Прости, не смог тебя отпустить Наполнил ядом бокал с вином Я хотел вечно тебя любить И отравить тебя вечным сном
Суета в больших коридорах огромного здания непонятная, сбивающая с ног и невыносимо тошнотворная. Чангюн не успевает даже словом перекинуться со своим наставником, как его в момент куда-то утаскивают, жестко хватая за локоть. Хёнвон ухмыляется и машет тому рукой, когда как взгляд мальчишки так и просит о помощи. Чангюн растерян и напуган, пробует вывернуться из рук Кихёна и что-то ему сказать, когда видит сквозь толпу крепкую фигуру Хосока, движущуюся по направлению к Хёнвону. Создаётся стойкое впечатление, что мир снова повернулся к Чангюну спиной. Последние несколько дней не были замечательными, но они хотя бы оставались в состоянии равновесия. И чаша весов ни разу не колебалась, ни в одну, ни в другую сторону. Теперь снова он — крепкий, красивый, идеально сложенный, имеющий средства и перспективы — встает между ним и тем, кого больше всего хочется, кто до сих пор остается красивой картинкой, одной своей внешностью перебивающей всю душевную черноту. Слова не идут, голос словно садится, а в приоткрытые в панике губы тычутся холодные пальцы, увешанные кольцами. — Некогда сегодня пускать слюни, — даже ласково обращается Кихён к мальчишке. — Тебя ищут дизайнеры, а еще нужно успеть показать тебя нашим спонсорам. Чангюн поправляет на себе кофту и в очередной раз оглядывается в коридор. Все бесполезно, они уже ушли слишком далеко. Парнишка прокашливается и делает вид, что все у него в порядке, хотя уже и не помнит, когда все у него было действительно в порядке. — Какие спонсоры? Зачем им я? — Чангюн едва слышит, что ему говорят, пытается замаскировать дрожь в голосе и собственную неуверенность. — У меня сейчас должна быть примерка к показу… — Именно, — Кихён заботливо поправляет только что уложенную прическу Чангюна и указывает на лифт, предлагая идти быстрее. — Не знаю, насколько для тебя это будет сюрпризом, но для меня это ужасная новость, убивающая все мои нервные клетки. Парень мешкается, снова озирается и с недовольным прищуром косится на Кихёна. — Меня увольняют?.. — неуверенно переспрашивает он, но не получает ответа. Вдвоем они быстро вбегают в переполненный людьми лифт, и пара человек вынуждена выйти, чтобы пропустить столь важную фигуру в лице Кихёна. Двери лифта закрываются, и он моментально уносит почти на самый верх, куда Чангюну еще не доводилось подниматься. Несмотря на толпы народа, постоянно сменяющегося в большой приемной, Хосок прижимается совсем близко к своему капризному любовнику, легким уговором получает заслуженный поцелуй и не желает отпустить его талию даже на долю секунды. Хёнвон же подозрительно спокоен, сам спускает чужие ладони ниже и ниже, даже разрешает задрать на себе рубаху, чтобы коснуться кожи на спине. — Все еще не избавился от своего щеночка? — голос Хосока мягкий и тихий, а прикосновение его щеки к щеке заставляет прикусить нижнюю губу, чтобы сдержать довольную улыбку. Хёнвон касается накрашенными губами скулы и осторожно стирает с нее почти невидимый след от нюдовой помады. — Я должен его обучать, а не избавиться от него, — довольно сдержанно отвечает он и пробегается пальцами по лицу Хосока, от виска к приоткрытым губам. Приятно и почти безмятежно. Кажется, что нет окружающего шума, нет снующих людей, нет работы, которая давно превратилась в рутину. Бесконечные толпы людей, несущие дорогую одежду в чехлах, куда-то исчезают из поля зрения, стоит только взглянуть в эти глаза, цвета молочного шоколада. Хосок прекрасно понимает, что за человек стоит перед ним, абсолютно точно знает, на что тот способен, нисколько не сомневается, что Хёнвон играет каждый раз новую роль, как не сомневается и в том, что он сам готов принимать его игру снова и снова. Быть рядом с красивой картинкой, рядом с фаворитом, разделять его радость чистейших побед и даже глотать пыль из-под дорогих модельных ботинок. Все это как чистейший наркотик. И Хосоку жаль, искренне жаль Чангюна, который с высоко поднятым носом этого не замечает. — Мне кажется, что ты и так научил его слишком многому, — вздыхает он, вместо того, чтобы в очередной раз доказывать Хёнвону, что Чангюн ему не ровня, и что ему не стоило бы так зацикливаться на мальчишке, который не сегодня, так завтра покинет модельный бизнес. — К чему ты это говоришь? — Хёнвон хмурится, но из рук выскользнуть не спешит. — Что я говорил тебе про ревность? — Дело не в ревности, Вон-а, дело в твоей дальнейшей карьере. Ты слишком много тратишь драгоценного ресурса буквально на ничто. В то время как сам начинаешь забывать про себя. — Я никогда не забываю про себя. Даже ты не заставил меня это сделать. Хосок касается лица Хёнвона, аккуратно проводит пальцами под глазами, чтобы намекнуть на чуть нависшие мешки, вероятно, от недостатка сна. Ему не нужно объяснять, на что Хёнвон променял свой спокойный сон, но ревность действительно роскошь, которой не хватит, чтобы проявлять ее каждый раз, когда любовник по долгу или работе вынужден проводить все свободное время в компании несмышленных стажеров. — Ты от него вообще отдыхаешь? — кивает Хосок примерно в ту сторону, куда Кихён утащил Чангюна. — Или он уже забыл, когда в последний раз появлялся у себя дома? А платит за проживание он чем? — Плюшевой