, мрачный коридор, Я на цыпочках, как вор, Пробираюсь, чуть дыша, Чтобы не спугнуть Тех, кто спит уже давно, Тех, кому не всё равно, В чью я комнату тайком Желаю заглянуть. Чтобы увидеть… Как бессонница в час ночной Меняет, нелюдимая, облик твой. Чьих невольница ты идей? Зачем тебе охотиться на людей? Крестик на твоей груди, На него ты погляди. Что в тебе способен он Резко изменить? Много книжек я читал, Много фокусов видал, Свою тайну от меня Не пытайся скрыть! Я это видел! Как бессонница в час ночной Меняет, нелюдимая, облик твой. Чьих невольница ты идей? Зачем тебе охотиться на людей? Очень жаль, что ты тогда Мне поверить не смогла. В то, что новый твой приятель Не такой, как все! Ты осталась с ним вдвоём, Не зная ничего о нём. Что для всех опасен он, Наплевать тебе. И ты попала… К настоящему колдуну, Он загубил таких, как ты, не одну! Словно куклой, в час ночной Теперь он может управлять тобой! Всё происходит будто в страшном сне, И находиться здесь опасно мне!*** Мой бывший любовник сам был очень интересным, неординарным человеком с широкими взглядами на мир, увлекающимся эзотерикой, и стихи его такие же необычные и своеобразные, понятные далеко не каждому обывателю. «Крестик на твоей груди, на него ты погляди… Что в тебе способен он резко изменить?», это ирония Константина над христианской традицией, от которой он полностью ушел и пришел к оккультизму, ставшему его религией, как теперь и моей. «Ты попала к настоящему колдуну, он загубил таких, как ты, не одну! Словно куклой, в час ночной теперь он может управлять тобой!», а в этих строках я вижу не столько темную магию и вампиров, сколько самого Константина и его многочисленных любовниц при двух браках до встречи со мной, он любил театр и предпочитал именно актрис. Высокий, красивый, харизматичный и сексуальный мужчина с темными волосами и темно-карими глазами, он обладал просто колдовским обаянием и магнетически воздействовал на женщин, я видела, как смотрели на него дамы, когда мы бывали с ним в гостях и на разных частных светских приемах. В Зимнем же я не бывала ни разу, да и не окажусь никогда, бывшей крепостной нет места во Дворце Государя, даже актрисе Императорских театров, выше головы не прыгнешь, и я прекрасно это понимаю. Константину нравилась мистическая повесть Николая Васильевича Гоголя «Вий», опубликованная в 1835 году, и он хотел увидеть ее инсценировку на сцене Императорских театров со мной в роли Панночки. Но в театре в то время «Вия» не ставили, да и сейчас не ставят, видимо, руководство Императорских театров считает, что столичная публика еще не готова к просмотру этого произведения Гоголя. А жаль, я бы с удовольствием легла в гроб и сыграла мертвую Панночку, которая будет летать в этом самом гробу, интересная запоминающаяся роль, ни в какие приметы я не верю и предрассудками не страдаю, так что спокойно могу лечь в гроб на сцене для роли. И если в мою бытность в театре все же поставят «Вия», я сделаю все, чтобы получить роль Панночки, Он обязательно посодействует в решении этого вопроса, пусть хотя бы Дух Константина увидит воплощение в жизнь своего желания. Но Константина уже нет в мире живых, а Владимир есть, и я могу сколько угодно обманывать себя, называя причиной невозможности наших отношений с ним то, что Он будет категорически против этого союза, это лишь видимая причина, лежащая на поверхности. Есть же и куда более глубинная, даже при обоюдных чувствах мы просто не сможем дать друг другу то, чего ожидает каждый из нас от этих отношений. Далеко не факт, что барон захочет активно содействовать моей театральной карьере, ибо он никогда не был почитателем театрального искусства в отличие от своего покойного отца. Я же не смогу родить от Владимира ребенка, я хорошо запомнила строки из его стихов, «Сквозь клубы тумана, словно узор на замерзшем окне, появляется мечта… Те, кого я люблю, моя любимая, наши дети, моя семья, рядом со мной», вот что он написал. «Наши дети…», мой любимый мужчина хотел бы иметь со мной общих детей, а я, увы, не могу их родить… Поэтому в итоге через какое-то время мы попросту разочаруемся друг в друге, и любовь утонет в этом обоюдном разочаровании, и все рухнет, мы неминуемо расстанемся, так стоит ли вообще начинать отношения, обреченные на провал… POV Владимир Вместе с Анной мы стояли около могилы отца в мертвой тишине кладбища, последнего приюта всех живых, нарушаемой лишь режущим слух отдаленным хриплым карканьем воронья, я обнимал любимую женщину за тонкую талию, а она расслабленно прижималась ко мне спиной. Приятный ненавязчивый сладковатый пудровый аромат дорогих французских духов исходил от изящной блондинки, и я с наслаждением его вдыхал, чтобы запомнить навсегда и никогда не забывать, как пахнет любимая. «Пухом тебе земля, царствие небесное, отец, покойся с миром… Мне так много хочется тебе рассказать, о так многом поведать, как жаль, что при твоей жизни мы так мало разговаривали из-за каких-то глупых и нелепых обид, не стоящих и выеденного яйца… Только понимаешь это, увы, слишком поздно, когда безвозвратно теряешь дорогого и любимого тебе человека… Прости меня, папа… Я всегда старался, чтобы тебе не было стыдно за меня, я хотел, чтобы ты гордился мной, и всегда тебя подводил… Знаешь, пап, я люблю ее, Анну, давно люблю, и теперь она об этом знает… Только вот Аня меня, увы, не любит… И если изначально я был не слишком-то рад тому, что теперь ей все известно, то сейчас в какой-то степени мне стало легче, словно с плеч упала огромная гора… Больше нет нужды притворяться и изображать вежливую воспитанность, нет надобности мучительно молчать, не имея права высказать свои чувства, можно быть более-менее собой, таким, какой есть, а не плачущим кровавыми слезами Комедиантом под маской ироничной насмешливости… Если бы только Анна меня любила, я бы сделал для нее все… Мне безразлично мнение Света, сплетни, что будут думать обо мне другие люди, мне с ними детей не крестить, в конце концов, это только моя жизнь… Будь ты жив, отец, я знаю, ты был бы против моих отношений с Анной, и прекрасно понимаю почему… Потому что она – бывшая крепостная, женщина низкого происхождения, актриса Императорских театров, не пара мне, дворянину, аристократу, барону Корфу… Только вот я люблю ее больше собственной жизни, она и есть – моя жизнь, ее смысл, моя душа, мое сердце, моя единственная любовь, моя радость, мое все… А без нее моя жизнь лишь пустое, безрадостное, лишенное смысла существование, песок, убегающий сквозь пальцы… Если бы Анна любила меня, я был бы с ней, даже против твоей воли, папа… Прости меня… Быть может, ты никогда не сможешь в этом понять меня, да ты в принципе и не обязан… Я хочу жить с ней одной семьей, одним домом, иметь общих детей с любимой женщиной, вместе засыпать и просыпаться… Это моя мечта… Банально, да?.. Наверное… Только вот как-то не получается мечтать о высоком… По идее я должен бы мечтать стать генералом Императорской армии… Ты мечтал об этом для меня, я помню твои слова, отец… Да, вот только почему-то мне об этом не мечтается… И в первую очередь я дважды воевал на Кавказе не за чины и награды, хотя они у меня есть и, несомненно, важны для меня, как для любого офицера Царской армии… В первую очередь я воевал за Россию, за свою Родину, за Императора, которому присягал на верность, и чья воля для меня закон… Анна считает, что не может иметь детей, но разве человек может наверняка это знать, ведь детей дает Господь, на все воля Божья… Завтра Аня вернется в Петербург, в свою жизнь, к своему мужчине… А я найму управляющего в поместье и тоже отправлюсь в столицу, попрошу аудиенции у Императора и там попрошу Государя вновь отправить меня в действующую армию на Кавказ… По мне уж лучше воевать, чем сидеть на диване и плевать в потолок, потихоньку сходя с ума и двигаясь в направлении петли… Там от меня будет хоть какая-то польза, хотя бы для России, тем более, кроме как воевать и убивать, я все равно ничего не умею… Генералом мне, конечно, уже никогда не стать, черное пятно в виде дуэли с царским сыном никогда не сотрется из моей биографии и никем не забудется… Но смог же я подняться за прошедшие пять лет на Кавказе на три ступени и после поручика получить звания штабс-капитана, капитана и теперь майора, за все эти чины я с лихвой заплатил собственной кровью, пролитой на поле боя с горцами… Авось и до подполковника когда-нибудь дослужусь, разумеется, если не умру раньше, о звании полковника я даже не мечтаю, понимаю, вряд ли оно мне светит, как и награды… Новых наград за эти пять лет у меня не было и быть не могло, поскольку список офицеров к награждению одобряет лично Император, а Государь никогда не наградит человека, который когда-то посмел вызвать его сына, наследника престола, на дуэль… За все в этой жизни надо платить, ничто не проходит бесследно, у всего есть своя цена… А Анна, пусть она будет счастлива в своей жизни без меня, пусть у нее родится ребенок, которого она хочет, пусть у нее все будет хорошо…» Я перевел взгляд с черной траурной таблички на деревянном кресте с надписью, «Здесь похоронен герой войны 1812 года барон Иван Иванович Корф», на ясное синее небо и голые ветви высоких лиственных деревьев вдалеке, и вновь невольно подумал о том, что всегда хотел быть похожим на отца, и как-то всегда у меня не получалось, какой-то я, наверное, неправильный человек, не такой, как нужно. Ты – герой войны с Наполеоном, отец, возможно и у меня получится если стать не героем, то хотя бы послужить на благо России, ведь даже умереть за Государя – великая честь, хоть часть моих многочисленных прегрешений, смею надеяться, за это там спишут. А в следующее мгновение в памяти всплыли строки из моих собственных стихов, не так давно сожженных мной в камине, если кровь из сердечных ран – это чернила, то душа – стихотворный сборник, а бумага и перо, они лишь вещественное отражение гласа страдающей души человеческой в материальном мире, и не более того. Стаи птиц упорхнут под облака, Небо обмоет дождем кресты и купола. Купола на солнце, что позолотой покрыты, Небо обмоет дождем гранитные плиты. Грусть-печаль моя, на сердце осень ранняя, На душе боль добрая, глупая, давняя. Православные кресты синеву пронзают, И свечи плачут за тех, кого нам так не хватает. Пожелтеет листва, покроет золотом лужи, И только вольный ветер дует в грешные души. Продрогшая осень листьями капает, В унисон с дождем на сердце царапает. За места забытые, судьбы разбитые Небо плачет дождем в окно приоткрытое. Перебор минорный звучит колоколами, И лишь вечер сонный над куполами. Воздуха вольного напьюсь допьяна, Вечер нынче такой играючи розовый. Надышусь от свободного дотемна, И заколет в груди слева занозою. Богу Богово, Небесам до Земли, Волю вольному, каторжанским терпения. Всем живым за здравие пламя свечи, Всем ушедшим молчания мгновения. Осенним танцем кружит листва золотая, Холодным взглядом в никуда упираюсь. За горизонт маня, купола сверкают, Листья падают, стою и молча каюсь. Вечер ветер в вечность унес. И беспощадно на части душу разрывая, Так тихо чистыми каплями слез над куполами Кружится листва золотая…**** «На душе боль добрая, глупая, давняя… И свечи плачут за тех, кого нам так не хватает… Всем ушедшим молчания мгновения…», мне не хватает тебя, отец, очень не хватает… Я люблю тебя, папа… Как жаль, что я так и не сказал тебе этого, пока ты был жив… Быть может, сейчас твоя душа услышит меня, твоего непутевого сына… Ну, какой уж есть, прости меня за все, отец… Анна молча стояла в моих объятиях, глядя на могилу, и очевидно думала о чем-то своем, но наверняка связанным с отцом, ее при его жизни связывало с ним гораздо большее, чем меня, и я не хотел сейчас какими-то неуместными словами вмешиваться в мысли любимой женщины. А мои собственные мысли перенесли меня в воспоминания шестилетней давности, только в тот день была не холодная зима, а стояло знойное лето, напоенное ароматами луговых трав, звучащее трелями птиц и Ее мелодичным голосом за роялем, голосом, от которого мне хотелось бежать далеко-далеко, как от самого страшного проклятия. Жаркий летний день плавно сменился вечером, принесшим с собой приятную освежающую прохладу, солнце стало медленно, но неумолимо клониться к закату, после ужина у Долгоруких я покинул их белоснежную усадьбу и свою невесту, милую Лизу, ибо более оставаться в гостях было просто невежливо. Хотя будь моя воля, я бы куда с большей радостью ночевал у Долгоруких, чем в своем родном доме, ведь там была Она, а мне было невыносимо Ее видеть, слышать Ее голос. Она – Стекляшка, подделка под бриллиант, крепостная, по странной прихоти отца наряженная им по-барски в шелка и кружева, очень хорошенькая девушка с длинными белокурыми локонами и премилым кукольным личиком, и сама она вся похожа на живую красивую куклу, и я ее хочу. Но проблема не в этом, крепостных женщин можно хотеть – это совершенно нормально, только Она вызывает во мне не только сексуальное желание, но и абсолютно недопустимые, неправильные, душащие меня эмоции, которые не должно испытывать к дворовой девке, какой бы хорошенькой она ни была. Господа крепостных желают, но не более того, форменная глупость вообще влюбляться в женщин другого положения, а о крепостных даже речи не идет, любить крепостных могут только безумцы, для которых достоинство – пустое слово. Любить дворовую девку ниже достоинства аристократа. Но я Ее и не люблю, ни в коем случае, это просто какое-то наваждение, которое обязательно пройдет, скорее всего, вызванное Ее хорошенькой внешностью и недоступностью для меня. Ее любит отец, поэтому Она в поместье на особом положении, неприкасаемая, с ней нельзя поступить как с любой другой дворовой девкой, отец никогда этого не поймет и не простит, да и не собираюсь я принуждать Ее силой к чему-либо. Если другие молодые крепостные женщины в доме смотрят на меня с плохо скрываемым интересом, я хорошо знаю такие взгляды, я знаю женщин, их у меня было немало, то Она всегда взирает на меня холодно и равнодушно, пустыми глазами без каких-либо эмоций. Может, Ее вообще не привлекают мужчины, кто знает, мне по жизни встречались и такие женщины, их очень мало, но они есть, наш конюх Никита глядит на Нее влюбленными глазами, а может, ей просто нравится он, и все на самом деле гораздо проще. Я Ей не нравлюсь, а конюх нравится, мне Она предпочитает крепостного холопа, смех, да и только, кому скажи… Все, хватит о Ней думать, разряженная по-барски крепостная девка, Стекляшка, того просто-напросто не стоит… Лучше подумать о Лизавете, моей невесте, рядом с Лизой мне хорошо, спокойно и комфортно в эмоциональном плане, наши отношения правильные, такие, как нужно, одобряемые нашими семьями, и в будущем мы поженимся, у нас появятся общие дети. Интересно, на кого они будут похожи, на белокурую голубоглазую Лизавету или на меня… Негромкие звуки человеческих голосов и смеха ворвались в мои мысли, возвращая меня в реальность в то время, когда я проходил неподалеку от реки, ведя коня под