Твой выбор

      Микаса смотрела на парочку школьников, которые вовсю веселились. Они забавно дёргали друг друга, смеялись во весь голос и обнимались с разбегу. Аккерман даже не знала, зачем так пристально за ними наблюдала – они были обычными подростками с бурными до апогея реакциями. Сама она такой не была никогда, но наблюдала этот период у Эрена или Жана – они оба за последние года два стали значительно потише.       Скорее ей думалось, что в таком поведении есть что-то обворожительное и свободное. В ней самой словно слишком много предохранителей, и убрать их все невозможно. Обязательно останется что-то и она не будет вот такой, как эти дети. Аккерман не знала, хорошо это или плохо. Она не особо завидовала – смысла не было. Микаса просто другая – и это не изменить. Но оторваться от таких непохожих на неё людей было невозможно.       — Ты их взглядом просверлишь, — сказал Жан.       Аккерман посмотрела на него и чуть улыбнулась.       — У меня не глаза-лазеры, — сказала она спокойно.       Вот чувство юмора у неё тоже не на пять с плюсом, но Кирштейн улыбнулся. Наверно, и в ней есть что-то такое, отчего другие долгими минутами наблюдают за ней с неясным трепетом.       — И ты наверняка об этом сожалеешь, — хмыкнул Жан.       — Иногда, — уклончиво ответила Микаса.       У них совпал выходной, и это был редкий шанс выбраться куда-нибудь. А коллега Микасы слишком надоедливо предлагал сходить на фотовыставку его брата. Так достал, что Жан предложил сходить вместе – и поворчать на кривые фотографии. Микаса оценила – любоваться она уж точно не хотела, потому что к искусству, если честно, её душа не особо лежала. Если только не к боевому.       Аккерман немного сожалела, что тот вечер накрылся. Но вместе с этим рядом было другое чувство – приятное, немного тяжелое и болезненное, но тёплое. Оно всегда было связано с Эреном. И её неожиданно обрадовала новость, что Йегер решил переехать к Жану. Сначала, конечно, насторожило, но где-то в глубине пришло облегчение. И это самое чувство, охватывающее её по непонятной причине.       Эти двое рядом внушали необъяснимое спокойствие. А по раздельности оба вызывали несвойственные волнения и переживания. Будто теперь обе детальки на своем месте и ей можно выдохнуть.       Возможно, Микасе просто было спокойно, потому что Жан при всей ворчливости и якобы нелюбви к Эрену был способен немного растормошить Йегера. А этого не хватало. Может, так всё станет как прежде? Правда, Микаса не знала, что теперь для неё «как прежде», особенно рядом с Кирштейном.       — Через перекресток, да? — Жан сверился с картой в приложении.       — Ага, — вздохнула Микаса. — В сквере.       — Ему не нужен фотоотчет? — нахмурился Кирштейн.       Микаса покачала головой с улыбкой.       — Это же не обязательно, — сказала она. — Просто будет приятно. К тому же так он отвяжется от меня.       — Мне нравится, что в первую очередь ты не хочешь обижать какого-то типа с работы, — заметил Кирштейн. — А только потом надеешься от него отвязаться. Ну прямо благородно, что ли.       Микаса взглянула на Жана с едва заметным укоризненным упрёком.       — Я его напугала недавно, — сказала она. — Мне не стыдно. Но он так добр после этого, что отплачу ему походом на эту фотовыставку.       — Я всё ещё считаю это благородством, — улыбнулся Жан. — Я бы наорал.       — Я знаю, — Микаса кивнула.       Она умолчала, что прогулка на фотовыставку – это ещё отличный шанс вытащить Кирштейна с собой. Тот вечер почему-то был важен – она чувствовала, что упустила не просто приятное время с другом. Но его не вернуть. Это своеобразное извинение. Правда, без того ощущения, что что-то между ними должно случиться.       — Прости, что опоздал, кстати, — сказал Жан чуть виновато.       Микаса взглянула на него, не решаясь спросить о причинах. Но он, кажется, всё и без этого понял.       — Я орал на Эрена.       — О, — Микаса кивнула, словно это было чем-то привычным, а Эреном звали не человека, а нагадившего кота. — А за что?       Кирштейн помрачнел и вздохнул.       — Он не помыл посуду, — сказал Жан. — Кружку от чая. Там остаются следы… Ещё и вылил в раковину остатки, а я вчера убирался…       Микаса улыбнулась уголком губы. Даже забавно, как Кирштейн бдил за чистотой в доме, потому что раньше он относился к этому скорее нейтрально.       — Что? — Жан чуть покраснел от взгляда Микасы.       — Это неожиданно, что тебе так важна чистота, — сказала она спокойно.       — После генеральной уборки – да… — буркнул Кирштейн. — Да и он с первого дня устраивает беспорядок. То обувь, то куртки, то полотенце…       Жан осекся и замолчал, словно вспомнил что-то. Микаса решила не спрашивать. Ей вообще боязливо было говорить про Эрена, словно это могло ненароком обидеть Кирштейна. Он порой очень болезненно реагировал на его упоминания – и Микаса это запомнила. А сейчас ей не хотелось отталкивать Жана – при условии, что сама только недавно поняла, что тянется к нему и хочет быть ближе, чем всё время до этого.       Другой причиной был сам Эрен. От его упоминания внутри Микасы всё вздрагивало, а имя отголоском отдавалось внутри. Йегер был в ней слишком давно и долго, и порой даже голос в голове принадлежал ему. Аккерман привыкла к нему в своей жизни и ей было одновременно больно о нём говорить и слишком радостно.       — Однажды я его случайно придушу, — сказал Жан. — Честное слово.       Он посмотрел на Микасу и, кажется, заметил, что она погрустнела.       — Я шучу, если что, — сказал он серьёзней.       Аккерман отвлеклась от своих мыслей и подняла взгляд на Жана.       — Да, — сказала она чуть рассеянно. — Я знаю. Мы пришли, кстати.       Кирштейн обернулся. Они и правда подошли к небольшому скверу, где оформили фотовыставку. Зеваки ходили от снимка к снимку, дети носились мимо на самокатах и скейтах, собаки гавкали и кто-то даже пронзительно плакал. Микаса правда не очень понимала в искусстве, но подозревала, что это не та атмосфера, при которой надо созерцать шедевры. Судя по выражению лица Жана – он думал как-то также.       — Тут есть вообще начало или просто так ходишь? — буркнул он.       Микаса пожала плечами и пошла к тому месту, откуда решила начать. Кирштейн послушно поплёлся следом.       На самом деле снимки были посредственные. Микаса даже толком их не разглядывала, ей почти сразу становилось скучно. Пояснения о месте и времени она почти не читала – казалось лишним. Жан, кажется, пытался хоть немного рассматривать, но одна девочка устроила громогласную истерику из-за яблока в карамели, и Кирштейн оставил эти попытки. Если не дано постичь искусство, то к чертям его.       По итогу намного больше их привлекли мальчишки, которые пытались зацепиться за велосипед старшего товарища. Они мешались абсолютно всем и даже нарвались на скандал с одной мамашей с коляской. Вот это было шоу, за которым можно было долго наблюдать. А какие-то фотографии вообще ушли на задний план.       — Передай ему, что не очень, — сказал Жан, когда они наконец углубились в сквер.       — Я ничего не скажу, — ответила Микаса. — Я всё равно ничего не разглядела.       Мимо промчался ребёнок, и Жан пропустил его, подойдя ближе к Микасе. Их руки почти соприкоснулись, и Аккерман на мгновение ощутила тепло. Но она не смогла заставить себя поднять руку и ухватиться пальцами за ладонь Кирштейна. Почему-то не могла. А те подростки сегодня на улице с размаху прыгали друг на друга с объятьями…       — Тут до черта этих будочек с яблоками, я прав? — сказал он. — Их разве не только летом продают?       — Сегодня тепло.       Жан хмыкнул.       — Ты случайно не хочешь?       — Я однажды отравилась таким, — сказала она. — Эрен угощал.       Она прикусила губу. Почти сожалела о своих словах.       Жан промолчал. Его взгляд казался пустым и уставшим. Микаса сделала неуверенный шаг и почти взяла за руку, но тот обернулся в поисках чего-то. Аккерман чуть разочарованно опустила голову, не в силах понять собственное поведение. Ей хотелось быть с ним рядом, но почему-то это было так сложно. Всё время что-то не получалось, не склеивалось как надо. И это больше раздражало, чем огорчало.       Микасе казалось, что это злая шутка кого-то. С одной стороны, рядом с ней будет Эрен, но между ними вечно будет непонятная стена, которую годами она не могла пробить и довольствовалась тем, что просто рядом. С другой – Жан, которого так легко отпугнуть, потому что он даже не надеялся на благополучный исход. Он сам просто был рядом и радовался хотя бы этому. И их обоих Микаса не могла взять за руку. Это было невыносимо.       — Хочешь испытать судьбу ещё раз? — спросил вдруг Жан.       — Что?       — Ну… Ещё раз съесть яблоко в карамели? — он улыбнулся.       Стало почему-то легче. Даже пробило на улыбку.       — Думаешь, спустя много лет повезет?       — Конечно, — Кирштейн кивнул. — Не может же постоянно быть отравление от этих яблок!       Микаса хотела поспорить. Вкус она не помнила, а вот неприятные ощущения – ещё как. Живот сводило, тело горело, а потом становилось до жути холодно. После этого как-то страшно было доверять этим будочкам с яблоками.       — Я куплю одно, — сказал Кирштейн. — Если вдруг ты не уверена в своей удаче.       Микаса не была уверена. Но ей очень хотелось.       Кирштейн купил одно яблоко – и выглядело оно даже вкусно. Микаса смотрела на него, не в силах вспомнить вкус. Каким оно было? Должно быть, сладким. Но каким именно? Вязким во рту? С кислинкой?       Она помнила только то, как Эрен держал её за руку и приносил лекарства, которые называл его отец. Он поглаживал её по спине, сидя рядом, а потом приобнимал. Они даже уснули тогда в обнимку, и Микаса наутро проснулась от храпа Йегера. Кажется, она уже тогда не помнила вкуса, только ласковые и трогательные прикосновения Эрена и обеспокоенные глаза с резким уверенным голосом, что ей станет лучше. Кого он утешал – непонятно. Он всегда прятал страх в звучном голосе и бодрой интонации.       — Думаю, ты первая, — улыбнулся Кирштейн.       Микаса аккуратно положила свою ладонь поверх его на палочке и потянула яблоко к себе. Вкус у яблока был насыщенный карамельный, но с кислинкой. Сладость не казалась приторной. Аккерман это оценила, потому что не любила всё с излишком сахара.       — И как?       Жан так тепло улыбался, что Микаса позабыла всё – и то воспоминание об Эрене, и свои тревоги, и даже то, что они стояли ближе, чем за всю прогулку.       — Ты испачкалась, — сказал он тише и коснулся рукой уголка губы.       На секунду он замер, не в силах убрать руку. А Микаса закрыла глаза, чуть наклонив голову к его ладони. Он раскрыл её, и пальцы коснулись шеи и щеки, запустив мурашки. Аккерман медленно открыла глаза, смотря на Жана.       — Вкусно, — сказала она почти шепотом.       Кирштейн не улыбнулся. Он наклонился, отведя в сторону несчастное яблоко, и поцеловал тот самый уголок губы. Аккерман поцеловала его в щеку и шумно выдохнула. Он опять отстранился, но немного, и взглянул ей в глаза.       — Яблоки реабилитированы, — сказал он тихо.       — Угу, — кивнула Микаса.       Жан выпрямился, и этой странной минуты словно не было. Кирштейн неловко отвёл взгляд, а Микаса уставилась на асфальт. Она убрала руку с ладони Жана.       — Я больше не буду, — сказала Аккерман. — Не очень люблю сладкое.       — Хорошо, — Жан кивнул.       Дальше они шли в тишине, пока не вышли с другой стороны сквера. Разве что теперь они были ближе, и почти соприкасались руками. Но казалось, что никто из них не хотел делать первый шаг, хотя ощущали его уместность.       — Если отравишься, то пиши, — вздохнул Жан, пытаясь снять всю неловкость шуткой.       Микаса выдохнула. Он будет рядом, если ей станет плохо. Будет поглаживать по спине, держать за руку и, возможно, заснёт рядом. А наутро она проснётся от его храпа.       Прямо как Эрен.       Внутри что-то разбилось, и осколки словно с каждым вздохом вонзались всё больше и больше. Это чертово яблоко теперь казалось не сладким, а каким-то отравленным.       — Хорошо, — почти прошептала Микаса. — Спасибо.       Жан внимательно смотрел на неё, но, наверно, даже не понимал, что случилось. Безобидная фраза оказалась больнее, чем прямое упоминание Эрена, и это смазало всё.       Микаса не знала, как выбраться из этой ловушки, как избавиться от воспоминаний, от Йегера, от его вечного присутствия в её голове. Особенно когда перед ней Жан, которого хотелось впустить дальше, чем просто на порог.       — Я напишу, как приду, — сказала она прощание.       — Хорошо, — упавшим голосом ответил Жан, махнув рукой.       Они даже не обнялись. А Микаса вновь полезла проверять, ответил ли ей Эрен. Это ощущалось проигрышем – до этого момента она даже не думала об этом.