задницей, — задумчиво тянет Хёнвон, но вовсе не из-за того, что ему неприятна эта тема. Стреляет глазами через плечо и лениво вскидывает брови, прося не поворачиваться. Проходящему мимо Чжухону откровенно плевать на то, каким взглядом его встретили. Сейчас он больше сосредоточен на том, чтобы найти и переговорить с теми, кого ему доверили для фотосессии перед главным показом. Однако пройти мимо Хёнвона молча — отнюдь не в его силах. Парень приветливо жмет руку Хосоку, но на протянутую кисть ведущей модели он предпочитает спрятать руки в карманы. — У тебя забот совсем нет или работы? — язвит он и, скрестив ноги, подпирает плечом стену. Хёнвон тяжело вздыхает и зачесывает назад волосы, крайне недовольный тем, что придется уделить внимание тому, кто только и умеет делать разного рода гадости. — У меня есть и то и другое, — Хёнвон улыбается, и неважно, что улыбка выглядит крайне натянутой. Он старается притянуть Хосока к себе за талию, как можно ближе, зная, что это принесет хотя бы каплю дискомфорта надоедливому Чжухону. Тот не ведет и мускулом на лице, усмехается, разглядывая собственные ухоженные пальцы. — У тебя не будет ни того, ни другого, если так и будешь прохлаждаться в коридорах. — Это вообще не твое дело, — пытается заступиться Хосок, но получает в ответ приложенный к губам палец и легкий кивок. — Ты что-то хочешь мне сказать или пришел поделиться ядом, от которого сам ненароком задохнешься? Чжухон молчит, но и уйти не пытается. Драматичная пауза, от которой Хосок смущенно чешет затылок и чуть отворачивается. Ему известно, какую новость хочет сказать фотограф. Новость, которую он сам не осмелился озвучить. — Странно, что вы еще это между собой не обсудили, — Чжухон издает странный смешок и стукает по циферблату часов Хёнвона. — Твое время кончилось. Вести про маленького гаденыша в этом небольшом муравейнике разлетелись со скоростью света. Мне лестно, что я первый сообщу тебе о том, что он будет закрывать показ, а не ты. Хёнвон хмыкает, снова касается волос и в таком положении замирает. Слова отчетливым эхом доходят до адресата снова и снова. — Какая щедрость, — почти шипит он. — Не разрыдаться бы мне. — Вон-а, — зовет Хосок, теребя любовника за пальцы. — Прости, что не сказал тебе этого. Ты знаешь, что я всегда на твоей стороне. Мальчишке там не место, это точно. Картинно вздыхающий и усмехающийся Чжухон уже не может переключить на себя внимание. Хёнвон в своих мыслях усаживается на диванчик и невидящим взглядом смотрит в пол. Лакированные ботинки исчезают из поля зрения, а присевший рядом Хосок заботливо приобнимает за талию. Даже если ему не понять, что в данную минуту испытывает его любовник, он вполне может знать, о чем тот сейчас думает. — Я к твоим услугам, если тебе это необходимо, — тихо бормочет он и кладет подбородок на плечо. — Почему тебе всегда кажется, что мир вращается вокруг тебя одного? — вздыхает Хёнвон, немного успокоившись. Наблюдает за руками Хосока, повторяющими линии ремней на плечах. Тот крепко сжимает латексные ремешки на пиджаке и тянет на себя властным движением. От этой нахальной инспекции дышать сразу становится тяжело, хочется поддаться на заигрывания, но Хёнвон берет себя в руки. — Каждое мое движение это что, попытка тебя соблазнить? — Оттого что ты делаешь это неосознанно, мне еще сложнее, — изображает обиду Хосок, деланно надувая губы, но ладони его опускаются на задницу Хёнвона, и он склоняется желая получить поцелуй вместо недовольного ворчания. — Я делаю?! Да это в твоей голове один секс, — Хёнвон отмахивается, закрыв его лицо ладонью, и выскальзывает из нахальных объятий, незаметно подмигивая одним глазом. И еще до того, как Хосок успевает возмутиться, скрывается в коридоре, предназначенном только для персонала. Хосоку совершенно точно это не нравится. Он хочет быть главным объектом внимания. По крайней мере, именно так он воспринимает посиделки с этим капризным, но крайне красивым созданием. Он искренне надеялся, что показ пройдет успешно, а потом они вместе отправятся в заслуженный отпуск куда-нибудь совсем далеко отсюда. Только он и Хёнвон, солнце над головой, виски в стакане, долгие часы слишком личных разговоров и, безусловно, секс. Хосок забирается в кармашек сумки, накинутой кожаным ремешком на одно плечо. Достает оттуда аккуратную черную коробочку, никак не выдающую своим видом содержимого, и протягивает ее Хёнвону, кокетливо прислонившемуся к стене в темном коридоре. Тут же заставляет переключиться на происходившее здесь и сейчас, между ними двумя. — Что это? — осторожно любопытствует Хёнвон, и пальцы выбивают нервную дробь по бархатной коробочке. — А ты открой и узнаешь, — хитро улыбается Хосок и, подперев ладонью стену, смотрит выжидающе, прикусив губу. Его забавляет нерешительность Хёнвона, но радует то, что тот хотя бы не побежал на горячую голову творить дел, о которых пожалеет. — Там не обручальное кольцо, успокойся, — смеется он, не в силах сдержаться. Да, для обручального кольца коробочка великовата. Хёнвон снимает крышку, подцепив ее изящными пальцами, и обнаруживает внутри наручные часы. Циферблат из золота, украшенный драгоценными камнями, который на мужской руке будет смотреться в самый раз, изящный, но не мелкий. Золотой браслет с застежкой. Хёнвон крутит часы в руках, рассматривая