уздцы. Конечно, можно было поехать верхом, но домой я не торопился, мне незачем спешить, чем позднее вернусь, тем лучше, может, Она уже отправится спать, и я Ее не увижу, не услышу Ее голоса. Но провиденье явно не желало меня сегодня порадовать, когда я миновал высокие заросли кустарника, скрывающие песчаный берег реки, то моему взору открылась просто «премилая» картина, никто иной, как Она, сидела на пледе рядом с этим самым Никитой, будь он не ладен, лицом к реке и соответственно спиной ко мне. Они весело болтали и смеялись, кидая в речку мелкие камушки, ну прямо идиллия, противно смотреть, гадко до тошноты… Привязав коня за поводья к ближайшему деревцу, я спустился по коротенькой тропке к реке по пологому склону, прошел по песку и остановился в паре метров около крепостных, даже не услышавших моего приближения. - Что расселись… Встали… Прогулка окончена… - резко и довольно громко, даже не пытаясь скрыть раздражение в голосе, произнес я, Никита с Анной вздрогнули от неожиданности и быстро вскочили на ноги, при этом оба смотря не на меня, а на землю, точнее на речной песок. - Добрый вечер, барин… - первым заговорил конюх, Анна же продолжала молчать, глядя на свои переплетенные пальцы рук, и это меня почему-то раздражало, что отец настолько разбаловал Стекляшку своей любовью, что она даже поздороваться со мной не считает нужным. - Собери плед и возвращайся в поместье, займись делами, хватит прохлаждаться… Пошел… - уже более нейтральным прохладным тоном велел я Никите, и конюх со словами, «Как прикажете, барин», оперативно сложил плед и быстрым шагом пошел в сторону поместья, напоследок бросив тоскливый обеспокоенный взгляд на по-прежнему молчащую Анну. Топай, топай, не съем я твою зазнобу… - А ты даже поздороваться, я смотрю, не считаешь нужным?.. – ровным голосом произнес я, пряча все свои эмоции за маской холодной нейтральности, мои чувства и эмоции – не потеха для холопов. - Простите, Владимир Иванович… Я просто растерялась от неожиданности… - как всегда спокойно и идеально вежливо ответила девушка, подняв голову и мимолетно взглянув на меня своими вечно пустыми голубыми глазами без эмоций, для меня у нее был только такой взгляд, другим везло больше. - Иди за мной, мы возвращаемся в имение, - прохладно велел я и, не оборачиваясь, пошел по тропинке вверх, отвязал коня и вернулся на дорожку, ведущую к усадьбе. Анна молча следовала за мной и теперь шла рядом на полшага позади, неопределенно смотря по сторонам, куда угодно, только не на меня, и это отчего-то вызывало во мне раздражение. - Завтра я уезжаю, можешь радоваться… Хотя, думаю, ты была бы куда более рада, если бы я вообще не приезжал, а погиб на Кавказе, не так ли?.. – сам не знаю зачем высказался я, хотя до того вообще не собирался разговаривать со Стекляшкой, слишком много чести для нее. - Вы ошибаетесь, Владимир Иванович… Если бы с вами что-то случилось, для Ивана Ивановича это стало бы огромным горем… Разве я могу радоваться горю дядюшки?.. Нет, конечно… - таким же спокойным и идеально вежливым голосом без эмоций ответила Анна, рассматривая манжет своего шелкового нежно-лилового платья с тончайшим белоснежным кружевом, по-прежнему не глядя на меня. - Ну, конечно, ты не можешь радоваться горю отца… А если из ситуации убрать этот аспект, эмоции отца по поводу моей смерти, то ты несомненно радовалась бы… - вслух сделал я однозначный, сам собой напрашивающийся вывод из слов девушки. Я ведь, по сути, никогда не делал тебе ничего плохого, Анна, и пальцем тебя не трогал, а ты меня ненавидишь, зато крепостной конюх тебе нравится. - Вы ошибаетесь, Владимир Иванович, я не испытываю к вам ненависти… Я отношусь к вам, как и положено относиться к барину, с почтением… - услышал я спокойный, идеально вежливый, лишенный всяческих эмоций ответ отцовской воспитанницы на свои предыдущие слова и, не сдержавшись, невесело рассмеялся в голос. Ты ври, ври, да не завирайся, с почтением она ко мне относится, насмешила, актриса замечательная… - Ты считаешь меня полным идиотом?.. И думаешь, что я в это поверю?.. С каким почтением, о чем ты… Да, ты терпеть меня не можешь, и мы оба это прекрасно знаем… - чувствуя вновь просыпающееся в себе раздражение, прохладно изрек я, когда мы дошли до поворота дорожки, миновав который, увидели вдали поместье с желтыми стенами и белоснежными колоннами. - Вы ошибаетесь, Владимир Иванович… - вновь спокойно и идеально вежливо без эмоций в голосе повторила Анна ту же самую фразу, чем вывела меня из себя. Тебя что заклинило на этой фразе, как заводную говорящую куклу, и других слов ты не знаешь… - На фразе, «Вы ошибаетесь, Владимир Иванович», твой словарный запас закончился?.. Выходит, даром отец нанимал тебе учителей французского, если и русский ты не осилила… - раздраженно промолвил я, останавливаясь на месте и разворачиваясь лицом к девушке, также замершей, продолжающей рассматривать свои переплетенные пальцы рук. - Простите, Владимир Иванович… - также спокойно с идеальной вежливостью в безликом голосе, не глядя на меня, откликнулась отцовская воспитанница, а мне захотелось хорошенько встряхнуть ее, как куклу, чтобы вызвать в ней хоть какие-то живые человеческие эмоции помимо этой безразличной, раздражающей меня вежливости. - Анна, посмотри на меня… - уже более ровным тоном велел я, и девушка послушно подняла голову, глядя на меня пустым безразличным взором голубых глаз, ее светлые волосы были собраны в аккуратную прическу, но у лица оставлены пара коротких легких волнистых прядок. - Ты боишься меня?.. Не надо… Я не сделаю тебе ничего плохого… - доброжелательно и почти мягко произнес я, пробуя зайти с другой стороны, если я в реальности встряхну Анну, скорее всего я лишь напугаю ее, и толку от этого никакого не будет. - Я не боюсь вас… - тихо выдохнула воспитанница отца и отвела взгляд от моего лица куда-то в сторону, в ее мелодичном голосе промелькнули какие-то мимолетные эмоции, а сама она зябко повела плечами, вместе с вечерней прохладой появился и свежий ветерок, меня он не беспокоил, а вот девушке, очевидно, стало прохладно. И в следующую секунду, удивляясь самому себе, я снял расстегнутый офицерский китель из зеленого сукна с красным воротничком и аккуратно надел его на хрупкие плечи Анны, мне просто вдруг захотелось это сделать. - Спасибо… - услышал я тихое и почти теплое слово от явно удивившейся девушки, что уж тут говорить, я и сам себе удивился, порой мы совершаем непривычные спонтанные действия и после сами себе поражаемся. - Идем домой… - также негромко мягко проговорил я и взял хорошенькую блондинку за руку, в первое мгновение ее тонкие пальцы напряглись и непроизвольно дрогнули в моих, однако в следующую секунду к моему удивлению она легонько сжала мою ладонь в ответ, и мы молча неторопливо пошли в сторону усадьбы. Мое раздражение рассеялось, на его место пришло спокойствие и даже какое-то умиротворение, и мне вдруг подумалось, что возможно сегодня я вижу Анну в последний раз. Неизвестно, что может случиться в далекой заморской Индии, где вместе с другими офицерами мы будем сопровождать русскую посольскую миссию, попросту говоря, охранять жизнь послов, кто знает, вернусь ли я обратно живым. - Завтра я уезжаю по службе в Индию, в Дели… - сам не знаю зачем, поделился я с идущей рядом со мной девушкой, чья нежная теплая ручка покоилась в моей руке. Несколько минут она молчала, и я уже перестал ожидать какой-либо реакции на свои слова, но тут Анна заговорила. - Надолго?.. – тихий вопрос, но в нем прозвучал искренний интерес и что-то еще неуловимое в плане эмоций, неужели беспокойство, нет, этого не может быть, мне показалось, с какой стати ей обо мне беспокоиться. - На год точно, а дальше неизвестно… - честно ответил я, в правой руке держа поводья, спокойно идущего коня, а в левой тонкие пальцы отцовской воспитанницы. Солнечный диск плавно опускался за горизонт, окрашивая летний вечер багрянцем, красиво, мне же ближайший год предстоит любоваться красотами Индии. - Хорошей вам дороги… - негромко и почти тепло промолвила белокурая девушка, глядя на линию горизонта, на тонущее во мраке наступающего вечера красно-оранжевое солнце, а через несколько долгих мгновений тихо выдохнула, озвучив мои недавние мысли, «Красиво, правда?..». - Правда… - согласился я и через пару секунд добавил, - ты не держи на меня зла, Анна… - мне не хотелось расставаться врагами, на плохой ноте, как с отцом, так и с хорошенькой крепостной, вызывающей во мне абсолютно недопустимые и совершенно невозможные эмоции, просто наваждение какое-то, будь оно проклято. - Я не держу на вас зла… - тихо и мягко откликнулась воспитанница отца, и более мы не разговаривали, шли молча, но, как ни странно, это было не тяготящее молчание, а вполне уютное. И ведь у меня никогда не было цели быть грубым с девушкой, так как-то выходило само собой, в какие-то моменты я словно на краткий миг терял над собой контроль, меня несло в словах, и я просто не мог остановиться или хотя бы притормозить. Минут через двадцать в миролюбивом молчании мы почти дошли до поместья, оставалось каких-то пятьдесят-шестьдесят метров, и сейчас мы неторопливо пересекали парк с высокими лиственными деревьями перед усадьбой. Легкий ветерок шелестел в их кронах, и этот шелест напоминал тихий шепот влюбленных, скрывшихся в уединенном уголке парка от любопытных глаз случайных прохожих. Тени от деревьев легли на аллею, перечертив ее поперек, мы не раз гуляли по этим аллеям с Лизой, моей невестой, с ней мы практически никогда не молчали, разговаривали обо всем на свете, смеялись, нам было хорошо, легко и весело. Наверное, так и должно быть, ведь любовь это что-то светлое, солнечное, радостное, не так ли… Мельком взглянув на Анну, я обнаружил, что она внимательно смотрит на меня своими голубыми глазами, и в каком-то неведомом порыве остановился, отпустил поводья, и конь тоже встал на месте, я взял обе руки девушки в свои и мягко сжал ее тонкие пальцы. От нее приятно и ненавязчиво пахло дорогими французскими духами, отец ничего не жалеет для своей воспитанницы, а сама она с легкой улыбкой, чуть запрокинув белокурую голову назад, не отводя взгляда, взирала на меня. Вдруг совершенно неожиданно мне захотелось поцеловать хорошенькую крепостную, хотя бы один раз, на прощание, почувствовать мягкость ее пухлых губ, изведать вкус ее рта, познать сладость ее поцелуев. Я медленно склонился к ее миловидному лицу, уже почти чувствуя теплое чуть учащенное дыхание Анны на своих губах, но в следующий миг пред моим внутренним взором явственно во всех красках предстала «прелестная» картина, как этими самыми губами она целует Никиту, крепостного конюха. Почти физически ощутив, будто меня облили ушатом ледяной воды, в порыве почти брезгливого отвращения я резко отпрянул назад и отпустил кисти девушки. Нет, я не стану ее целовать после безродного холопа, мне не нужны чужие объедки, пусть с ним целуется… Анна несколько раз рассеянно и несколько удивленно моргнула, а после спокойно сняла с плеч мой китель, молча протянула его мне и средним шагом, не оборачиваясь, пошла в сторону имения, а через десять минут скрылась в широких двустворчатых дверях, аккуратно притворяя их за собой. Я же еще несколько минут постоял на месте и тоже направился к дому, поручил коня заботам поспешно подошедшего конюха и вошел внутрь. В тот вечер я попрощался с отцом, но вот с его воспитанницей уже не пересекся, наверняка, она читала очередной модный французский роман про любовь в своей спальне да крутилась перед зеркалом, выбирая, что бы завтра надеть, дабы произвести неизгладимое впечатление на своего кавалера, крепостного конюха. В этом плане все женщины одинаковы, что благородные светские дамы, что безродные крепостные девки, бабы они и есть бабы, как бы грубо это ни звучало… Да, я – не мастер красивых слов, а как говорит Миша, «Зато мастер некрасивых…», и порой это действительно так… И вообще не люблю я строчить амурные послания, хотя Лизе письма периодически пишу, ведь она – моя невеста, и слова как-то находятся сами собой, письма Лизавете пишутся необъяснимо легко и всегда с первой попытки, с Лизой мне вообще легко, всегда было легко… А уже завтрашним ранним утром, как только начало светать, я должен был отбыть в Петербург, а уже оттуда с русской посольской миссией и другими сопровождающими офицерами в Индию, в Дели, отец естественно еще спал, и я не собирался его будить, мы попрощались вчерашним вечером. Проходя из своей спальни по коридору второго этажа с уже сгоревшими свечами в бронзовых канделябрах на стенах, сам не знаю зачем я остановился около комнаты Анны, а в следующую секунду мягко нажал на ручку, открыл дверь и прошел в шелково-розовую девичью опочивальню. В спальне с закрытыми шторами стоял полумрак, а сама девушка спала на широкой кровати, свернувшись клубочком, как кошка, и полностью укутавшись тонким летним одеялом, лишь ее светлые волосы, заплетенные в простую косу, немного растрепались ото сна, и легкие прядки разметались по подушке. Пружинисто присев на корточки, я убрал короткую прядку с красивого кукольного личика крепостной и кончиками пальцев провел по ее виску, щеке и подбородку, на что она мимолетно улыбнулась во сне. Интересно, что ей снится или, быть может, кто, наверное, ее крепостной поклонник Никита, но уж точно не я… Все же надо было поцеловать вчера Анну, но я не сделал этого, приревновав ее к собственному конюху, это же надо было, смех да и только, кому скажи, как вообще можно ревновать к прислуге, это же бред, а вот случаются в жизни такие нелепые казусы. - Надеюсь, когда я через год вернусь обратно в Россию, это странное наваждение безвозвратно покинет меня… - негромко изрек я в предрассветную тишину, обращаясь не столько к спящей отцовской воспитаннице, сколько к самому себе, после чего поднялся в полный рост, вышел из опочивальни и аккуратно прикрыл за собой дверь. Прежде чем сесть на коня, я бросил прощальный взгляд на спящий дом, где родился и вырос, смогу ли я вернуться сюда, увижу ли я еще раз отца, увижу ли Анну… И вообще возможно ли это, вернуться обратно, и куда человек возвращается, или же жизнь ведет нас только вперед… Не знаю, правда, не знаю… Глядя на себя в зеркало, я вижу в своем лице черты умершей матери… Мама, что же будет завтра, что ждет меня в далекой мистической Индии, вернусь ли я обратно… Да, и вообще хочу ли я вернуться, ведь по сути здесь меня никто не ждет… Отец, я люблю его, всегда любил, но мы друг от друга, увы, бесконечно далеки, между нами уже давно пролегла глубокая черная пропасть, мы не понимаем друг друга, нам даже поговорить не о чем… Между нами, как тень, стоит она, Анна, безродная крепостная, укравшая любовь отца… Легко сев в седло, я натянул поводья и поехал прочь от родного дома, прочь от Нее, прочь от этого странного наваждения, прочь от прошлого, не хочу думать о вчера, хочу жить сегодня и завтра, а там, как Бог даст… Наваждение не прошло, нет, оно оказалось самой настоящей любовью, и нет любовь вовсе не светлая, солнечная