Твой выбор

      Микаса поставила кружку на стол рядом с Кирштейном. Тот откинулся на спинку стула и потянулся.       — Ну и тихо тут у тебя, — сказал он с благодарной улыбкой.       Аккерман оглянулась на окна. У Жана вечно был слышен шум машин и голоса людей. Прелести жизни в центре. Тут разве что играющие дети, чьи голоса стихали под вечер. И шум листвы. Ни в какое сравнение не идёт с тем шумом у Кирштейна. Наверно, в такой тишине с непривычки трудно засыпать. Микаса не знала – она вполне быстро подстраивалась под все изменения жизни. Но подозревала, что останься здесь Жан, то пару часов сна ни в одном глазу не будет из-за этой тишины.       Кирштейн писал здесь свою работу. Как они дошли до такого – неизвестно. Казалось, что Жан просто хочет сбежать на вечер из дома. Микаса могла только гадать, какая у них там атмосфера с Эреном. Сама Аккерман была не против Жана. Ей не хотелось снова приходить к ним. Ощущать опять заново взгляд Йегера сомнительное удовольствие. Он смотрел так, будто ему дали оплеуху и в этот момент забрали прямо из-под носа что-то важное. Микаса это выдержать не могла. Её неожиданно злила эта реакция.       Всё чаще рядом с трепетной и необъятной любовью обнаруживалась маленькая зудящая неприязнь. Микасу всё ещё разрывало от чувств к Йегеру, но вместе с этим она хотела покоя. Пусть он оставит её, пусть окончательно отпустит и подарит долгожданную свободу. Пусть перестанет быть строчкой в её списке дел. Купить овощи, ответить на письмо, Эрен. Вот её список уже столько лет. А хотелось дышать свободно.       Но всё равно страшно было представлять его полное отсутствие. Если он исчезнет, то что станет с ней? Это как резко лишиться опоры и идти как-то дальше самому. Аккерман боялась этого и совсем немного предвкушала.       — Да твою мать, — Жан раздраженно закрыл какой-то сайт.       Микаса подняла на него взгляд.       — Ты не устал? — спросила она.       Кирштейн закрыл глаза и выдохнул.       — Другое слово, Микаса, другое, — сказал он. — А что?       Аккерман захотелось поправить его взлахмаченные волосы. Из-за ветра на улице они опять растрепались, но Кирштейн этого не заметил.       — Переживаю, как ты доедешь до дома, — она отвела взгляд.       — На такси, если что.       Вариант остаться он не рассматривал. Немного задевало. Микасе хотелось услышать этот вопрос, который Кирштейн непременно задаст, глядя в глаза.       «Можно остаться у тебя?»       Аккерман знала – она кивнет. И оба сделают вид, что это почти как в студенческие годы. Они уже ночевали в одной квартире и даже как-то на одной кровати, но между ними лежал пьяный Эрен. Тут его не будет, но они всё равно сделают вид, словно он есть.       А потом можно будет выключить свет. С ним уйдут все тревоги, словно выключатель подсоединён к ним и внутри. Зато останется одна кровать – не такая уж большая для двоих. Останутся тёплые руки под одеялом, которые касаются бёдер, талии и груди. Каким-то образом всё смешается, и в голове останется приятная пустота, дающая полную свободу телу.       Но Жан не спрашивал. Он вообще не смотрел на неё, а матерился на какую-то статью. Микаса закрыла глаза на пару мгновений. Под веками – видение несуществующей ночи и переплетение тел, такое приятное и сладкое, оставляющее после себя мягкую сонливость.       Будучи подростком, Аккерман не понимала всех странных выражений про первые шаги и тому подобное. Зачем ей куда-то идти, если Эрен в соседней комнате? Какие предпринимать шаги, если они, завалившись на диване, смотрели вместе какое-то бессмысленное шоу? Микаса решительно не понимала, пока вдруг не осознала: Йегер, сидевший всегда так рядом, был безумно далеко. Здесь нужен не шаг, а целый забег. И она не знала, как его начать. Расстояние только росло.       Аккерман видела, как её друзья это могли. В какой-то момент казалось, что Энни для Армина – недосягаема. Но Арлерт каким-то образом ступил на шаткий верёвочный мост между ними и прошёл его до конца. Микаса этого не понимала. Она словно упустила момент, когда эти двое так сократили дистанцию, что вот уже живут вместе. Ещё вчера, кажется, даже не здоровались.       Аккерман видела и Сашу. У неё всё выходило так легко и непринужденно, а каждую неудачу она встречала с улыбкой. И каким-то образом рядом оказался Николо. Микаса опять проспала это сближение, словно оно случилось за мгновение.       Она наблюдала за своими однокурсницами. Сегодня они одиноки, а завтра уже за плечами целая история с кем-то.       