подарок, приценяясь. Дорогая получалась штучка, статусная. На внутренней стороне обнаружилась памятная гравировка, которую он обводит подушечками пальцев, одними губами повторяя написанное. «Время принадлежит двоим». Романтично. Очень в стиле Хосока. — Хосок-а, у меня есть репутация человека, которого сложно чем-либо задобрить, — вздыхает Хёнвон, взглянув на любовника. — Ты зачем ее под вопрос ставишь? — не может сдержать он улыбки. — Но тебе нравится? — не унимается Хосок. — Нравится, — сдается Хёнвон, скинув старые часы и застегнув защелку на своем запястье. Сверив время с телефоном, выставляет положение стрелок на циферблате. Время, заключенное в механизме и условных цифрах, дрогнуло и потекло своим чередом — подарок наконец ожил. — Тогда я счастлив, — наконец успокаивается Хосок, в глазах у него заиграло плохо скрываемое довольство. Хёнвон давно подметил, но со странным спокойствием принял тот факт, что и его не обошли чары Хосока. Он знает, что стоящий напротив тоже совсем не святой, но никак не может отказаться от связи с ним. — Знаешь такое понятие, как коллективная ответственность? — любопытствует он у Хосока. Тот кивает, вслушиваясь в слова любовника. — Когда за проступок одного отвечает группа людей. Я все чаще об этом думаю. Есть ли вина других членов группы в ошибке их товарища? Ведь наши поступки так или иначе продиктованы влиянием других людей на нас. Твоя личность, совокупность слов и действий, оставшихся в памяти тех, с кем ты пересекался. Не сказал ли ты чего-то такого, что заставит человека прислонить дуло пистолета к виску… Заметив, в какое русло идет разговор, Хосок обхватывает ладони Хёнвона. — Щеночек не похож на суицидника, да и не за чем ему это делать, — отмахивается он, но в голосе его звучит куда меньше уверенности, чем вначале разговора. Он хмурится, пытаясь понять, к чему вообще Хёнвон ведет этот разговор. — Зачем ты за него переживаешь? Но Хёнвон остается непроницаемым, даже отстраненным. — А ты не знаешь, кто такой Чангюн, — жмет он плечами и усмехается, горько и одновременно удовлетворенно. — Мне иногда кажется, что вообще никто никого не знает до конца. — Мне страшно, когда ты так рассуждаешь, — признается Хосок, совсем приуныв. Он все сильнее стискивает узкое запястье, совсем не желая его выпускать. — Я точно знаю тебя. — Правда? — скалится тот. — Верно… Я твоя красивая обложка, твоя безотказная и вечно недовольная давалка, — перечисляет он, и на эти слова Хосок улыбается, не зная, что следом будет менее приятная часть разговора. — Но когда ты трахаешься со мной, то не думаешь о том, что я предавал людей. Ты не думаешь, что многим из них я сломал всю жизнь. Пусть это было сделано по чьей-то просьбе, по работе. Но это были живые люди, некоторые из которых действительно свели счеты с жизнью. — Это были вынужденные меры, — парирует Хосок, но заметно напрягается от услышанного. — Это было проявление коллективной ответственности, — отзывается на его замечание Хёнвон. — Кто-то решил, что можно доверить мне делать из людей тех, кем они не являются, положившись на мой опыт. Что мне можно доверить растить новое поколение зеленых юнцов. Потому что сам не способен проявлять к людям бессердечность и жестокость. Это чистое падение на доверие, как и все системы в нашем обществе, — припечатывает он. — Я сам стал тем, кем никогда не являлся… — Ты хороший профессионал, — Хосок тут же приходит на помощь Хёнвону, отчего-то вспомнившему про мораль и этику. — А что это значит? — интересуется Хёнвон. — Ты стремишься оправдать возложенное на тебя доверие. Вот что я точно о тебе знаю! — любовно, будто нахваливая, произносит Хосок и сжимает ладони любовника своими. Движения становятся резкими, утратившими четкость. — А еще… белье под костюм, как всегда, не надеваешь, хороший мальчик, — подмигивает он и довольно скалится, совсем не скрывая своих пошлых намерений. — Я знал, что все сведется к тому, как ты меня хочешь трахнуть, — устало вздыхает Хёнвон, потеряв всякую надежду развести философскую дискуссию с озабоченным любовником. Порой ему кажется, что все, что не касается секса, у того влетает в одно ухо и через другое тут же улетучивается. — Все всегда к этому сводится, — изображает заумность Хосок и даже поднимает указательный палец вверх, словно раздает напутствия. — Жизнь — это двое в постели. И мне вообще все равно, кого ты там предаешь на работе, кому помогаешь прервать никчемную жизнь, а кому наоборот помогаешь выползти из ямы, если вне работы мы играем совсем в другие игры. — Тактичность — не твоя сильная сторона, — Хёнвон трет переносицу, пытаясь скрыть улыбку от очередной глупости из уст любовника. — А как ты поступаешь со своими учениками? — Я ставлю свои условия, — усмехается Хосок. — Они мягче, чем твои, но и меня тоже слушаются. Хотя… некоторым все же приходится просто пойти нахуй. — Какая же ты сучка, — почти нежно замечает Хёнвон. — Твоя любимая, — хихикает Хосок и нахально кладет ладони на узкие бедра Хёнвона, игнорируя правила приличия и того, кто ненароком может войти в дверь. — И жаждущая продолжения в более укромном местечке. Я сниму с тебя все, кроме этого чудесного пиджака, и… Губы Хосока уже коснулись шеи, и сладко свело в паху, когда его ладонь оказалась на ширинке, бесстыже сжимая член и потираясь сквозь ткань