и радостная, такова влюбленность, которую я испытывал к Лизе, а любовь она совершенно другая, мучительная и горькая до невозможности. Любовь подобна сильнейшему индийскому яду, который ты добровольно согласен пить изо дня в день, пить и травиться, ибо иначе ты просто не можешь, не представляешь для себя иного существования. И налил, и выпил я сам эту чашу до дна, и к проклятьям моим, и к слезам, и к мольбам осталась ты холодна… Ну, что же насильно мил не будешь, и я это прекрасно понимаю… Я не хочу отношений с любимой женщиной, основанных лишь на хорошем человеческом отношении и сексуальном влечении с ее стороны, мне это не нужно, я хочу, чтобы моя любимая тоже любила меня, все остальное мне без нужды… И все же, как нежно сегодня Анна назвала меня Володей, это было так необычно, непривычно, но необъяснимо приятно, также мягко и ласково Володей называла меня мама, из уст белокурой красавицы это обращение звучит также тепло, но при этом несколько иначе, по-своему. А она подумала, что я рассердился на нее, нет, конечно же, нет, я просто не ожидал, удивился, вот и все… По сути, я даже и сердиться на тебя по-настоящему не могу, Аня… Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра… Только у нас этого самого завтра, увы, нет… Женщина в моих объятиях зябко поежилась, и это вернуло меня из мира мыслей к реальности, пора возвращаться домой, на улице далеко не лето, а моя любимая начала замерзать… POV Анна Владимир молча обнимал меня со спины и думал о чем-то своем, не торопясь уходить с могилы отца, но мне становилось прохладно, и я невольно зябко поежилась в его руках, после чего он, словно вернувшись из своих мыслей к действительности, мягко поцеловал меня в макушку и негромко кратко изрек, «Пойдем домой…». На что я без слов согласно кивнула, и мы пошли обратно к выходу с кладбища, держась за руки, барон отвязал коня, посадил меня в седло, сам сел позади меня, и мы поехали обратно в имение. Сам по себе хозяин поместья вовсе не болтливый человек, наверное, скорее даже молчаливый, но мне это нисколько не мешало, у меня нет потребности разговаривать с мужчиной безостановочно, для меня главное, чтобы мне было комфортно с ним в ментальном плане. А с Владимиром в эмоциональном аспекте мне было очень даже хорошо, я чувствовала себя спокойно и расслабленно, в полной безопасности, мне с ним и молчать приятно. Через четверть часа рысью мы добрались обратно до усадьбы Корфов с желтыми стенами и белоснежными колоннами, барон остановил коня около крыльца и в следующую секунду сделал совершенно неожиданную в данный момент для меня вещь, вытянул шпильки из моего низкого пучка, и мои длинные светлые локоны рассыпались по плечам и спине. - Что вы делаете, Владимир Иванович?.. – мягко и немного кокетливо спросила я, на что получила тихий ответ мужчины, «Схожу с ума…», а его пальцы уже без перчаток аккуратно скользнули в мои волосы, и это было так приятно, что если бы умела, я бы мурлыкала от удовольствия, как кошка. - У тебя такие красивые волосы, Анна… Словно живой шелк… - через несколько долгих мгновений негромко промолвил дорогой мне человек, отрываясь от моих локонов, и я открыла прикрытые до того глаза. Следом он легко спрыгнул с коня на замерзшую землю, но вместо того, чтобы снять и меня, просто стоял рядом и безмолвно смотрел на меня с легкой расслабленной улыбкой, открыто любовался, даже не пытаясь этого скрыть. А я с такой же улыбкой любовалась им, таким красивым харизматичным мужчиной, любимым мной, высоким и статным, с привлекательным лицом с правильными и тонкими аристократичными чертами и задумчивыми серыми глазами цвета расплавленного серебра, в которых в эти минуты я тонула, не желая выплывать. Хозяину поместья безумно шло черное драповое пальто в пол с меховым воротником-стойкой и такими же манжетами, а шапка из того же темного меха гармонировала со светлым оттенком его кожи, у него будут такие красивые детки, просто загляденье. - Уже не боишься лошадей, Аня?.. – также негромко изрек барон, погладив жеребца по длинной шелковистой белой гриве, и я осознала, что сейчас, сидя одна в седле, я не испытывала страха, как такого, лишь легкое волнение, и это на самом деле была победа. - Совсем чуть-чуть… - с улыбкой отозвалась я, на что Владимир тоже улыбнулся уголком губ и со словами, «Вот и хорошо…», положил руки мне на талию и легко, как пушинку, снял меня с коня и поставил на твердую поверхность. После хозяин имения взял в руки поводья и сам повел жеребца в сторону конюшни, а я зачем-то пошла вместе с ним, наверное, мне просто не хотелось расставаться с любимым человеком ни на минуту в наш последний день вместе. На конюшне он передал коня заботам одного из конюхов, который начал его расседлывать, а мы уже собрались уходить, как солома около одного из стойл на наших глазах зашевелилась, и из нее выбрался маленький пушистый серый котенок с белой манишкой и голубыми глазками месяцев двух от роду, не больше. Малыш огляделся по сторонам и жалобно промяукал своим тонким голоском, наверняка он голодный, и как только котенок вообще здесь оказался… - Ты мой хороший, ты мой маленький котик, ты мой серенький, ты мой беленький, ты мой мальчик… - негромко ласково промолвил мужчина, когда неторопливо подошел к котишке, чтобы не напугать его, пружинисто присел на корточки, аккуратно взял котенка в руки, поднялся обратно в полный рост и повернул его животиком к себе, чтобы убедиться, что это действительно кот, а не кошка. А убедившись, подтвердил, «Мальчик…». - Какой хорошенький котенок… Интересно, как он оказался здесь, на конюшне?.. – заговорила я, подходя ближе, и ласково погладила котишку в руках барона по спинке, малыш вел себя смирно и даже не дрожал, словно чувствовал, что никакого вреда нашедший его человек ему не причинит. - Не знаю… Возможно, кошка вывела своих котят на улицу, а их кто-то напугал, собака или человек, вот кошачья семейка и бросилась врассыпную, этот на конюшню заскочил, повезло еще, что лошади не затоптали, а мать после его просто не нашла… - негромко ответил Владимир, и тоже бережно погладил котенка по спинке, а после стал мягко почесывать ему шейку и подбородок, отчего малыш тихо довольно замурчал. - Он совсем маленький, без матери на улице, тем более зимой, не выживет, погибнет через несколько дней от холода и голода… Если вы не разрешите оставить котенка в поместье, в тепле, в доме, я заберу его с собой в Петербург, не хочу, чтобы этот малыш умер… - не зная, как хозяин усадьбы решит распорядиться судьбой котишки, предложила я, твердо решив спасти этому малышу жизнь. Пусть живет со мной в столичном особняке, я с детства люблю кошек, и этот пушистый серый комок будет дарить мне положительные эмоции, не думаю, что Он будет против, хоть и равнодушен к кошачьим. - Ну, почему же не разрешу, разрешу… Пусть остается в доме, только пусть горничные приучат его делать все свои кошачьи дела на улице, он еще мелкий совсем, должен запомнить, в этом возрасте коты хорошо приучаются… Не такое уж я чудовище, чтобы выбросить котенка на мороз умирать… Раз уж мы нашли его, пусть остается в поместье… - благожелательно ответил мужчина, и я была ему искренне благодарна за то, что позволил котишке остаться жить в имении, уж Варвара будет кормить его на господской кухне, точно не даст умереть с голоду. - Спасибо вам… И зачем вы так о себе, Владимир Иванович?.. – с расслабленной улыбкой произнесла я и вновь ласково погладила котенка в руках любимого человека, он любил кошек, но, увы, не любил себя самого, и я отчетливо услышала это в его полушутливых словах про «чудовище». В эмоциональном плане в глубине души барон – одинокий недолюбленный мальчик, который рано потерял мать и видел не так много внимания от отца, он не чувствовал себя любимым в детстве и юности, и поэтому уже во взрослом возрасте не любил сам себя. И я от всей души желала ему встретить женщину, которая будет его по-настоящему любить, в отношениях с которой он со временем сможет заполнить этот дефицит в себе и почувствовать себя более гармонично в ментальном плане, и, быть может, хоть немного полюбить себя самого. Увы, этой женщиной не могу стать я, просто не судьба, не в этом земном воплощении души… - Я не ослышался?.. Ты только что выступила в роли моего адвоката?.. Неужели разглядела за маской чудовища доброе сердце?.. – с мягкой иронией спросил хозяин поместья, продолжая ласково почесывать котишку, пригревшегося у него на руках. - Доброе… К тому же, вы очень любите кошек, как и я… Хочу назвать котенка Лучиком, как звали моего кота, и пусть у этого котика будет такая же счастливая и долгая кошачья жизнь… Наверняка, он голодный, нужно покормить его, давайте мне котишку, пойду отнесу его к Варе на кухню, мы напоим его молочком, накормим, и пусть малыш отогревается в тепле… - с последними словами я аккуратно взяла пушистый серый комок из рук Владимира в свои, и котенок громко не слишком довольно промяукал, что потревожили его. Глупыш, я ведь тебя кормить, поить и отогреваться понесу, все у тебя теперь будет отлично, ты вытащил счастливый билет по этой жизни, тебе повезло, что мы нашли тебя. - Пусть будет Лучик, я не против… Конечно, идем в дом… - согласился дорогой мне человек, и мы покинули конюшню и направились в сторону широкого крыльца. Уже в парадной мы сняли верхнюю одежду, и я, держа котенка в руках, села на мягкий пуф, чтобы переобуться, но к моему удивлению барон со словами, «Я сам…», присел на корточки около меня, аккуратно расшнуровал мои кожаные ботиночки на каблучках, снял их и надел на мои миниатюрные ступни домашние тканевые туфельки, после чего ласково погладил своими горячими ладонями меня по щиколоткам. Это было непривычно, касательно нашего общения с Владимиром, но очень приятно, я люблю, когда мужчина переобувает меня. Ни Михаил, ни мой нынешний любовник никогда так не поступали, а вот Константин делал это множество раз по своему собственному желанию, просить его, благородного аристократа, о подобном у меня бы просто язык не повернулся. - Спасибо… - тихо с мягкой улыбкой выдохнула я, на что хозяин имения молча кивнул, тоже улыбнувшись уголком красиво очерченных губ, а после поднялся в полный рост и прошел в одну из гостиных на первом этаже. Я же с притихшим котишкой на руках по коридорам направилась в господскую кухню, знакомить Варвару с новым жильцом в поместье. *** - Ты мой хорошенький… Кушай, кушай… Ты моя крошечка… Вот Божье создание, никому не желает зла, чего о людях не скажешь… - ласково приговаривала кухарка, пока котенок на лавке пил молочко из блюдца, до этого мы уже покормили его вареной курочкой, которой он с аппетитом умял целое блюдце, явно сильно проголодавшись на улице. Повезло тебе, малыш, у доброй и заботливой Вари ты не пропадешь, будешь всегда сыт и пригрет в теплой господской кухне. - Мы с твоим барином его на конюшне нашли, он из соломы прямо на наших глазах выбрался, и Владимир Иванович разрешил, чтобы котенок остался в поместье, в доме. Пусть его имя будет Лучик, как звали моего кота, тоже Лучика… - с расслабленной улыбкой произнесла я, также присаживаясь за стол на длинную деревянную лавку на некотором расстоянии от котика, лакающего молочко своим маленьким розовым язычком. - Ну, Лучик, так Лучик, как скажешь Аня… А барин тебе теперь не только кота разрешит оставить в доме, но и много чего другого, стоит тебе только попросить… Он ведь любит тебя, как оказалось… А если мужик любит, из него можно веревки вить, да ты и сама это знаешь… До сих пор не могу привыкнуть к тому, что барин тебя любит… - с добродушной улыбкой откликнулась Варвара и стала насыпать в заварочный чайник черный крупнолистовой чай, добавив к нему веточку мяты, следом она наполнила его кипятком из только что закипевшего самовара и прикрыла крышкой. - Знаю, Варечка, знаю… Я и сама, если честно, еще не до конца привыкла к этому обстоятельству, любви твоего барина ко мне… Завтра я уеду в столицу, а ты позаботься о котишке… - переплетая ухоженные пальцы рук на поверхности непокрытого стола, несколько задумчиво промолвила я, наблюдая, как в лучах солнечного света, льющегося через окно, сверкают сапфиры и бриллианты в моих широких парных золотых браслетах на запястьях поверх манжет черного бархатного платья. Владимир любит меня, а это значит, что теперь у меня есть женская власть над ним, но я не собиралась использовать ее во вред барону, я вообще никогда не пользовалась властью в своих руках, данной мне любовью моих любовников, во зло ни к одному из них. Бесспорно, из любящего мужчины можно веревки вить, но всегда нужно знать, что есть черта, которую переходить нельзя, ибо за этой чертой начинается уже разрушение, и нужно быть просто полной дурой, чтобы своими собственными руками разрушать свои же отношения, и, следовательно, свою же жизнь. А я дурой никогда не была, вернее очень быстро поумнела, ибо нет лучшего учителя, чем сама жизнь… - Да, позабочусь, Аня, позабочусь я о твоем коте, не переживай, будет сыт и обогрет. Приедешь потом, не узнаешь, какой котище из этого малыша вымахает… - ставя на стол две кружки для чая, отозвалась бессменная кухарка Корфов, ласково взглянув на котенка, который напился молочка, и теперь, продолжая сидеть на лавке, довольно облизывался, с любопытством оглядывая голубыми глазками свои новые владения. - Я и не сомневаюсь, что Лучик в надежных руках… - с расслабленной улыбкой проговорила я, погладив котишку по спинке и аккуратно поставив его на пол, пусть осматривает новую для себя территорию и потихоньку обживается на господской кухне. А мы с Варей после попили горячего ароматного чайку с мятой, добавив в него меда, параллельно душевно поболтав обо всем подряд и ни о чем конкретно, дородная женщина заменила мне мать и любила меня, как родную дочь, и я ее ничуть не меньше, нам всегда есть о чем поговорить. *** Закончив чаепитие с Варварой, я покинула кухню и направилась в свою бывшую шелково-розовую спальню на втором этаже, мне захотелось переодеться, сменить черный наряд на какой-нибудь другой. В итоге встретившейся мне по пути молоденькой горничной я велела принести из гардеробной темно-зеленое атласное платье с синим отливом с приличным вырезом на груди, которое надела с ее же помощью, после отпустив служанку. В повязке на шее нужды больше не было, поскольку тонкий ровный порез затянулся, перестал кровить и покрылся корочкой, потому я лишь повязала на шею шелковый шарф в тон платью, дабы не привлекать лишнего внимания к порезу. Подхватив несколько легких прядей в области висков, я зафиксировала их заколкой на затылке, а остальные волосы оставила свободно лежать на плечах и спине, пусть будет так, раз Владимиру, как выяснилось, так нравились мои длинные светлые локоны. У меня появились некоторые мысли насчет сегодняшнего вечера, и я решила сходить в здание крепостного театра, расположенное рядом с господским домом, однако в длинном коридоре меня остановил довольно громкий голос Полины, обратившейся ко мне по имени, донесшийся из приоткрытой двери