Все они сначала существовали по отдельности, а потом каким-то образом их притягивало. И Микаса ждала, что с ней случится что-то такое же. Как по волшебству. Само собой. Ведь Эрен всё время рядом. Ведь именно с ними это и должно было произойти? Не с Армином и не с Сашей. С ними.       Но ничего не происходило. Они только отдалялись, а нить между ними от этого натягивалась до предела. Микасе казалось, что она физически ощущала эту связь как цепи – и они давят на запястья и лодыжки, стирая кожу до крови.       Иногда она пыталась сделать тот самый шаг. Предпринять хоть что-то. Но выходило неловко и несуразно. И Аккерман гадала, что с ней не так. Почему она просто не такая, как все остальные? Как ей починить себя, чтобы быть такой, как надо? Быть исправной?       Инаковость тоже врезалась зубьями в кожу, прогрызая путь до самого нутра. С ней что-то не так. Она не такая, как все. Это не комплимент. Это изъян.       Рядом с Жаном эти мысли утекали. Микаса не то, чтобы пускала всё на самотёк, но хотя бы переставала думать так. Кирштейн то ли не замечал, как она разительно отличается от большинства девушек его окружения, то ли игнорировал. А может ему было всё равно. В любом случае рядом с ним Микаса чувствовала себя правильной и ладной. Забывала о цепях, о своей собственной странности и немного расслаблялась.       Ещё идти навстречу Жану было легче. Микаса всё ещё не понимала мистического «сделать первый шаг» и вообще самой концепции сближения, но ощущала его кожей. Кирштейн тоже тянулся к ней. И они оба неловко подбирались друг к другу. Аккерман понимала, что и это не совсем то, что она видела в кругу сверстниц или у друзей. Но это хоть что-то.       Жан тоже хочет сократить это расстояние – и делает это, пускай и едва заметно.       — Микаса?       Жан аккуратно тронул её за руку. Аккерман чуть вздрогнула и перевела взгляд на него.       — Что-то не так? — спросила она спокойно.       Под таким внимательным тёплым взглядом трудно было соображать быстро. Кирштейн пристально смотрел на неё с лёгким беспокойством.       — Ты просто не читаешь, а смотришь в одну точку, — сказал он наконец, кивнув на книгу.       Аккерман даже не заметила, что открыла её. Не прочитала ни одной строчки, утонув в собственных мыслях. Микаса закрыла книгу, даже не надеясь притвориться читающей. Не было смысла врать.       — Задумалась, — ответила она.       — Ну ты сильно зависла, — Жан чуть улыбнулся.       Взгляд он не отводил. От улыбки его лицо становилось таким приятным. При первом взгляде на Кирштейна казалось, что он вечно хмурый и, возможно, заносчивый. Но стоило уголкам его губ дрогнуть и чуть поползти вверх, как это ощущение проходило. Ему сразу хотелось доверять. Было какое-то домашнее ощущение безопасности рядом с Жаном, словно он одним своим присутствием способен отогнать всё плохое – и тревоги, и ночные кошмары, и сомнения.       Микаса всё же не сдержалась и коснулась его волос, поправив их на привычный пробор. Жан чуть зарделся и в его улыбке появился оттенок вины.       — Ха, так я сижу тут с идиотской прической, — сказал он со смешком. — Ещё, наверное, испачкался в чём-то. До кучи.       Микаса нахмурилась, вглядываясь в его лицо, но предполагаемой грязи не нашла.       — Нет, ты не испачкался, — сказала она вполне серьёзно.       — Да знаю я, — отмахнулся Кирштейн. — Это шутка.       Микаса едва заметно улыбнулась, кивнув. То, как закатывает глаза. То, как двигает рукой. То, как обязательно после фразы смотрит на собеседника и внимательно изучает реакцию. То, как он ловит каждое её слово.       То, какой он с ней.       Приятное чувство внутри разливалось по всему телу. Её наполняло спокойствие и странная уверенность во всём. Микаса смотрела на Жана, который чуть глупо улыбался, пытаясь понять ход её мыслей.       — Чего? — спросил он смущенно. — Ты так смотришь…       Он немного отвёл взгляд, как ребёнок. А Микаса улыбнулась ещё шире.       — Нет, правда, — не выдержал Жан. — Когда ты так смотришь, то я чувствую себя дураком!       — Почему?       — Не знаю! Ты словно насквозь смотришь и всего меня видишь!       — Это плохо?       Жан зарделся окончательно.       — Ну, нет… Но это…       Он не смог договорить, пожав плечами.       Микаса встала, отложив книгу и обошла стол, подойдя к Кирштейну. Тот чуть вздрогнул, когда её руки опустились ему на голову, а пальцы аккуратными движениями зарылись в волосы. Жан поднял на неё взгляд – на этот раз не смущался, но так внимательно смотрел, ожидая дальнейших действий.       