062

— Ты говоришь пустые слова. — Тарталья смотрит на Моракса прямо, не стесняясь. Тарталья безбожник, Тарталья — сын Бездны одной и только её, хотя и числится приёмным ребёнком самой богини льда и любви. Тарталья не слепой верующий, Тарталья в богах сомневается. Поэтому Тарталья говорит Мораксу прямо, что больше ему не верит. У Тартальи нет для этого причин, потому что Моракс — бог мёртвый отныне. Моракс если и был когда-то богом контрактов, то теперь он лишь адепт, поклоняться которым Аякс не обязан от слова совершенно. Тарталья уходит из Лиюэ молча. В его каюту уже доставлены три коробки с сувенирами для малышей, а небольшой вещевой мешок с его собственными вещами висит у Тартальи на плечах. Со спины слышится чей-то бег, но Тарталья не оборачивается, даже когда его окликают: — Погоди, погоди! — Чжунли вскрикивает с каким-то надрывом, отчаянием. Тарталье на чувства бывшего бога всё равно, потому что он, увы и ах, эгоистичный смертный, который служит богу другому. Так что Тарталья лишь спустя несколько часов после отбытия шепчет в воздух, сам не особо понимая, зачем он это делает: — Я разбиваю твоё сердце в один миг. Снежная холодная, но привычно-родная. К сожалению, у Тартальи меньше суток между заданиями из-за чёртового Скарамуша, решившего, что сбежать от Фатуи с гнозисом Баал — хорошая идея. Пусть Шестой — прототип божественной куклы, пусть он усилен экспериментами Дотторе. Но он точно не сильнее того чудовища, носителем которого является Аякс. Потому что это чудище может пожирать эту селестийскую божественность. И это чудовище до жути голодно. Скарамуш пригибается к земле, дышит тяжело. Из дыры в животе идёт кровь, и это у Тартальи вызывает смешок. Какая кровь может быть у чёртовой куклы чертового бога? Тарталья смеётся грохочуще, маска на лице расползается, открывая безгубый с парой рядов острых клыков. Скарамуш скалится, лёжа на полу. — Все твои чувства, — Тарталья дразняще поднимает электро гнозис когтистой лапой и скалится. У куклы нет сердца и нет чувств. И кукла больше не нужна вовсе. — Они больше не нужны. Тарталья раздирает Скарамуша на кусочки и съедает то, что сочится божественностью Сёгуна. Чудовище всё ещё немного голодное, но этот голод почти не ощущается, если сравнивать с тем, что было раньше. В бойне против Селестии Тарталья растворяется без остатка. Он рубит, колет, стреляет, упивается божеским ихором, пока его не пришибает к земле необъяснимая тяжесть. Тарталья тяжело дышит, рычит, сопротивляется, пытается встать. Его броня стала его кожей, его сущность пала под напором сил Бездны. Он сам теперь то чудовище. Был им всегда и знал это, не отрицал. — Я запечатаю тебя, — Моракс, чьи янтарные глаза святятся какими-то сильными чувствами, говорит это с печальной улыбкой. Сострадательный бог, чьё сочувствие лишь поможет Тарталье стать сильнее, переварить ихор, впитать его силу, освоиться с ней. Моракс шепчет что-то так тихо, что слух Тартальи улавливает лишь конец фразы. — …пока ты спишь. Мир вокруг исчезает во тьме.