одной из гостевых спален. Войдя внутрь, я узрела естественно саму женщину, как всегда, в цветастом платье с преобладанием бордового с немаленьким вырезом на полной груди, демонстрирующим ложбинку, ее русые волосы были заплетены в широкую длинную косу, перекинутую на левое плечо. А на широкой кровати были разложены дорогие красивые ткани разных цветов для пошива платьев, и еще больше отрезов ткани лежало в большом открытом сундуке неподалеку. Сама комната была светлой и просторной с обоями и портьерами пастельных тонов с мебелью из светлого же дерева, хорошую спальню барин отвел своей крепостной любовнице, беременной от него. - Какой цвет посоветуешь выбрать для платья, Анна?.. – с самодовольной улыбкой и почти неприкрытой ехидцей в голосе заговорила Поленька, находящаяся в просто прекрасном расположении духа, явно желая меня задеть, только все это без толку, пустые старания, не трогает. Ну, еще бы ей не радоваться, я бы тоже еще как радовалась, будучи на месте Поли. - Ты хотела, чтобы я увидела комнату, которую тебе отвел барин, и ткани, что он подарил, так как ты ждешь от него ребенка… Я вижу, хорошая спальня и ткани красивые… Беременность от хозяина для тебя большая удача… Поздравляю… Только вот в самых главных покоях, в сердце Владимира Ивановича тебя нет, и вряд ли ты когда-то там окажешься, даже если родишь от барина десять детей… А уж цвет для нового платья, уверена, ты сможешь выбрать самостоятельно… - также с улыбкой спокойно ответила я, после чего плавно развернулась, вышла в коридор и пошла в сторону широкой лестницы с резными перилами, ведущей на первый этаж. Не имею ни малейшего желания дальше ругаться с Полиной и выяснять с ней отношения, мне сейчас не до нее, да и зачем мне это, ни спальня, ни ткани, подаренные ей барином, не вызывали во мне никакой зависти. Мой нынешний любовник купил для меня целый особняк в столице, моя гардеробная полна дорогих нарядов, пошитых по последней парижской моде, чему мне завидовать. А вот тот факт, что Поля всего за несколько недель смогла легко и просто забеременеть от Владимира, в глубине души вызывал во мне чисто женскую зависть, поскольку мне самой за пять с лишним лет при регулярном сексе забеременеть и родить ребенка, увы, не удалось. Но, как говорится, каждому свое, невозможно в этой жизни получить все и сразу. И все же барон, оказывается, не такой уж жадный мужчина… Отведенная им комната для своей беременной крепостной любовницы в господской части дома и подаренный ей сундук с дорогими тканями, это, конечно, не Бог весть что, и вовсе не говорило о его великой щедрости, но уже хоть что-то, а это лучше, чем ничего. Далее я, как и планировала, накинув пальто, посетила здание крепостного театра, посмотрела в костюмерной восточные костюмы и выбрала понравившийся мне, в бирюзовой цветовой гамме с золотистыми элементами, примерила несколько париков, черный с челкой и гладкими волосами, каштановый с легкими волнами и ярко-рыжий с длинными волнистыми прядями, остановив свой выбор на последнем. Взяв нужные мне вещи, я вернулась в поместье, вновь поднялась в свою бывшую спальню, убрала костюм с париком в шкаф и покинула комнату, у встретившейся мне в коридоре служанки я узнала, где сейчас барин, и направилась прямиком в библиотеку. Подойдя к ее закрытым двустворчатым дверям, я вежливо постучала по дорогой древесине костяшками пальцев, у меня нет неблаговидной привычки входить без стука, тем более в чужом доме. Через пару секунд я услышала прохладно-нейтральное, «Войди…», от хозяина имения, нажала на бронзовую ручку, потянув створку на себя, и вошла внутрь, прикрывая за собой дверь. Владимир стоял у окна и, видимо, смотрел через стекло на улицу до моего визита, но когда я переступила через порог, плавно обернулся и легонько улыбнулся уголками губ, он был определенно рад видеть меня, также как и я его. Без слов я подошла к любимому мужчине и обняла его за шею, положив голову ему на грудь, слушая, как ровно и спокойно бьется его сердце, самая лучшая музыка на свете для меня, любящей женщины. Спустя мгновение, барон также заключил меня в свои жаркие бережные объятия, поцеловал в макушку долгим нежным поцелуем и тихо выдохнул, «Какая же ты красивая, Аня… Тебе так идет этот цвет…», и я очень отчетливо осознала, насколько же мне хорошо рядом с ним, просто не передать словами… Какое-то время мы, обнявшись, стояли молча, никакие слова нам были попросту не нужны, но через пару минут мне вдруг вспомнилось, как еще живя в поместье, при жизни Ивана Ивановича я играла в крепостном театре Джульетту, и я решила найти книгу великого Шекспира, по произведению которого и был поставлен тот спектакль, она должна быть где-то здесь, в библиотеке, только вот на какой полке. Мягко высвободившись из объятий хозяина усадьбы, я подошла к многочисленным стеллажам с книгами, раздумывая с какой именно полки начать поиски, и услышала вопрос Владимира из-за спины с искренним интересом, «Что ты ищешь, Анна?..». - «Ромео и Джульетту» Шекспира… Помните, я играла Джульетту на сцене крепостного театра, вы тогда тоже были на спектакле, приезжали в имение навестить отца?.. – не поворачиваясь, немного задумчиво ответила я и шагнула в сторону стеллажа с книгами с левой стороны от меня, нужно же откуда-то начинать поиски. - Помню, ты была просто очаровательной Джульеттой в воздушном розовом платье… Только ты не там ищешь, Аня, на тех полках все книги сплошная латынь. Не припомню, чтобы я когда-нибудь брал их в руки. Латынь всегда была для меня непосильной… - мягко произнес барон, подошел ко мне своей практически бесшумной кошачьей походкой и положил свои большие горячие ладони мне на плечи. Даже через изумрудный атлас платья я отчетливо чувствовала кожей жар, исходящий от его рук, и это было крайне приятное ощущение. - Просто вам не хватало терпения, чтобы выучить ее, Владимир Иванович, только и всего. Если бы вы этого захотели, вы бы и латынь выучили… Это довольно сложный язык, но выучить его вполне реально… Помню, в детстве и юности я не любила уроки по латыни, да и преподаватель, которого пригласил Иван Иванович, спрашивал достаточно строго… Зато теперь я могу читать на латыни… Хотя книги на русском и французском я все же читаю гораздо чаще… - прижимаясь спиной к широкой груди дорогого мне человека, отозвалась я, его непосредственная близость, безусловно, была мне приятна, но вот поискам нужной книги отнюдь не способствовала. А еще я вспомнила, что на этих полках действительно всегда стояли книги на латыни, почему-то до того это вылетело у меня из головы, и искать нам нужно явно на другом стеллаже. - Если честно, у меня нет никакого желания учить латынь, так и помру без знания латыни… - негромко расслабленно рассмеялся хозяин усадьбы, отойдя на шаг от меня и облокотившись плечом на шкаф с книгами. В следующую секунду дерево скрипнуло, и вдруг совершенно неожиданно прямо на наших глазах открылась небольшая дверца, ведущая в какое-то темное помещение. - Ты знала, что в библиотеке есть потайная комната?.. – с неподдельным любопытством спросил мужчина, переведя взор своих серых глаз цвета пасмурного осеннего неба с проседью с дверцы, ведущей в тайную комнату, на мое лицо. - Не знала, а вы?.. – отрицательно покачала головой я, одновременно подумав, что возможно Иван Иванович мог знать о существовании тайной комнаты, но мне дядюшка ничего такого никогда не говорил, видимо, не считал нужным. А быть может, он и сам не знал, ведь в поместье живет уже далеко не первое поколение рода Корфов, здесь жили и отец Владимира, и его дед, и прадед, и прапрадед… - Ты уверена, что хочешь посмотреть, куда ведет эта дверь?.. – поинтересовался у меня барон, и да, мне было очень интересно, что за старая тайна скрывается за этой дверцей, мы, женщины, ведь от природы ужасно любопытны, любопытство просто вперед нас родилось. - Хочу… Рядом с вами мне ничего не страшно… - уверенно ответила я и подошла практически вплотную к мужчине, взирающему на меня ласковым, но в то же время горячим гладящим взглядом своих немного задумчивых пепельных глаз. - Ну, что же, жребий брошен… Пойдем… - изрек хозяин имения, подошел к письменному столу, зажег свечи в высоком бронзовом подсвечнике на пять свечей, взял его в руки, и мы по лестнице из трех ступеней прошли в тайную комнату, в которой по сути и не оказалось ничего такого таинственного. В центре помещения стоял самый обычный письменный стол с ящиками по обеим сторонам, около него стул, а у стены разместился диван с ширмой для переодевания неподалеку, а еще здесь было много пыли, сюда явно никто давно не входил. Интересно и для чего когда-то использовали эту потайную комнатушку, на вид самая обычная комната. - Это ребенок писал?.. Почерк смешной… - задумчиво произнес Владимир, поставив подсвечник с горящими свечами на стол и взяв с него пожелтевший от времени лист бумаги, явно пролежавший здесь не один год. - «Пётр я очень тибя люблю», - подойдя к барону, прочла я написанное, аккуратно взяв листок из красивых рук мужчины с длинными пальцами пианиста, после обращения по имени отсутствовала запятая, а слово «тебя» вообще было написано с ошибкой. Так действительно мог написать ребенок, вот только фраза показалась мне совсем не детской, и в следующее мгновение до меня дошло. - Не ребенок, это писала крепостная женщина, плохо знающая грамоту, орфографию и правила пунктуации, видимо, она любила какого-то Петра, о чем и написала. Только странно, что этот листок лежит здесь в потайной комнате… - негромко проговорила я, вернув лист бумаги на место, обратно на стол, а кто была та женщина, и кому адресовались ее слова, нам уже не узнать, эта тайна так и останется тайной этой комнаты. - В любом случае кто это написал и кому, мы уже не узнаем… Судя по пожелтевшей бумаге, это было давно… Я бы предположил, что кто-то из моих предков тайно от жены уединялся в этой комнате со своей крепостной любовницей, но никто из них не носил имя Пётр, я очень хорошо знаю родословную своей семьи… Выходит, эти слова адресованы кому-то из дворовых, а крепостных с распространенным именем Пётр за то время, что стоит поместье, здесь было полно… Ну и ну, значит, когда-то кто-то из дворни нашел тайную комнату, когда наводили порядок в библиотеке, возможно и случайно, также как мы сегодня… Идем отсюда, делать здесь больше нечего… Тайная комната оказалась какой-то не таинственной… - мягко рассмеявшись на последней фразе, произнес дорогой мне человек, взял со стола бронзовый подсвечник, и мы покинули комнатушку, закрыв ее дверцу. Но я прежде, чем уйти, решила забрать пожелтевший лист бумаги с надписью, «Пётр я очень тибя люблю», с собой, свернув его вчетверо и убрав в рукав платья, хочу позже показать этот листок Варваре, вдруг она узнает почерк писавшей крепостной, надежды, конечно, крайне мало, но вдруг, чем черт не шутит… - Будем продолжать поиски «Ромео и Джульетты»?.. – с расслабленной полуулыбкой поинтересовался хозяин поместья, вернув подсвечник обратно на письменный стол и потушив свечи, поскольку на улице было еще светло, а за окном ярко светило холодное зимнее солнце на чистом голубом небе, судя по ясной погоде, завтра мороз может усилиться. - В другой раз поищем… - также с улыбкой откликнулась я, передумав искать произведение Шекспира, мне вспомнилась фраза из иной прочитанной мною книги, и я ее воспроизвела вслух, но не полностью. - Летние дни, непостижимо прекрасные, все в золоте и синеве… - Стоят, как ангелы над чертой смерти… - абсолютно верно продолжил фразу Владимир, и я вновь невольно улыбнулась, он тоже читал ту книгу и запомнил красивую, но в чем-то грустную цитату автора. - Верно… А пойдемте лучше в гостиную пить кофе… Я бы выпила сейчас черного кофе с чем-нибудь сладким… - благожелательно предложила я, есть мне еще особенно не хотелось, да и до ужина времени прилично, а вот выпить горячего напитка из зерен с каким-нибудь вкусным десертом я не откажусь. - Пойдем… Я и сам с удовольствием выпью чашечку крепкого кофе с коньяком… - согласился барон, и мы покинули кабинет, спустились по лестнице на первый этаж, прошли в одну из просторных богато обставленных гостиных и удобно расположились на мягком диванчике. Хозяин имения взял с журнального столика серебряный колокольчик и несколько раз качнул им из стороны в сторону, извлекая громкий мелодичный звук, и буквально через минуту на его звон пришла служанка. «Принеси один обычный черный кофе, а второй с коньяком, и сладости», велел барин, и крепостная, почтительно склонив голову, удалилась выполнять полученное распоряжение. Минут через пятнадцать молоденькая горничная вернулась с серебряным подносом в руках, на котором стояли две чашки с горячим ароматным кофе на блюдцах, а в качестве сладостей она принесла сухофрукты и грецкие орехи в темном шоколаде, лежащие с горочкой на белоснежном фарфоровом блюде, ранее сделанные золотыми руками Вари. Поставив все это на прямоугольный журнальный столик и пожелав приятного аппетита барину, служанка покинула гостиную, оставляя нас с мужчиной наедине. - Любите кофе с коньяком, Владимир Иванович?.. – с мягкой улыбкой спросила я, отпив небольшой глоток бодрящего напитка из зерен из ближайшей ко мне фарфоровой чашечки. Никакого коньяка в нем не было, крепостная верно сообразила, что кофе с коньяком буду пить не я, а ее хозяин, вкусовые пристрастия которого в еде и напитках знает вся прислуга, хоть как-то связанная с кухней. - И кофе люблю, и коньяк люблю, и кофе с коньяком люблю… - благожелательно откликнулся мужчина, тоже сделав пару глотков горячего кофе, а я в это время протянула руку к блюду со сладостями. Сушеные абрикосы и сливы в темном шоколаде с приятной горчинкой оказались просто вкуснейшими, мягкими, не пересушенными, в хрустящей шоколадной глазури, дай, Бог, здоровья Вариным рукам. И они так хорошо пошли к черному кофе, впрочем, как и грецкие орехи в том же самом шоколаде. - А вы ни хотите съесть пару грецких орехов, Владимир?.. Шоколадная глазурь не слишком сладкая, с легкой горчинкой, может быть, вам даже понравится… - с благожелательной улыбкой предложила я дорогому мне человеку, прекрасно зная о его нелюбви к сладким десертам, а также о пользе грецких орехов для здоровья, и мужского в частности. - Потому что эти орехи полезны для сексуального здоровья?.. – с тихим расслабленным смехом отозвался барон, поставив кружечку с недопитым кофе на столик из темного дерева, глядя на меня со смешинками в серых глазах цвета расплавленного серебра, в эти минуты у него было хорошее настроение, что, безусловно, меня радовало. - Вы запомнили то, что я давеча говорила, я рада… И поэтому в том числе… А еще это просто очень вкусно… Я вас прошу, попробуйте… - с улыбкой благожелательно произнесла я, взяла в руки фарфоровое блюдо со сладостями и протянула его мужчине. Он поколебался несколько долгих мгновений, но все же взял своими красивыми длинными пальцами пианиста половинку грецкого ореха в шоколаде и со словами, «Только ради тебя, Анна…», с крайне сомневающимся выражением