штанов. — Подожди! — нетерпеливо останавливает его Хёнвон, шумно выдохнув, и отклоняется в сторону. Хосок никак не успокаивается и пытается захватить его в объятия. — Да подожди ты… Все это потом. Сейчас мне нужно переговорить с Кихёном, а после, вполне возможно, тебе придется меня долго и крайне нежно успокаивать. Хосок смотрит вслед грациозно удаляющемуся любовнику, в очередной раз умиляясь воздушной прическе и летящими следом за ним полами удлиненного пиджака, проговаривает что-то вроде «м-да» одними губами. Чертова работа и сейчас отдохнуть не дает. Мужчина крутит в руке пустую коробочку из-под подарка и бросает ее на первый попавшийся диванчик, когда сам снова выходит в шумный зал. Хёнвон контрольный раз поправляет прическу перед тем, как зайти в кабинет Кихёна. Он решительно против рукоприкладства и не может припомнить, чтобы хоть раз к нему прибегал. Чангюн — другое дело. Пацана нужно было остудить. Этот иначе не понимает. Тихий стук костяшками по двери. Приличия ради. Хёнвон ныряет внутрь кабинета и нисколько не удивлен развернувшейся картине. Закинутые на стол ноги в лакированных туфлях, расстегнутый пиджак, а завершает образ успешного человека — стакан со звенящими кубиками льда, таящими под градусом дорогого бренди. Кихён крутит стакан в руке, разглядывает янтарные переливы и, призрачно улыбнувшись вошедшему, убирает в сторону точно такой же стакан, на дне которого осталась только вода от растаявшего льда. Хёнвон быстро смекает, что кто-то здесь был еще. И если бы не бесполезные разговоры в коридоре, он бы успел застать здесь именно того, кто прочно сидит в голове и не торопится ее покидать. — Заходи, звезда моя, — услужливый жест Кихёна говорит лишь о том, что он уже принял не один стакан алкоголя. Хёнвон подходит ближе и скрещивает руки на груди. — По глазам вижу, что ты уже все знаешь. Парень хмыкает и толкает ногой стул, где минутами ранее сидел Чангюн. Интересно было бы послушать, что мямлил мальчишка, когда ему донесли эту чудесную новость. — Что же, — вздыхает он, будто равнодушно, и присаживается на краешек стола. — Тогда, может, подскажешь, почему я эти новости узнаю от Ли, мать его, Чжухона? Кихён машет ладонью и даже убирает ноги под стол. Примерно сложенные руки говорят о том, что тот вполне готов к серьезной беседе, но только в качестве слушателя. — Мне ваш конфликт откровенно не интересен, — парирует он, выслушав целый небольшой рассказ о том, кто такой Ли Чжухон, и что он себе позволяет. Кихён устал и немного пьян, а потому рассказы об изнасилованных мальчиках быстро вылетают из головы. Он подпирает руками подбородок и жмет плечами. — Ну… вот… Теперь ты все знаешь. У тебя еще есть вопросы ко мне? Хёнвон не дурак, и слышать, как здесь всем на всех плевать, ему не впервые. Он перебирает пальцами бумаги на столе и складывает их в ровную стопку. — Вопросов много, — и тон его становится бесцветным, почти равнодушным. — Вопросов очень много, а вот ответов у тебя нет. — А что, собственно, тебя так волнует? — Кихён непринужденно жмет плечами, хоть и понимает, что Хёнвон обманчиво спокоен. — Да, на этот раз это будешь не ты. Пускай мальчишка попробует. Он же твой ученик, ты гордиться должен… И вот тут в чашу нескончаемого терпения падает последняя капля. Гордость? За кого? Того, кто еще недавно даже ходить не мог? Того, кто пускал слюни на полу после того, как доверился людям? С пугающей скоростью и одновременно с кошачьей грацией Хёнвон перегибается через стол и с легкостью хватается за лацканы расстегнутого пиджака. — Меня забочу только я сам, ясно тебе? — шипит он словно самая настоящая змея и, кажется, стоит его языку коснуться щеки, как эта капля яда моментально попадет под кожу и отравит кровь. — Какое мне дело до этого оборванца с улицы, возомнившего себя черт знает кем? Страшно, но интересно, что же Хёнвон будет делать дальше. Но тот лишь буравит глазами, от которых невозможно оторвать взгляд. Если бы способность превращать взглядом в камень существовала на самом деле, то Хёнвон бесспорно ей бы обладал. Тело словно цепенеет, пока чьи-то руки, внезапно появившиеся на плечах, не оттаскивают парнишку в сторону. — Мне стоило выйти всего на какие-то пять минут, как вы уже устроили бои без правил, — слышится вполне спокойный голос Хёну. Хёнвон ехидно ухмыляется, наблюдая потрясающую трансформацию лица Кихёна, который из испуганного грызуна превращается снова в хищника. Ради собственного же спокойствия он не спешит скинуть сильные ладони со своих плеч, но так и хочется вцепиться в эту тонкую шейку зубами. — Какое лицемерие… Боже… — смеется Кихён и издевательски фыркает, пока тщательно расправляет пиджак. — Че Хёнвон, ты в жизни бы не стал спать с оборванцем с улицы. И очередная попытка вырваться пресекается Хёну. Хёнвон мог бы ответить и ему, да только дело в том, что его он действительно уважает. Человек серьезный, неконфликтный и старающийся сделать все без лишнего шума и пыли. С таким ссоры ни к чему. — Давай выйдем, — профессиональным тоном просит мужчина. — Ты его и так до смерти пугаешь. Я тебе все объясню. — Ты запомнишь этот показ, я тебе обещаю, — проговаривает Хёнвон и привычно оскаливается на последнем слове, обнажая идеально ровные белые зубы. Слова долетают до Кихёна фантомной пощечиной, и он отворачивается, демонстрируя