Аккерман нравилась эта перемена – от стеснения к серьёзности и сосредоточенности.       Микаса наклонилась, целуя его в лоб. Жан словно потянулся к ней, закрывая глаза. И она поцеловала его висок и совсем рядом с глазом – так нежно и едва ощутимо.       Мгновение – и он рывком встал, беря в свои руки её лицо и целуя так, что не хватало воздуха. Микаса сделала боязливый шаг назад, потом другой, опасаясь падения. Она пыталась скорректировать их путь, но от напора Кирштейна это было трудно. В конце концов она врезалась пяткой в кровать, и медленно потянула за собой Жана. Тот выставил руку вперёд, нависнув над ней и встречаясь взглядом. Он выглядел до смешного серьёзным, словно решал уравнение, не меньше. И Микаса не сдержала улыбки, вновь протянув руки и притягивая его к себе. Он не сопротивлялся ни секунды, снова целуя её.       Дышать почти не получалось, только изредка вдыхать от нехватки воздуха. Под домашним топом было ничего, и тёплая рука Жана накрыла её грудь. От приятного ощущения всё тело покрылось мурашками, а колено само уткнулось в пах. Кирштейн целовал её шею, а Микаса выгибалась, словно кошка от ласки хозяина. Руки сами нащупали край толстовки – и она потянула за него, стаскивая. Взамен Жан стащил топ, целуя грудь и касаясь языком сосков. Аккерман казалось, что от каждого такого прикосновения её словно бьют маленьким зарядом тока.       Одна рука Кирштейна коснулась живота, и Микаса побоялась даже вздохнуть от движения пальцев ниже и ниже – под мягкую ткань шорт. Она выгнулась от аккуратного прикосновения, и тут же перехватила обеспокоенный взгляд Жана. Тот замер, не решаясь продолжить, и Аккерман сама опустила его руку ниже. Кирштейн не сдержал смешок, целуя её словно в благодарность. И от следующего движения его пальцев Аккерман вздрогнула и изогнулась, сдерживая стон.       Руки сами нащупали ширинку – и Микаса дёрнула за язычок, беззвучно проезжаясь замком по молнии. Следом ловким движением пуговица. Она потащила джинсы за пояс вниз, проезжаясь пальцами по бедру.       — Стой, — прошептал он.       Жан отстранился с глупой улыбкой и посмотрел на ничего не понимающую Микасу.       — Ничего нет, — сказал он чуть охрипшим голосом.       Аккерман приподнялась. Кирштейн сел и закрыл глаза с таким выражением, словно он самый главный идиот на свете. Микаса села рядом. Она ощутила, как раскраснелись её щеки и насколько быстро билось сердце. Она с непониманием взглянула на Жана, надеясь получить объяснения.       — Я… Я не планировал сегодня секс, — рассмеялся Жан. — Не в реальности.       Микаса вздохнула и поцеловала его в плечо, закрыв глаза.       — Эй…       Он коснулся её волос, уводя их за ухо. Аккерман подняла на него взгляд.       — Всё в порядке?       Она чуть подалась вперёд, целуя его. Губы казались такими тёплыми и мягкими.       — Ты в порядке?       Микаса отстранилась и уткнулась лбом в плечо. Жан неловко обнял её.       — Я так устала, — прошептала она.       Жан поглаживал её по спине, и это магическим образом успокаивало. Рядом с ним было невероятно спокойно – словно дома после долгого и изматывающего путешествия.       Он не спрашивал, от чего она устала. Словно понимал, чье имя должно прозвучать в ответе.       Микаса выдохнула и посмотрела на Кирштейна.       — Мы…можем попробовать? — спросила она тихо. — Чтобы мы были?..       Жан несколько мгновений внимательно на неё смотрел, чуть нахмурившись. Сердце в груди бухало от волнения и вот-вот хотело упасть. Наверное, так и случилось бы, если бы Кирштейн молчал и дальше. Или ещё хуже – ответил не то, что так хотелось.       — Можем, — сказал он, улыбнувшись уголками губ.       Он коснулся её шеи и притянул к себе для поцелуя – на этот раз медленного и нежного. Внутри всё таяло от ощущения прикосновения губ, и сердце успокаивалось.       — Спасибо, — прошептала Микаса.       Она прижалась к нему, внезапно ощущая себя такой целой и полноценной. Их руки переплелись, и Жан то и дело норовил поцеловать её то в висок, то в щёку. Это было приятно и щекотно, Аккерман даже щурилась с улыбкой.       — Спасибо, — сказал неожиданно Жан.       И Микаса подумала, что столько лет он мечтал об этом, что, наверное, уже отчаялся. А сейчас, наверно, не верит всему этому. Словно в подтверждение слов он крепче обнял её и сжал пальцы.