лица съел ее, после чего к моему немалому удивлению съел еще пару ей подобных и рукой молча отодвинул блюдо от себя. - Вкусно?.. – поинтересовалась я, вернув блюдо с десертом на журнальный столик, следом взяв с него же чернослив в шоколадной глазури, отправляя его себе в рот и запивая парой глотков ароматного кофе. - Нормально, не противно… - откликнулся хозяин поместья и также сделал пару глотков черного кофе с коньяком из своей кружки, вот и замечательно, что не противно, а главное полезно. Я ведь желаю вам только хорошего, Владимир Иванович… После того, как мы допили приятно согревающий напиток из обжаренных кофейных зерен, а я успела параллельно еще и съесть несколько абрикосов и орехов в шоколаде с легкой горчинкой, горничная, пришедшая на звон серебряного колокольчика, унесла поднос с пустыми чашками и полупустым блюдом из гостиной. И мы вновь остались с моим любимым мужчиной одни, а он, к моему опять же удивлению, снял свой серый сюртук с воротничком-стойкой, повесил его на спинку ближайшего кресла, расшнуровал черные туфли из дорогой кожи, в которых ходил по дому, снял их и без слов лег на диван, кладя ноги на его подлокотник, а голову мне на колени, закрывая при этом глаза. - Голова болит?.. – негромко спросила я, бережно запуская свои тонкие пальцы в темные гладкие мягкие волосы дорогого мне человека, которые на ощупь были подобны живому шелку, прикасаться к ним было просто безумно приятно, и этот совершенно невинный тактильный контакт доставлял мне настоящее удовольствие. - Не болит… Ничего не болит… Все хорошо, Аня… - с закрытыми глазами тихо выдохнул хозяин усадьбы, и я невольно улыбнулась, любуясь его красивым лицом с тонкими аристократичными чертами, в эти минуты спокойным и расслабленным, он морально отдыхал рядом со мной, и это искренне радовало меня. Какое-то время мы молчали, я ласково перебирала темные шелковистые пряди барона, а он, похоже, дремал, лежа головой на моих коленях, я тоже оперлась спиной на высокую мягкую спинку дивана, погружаясь в некое расслабленное медитативное состояние сознания, не думая ни о чем конкретном, просто наслаждаясь минутами рядом с любимым. Мне так нравилось прикасаться к нему, гладить, дарить приятные ощущения, но, конечно же, мне хотелось большего, поцелуев, ласк, полноценной близости и орального секса в частности, желаю знать вкус семени Владимира, хочу слышать его стоны удовольствия и разрядки, одним словом просто хочу его. Но в данный момент мужчина на секс был совершенно не настроен, я это чувствовала по его состоянию, в нем нет неудовлетворенности в этом плане, ведь в поместье живет Поленька, приворожившая барина и готовая сексуально радовать его в любое время суток, днем и ночью. Ничего страшного, время до ночи у нас еще есть, а у меня имеются некие планы на вечер, думаю, тебе понравится, Володя, и ты очень даже возжелаешь близости со мной, и она станет кульминацией всего, я хочу, чтобы у тебя остались приятные воспоминания обо мне. - Быть с людьми, которых любишь – это все, что нам нужно. Мечтать, говорить с ними, молчать возле них, думать о них, думать о вещах более безразличных, но в их присутствии, - не все ли равно, что делать, лишь бы быть с ними… - неожиданно для меня негромко заговорил барон, и я вернулась в реальность и посмотрела в его уже открытые серые глаза цвета расплавленного серебра, в которых плескалась любовь ко мне. И она же звучала в его красивых и очень верных словах… - Альфред де Мюссе, французский поэт, драматург и прозаик, автор книги «Исповедь сына века»… - с расслабленной улыбкой произнесла я, узнавая фразу талантливого писателя, в своем романе, написанном в 1836 году, поведавшего о чудовищной «болезни», настигшей французское общество после наполеоновских кампаний. Болезнью века становится меланхолия, овладевшая умами большинства французов. Во второй, большей части, книги автор описывает свои собственные переживания, метания, связанные в основном с его отношением к женскому полу, к чувствам, к любви. Мюссе описывает их историю с французской писательницей Жорж Санд от первой встречи до расставания, представляя ее в образе Бриггиты, а самого себя в образе Октава. - Верно, это Мюссе… Ты тоже читала «Исповедь сына века»?.. «Если ты сам пребываешь во тьме, значит ли это, что следует отрицать свет?» - несколько задумчиво промолвил хозяин имения, вновь процитировав французского драматурга. И это ведь не просто фраза Альфреда де Мюссе, его словами Владимир говорил о себе самом, он явно ощущал себя именно во тьме, прежде он делился, что его мучает бессонница и ночные кошмары, и нетрудно было догадаться, что они родом с Кавказа и окрашены в багровые оттенки крови, пролитой в тех горах и на равнинах. - Читала, на языке оригинала… Все же здорово знать французский, не нужно ждать, пока книги французских писателей будут переведены на русский, можно читать их на том языке, на котором они были написаны… «Любовь – это вера, это религия земного счастья, это лучезарный треугольник, помещенный в куполе того храма, который называется миром»… - с ласковой улыбкой ответила я, тоже процитировав Мюссе, и как же он прав, любовь действительно религия земного счастья, если она взаимна. Наши чувства с бароном Корфом как раз взаимны, но ему просто не нужно об этом знать, потому что за время нашего общения я успела неплохо изучить его характер, и я не хочу, чтобы он боролся за меня, ибо не желаю подвергать жизнь дорогого мне человека даже минимальной опасности. - Да, это здорово… Достаточно знать лишь французский, и можно путешествовать по всей Европе, поскольку язык распространен и за пределами самой Франции… «Я блуждал по темным улицам, я глядел на все эти освещенные окна, на все эти таинственные гнезда, которые свили себе люди, на проезжавшие мимо экипажи, на сновавших прохожих. О, какое одиночество! Какой печальный дым над этими крышами! Какая скорбь в этих извилистых улицах, где все топчутся, работают и надрываются, где множество незнакомых людей ходит, задевая локтем друг друга, - клоака, где общаются только тела, оставляя души одинокими»… - вновь от мужчины прозвучали слова Мюссе, а запомнил он их лишь потому, что они отозвались ему, резонировали с его собственным душевным состоянием. В душе он – одинокий человек, Комедиант с сотней насмешливых, ироничных, равнодушных и прочих масок, скрывающих от окружающих его истинные эмоции, настоящие чувства, его одиночество, его страдающую душу. Комедиант легко и непринужденно саркастично смеется на публику через ироничную маску, и никто из зрителей никогда не узнает о кровавых слезах Комедианта под маской. Есть такие люди, Комедианты, в чем-то таким человеком был Константин, и в этом очень схож с моим бывшим любовником Владимир, они – мужчины одного типажа, единого психотипа, схожего темперамента, и именно такие представители сильного пола неосознанно притягивали меня, как женщину. - А вы сами ни хотите поехать в Европу путешествовать?.. Это ведь очень интересно, открывать для себя новые города и страны, традиции и культуры… «Прижать чье-то сердце к своему сердцу – величайшее счастье»… - отозвалась я, также процитировав Мюссе, и бережно пропустила шелковистые пряди длинной косой челки барона сквозь свои тонкие холеные пальчики правой руки. Ох, Володя, и что же мне теперь делать со своей любовью к тебе… Я ведь Его женщина, мне и дальше регулярно видеться с Ним, общаться, заниматься сексом, от Него зависит качество моей жизни в столице и положение в Императорских театрах, мне идти с Ним по этой жизни, не с тобой, но, видимо, с мыслями о тебе. Ты оказался прав, любовь отнюдь не сладкая, а очень даже горькая, мои чувства горчат невозможностью быть с любимым… - Наверняка, это занятно, но я не хочу, сам не знаю почему, но не хочу… «В жизни бывают увлечения, которые будоражат мозги, чувства, ум и сердце. Но есть такая любовь, которая не волнует, - она проникает вглубь человека и умирает лишь вместе с существом, в котором пустила корни»… - с легкой печальной улыбкой изрек хозяин усадьбы, говоря словами Мюссе, которыми ему явно изъясняться было гораздо проще, чем своими собственными, учитывая его эмоциональную закрытость. Он относится не к тем людям, кто легко озвучивает свои чувства, а скорее к тем, кто молчит о них, но я как-то совершенно незаметно для себя самой полюбила его вот таким, какой уж есть. Любовь, которая умирает лишь вместе с человеком, в сердце которого пустила корни, даже не знаю, Рай ли такая любовь или же самый настоящий Ад на земле… Для Владимира она скорее Ад, чем Рай, по крайней мере на ментальном плане я считывала от него отнюдь не райское наслаждение, счастье и полное довольство собственной жизнью… Не уж-то и для меня эти чувства со временем обернутся геенной огненной… - «Если мое имя начертано в уголке Вашего сердца, не стирайте его, каким бы слабым и бледным ни был его отпечаток»… - опять процитировала я Мюссе, глядя в несколько задумчивые серые глаза мужчины цвета сгоревшего пепла. На их периферии тлели угольки страсти, и словно плескалось море из любви и затаенной душевной боли, тесно переплетенной в одно целое, разбиваясь прибойными волнами на тысячу мельчайших брызг о прибрежные скалы невозможности счастья. Скорее всего, он знает от Миши о наших отношениях с Ним, потому не предпринимает и малейших попыток быть со мной вместе, даже любя меня. Володя, ты не посчитаешь эти слова французского поэта моим признанием в любви к тебе, но, по сути, это оно и есть… - «Я много страдал, я иногда ошибался, но я любил»… «Да, женщины, тут нет ошибки, дана вам роковая власть. Довольно вам одной улыбки, чтоб вознестись или упасть»… - чуть иронично и в то же время печально улыбнувшись уголком четко очерченных губ, негромко произнес дорогой мне человек своим мягким низким голосом, прочно ассоциирующимся у меня с прикосновением черного бархата к обнаженному телу, снова цитируя Альфреда де Мюссе. В следующее мгновение он взял мою миниатюрную кисть в свою и поцеловал в ладонь долгим нежным поцелуем, обжигая кожу горячими губами, и если бы я умела, я бы мурлыкала от удовольствия, как кошка. Мы, женщины, как кошки, ищем ласковые и заботливые мужские руки, где нас будут любить, ласкать и гладить, где будет спокойно и безопасно. Все мы ищем своего мужчину, только не все находим, порой находим и теряем, а бывает, просто не судьба, как бы ни горько это было признавать. Наш случай с Владимиром относится к разряду последних, увы… У сердца с глазом тайный договор: Они друг другу облегчают муки. Когда тебя напрасно ищет взор, И сердце задыхается в разлуке. Твоим изображеньем зоркий глаз Дает и сердцу любоваться вволю. А сердце глазу в свой урочный час Мечты любовной уступает долю. Так в помыслах моих иль во плоти Ты предо мной в мгновение любое. Не дальше мысли можешь ты уйти, Я неразлучна с ней, она с тобою. Мой взор тебя рисует и во сне И будит сердце, спящее во мне.***** - А это уже Шекспир… - прочитав вспомнившиеся мне стихи великого классика, с мягкой улыбкой пояснила я. Моя кисть лежала на широкой плавно поднимающейся и опускающейся на вдохе и выдохе груди барона, и я ощущала под ладонью размеренное ровное биение его сердца, самую прекрасную музыку на свете для меня, любящей женщины. Его большая горячая ладонь бережно накрывала мои пальцы, одновременно согревая их, и это было так приятно, и ощущалось так правильно, словно так оно и должно быть, по крайней мере, в этот конкретный момент времени. Если жизнь нам дана для разлуки, Я хочу попрощаться с тобой В этот вечер, под мрачные звуки Мутных волн, под осенней звездой. Может, лучше не будет мгновенья Для прощанья, и жизнь пролетит Бесполезно, а дальше – забвенье Навсегда, где никто не простит…****** Прозвучавшие в ответ строки от хозяина поместья явно вышли из-под его собственного пера, они были в его личном стиле, звучали в его характерной минорной тональности, красной нитью проходящей через все написанные им стихи в принципе. Мужчина прощался со мной, ибо наше расставание было неминуемым, и мы оба это отлично понимали, но где-то в глубине души мне так не хотелось прощаться с любимым человеком, даже если он этого не знает и не узнает, не должен знать… - Красиво… Вы настоящий поэт, Владимир Иванович… - с искренней улыбкой отозвалась я, на что барон тихо рассмеялся и после заговорил своим насыщенным бархатистым баритоном, поднимаясь с моих колен и надевая на ноги туфли, «Никакой я не поэт, Анна… Я раньше вообще никогда не писал стихов… Просто ты – мое вдохновение… Подожди в гостиной, я сейчас вернусь…». После чего он встал с дивана и покинул просторное помещение с горящим в камине огнем, весело приплясывающим алыми языками пламени на поленьях, постепенно пожирая древесину и даруя взамен свое уютное тепло. Все мои мужчины посвящали мне стихи, и Михаил, и Константин, и Он, я была для них не только любимой женщиной, но и Музой, источником вдохновения… И вот теперь Владимир… Безусловно, мне это было очень приятно, и мне естественно хотелось отплатить любимому такой же приятностью. Я знаю, ты любишь лицезреть восточные танцы, Володя, а я умею их превосходно танцевать, так что вечером после ужина будет приятный «десерт» для нас обоих. И быть может, этот вечер, что неминуемо плавно перетечет в долгую зимнюю ночь, завершится и сексуальной близостью между нами. Я этого безмерно желаю и сделаю все, чтобы и ты возжелал меня… Минут через пятнадцать хозяин поместья вернулся, и как только он вошел в открытые двустворчатые двери гостиной, я моментально поднялась с дивана, негоже бывшей крепостной сидеть, когда благородный барин заходит в комнату, это прямое проявление неуважения к нему, а я Владимира очень уважала и считала мужчиной, достойным уважения. Подойдя ко мне свой мягкой, почти неслышной кошачьей походкой, дорогой мне человек без слов аккуратно открыл небольшую прямоугольную шкатулку из полированного дерева со светлым орнаментом, оказавшуюся обитой алым бархатом изнутри. В ней покоилась красивая объемная золотая брошь в форме тюльпана с крупным каплевидным кроваво-красным рубином в центре, его обрамляла плавная линия из сверкающих бриллиантов, а их изогнутая змейка из изумрудов. Это было дорогое и изысканное ювелирное украшение, и я моментально узнала эту брошь, я ее уже видела, когда ранее из чисто женского любопытства открыла большую резную шкатулку с драгоценностями покойной баронессы Корф, матери барона, эта вещь при жизни принадлежала ей. Теперь я отчетливо понимала, что мой любимый совсем не жадный, наоборот, очень даже щедрый, и эта прекрасная брошь его мамы – показатель не только щедрости мужчины, но и его чувств ко мне, он дарит мне вещь своей покойной матери. Только я не могу ее взять, просто не имею на это морального права… - Эта брошь вашей покойной матери, не так ли?.. Роскошное украшение… Но я не могу его принять… Кто я такая, чтобы носить вещь вашей мамы, баронессы Корф, знатной благородной женщины… Уверена, что она была бы против, чтобы ее брошь носила бывшая крепостная без рода