недовольство. Как и положено, запивает ссору большим глотком бренди и машет ладонью в сторону выхода, мол, надоел. Стоит двери закрыться, как Хёну снова хорошенько встряхивает своего лучшего профессионала за плечи, пытаясь привести в чувства. Выходит плохо, но Хёнвон хотя бы не вырывается и не бежит обратно, чтобы пристукнуть по смазливому личику коллеги. — Да что с тобой происходит? — настойчиво заглядывает в глаза мужчина. — Совсем голову потерял? Не ты ли всех учишь, что ко всему нужно относиться спокойно? — Спокойно?! — взрывается тот и одергивает руки. — Я готовился к этому. Это я тут работаю за десятерых, чтобы получить… А что я получу?! Буду смотреть, как это недоразумение растянется там в дорогой одежде и как рыбка будет хватать воздух своим чудным ротиком? Хёну устало обтирает ладонью лицо и прислоняется к стене. — Это мое решение, — кивает он на дверь. — Зря ты с Ки так, ведь главный тут пока что я. Это мои приказы тут выполняют, и ты в том числе. Хёнвон смотрит в упор, стараясь не наговорить лишнего. Слова липкой рвотой сидят где-то в горле. Глаза блестят, чернея с каждой секундой, взгляд прожигает, а тяжелое дыхание отдает палью осенних костров. Становится не по себе. Хёну деликатно отодвигает от себя Хёнвона и приоткрывает дверь, готовый шмыгнуть внутрь. — Ты не человек… — все, что он может сказать перед тем, как скрыться. Чангюн морщится от боли, когда его волосы подбирают и туго закалывают невидимкой, закрепляя край тонкой белой вуали на лице. Парнишка пытается занять себя чем-то, пока над ним колдует один из приглашённых Кихёном дизайнеров, и не придумывает ничего лучше, чем рассматривать лица окружающих людей. Лицо парня-дизайнера очень холодное и сосредоточенное, не выражающее никаких эмоций. Чангюну на мгновение кажется, что этот парень вообще на них неспособен — настолько механически и точны его движения. Сквозь тонкую ткань вуали Чангюн наблюдает за снующим персоналом, который крутится вокруг таких же как он моделей. Огромное количество людей, и среди всех них, именно ему, Чангюну, выпала честь закрыть предстоящий показ. Сказать, что Чангюн в шоке — значит, не сказать ничего. Слухи разлетаются слишком быстро, думает он, когда вспоминает, как буквально час назад в коридоре он получил неслабый толчок в плечо от Ёнджуна, того самого парнишки-стажёра, который безуспешно пытался соблазнить. Ледяной взгляд, полный презрения, кажется, навсегда отпечатается в памяти Чангюна. И даже сейчас парнишке мерещится, как его за спиной называют выскочкой и очень прямо намекают, как ему досталась такая привилегия в виде закрытия показа. Чангюн стискивает зубы и разводит руки в стороны по просьбе дизайнера, всё ещё работающего над своим особенным образом для показа. Неудивительно, что сейчас парнишке дарят столько внимания: он буквально ключевая фигура предстоящего шоу. И как же хорошо, что лицо скрыто под вуалью, думает Чангюн, но плакать или жалеть себя не осталось сил. Парнишку отпускают через полчаса. Чангюн рассматривает ажурную ткань, закрывающую половину лица, распустившиеся на груди и животе алые розы, контрастирующие с белым шелком удлинённого пиджака, так напоминающие ему разводы крови, и тяжело вздыхает. Стояние в неподвижном положении окончательно утомило парнишку, и он старается немного размяться, не повредив такой хрупкий образ. Чангюн касается пальцами тканных лепестков и ощущает их жёсткость и искусственность. Края ткани отчего-то режут кожу. — Выглядишь отлично, — замечает Минхёк, а похвала почему-то звучит слишком равнодушно. — Спасибо, — так же сухо кивает Чангюн, отворачиваясь к зеркалу и делая вид, что поправляет вуаль в волосах. — Гюн-а, — Минхёк подходит ближе, и Чангюн заметно напрягается, голос первого звучит на несколько тонов ниже и почти заглушается окружающим шумом. — Ты должен уехать из его дома как можно скорее. Чангюн ожидает услышать всё, что угодно, только не это. — Какого дома? — однако сыграть в дурачка больше не получается. — Не понимаю, о чём ты. — Гюн-а, оставаться рядом с ним слишком опасно, — Минхёк касается локтя Чангюна и слегка тянет его на себя, чтобы сказать еще тише. — Ты даже представить себе не можешь, на что бывает похожа его месть. Чангюну отнюдь не страшно. Возможно, он и мог бы испугаться, но только не сейчас. Парнишка титанически устал. От постоянных нравоучений, вспышек камер и постоянных игр, как на работе, так и вне её. И от слов Минхёка легче совсем не становится. — Скажи мне, хён, — спокойно отвечает Чангюн, прикасаясь пальцами к вискам и растирая их, словно пытаясь избавиться от головной боли. — Почему ты постоянно пытаешься указывать мне, что делать? Минхёк заметно напрягается от нежелательных, но метких слов. — Ты снова всё переворачиваешь, — пытается парировать он, но осторожничает. — Я лишь пытаюсь помочь тебе. — В чём же ты мне помогаешь? — горько усмехается Чангюн. — Я только и слышу от тебя непрямые угрозы. — Я не хочу, чтобы ты закончил так же, как и те, кто были до тебя. Чангюн пожимает плечами. — А как они закончили, хён? Будешь рассказывать мне про тех, кто не выдержал напряжения, критики и решил уйти не только отсюда, но и из жизни? С чего ты вообще взял, что я имею к этому какое-то отношение? Не делай вид, что тебе не всё равно, хён, — теперь Чангюн смотрит Минхёку прямо в глаза. — Мне действительно не всё равно на тебя, Гюн-а, — Минхёк спокойно выдерживает чужой взгляд. — А с чего бы это? — усмешка Чангюна становится издевательской, а голос в какой-то момент надрывается, но тут же возвращается в привычное русло. — Ты не мой наставник, не ты меня нанял, зачем я тебе? Минхёк тут же сжимает пальцы на предплечье парнишки. — С вершины очень больно падать, но ты, наверное, этого до сих пор не понял, — Минхёк старается говорить как можно спокойнее, но Чангюн улавливает очень плохо скрываемое раздражение. — Очередное нравоучение, — растягивает слова Чангюн. — А по-моему, — парнишка выдёргивает руку из хватки. — Ты просто мне завидуешь. Чангюн не узнаёт собственный голос, и если бы он видел себя со стороны, то в тот момент едва ли смог бы увидеть разницу между самим собой и Хёнвоном, которого непроизвольно начал копировать. — Значит, ты решил превратиться в него, — злобно усмехается Минхёк. — Так вот какой путь ты выбрал. Чангюн не отвечает. Смотрит сверху вниз, всем своим видом демонстрируя нежелание и презрение. — А может быть, я мечтаю об этом? — выдаёт парнишка. — Ведь я пришёл сюда, чтобы на-у-чить-ся. И разве я настолько плох? — Тебе ещё слишком рано зазнаваться, — Минхёк больше не пытается быть деликатным. Если Чангюн хочет говорить прямо, значит, он получит самую настоящую правду. Парнишка расправляет плечи и небрежно цепляет большими пальцами узкие карманы белых шелковых брюк, делая максимально расслабленную позу, словно ожидания вспышек камер. — Значит, вот и вся цена, — Минхёк искренен как никогда, а Чангюн приподнимает бровь в немом вопросе. — Ведь нужно было просто лечь под него, — глаза парнишки моментально становятся шире от шока. — А скажи мне, Гюн-а, под кого ты ещё лёг, чтобы тебе разрешили закрыть показ? Слова бьют в самое сердце. Им Чангюн, до последнего уверенный в своём профессионализме и результатах, давшихся ему с таким большим трудом, даже и мысли не допускал о подобном. Парнишка срывается с места и хватает Минхёка за воротник дорогого костюма, игнорируя всех присутствующих рядом. — Тебе… — цедит Чангюн сквозь сжатые до онемения зубы, а Минхёк всё так же держит ухмылку. — Тебе не хватило всех лет твоей работы, и теперь ты решил отыграться на мне? — краем глаза парнишка замечает, как шум вокруг затихает, и все взгляды устремляются на них двоих. — Но завидовать, хён, с твоей стороны слишком мерзко. Пальцы парнишки сильнее сжимают воротник пиджака Минхёка, а последний хватается за руку Чангюна, сжимая предплечье. — Иди и ляг под них под всех, — продолжает Чангюн и почти шипит. — Только вот у тебя ничего не получится, потому что ты им не нужен, — парнишка резко разжимает пальцы и слишком сильно отталкивает от себя Минхёка, и последний задевает поясницей туалетный столик. Чангюн порывается что-то сказать снова, но его кто-то хватает за руки и оттаскивает в сторону. Минхёка постигает та же участь, и парней фактически разнимает неизвестно откуда появившаяся охрана, вызванная несколькими девушками из персонала. Чангюн выдёргивает свою руку из руки охранника, говорит, что всё в порядке, и он просто переутомился, а сам желает покинуть это чёртово место как можно скорее. Широкими шагами он пересекает всю комнату и почти врезается в появившегося в дверном проёме Хёнвона, на которого практически налетает. Чангюн хочет обойти так не вовремя появившегося наставника и побыть одному, как цепкие пальцы Хёнвона тут же впиваются в плечи и хорошенько встряхивают чересчур разгоряченного стажёра. Чангюна бьёт мелкая дрожь, а пальцы сжаты в кулаки до белых костяшек. Он не смотрит на лицо Хёнвона, и более того, меньше всего хочет видеть его сейчас. Парнишка мигом забывает всё, что произошло считанные минуты назад, и упивается ласковым прикосновением прохладных пальцев к волосам. Хёнвон буквально зарывается в старательно сделанную укладку, игнорирует труды дизайнеров и прижимает к груди голову Чангюна. Массирует кожу головы расслабляющими движениями, другой рукой прижимает тело парнишки к себе и обводит ледяным взглядом всё помещение. Чангюн ничего не видит, стоя ко всем спиной, но взгляд Хёнвона говорит за них обоих — любое неправильное прикосновение к этому мальчишке чревато очень серьёзными последствиями. Окружающие словно понимают беззвучный сигнал и постепенно молча возвращаются к работе. Минхёк, пробуравив взглядом вошедшую фигуру, с омерзением отворачивается, ощущая дикую тошноту в горле, и зовёт ассистента, чтобы ему принесли воды.***
Стакан, наполовину заполненный виски, грохает об стеклянный столик. Молчаливая пауза, заполнившая комнату снизу доверху. Чангюн смотрит с недоверием, как Хёнвон делает последний глоток, морщится для приличия и, прихватив пустую бутылку, выходит в коридор, попутно пнув его по лодыжкам. Чангюн молчит. Когда вечер с проливным дождем только занимались, они вышли из стеклянных дверей агентства, попрощались с персоналом и кем-то еще более значимым, потом услужливый охранник подогнал машину прямо ко входу. Приятно. Чангюн не совсем привык к такому отношению, но был несказанно рад ему. Мокнуть под дождем — последнее, что он хотел сегодня сделать. По дороге до дома Хёнвон только попросил убрать телефон в карман, чтобы подсветка не била в глаза. Чангюн знал, что отговорка, мягко говоря, не очень, но убрал