и племени… - ровным спокойным голосом негромко произнесла я, переводя взгляд с броши в руках хозяина усадьбы на его красивое лицо с правильными чертами, не позволяя себе касаться пальцами шикарного ювелирного изделия. - Да, это брошь моей покойной матери, верно… Но я не думаю, что она была бы против… Прежде всего мама желает мне счастья… Последнее время она часто приходит ко мне во снах, мы подолгу разговариваем… Рита сказала мне, что мама – мой ангел-хранитель, что она бережет меня и может приходить ко мне в сны, чтобы я не игнорировал ее слова… Я хочу, чтобы эта брошь осталась у тебя, Анна, у моей любимой женщины, на память обо мне… Как только найму в поместье управляющего, я вернусь в столицу, попрошу аудиенции у Императора, чтобы он вновь отправил меня в действующую армию на Кавказ… Уверен, Государь удовлетворит мою просьбу, поскольку на Кавказе острая нехватка именно командного состава, офицеров… Я не смогу сидеть на диване и маяться от безделья, это просто не мое, уж лучше воевать, к тому же я все равно больше ничего не умею… Быть может, когда-то ты посмотришь на эту брошь и вспомнишь обо мне… - с легкой улыбкой промолвил мужчина, не принимая моего отказа, сам достал брошь из шкатулки и закрепил ее с левой стороны выреза моего изумрудно-зеленого платья, у сердца, и тихо выдохнул, «Тебе очень идет, Аня…». А я почувствовала, что от его слов в уголках глаз собираются непрошеные слезы, он уезжает на Кавказ, мой любимый возвращается на войну… - Володя, но… - тихо заговорила я, чувствуя, что слезы все-таки пролились, оставляя после себя мокрые дорожки от соленой воды на щеках, однако мужчина не дал мне продолжить, поставив пустую шкатулку из-под броши на журнальный столик и коснувшись подушечками своих горячих пальцев моих пухлых губ, тем самым безмолвно призывая меня молчать. - Никаких «Но», Анна… Я уже все решил, и никакие твои слова не изменят моего решения… Не нужно плакать раньше времени… И когда придет время, не плачь… Я не стою ни одной твоей слезинки, Аня… - негромко, но при этом твердо и непреклонно изрек барон, и я прекрасно понимала, что не смогу его переубедить и повлиять на принятое им решение, поскольку за время нашего общения я успела довольно хорошо изучить его непростой характер. - Володя… - невольно всхлипнув, прошептала я, обнимая безмерно дорогого мне человека за шею, прижимаясь к нему всем своим женственным телом и пряча свое лицо на его широкой груди, тут же чувствуя ответные крепкие объятия любимого. Ты очень ошибаешься, Володя, ты стоишь всех моих слез… - Ну, не плачь, Аня… Не надо… - через некоторое время хозяин имения за подбородок бережно приподнял мою голову со своей груди и подушечками пальцев стал ласково стирать дорожки слез с моего лица, а после медленно наклонился и поцеловал. Его горячие губы требовательно коснулись моих, обжигая, и я покорно приоткрыла рот, отвечая на поцелуй, гладкий умелый язык мужчины по-хозяйски скользнул мне в рот, оглаживая изнутри, дразня и играя с моим язычком, тем самым возбуждая меня. Глубокий долгий жаркий поцелуй с привкусом кофе, напоенный страстью, но в то же время и почти непереносимой нежностью, все длился и длился, пока не закончился воздух в легких, лишь тогда Владимир, явно нехотя, чуть отстранился, учащенно дыша, давая мне и себе возможность вдохнуть, чем я немедленно и воспользовалась. Внизу живота скопилась хорошо знакомая мне тяжесть желания, и так сладко ныло, тело даже не просило, а скорее требовало продолжения, ласк этого сексуального харизматичного мужчины, близости с ним. Зрачки в его серых глазах цвета грозового неба расширились, а в их глубине горел темный огонь желания, он явно испытывал ко мне не меньшее физическое влечение, чем я к нему. Я так хочу тебя, Володя, очень хочу, но не здесь, не сейчас, вечером, после ужина, после танца… После мы вновь разместились на мягком удобном диванчике, только теперь мой любимый сидел, а я лежала, положив голову ему на колени и прикрыв глаза, наслаждаясь неторопливыми ласковыми поглаживаниями его горячих пальцев по лицу, шее, ключицам, вдоль приличного выреза платья и по ложбинке между полных грудей. Сладкое томление перестало быть сконцентрированным внизу живота, а постепенно разошлось по всему телу, для этого я глубоко и медленно дышала, наслаждаясь этим состоянием, этим ощущением полупрозрачной дымки желания, окутывающей меня целиком. - Аня, ты любишь крупные вечерние украшения, как и моя покойная мать, помню ее молодой, красивой, в темных платьях с массивными драгоценностями на шее, руках и в ушах… А помнишь, как мы однажды возвращались с тобой пешком с речки?.. – через неопределенное время негромко заговорил барон, и я открыла глаза, глядя на его несколько задумчивое красивое лицо, открыто любуясь им. Для меня было очень ценным, что он поделился со мной частью воспоминаний о своей маме, этого говорило о его доверии ко мне, но вот никакой прогулки с Владимиром на речку, хоть убейте, я вспомнить никак не могла. - Брошь очень красивая… Только вы, скорее всего, путаете, наверняка вы ходили гулять на речку со своей бывшей невестой Лизаветой Петровной, вы ведь с ней в прошлом проводили почти все свободное время, когда приезжали в поместье навестить отца… А я обычно выходила за пределы огороженной территории вокруг усадьбы с Никитой, Иван Иванович так хотел, чтобы я не гуляла одна… Вот с ним мы как раз множество раз ходили летом на речку, не купаться, нет, просто гулять, сидеть на песчаном берегу на пледе… - с расслабленной улыбкой также негромко отозвалась я, и мне вдруг вспомнился, по сути, ничего не значащий эпизод из прошлого, когда я еще жила в имении с дядюшкой. - Поехал барин к своей невесте… Намылся, нарядился и поехал… Лизавета Петровна ведь княжна, не крепостная девка, ее не позовешь с собой мыться… А барин молодой, ему хочется, тем более только с войны на Кавказе вернулся… - по-доброму усмехнулась Варвара, стоя у окна господской кухни и глядя на улицу, я же в это время сидела за длинным непокрытым столом и пила ее ароматный травяной чай, но после этих слов неизменной кухарки Корфов, сама не знаю зачем, отставив кружку в сторону, поднялась с лавки и тоже подошла к окну. Моему взору предстала картина, как Владимир в офицерском мундире на черном скакуне удаляется по широкой аллее между лиственных деревьев парка в сторону всегда открытых днем ворот поместья. Лишь на мгновение я задумалась над тем, что молодой барин, когда каждое утро идет мыться, всегда велит позвать кого-нибудь из молодых крепостных женщин в имении, и со слов Вари явно не только для того, чтобы те помогли ему вымыться, но и для куда более приятных вещей, в частности физической близости. И в этом нет ничего удивительного, он – барин, сын Ивана Ивановича, и со слов горничных, да и самой Варвары я, наверное, уже лет с пятнадцати знала, что такое практикуется во всех помещичьих домах и не считается чем-то из ряда вон, а наоборот нормой жизни. Для хозяина переспать с собственной крепостной, что стакан воды выпить… Однако меня совершенно не интересовало, что и с кем делает «брат», лишь бы меня не трогал… Интересно, если поведать об этом княжне Долгорукой, она огорчится или даже не обратит внимание на мужские слабости своего жениха… Только я никогда не посмею этого сделать, мне просто духу на такое не хватит, ведь если Владимир узнает, что Лизавета Петровна узнала об этом от меня, и если они вдруг поссорятся, он, наверное, со злости голыми руками меня придушит… - Вот бы поведать об этом невесте барина, княжне… - со смехом тихо промолвила я, возвращаясь за стол и беря в руки кружку с недопитым чаем, благо еще не остывшим. - Даже думать об этом забудь, Аня… Пусть господа делают, что хотят, и сами между собой разбираются… А ты туда не лезь, иначе только виноватой окажешься… У господ почти всегда слуги виноваты… - уже совершенно серьезно и даже немного строго проговорила Варвара, возвращаясь к варке супа на обед дворовым, сегодня планировался борщ, хорошо, что не щи, не люблю их кисловатый запах, а кислый вкус тем более. - Я ведь шучу… Не собираюсь я никому ничего говорить, зачем мне это… - согласно откликнулась я, следом допивая чай и вновь поднимаясь из-за стола, скоро время обеда, и кушанья для господского стола у Вари уже все готовы. Владимир уехал к Долгоруким и до вечера точно не вернется, мы будем обедать вдвоем с «отцом», возможно и ужинать тоже, красота, да и только… Я сама чистюля еще та, очень люблю купаться, вечером, вернувшись из Императорских театров, я не могу лечь спать, не приняв ванну, и из вспомнившегося мне момента из прошлого, да и из настоящего времени тоже можно сделать однозначный вывод, что хозяин поместья такой же чистюля, любит мыться не меньше меня самой. И это хорошо, я люблю чистоплотных мужчин, терпеть не могу немытых грязнуль в несвежей одежде, благо обычно мужчины-аристократы аккуратные. А вот от какого-нибудь столичного извозчика, что за плату возит людей в своем экипаже по улицам Петербурга, порой может идти такое амбре пота и вчерашнего перегара, что до тошноты в самом прямом смысле этих слов. Даже представить себе не могу, как можно лечь в постель с таким немытым грязным мужиком, вывернет ведь наизнанку опять же в самом прямом смысле этих слов… Благо, мне теперь принадлежит далеко не один экипаж, и закрытые кареты, и открытые летние коляски, а управляет лошадьми всегда Мирон, которому я полностью доверяю. - Да, мы с Лизаветой наверное всю округу объехали на лошадях во время наших многочисленных прогулок… Тогда мне было хорошо рядом с Лизой, спокойно… А ты действительно в тот летний вечер ходила на речку гулять с Никитой, но возвращались в поместье мы тогда с тобой вдвоем… Вспоминай, Анна… - вырисовывая невидимые узоры своими горячими пальцами на моей ключице и спускаясь ниже к ложбинке, продолжил говорить любимый своим мягким низким голосом, что был словно мед для женских ушей, для моих ушей так точно. И в следующую секунду я вспомнила, действительно как-то раз было такое, но я не придала произошедшему никакого значения, а потому достаточно быстро забыла о случившемся. - Я вспомнила… Сначала вы почему-то рассердились на нас с Никитой, сказав, что прогулка окончена, после стали зачем-то выпытывать у меня, за что я вас ненавижу, потом вдруг резко успокоились и даже вроде попытались меня поцеловать, но следом резко оттолкнули в отвращении… От вас тогда пахло коньяком, очевидно, вы пили его за ужином у Долгоруких, и я списала ваше немного странное поведение на действие алкоголя… Я действительно никогда не испытывала к вам ненависти, как и теплых родственных чувств, хоть и с самого детства считала вас своим братом по отцу… Я не испытывала к вам вообще ничего, равнодушие, и всегда старалась относиться к вам с почтением, как и полагается относиться крепостной к барину… Я никогда не ждала от вас проявления любви и родственного отношения, прекрасно понимая, что благородному барину незаконнорожденная крепостная сестричка побоку… Поэтому я никогда не держала на вас обид за ваши порой грубые слова, забывала их и жила дальше… Но все изменилось в один день, когда вы в столичном особняке пригрозили мне поркой на конюшне… Пришел страх, я стала бояться вас, а вместе с ним пришла и обида, словно черною водой она затопила собой все, не оставив ничего, кроме нее самой и страха… Не один год я думала, что никогда не смогу простить вас… Но, когда вы попросили прощения и раскаялись в своем дурном отношении ко мне, совершенно неожиданно для себя самой, я простила вас, оставив все плохое в прошлом… Неужели вы тогда приревновали меня к Никите?.. Я права?.. – завершив свою мысль, озвучила я свое предположение, пришедшее мне в голову в связи с тем, что посмотрела на ту ситуацию под другим углом. - Ты права… А еще тогда меня дико раздражало именно твое равнодушие ко мне… - через несколько долгих мгновений тихо и глухо выдохнул мужчина и закрыл глаза, а его красивые длинные пальцы пианиста замерли на моей шее. - Я – ревнивый параноик и ужасный собственник, я такой, другим не стану… Ревность, она будит все самое темное во мне, не дразни меня, не надо… Иначе в этом пламени сгорим мы вдвоем, ничего не останется кроме серой золы… Я никогда не прощу моей женщине измену, предательство… Никогда… - уже с открытыми глазами через пару минут задумчиво изрек дорогой мне человек, и его пальцы неосознанно чуть дрогнули у моей шеи. - Я простить физическую измену могу, это ведь всего лишь секс, приятный физиологический процесс… Для меня намного важнее другое, любовь, я могу быть только любимой женщиной в отношениях с мужчиной, хочу жить в его сердце, на меньшее я не согласна… А простить мужчине я не смогу жестокости, не только побоев, но и наказаний типа обливания голую ледяной водой или выставление голой на улицу на мороз… И пусть я лишь бывшая крепостная, а мой мужчина – благородный господин, я тоже живой человек, а не только красивая кукла для секса… Мне тоже может быть больно, и не только физически, и есть вещи, которые я не смогу простить, не хочу прощать… Для меня в отношениях неприемлемы наказания любого рода… Но, благо в личной жизни мне везло, все мои мужчины меня любили и носили на руках… Должно же мне было хоть в чем-то повезти в этой жизни… - с улыбкой закончила говорить я, тоже поделившись с бароном своим личным в ответ на его откровенность. - Есть вещи, которые просто не нужно прощать… И ты заслуживаешь, чтобы тебя любили и носили на руках, Анна… - с легкой печальной полуулыбкой согласился с моими словами хозяин имения, его горячие пальцы ожили на моем теле, лениво прогулялись вдоль выреза платья на груди до ложбинки, попытались скользнуть под изумрудно-зеленый атлас, но встретились с плотным шелком в меру туго зашнурованного корсета, вынырнули обратно, и мой любимый с легкой досадой изрек. - Корсет… Ты всегда его носишь, даже дома?.. - Дома, вечером вернувшись из Императорских театров и приняв ванну, я вообще могу ходить в шелковом халате на голое тело, если, конечно, не жду гостей… Но сейчас я ведь не дома, это ваш дом, Владимир Иванович, а я у вас в гостях… - с благожелательной улыбкой ответила я, в душе пожалев, что в эти минуты на мне был корсет, ибо мне очень даже хотелось, чтобы пальцы желанного мужчины скользнули в лиф моего платья, коснулись нежной кожи груди, сосков, погладили, приласкали, но, увы. Быть может, это лишь мечта, Любимая пришла к нам в гости. Могли ли мы мечтать об этом, О, сердце, любимая лишь наш гость. Все бросим мы к ногам любимой, Ничего не жаль. О, Физули, наш милый друг пришел, Чтоб душу нашу взять. Но ведь любимая и есть наша душа, Не жаль отдать ей жизни нашей… Прочел дорогой мне человек его собственные стихи, посвященные вовсе не Ольге Калиновской, а мне самой, он любит меня и говорит об этом прямо, а я не имею права сказать ему о своих чувствах, потому что боюсь за него. Впрочем, если Владимир действительно уедет на Кавказ, как он решил, смогу ли я спокойно спать по ночам, вот уж не уверена. Любовь, что же ты такая