телефон во внутренний карман пиджака и больше его не доставал. Больше ни слова, ни единого жеста. Хёнвон молчит, а Чангюн не смеет нарушить эту тишину. Долгое отсутствие тревожит, и парнишка на цыпочках выходит из просторной гостиной. Озирается по сторонам, но глаза никак не могут привыкнуть к кромешной темноте. Чужая рука мягко касается талии, вынуждая подскочить на месте, но Чангюн снова не издает даже малейшего всхлипа. — Тебе не кажется, что я с тобой немного груб? — и этот мягкий шепот обманчиво успокаивает. — Ты очень молчалив сегодня. Тебе нечем со мной поделиться? Чангюн не поворачивается, чувствуя, как его нежно обхватывают за талию и прижимают спиной к груди. В тишине слишком неловко и громко звучит проглоченный ком. — Может, предложишь мне выпить с тобой? — спрашивает он, а сам цепенеет от ужаса. Хёнвон хмыкает, а прохладное стекло, коснувшееся голой ноги Чангюна, говорит о том, что он всего лишь ходил за чем-то еще, когда виски неожиданно закончился. Снова молча он шагает через всю гостиную, рывком распахивает тяжелые занавески, и теперь Чангюн видит в его руке бутылку дорогого красного вина. Волосы Чангюна чёрные блестящие ниспадают на половину лица, чуть не доставая до подбородка. Его взгляд избегает лица Хёнвона, не желая узнать, какая там эмоциональная погода, и Хёнвону это не нравится. Чангюн снова нерешительно присаживается на диван и подбирает под себя голые ноги, натягивает толстовку на колени и тупит взгляд. Начинает болеть голова. Вероятно, она болела уже давно, но раньше это ощущалось менее остро. Его взгляд проходится по бутылкам крепкого алкоголя, которые, как оказалось, стояли совсем рядом, но остались нетронутыми. Хёнвон любит красное вино, это Чангюн понял почти с самого начала знакомства с ним. На мгновение он представляет, как наливает себе немного виски на единственный кубик льда, но быстро понимает, что напрашивается на ещё большие неприятности для своей головы, которая и так болит. Полночь уже миновала. И эта информация не улучшила его настроение, которое в последнее время редко бывало особо хорошим. — Что такое? Почему ты снова замолчал? Ты уже передумал составить мне компанию? — Хёнвон присаживается рядом и проводит по поджатым губам Чангюна указательным пальцем. — Ты сегодня со своей нелепой дракой снова оказался в центре внимания, а вот сейчас сидишь тихой мышкой. Чангюн нервничает, когда слышит удары сердца не только в груди, но и в ушах, и в запястьях. Иногда, когда такое случалось, он представлял сердце не как сжимающийся и разжимающийся орган, а как большой манометр в левой половине груди, и стрелка на этом манометре зловеще уходила в красную зону. Ему это совершенно не нравилось, ему это совершенно не требовалось. Все, что ему требовалось — так это то, чтобы Хёнвон ни разу не упомянул показ. Сказать ему будет ровным счетом нечего. — Нет… Я не передумал. Он посидел еще немного, пока дыхание не выровнялось. Сердце вновь застучало в одном ритме. На какие-то мгновения он вновь представил себе стрелку, уходящую из красной зоны, потом отогнал картинку. Он — мужик, черт побери, и крепкий мужик, а не котел с барахлящим термостатом. Он в отличной форме. Он из железа. И если Хёнвону нужен честный разговор, то он его получит. Ощутилась знакомая тупая ярость. Живот наполнил жар, когда чужие пальцы тронули нагретую кофтой поясницу и легонько скользнули вниз. — Вот скажи мне, Гюн-а, почему ты до сих пор от меня не ушел? — пытается начать говорить Хёнвон и протягивает наполненный вином бокал. — Я ведь тебя не держу. Он смотрит на Чангюна, сощурившись, небрежно улыбаясь, весь напряженный, готовый увидеть, что за этим последует, как он отреагирует. В штанах все немедленно напрягается, и это начинает волновать. Хёнвон прокрутил в голове случившееся не только сегодня, но и несколькими днями ранее. Лицо Чангюна. Что ещё отразилось на нём, помимо удивления и ярко выраженной похоти? Отразилось на миг и тут же исчезло. А как он запрокидывает голову, вместо ответа, приглашая целовать шею… Сейчас же. Немедленно. Грязно, но очень сексуально. Возбуждающе. — Я не хочу уходить, — едва слышно проговаривает он с задранной головой, ясно ощущая очередной распускающийся лиловый след. — Я хотел бы узнать тебя получше. Ведь не может человек быть таким без причин. Хитрая ухмылка чувствуется кожей, и Чангюн неосознанно повторяет ее, уставившись в темный потолок с отблесками, отражающими свет улицы. — Таким? — шепчет Хёнвон в висок и мокро касается его губами. — Ну и какой же я? Парень шумно сглатывает и отстраняется, делая первый глоток, согревающий горло. — Сколько у тебя масок? — он лениво облизывает уголок губ и прищуривается. — Тебе страшно находиться на людях без них? Откинувшись на спинку дивана, Хёнвон задумчиво крутит бокал перед лицом, зловеще окрашивая его алым от проходящего через вино света. — Всё очень просто, — специально расставляя акценты, он прикрывает бокалом половину лица. — Эти маски и есть самый настоящий я. Чангюн только хмыкает и позволяет себе отвести взгляд. — Так не бывает, — он и сам не знает, что хочет услышать, но такой ответ в корне не устраивает. — Я уверен, что когда-то был тот самый день, который заставил тебя измениться. Хёнвон поднимается с дивана и начинает медленно мерить шагами комнату: до окна, до двери, снова к