горькая… Взяв правую кисть барона Корфа с тяжелым фамильным золотым перстнем с бриллиантом на среднем пальце и порезами на тыльной стороне пальцев и костяшках в свои холеные ручки, я нежно коснулась мягкими губами тыльной стороны его руки, оставляя дорожку влажных поцелуев с касанием языка до запястья, до льняной ткани белоснежной рубашки. Я люблю тебя, Володя, люблю… Полюбила на свою голову и теперь даже не знаю, что же мне делать с этой любовью… - Спой что-нибудь, Анна… Хочу запомнить твой голос, чтобы никогда его не забывать… - через несколько минут уютной тишины попросил хозяин поместья, и я со словами, «Да, конечно…», поднялась с его колен, обулась в тканевые домашние туфельки, встала с дивана, подошла к фортепиано, что стояло здесь же в гостиной, бережно подняла крышку музыкального инструмента и опустилась на пуф рядом с ним. Глядя на черно-белые клавиши рояля, я задумалась, что бы мне такое спеть, но уже в следующий миг строки нужного романса сами всплыли в памяти, и я решила исполнить именно его под свой собственный аккомпанемент. Пальцы коснулись клавиш инструмента, на котором в детстве я училась играть, и от того он был мне особенно дорог, и по гостиной полилась нежная пронзительная хрустальная мелодия любви, в нужный момент я запела, и началась самая настоящая магия, магия музыки, магия слов. Вот и окончилось тихое лето. Ночи длиннее, все дальше рассветы, Музыка звездная, листьев кружение, Так начинается песня осенняя. Осень - это сны листопада, Нет, не надо, слов не надо. Осень и любовь ходят рядом, Где-то рядом, с нами рядом. Это сон для него, Для него одного. Только он еще не знает ничего, Только он еще не знает ничего. Воздух все чище, а звуки все тише, С каждой минутой все ближе и ближе. Встреча случайная, взглядов сплетение, Так начинается песня осенняя. Осень - это сны листопада, Нет, не надо, слез не надо. Осень и любовь ходят рядом, Где-то рядом, с нами рядом. Это сон для него, Для него одного. Только он еще не знает ничего… Жаль, что он еще не знает ничего…******* Доигрывая окончание мелодии уже без слов, мне невольно подумалось, а ведь так и есть, «Только он еще не знает ничего…», не знает о моих чувствах, не знает, что я тоже люблю его, потому что просто не должен этого знать, это гарантия безопасности для моего любимого мужчины. Мне захотелось исполнить еще один романс, которых наизусть я знаю великое множество, у меня отличная память, и я вновь коснулась пальцами клавиш фортепиано, спиной чувствуя горячий гладящий взгляд серых глаз барона, который был мне крайне приятен. После музыкального вступления я запела, и хотя бы словами романса иносказательно мне хотелось поведать Владимиру о своих чувствах к нему, пусть даже он этого и не поймет… Ты не заметишь в зеркалах чужую тень, И не расскажет обо мне ушедший день… Ты не узнаешь по глазам - не говорят, Не прочитаешь по губам - они молчат… Лишь только с тем, что там внутри - Поговори… Спроси мое сердце, с кем хочет оно спеться, Спроси мою душу, запреты все нарушив. Узнаешь этой ночью, С кем слиться сердце хочет… Не оставляй со мной рассвет, не уходи, Моя не смелая любовь в моей груди… В моей груди моих надежд незримый след, Немой упрек, немой вопрос, немой ответ… Ты знаешь все, что прячу там - Тебе отдам… Спроси мое сердце, с кем хочет оно спеться, Спроси мою душу, запреты все нарушив. Узнаешь этой ночью, С кем слиться сердце хочет…******** Когда последние ноты такого искреннего и трепетного романса о любви отзвучали в просторной богато обставленной гостиной, я положила руки на колени и невольно замерла. Действительно, Володя, ты «узнаешь этой ночью, с кем слиться сердце хочет»… Я не могу поведать тебе на словах о своей любви, просто не имею на это морального права, но я хочу рассказать тебе о своих чувствах в ночи своими поцелуями, своими прикосновениями, своими ласками, своими губами, своими руками, своим телом, своим ртом… Этой ночью я хочу любить тебя, пусть и безмолвно, но любить и дарить тебе удовольствие… Скорее всего эта ночь станет для нас единственной, но пусть она же станет для нас и неповторимой, особенной, я хочу помнить близость с тобой, Володя, и я эгоистично хочу, чтобы и ты помнил секс со мной, пусть у нас останутся обоюдно приятные воспоминания друг о друге… - Анна, спой, «Я болею тобой, я дышу тобой»… - через пару-тройку минут разрушил почти звенящую идеальную тишину бархатистый тембр хозяина имения, и я молча кивнула в знак согласия, оказывается, вам нравится этот романс, Владимир Иванович, Михаилу он тоже очень импонирует. Мои пальцы вновь коснулись черно-белых клавиш пианино, и вновь по комнате полилась нежная, чувственная, проникновенная мелодия о невозможной запретной любви. Этот красивый романс ведь о нас с тобой, Володя, и теперь его строки приобрели для меня совершенно новый, ранее не осознаваемый смысл… Дотянись рукой, твоя – нельзя, нельзя, Не смотри мне так в глаза – нельзя, нельзя. Вспоминать, как рука в руке лежала – нельзя, Мне теперь мира мало, хоть мир во мне. Я хочу, чтобы это был сон, Но, по-моему, я не сплю. Я болею тобой, я дышу тобой, Жаль, но я тебя люблю. Обманув саму себя, попала в плен, Мне всю ночь играл рояль – Шопен, Шопен. Поцелуй на моих губах горит огнем, И вся музыка сейчас ему, о нем. Я хочу, чтобы это был сон, Но, по-моему, я не сплю. Я болею тобой, я дышу тобой, Жаль, но я тебя люблю. Дотянись рукой, твоя – нельзя, нельзя, Не смотри мне так в глаза – нельзя, нельзя. Поцелуй на моих губах горит огнем, И вся музыка сейчас ему, о нем. Я хочу, чтобы это был сон, Но, по-моему, я не сплю. Я болею тобой, я дышу тобой, Жаль, но я тебя люблю…********* «Поцелуй на моих губах горит огнем… И вся музыка сейчас ему, о нем… Я болею тобой, я дышу тобой… Жаль, но я тебя люблю…», и этими словами сказано все, лучше и вернее и не скажешь. И в сложившейся жизненной ситуации ключевое слово именно «жаль», когда любишь, но в силу определенных обстоятельств не можешь быть с любимым человеком, это грустно, это печально, но это жизнь. И тебе остается в какой-то степени только сожалеть, что она сложилась так, а не иначе… Изначально каждый сам выбирает свой жизненный путь, и я выбрала идти по пути, усыпанному золотом, рядом с Ним, но эта дорога ведет лишь в одну сторону, на ней нет поворотов и ответвлений, и невозможно повернуть назад, можно шагать лишь вперед… Жалею ли я о сделанном тогда, пять лет назад, выборе?.. Нет, я ни о чем в своей жизни не жалею, я принимала те решения, которые были оптимальны в тот момент жизни, и они были верными… Кто же знал, что я полюблю человека, которого с детства считала родным братом… Этого я не могла предположить даже в своих самых буйных фантазиях… Как говорит моя любимая Рита, «Люди могут любить друг друга, даже быть кармическими мужчиной и женщиной, но при этом не быть вместе в каком-то конкретном воплощении души в нашем материальном мире, так бывает…». Да, порой плата за любовь может быть слишком высока… - Я хочу, чтобы это был сон, но по-моему я не сплю… Я болею тобой, я дышу тобой… Я тебя люблю… И у тебя такой красивый голос, Аня… Сладкий, карамельный, с тонким привкусом горького шоколада, с медовыми переливами и нотками пряной ванили, очень вкусно звучит… А как от тебя хорошо пахнет, аромат грешного Рая на земле… - неожиданно для меня прозвучал над моей головой негромкий, мягкий, низкий, ласкающий слух тембр Владимира, а его тяжелые горячие ладони мягко опустились мне на плечи, посылая волны приятного жара по коже даже через изумрудно-зеленую шелковую ткань платья. Мой любимый человек только что открыто признался мне в любви, а я не имела ни малейшего морального права поведать ему о своих взаимных чувствах, тем самым подвергая его жизнь и дальнейшее благополучие опасности. - Как красиво вы сказали о моем голосе, Владимир Иванович… И вам совсем «не жаль»?.. – также негромко откликнулась я, поднимаясь с пуфа и разворачиваясь к барону лицом, вглядываясь в его задумчивые немного печальные серые глаза цвета пасмурного осеннего неба с проседью, пытаясь понять его мотивы, зачем он это делает, и что последует дальше. - «Не жаль»… И налил, и выпил я сам эту чашу до дна… В какие-то частные моменты мне иногда бывает «жаль», но в общем нет, мне «не жаль»… Пока тело болит, значит, оно еще живо, пока душа болит, значит, душа еще жива… Эта горькая любовь в какой-то степени помогает мне чувствовать себя живым… Лучше так, чем вообще ничего не чувствовать… Поэтому мне «не жаль», Анна, «не жаль»… - тихо ответил хозяин поместья, обнимая меня за талию своими горячими руками, притягивая меня ближе к себе, наклоняясь к моему лицу, своим носом касаясь моего миниатюрного носика и опаляя мои губы теплым дыханием с кофейным амбре. - А давайте сыграем в бильярд на исполнение желания, проигравший исполняет желание победителя… Только сначала я хочу сходить на кухню и попросить Варвару приготовить к ужину одно конкретное блюдо, если вы, конечно, не будете против… И еще, вы не будете возражать, если во время ужина будут играть крепостные музыканты?.. – желая рассеять меланхолию мужчины, предложила я, касаясь его красивого лица с тонкими аристократичными чертами, кончиками пальцев нежно проводя по вискам, щекам и замирая на гладковыбритом подбородке, и заодно задала интересующие меня насущные вопросы. - Я не против… Пусть на ужине играют музыканты, а Варя приготовит блюдо, которое ты хочешь… А насчет бильярда, давай сыграем, Анна… Буду ждать тебя в бильярдной… Я уже боюсь твоего желания… - мягко расслабленно рассмеявшись, согласно изрек Владимир, мимолетно нежно поцеловал меня в нос и разомкнул руки, выпуская из своих жарких объятий. - Вам нечего бояться, мое желание совершенно не опасное… А вот вашего желания я побаиваюсь… - с обворожительной улыбкой кокетливо промолвила я, помахивая перед любимым своим пышным хвостом, после чего плавно развернулась и пошла к выходу из гостиной, услышав вслед тихое, «И тебе не стоит бояться моего желания, Аня…». Слова дорогого мне человека заставили меня невольно улыбнуться, и уже с довольной расслабленной улыбкой я покинула комнату, прекрасно понимая, что в итоге загадывать желание будет именно барон Корф. Правила игры в бильярд я хорошо знаю, в усадьбе есть бильярдная, и Иван Иванович учил меня этой игре, которую Пётр Первый привез в Россию из Европы в восемнадцатом веке, только у меня не очень хорошая координация в плане меткости. Однако у меня и не было особой цели выиграть, скорее я хотела отвлечь хозяина имения от мрачных тягостных мыслей, поднять ему настроение, порадовать его, и мне это вполне удалось. Но если вдруг случится чудо, и я все же выиграю, то я хочу задать мужчине личный вопрос и получить на него искрений ответ, для меня это важный момент, иначе просто умру от любопытства, спать спокойно не смогу. *** Велев встретившейся мне по пути молоденькой горничной принести из гардеробной нежно-розовое атласное платье с белоснежным тончайшим кружевом и открытыми плечами, поскольку мне тоже захотелось напомнить Владимиру один эпизод из прошлого, в своей бывшей спальне с помощью служанки я переоделась в него. Все ювелирные украшения, включая роскошную брошь, подаренную мне любимым, я сняла и убрала в шкатулку, а ту в ящик комода, брошку же я положила в ее собственную небольшую деревянную шкатулку, в которой мне ее и подарил барон, а я захватила ее с собой, покидая гостиную. Я хотела, чтобы мой внешний вид сильнее напоминал тот визуальный образ, в коем я была в тот самый день в прошлом, думаю, у меня получилось, а там посмотрим, вспомнит ли мужчина этот момент или нет. - О чем задумался?.. И где Варвара?.. – благожелательно спросила я, входя в теплую и уютную, чистую и просторную господскую кухню с большой каменной печью и кладя ладони на плечи Мирона, что сидел за столом в темно-сером сюртуке и пил горячий черный чай, он любит именно крепкий. - Когда я в прошлый раз был в Двугорском, а именно в уезде, решая проблемы вашего брата, я совершенно случайно познакомился с одной очаровательной мадмуазель, которая приглашала меня в гости, если я вновь окажусь в этих краях… Но вы не думайте, Анна, это просто мысли, я никуда не поеду, я останусь здесь, рядом с вами… А Варвара ушла в погреб за вином на господский стол к ужину… - с легкой улыбкой несколько задумчиво отозвался мой слуга, поставил кружку с недопитым чаем на стол и накрыл мои кисти на своих плечах большими теплыми ладонями, перекрещивая руки крест-накрест. - Желания нужно воплощать в реальность, иначе жить невероятно скучно… Езжай в гости к своей очаровательной мадмуазель, а со мной в поместье с множеством слуг за вечер и ночь ничего плохого не может случиться… Завтра возвращайся к восьми утра, я еду в столицу… - мягко вытянув свои кисти из-под ладоней Мирона, доброжелательно проговорила я, обошла длинный непокрытый деревянный стол и опустилась напротив него на противоположную лавку. Да, мужчина служит мне, но при этом совершенно не обязан все двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю быть рядом со мной, как привязанный, он – живой человек и имеет полное право на свою собственную жизнь, и сексуальную в том числе. Пусть едет в гости к своей знакомой в уезде, со мной в усадьбе Корфов рядом с ее хозяином ничего плохого точно не произойдет. - Спасибо вам, Анна… Вы такая красивая сегодня… - с искренней благодарностью в низком голосе откликнулся мой слуга, на что я с дружелюбной улыбкой молча кивнула. Он допил чай и покинул кухню, а я подошла к свернувшемуся клубочком котенку, мирно спящему на деревянной лавке около стены, присела на корточки и ласково погладила пушистого серого котишку по головке и спинке, от чего он тихо, но довольно замурлыкал. - Ну, как ты, Лучик, обживаешься, малыш?.. – с улыбкой промолвила я, продолжая бережно гладить котика и естественно не ожидая от него никакого ответа, однако получила ответ добрым голосом Вари из-за спины. - Обживается… Обследовал всю кухню и завалился дрыхнуть в тепле, отсыпаться после своих уличных скитаний по холодине… Встав на ноги и развернувшись, я увидела в дверях кухарку, вернувшуюся из погреба с двумя бутылками вина в обеих руках, красного и белого. Почерка крепостной на пожелтевшем от времени листе бумаги со словами, «Пётр я очень тибя люблю», что мы с Владимиром нашли в потайной комнате в библиотеке, она не узнала, как и поразилась самому существованию этой секретной комнатушки. - Ну, надо же, сколько лет я живу в поместье, даже отца с матерью покойного Ивана Ивановича успела повидать, а о существовании этой тайной комнаты слыхом никогда не слыхивала… Одному Богу теперь известно, кто был тот Пётр, которого любила одна из крепостных в имении, наверняка таким же барским холопом, с коим они, видать, и нашли случайно эту комнату… Их и в живых уже, скорее всего, давно нет… - Вероятно ты права, Варечка… Приготовь, пожалуйста, на ужин запеченный лосось с заправкой из растительного маслица, лимонного сока и пряностей. И еще пусть к ужину на стол не подают десерт, вообще никакой… - с хитрющей улыбкой закончила фразу я, подошла к печи и бросила в огонь смятый в руках пожелтевший от времени лист бумаги из секретной комнаты, потеряв к нему всякий интерес. Языки пламени радостно обхватили ярко вспыхнувшую и тут же обратившуюся в пепел бумагу, а я повернулась лицом к кухарке, взирающей на меня не менее хитрым взором своих добрых глаз с множественными мимическими морщинками. - Твою любимую красную рыбку я приготовлю, Аня, хоть покормлю тебя, пока ты здесь, вон ты какая худенькая, скоро ветром унесет. Барин лосось есть, конечно, не станет, не жалует он рыбу, но хоть ты поешь. И почему это не нужно подавать на ужин десерт, твои любимые сладости?.. А ну, рассказывай, что задумала, я ведь по глазам вижу… - с неподдельным бабьим любопытством, не сводя с меня внимательного взора, поинтересовалась дородная женщина, и я не собиралась от нее ничего скрывать, она заменила мне мать и всегда поддержит любое мое начинание. - Хочу порадовать твоего барина… - тихо заговорщически начала говорить я, присаживаясь обратно за стол, и поделилась с Варварой своей идеей насчет восточного танца для Владимира под арабскую музыку в эротичном костюме после ужина. - Аня, Аня… Ты завтра уедешь, а барину с этим дальше жить… Хотя с другой стороны лучше, когда есть, что вспомнить, чем когда и вспомнить-то нечего… - с добродушной улыбкой изрекла бессменная кухарка Корфов, ни капли не осуждая меня, мы еще перекинулись парой теплых фраз, Варя продолжила приготовление ужина для хозяина, а я покинула кухню, направляясь в людскую, чтобы переговорить с крепостными музыкантами, какие именно музыкальные произведения им нужно будет сыграть за ужином. А по поводу того, что барин не любит и потому вообще не ест рыбу, посмотрим, красная рыбка полезна для здоровья, к тому же она очень даже вкусная, и возможно я смогу уговорить его съесть хотя бы кусочек. *** Решив вопрос с музыкантами, я вернулась в господскую часть дома и когда дошла до бильярдной, расположенной также на первом этаже, на мгновение замерла около закрытых двустворчатых дверей из дорогой древесины. В следующую секунду я положила руку на бронзовую дверную ручку, мягко надавила на нее, открыла дверь, потянув ее на себя, и вошла внутрь, надеясь, что мужчина не будет сердиться, что вхожу в комнату без стука. Барон с низким пузатым бокалом из хрусталя, наполненным коньяком, который также как и в других комнатах, стоял здесь на журнальном столике в хрустальном графине с крышкой, поскольку это излюбленный алкоголь хозяина усадьбы, плавно развернулся лицом ко мне и спиной к окну, в кое до того смотрел. Солнечный диск уже опустился за горизонт, и на улице начинало темнеть, вечер зимой наступает быстро, потому в бильярдной прислуга уже зажгла свечи в тяжелых бронзовых канделябрах, настенных, напольных и настольных. Судя по благожелательному выражению красивого лица любимого, он совсем не рассердился, что я вошла без стука, вот и замечательно. - Помните это платье, Владимир Иванович?.. – тихо спросила, почти промурлыкала я, подходя к дорогому мне человеку практически вплотную, обнимая его за шею своими нежными руками и ласково перебирая своими тонкими пальцами правой руки короткие шелковистые темные прядки на его затылке, и как же мне был приятен этот совсем невинный тактильный контакт. - Помню, Анна, помню… Ты была в нем у Долгоруких на Дне рождения Лизы… Я все помню… Помню, ноги сами меня понесли тогда за тобой, когда ты вышла из гостиной, где стоял праздничный стол, и покинула дом, направляясь в сад… На следующий день я страшно ругал себя за эту слабость, был очень зол на себя самого и заодно на тебя… Тебе идет это платье, ты такая красивая в нем… - негромко произнес мужчина своим бархатистым обволакивающим баритоном, поставил недопитый бокал на небольшой круглый стол у окна с двумя стульями с резными ножками около него и обнял меня за талию, ласково гладя по спине своими горячими ладонями. И как же это было благостно, просто не передать словами… - Значит, помните… Я тоже помню… - прошептала я, встав на носочки, и нежно поцеловала барона в четко очерченные губы, но он не стал углублять поцелуй, а наоборот выпустил меня из своих бережных объятий. Хозяин имения неторопливо допил коньяк из хрустального бокала, подошел к бильярдному столу из темного дерева с синим сукном, стоящему на дорогом сером ковре, взял в руки кий и со словами, «Ты уже определилась с желанием в случае выигрыша, Анна?.. Я определился…», разбил белым шаром пирамиду из цветных с цифрами. Естественно в итоге выиграл мой любимый, притом, что во время игры успел выпить не меньше шести-семи бокалов коньяка, это никак не повлияло на его координацию, недаром у него есть награда за лучшую стрельбу в корпусе, а вот моя координация, как и всегда, даже безо всякого алкоголя оставляла желать лучшего. По битку, белому шару, кием я попадала, вот только катился он, куда его душеньке угодно, но только не в сторону предполагаемого мной цветного шара, дабы загнать тот в лузу. - Ты ведь знала, что проиграешь, не так ли, Анна?.. – положив кий на синее сукно на край бильярдного стола и наполняя низкий пузатый бокал очередной порцией коньяка насыщенного янтарного цвета, улыбнувшись уголком красиво очерченных губ, произнес Владимир, подходя ко мне ближе. - Это не столь важно… Вы выиграли, Владимир Иванович… Загадывайте желание… Я его исполню… - с обворожительной улыбкой промолвила я, поворачиваясь спиной к бильярдному столу и снизу вверх в силу своего невысокого роста глядя на хозяина поместья, в его задумчивые серые глаза цвета хмурого осеннего неба, в них не светилось торжества победы, скорее он раздумывал о чем-то. Меня абсолютно не пугало, что барон может загадать что-то сложновыполнимое или унизительное для меня, во-первых, он любил меня, а во-вторых, я считала его достойным мужчиной, хорошо относящимся к женщинам. - Аня, я хочу задать тебе вопрос и услышать на него честный ответ, горькую правду… Твоим первым мужчиной был Михаил, ведь так?.. Сколько их вообще было, мужчин в твоей жизни?.. – тихо и медленно прозвучали слова дорогого мне человека в тишине бильярдной, а он сам следом отпил пару глотков коньяка, своего любимого крепкого алкоголя, из хрустального бокала. На ментальном уровне я чувствовала, что барону сложно дается этот диалог, ему неприятно об этом говорить, поскольку он очень ревнив, но в то же время ему было крайне важно это знать. - Верно, моим первым мужчиной был Миша… А всего мужчин у меня было четверо, включая нынешнего… - искренне и спокойно ответила я, не собираясь обманывать и строить из себя святую невинность, я такая, какая есть, моя жизнь сложилась так, и никому свое общество насильно я навязывать не собираюсь, мне это даром не нужно. Даже если любимый человек посчитает меня шлюхой, ну, что же, значит в его глазах я – шлюха, и шлюху ему разлюбить будет гораздо проще, так что все в любом случае к лучшему. - Спасибо за правду… Я не собираюсь тебя судить, Аня… Нет… Кто я такой, чтобы судить… Я просто хотел это знать… И четверо мужчин для актрисы Императорских театров это совсем немного… Я не осуждаю тебя… И это никак не меняет моих чувств к тебе… - медленно допив коньяк и поставив пустой бокал на синее сукно бильярдного стола, мужчина оперся на него руками по обе стороны от меня, тем самым лишая меня возможности к бегству, хоть я и не собиралась никуда сбегать, закрыл глаза и откинул голову чуть назад. Я не ощущала от него исходящей злости, агрессии или каких-то еще эмоций негативной направленности, но в то же время в эти секунды я не понимала его ментального состояния и потому не знала, как мне будет лучше себя повести. - Владимир Иванович, если сейчас вы не хотите меня видеть, скажите, и я вас оставлю… - через несколько минут напряженной тишины негромко промолвила я, желая получить хоть какой-то итог этой ситуации, даже если прогонит прочь, все лучше, чем подвешенное состояние мучительного ожидания. Безусловно, мне хотелось прикоснуться к барону, обнять его, вдохнуть его запах, поцеловать, но я не делала этого, не касалась, поскольку совершенно не была уверена, что в данный момент мои прикосновения им вообще желанны. Однако никакого ответа не последовало, хозяин усадьбы продолжал молча стоять рядом почти вплотную ко мне с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами, не шевелясь. И в следующий миг я решилась, либо пан, либо пропал, либо обнимет, либо выставит вон, пусть будет, как будет. - Володя… - тихонько позвала я и обняла безмерно дорогого мне человека, прижимаясь к нему вплотную, кладя голову на его широкую грудь, чувствуя под пальцами через атласную ткань жилета твердые мышцы на его спине. Сердце барона билось ровно и спокойно, а уже через пару секунд он крепко обнял меня в ответ, наклоняясь к моей шее и опаляя кожу голого плеча своим теплым дыханием. Спустя несколько минут теперь уже спокойной, уютной и умиротворенной тишины рядом с любимым, он поднял голову, открыл свои серые глаза цвета расплавленного серебра, внимательно посмотрел в мои голубые и совершенно неожиданно для меня спросил. - А какое желание было у тебя, Аня?.. Скажи, я хочу знать, я хочу все о тебе знать… Возможно, я даже его исполню, посмотрим… - мимолетная улыбка тронула губы Владимира, а его горячие ладони погладили меня по обнаженным плечам, нежно-розовый шелковый шарф на шее в тон платью, скрывающий заживающий порез от ненужных глаз, никак этому не мешал. В Петербурге мне еще придется объяснить Ему происхождение этого пореза, и что произошло, и боюсь, в следующий раз мой любовник одну меня в Двугорское не отпустит, приставит сопровождение для моей же безопасности, поскольку любит и переживает за меня. Вот только меня это сопровождение будет тяготить, но никуда не денешься, придется смириться… - Я тоже хотела задать вам вопрос и получить на него искренний ответ… Скажите, в тот вечер, когда к вам в столице в особняк на Фонтанке приезжала Ольга Калиновская перед дуэлью с Александром Николаевичем, у вас с ней тогда был секс?.. – наконец озвучила я вслух давно мучающую меня мысль и получила крайне удивленный взгляд серых глаз мужчины цвета сгоревшего пепла, он явно не ожидал услышать подобного, что же, послушаем, что он на это скажет. - Я даже спрашивать не стану, откуда ты знаешь о визите Ольги в столичный особняк, когда тебя самой там не было. Ибо прекрасно знаю, что вы, женщины, такие создания, при желании можете узнать все, что угодно… А ответ на твой вопрос, нет, между мной и Ольгой не было секса в тот вечер, ни до него, ни после… Да, Ольга безмолвно предлагала близость, красноречиво скинув на пол накидку, что была поверх ее платья, взамен на то, что я откажусь от дуэли с Цесаревичем, которого она любила. Но, во-первых, это бы ничего не изменило, дуэль было уже не остановить, не отменить, а во-вторых, мне не нужны одолжения в постели даже от желанной мной женщины, которая явно делает это ради спасения другого мужчины, что ей не безразличен. Мне не нужны ничьи жертвы в постели, я хочу заниматься сексом с женщиной, которая сама желает близости со мной, желает меня, а не делает это ради кого-то другого… - получила я предельно честный ответ любимого, услышав даже больше того, на что в принципе надеялась, и я была искренне благодарна ему за откровенность, а еще к моему собственному удивлению что-то внутри меня, где-то в самой глубине души, растаяло, рассосалось, ушло, меня отпустило фоновое беспокойство на эту тему. Интересоваться у него количеством женщин в его жизни и постели соответственно я не собиралась, зачем мне это, я прекрасно понимала, что их было много, а уж тридцать, сорок или больше, какая разница. Константин как-то говорил мне в прошлом, «Когда число перевалило за двадцать, я перестал считать своих любовниц…», вполне вероятно, что и Владимир придерживался такого же подхода в этом вопросе. - Спасибо тебе за искренность, Володя… Давай, я исполню какое-нибудь твое реальное желание… Чего ты желаешь?.. Я могу на улице на морозе эротично раздеться до чулок ради твоего удовольствия… Думаю, тебе понравится… Хочешь?.. – с расслабленной улыбкой произнесла я, обнимая барона за шею, кончиками пальцев ласково проводя вдоль черного атласного шейного платка по его светлой горячей коже. К примеру, моему нынешнему любовнику очень даже нравится лицезреть такое представление, как сексуальное раздевание до чулок зимой на улице на морозце, Его это возбуждает, и когда последний предмет моей одежды падает на снег, Он подхватывает меня на руки и быстро несет в дом, где мы следом всегда занимаемся сексом. Быть может, и Владимиру такое нравится, почему нет… - Нет, не хочу… Я не хочу, чтобы ты мерзла, Аня, даже десять-пятнадцать минут… Я хочу тебя, прямо здесь и сейчас… - чуть хрипловато от проснувшегося желания с расширившимися зрачками, в глубине которых полыхало обжигающее пламя страсти, выдохнул хозяин поместья, положил руки мне на талию и с легкостью посадил меня на бильярдный стол. Его горячие губы нашли мои, целуя жадно, властно и напористо, его гладкий умелый язык по-хозяйски проник в мой покорно приоткрывшийся ротик, лаская и дразня мой язычок, возбуждая меня и вынуждая тихонько сладко простонать прямо ему в рот. Ладони мужчины легли мне на бедра, гладя через платье и нижнюю юбку и приятно ощутимо собственнически сжимая мое тело, а я обняла своими ногами, разведенными в коленях, его за бедра, а руками за шею, неосознанно притягивая еще ближе к себе. Тело откликнулось моментально, предвкушая столь желанную близость с любимым, внизу живота вновь сладко заныло, запульсировала горячая тяжесть желания, а между ног стало тепло и влажно от выделившейся естественной смазки. Когда воздух в легких закончился, барон чуть отстранился от моих губ, давая мне и себе возможность вдохнуть, чем я немедленно воспользовалась, слыша учащенное биение собственного сердца и ощущая горьковатый терпкий привкус коньяка во рту, и следом прерывисто прошептала. - Володя… Подожди до вечера, до ужина… Я тебя прошу… Хочу, чтобы все было ярко, красиво, запоминающееся… Обещаю, тебе понравится… - Не проси, Аня, не проси… Я не могу ждать… Не могу и не хочу… Я и так слишком долго ждал… Я хочу тебя прямо сейчас… Здесь… И я чувствую, ты тоже хочешь… Я хочу тебя… Я хочу… Хочу… Пожалуйста… - хрипло шептал Владимир, будучи уже не совсем трезвым от выпитого коньяка, откинув мои длинные распущенные волосы назад, мне за спину, стягивая атласный платок с моей шеи и оставляя на коже дорожку влажных обжигающих поцелуев с касанием языка, спускающихся к плечу. И в этом срывающемся шепоте бесконечно дорогого мне человека звучала и сжигающая страсть, и желание обладать, и бескрайняя, словно море, любовь, и даже мольба… И я искренне не знала, как мне поступить, ибо планировала все несколько иначе, не так. И что мне теперь делать, настойчиво попросить этого сексуального харизматичного и такого желанного для меня мужчину все же подождать до вечера или отдаться ему прямо здесь и сейчас, на синем сукне бильярдного стола…