бару, из которого достает пачку дорогих сигар и направляется с ней к балкону. Чангюн не торопит, прослеживает каждое движение, даже тогда, когда делает маленький глоток, все равно следит из-под упавшей челки. Ворвавшийся в комнату ветерок слегка хватает за волосы и приподымает их. Голые ноги покрываются мурашками, и парень натягивает рукава на ладони, думая, что это поможет ему согреться. — Если ты работаешь в этой индустрии, — Хёнвон поворачивается в полоборота и указывает бокалом на сжавшегося мальчишку, а тот поднимает голову, словно вздрагивает. — То у тебя нет права на ошибку. На малейшую слабость. Любой твой промах может стоить тебе слишком многого. Поэтому отказаться от всех чувств и эмоций — лучшее решение. — А как же ненависть? — боязно шепчет он. — От нее ты не отказался. Какие у тебя причины ненавидеть меня? И снова без ответа. В темноте комнаты сверкает яркий огонек и тут же угасает. Тянет табачным дымом с благородным запахом вишни. — Каждый из этих людей, которые дотрагиваются до тебя ежедневно, каждый из них, кто делится с тобой едой во время обеда, всегда готовы воткнуть тебе нож в спину, — слова звучат все тише, и Чангюн вынужден подняться следом, чтобы пройти за Хёнвоном на балкон. — Без малейшего исключения… И даже ты, — Хёнвон поворачивается плавно, но парень все равно вздрагивает и вжимается в стену. — Даже ты, мой хороший, способен на это. Просто ты пока еще этого не понимаешь. Я жду удара каждую секунду. Но в данную минуту получает вместо ножа маленькую ладонь, легшую между лопаток. — Я не сделаю плохо тому, кто мне ничего ужасного не сделал, — бормочет Чангюн, тыкаясь носом в широкую спину. — Все изначально приняли меня холодно, хотя абсолютно не знали. А ты… Если бы я знал, чем это для меня обернется… Тот момент, когда я всего лишь искал кабинет… Все пошло не так с самого начала. Очередная затяжка, и клубы дыма, вырвавшиеся из легких в стылый осенний воздух. Хёнвон горько усмехается и ставит локти на подоконник. — Ты даже не представляешь, на что ты способен, Гюн-а, — тянет он каждое слово. — Не сделаешь плохо… Но ведь я тебе уже сделал, не так ли? — И я до сих пор не ответил тебе тем же. — Но скоро ответишь. — А Минхёк-хён? — настаивает Чангюн и терпеливо ждет, пока наставник глубоко затягивается, выдыхает дым и тушит сигарету в пепельнице. — Он ведь добрый, ты же не ненавидишь его? — Ли Минхёк слишком хорош для этой работы… Ему никогда не было здесь места. Ангелы не живут среди демонов, Гюн-а. Равнодушно отодвинув мальчишку, Хёнвон проходит в комнату, осушая бокал на ходу, кивает в сторону гостиной и ждет, пока тот с опаской пройдет мимо и снова усядется на диван в свою любимую позу. — Почему он просил держаться от тебя подальше? Со звонким плеском красное, как кровь, вино падает на дно бокала, а Хёнвон присаживается на корточки перед Чангюном, предлагая соприкоснуться звонким хрусталем. — Попав в руки дьявола однажды, выбраться потом невозможно, — и даже несмотря на то, что слова в тишине квартиры звучат зловеще, Чангюн яростно мотает головой, не соглашаясь. — Ты человек, — почти выкрикивает он и снова вынужден замолчать, когда холодная ладонь ложится на его скулу. — Я бы очень хотел, чтобы это было правдой… Парень кладет свою ладонь поверх чужой, ласково льнет к ней и прикрывает глаза. Почти спокойно, даже не страшно, словно Хёнвон стал для него родным. — Ты так говоришь, будто считаешь себя убийцей, у которого руки по локоть в крови. И резко выдернутая рука заставляет Чангюна выплеснуть вино из бокала себе на ноги. — Да какая тебе разница, в дерьме, крови или сахарной пудре мои руки?! — срывается Хёнвон, но парнишка чувствует наигранность, будто тот просто искал повод прервать прикосновения. В наступившем молчании Чангюн вглядывается в его лицо и пугается, ибо не видит там ничего, кроме пустоты. Если упасть в эту пустоту, то лететь, вероятно, придется очень долго. Перед ним лицо молодого мужчины, который внезапно утратил всю связь с миром и собственным прошлым, причем сделал это по собственному извращенному желанию. Чангюн ясно представляет, что разум этого человека стал таким же, как его тело: твердым, жилистым, лишенным каких-либо каналов и полостей. Хёнвона в шутку называли психопатом, но только те, кто, видимо, совсем не понимали смысл этого термина. Он не был психопатом. Для психопата реальная и воображаемая власть неразличимы. Он скорее был социопатом-невротиком и в состоянии был осознать эту разницу. Такой склад натуры просто не позволяет человеку думать о предметах, ситуациях, людях, находящихся вне его власти. — Еще не хватало мне быть похожим на такого, как ты, — фыркает он и, рывком поднявшись, присаживается на диван. — Ошибаешься, хён… Потому что я это ты… Ты меня таким сделал… И мальчишка вновь прерывается от слабого толчка в плечо. — Ты слабый и ничтожный, как все они! — рявкает Хёнвон, и от этого ледяного тона кровь застывает в жилах. — Ты не умеешь жить самостоятельно, тебе обязательно нужно сильное плечо рядом, иначе ты скатишься по наклонной, если уже этого не сделал. Тебе нравится быть мальчиком на побегушках, живой куклой, которую можно отодрать в один момент, или избить, если сильно надоедает работать своим жалобным скулением, которого можно выкинуть в любой момент, как ненужный мусор, когда он потеряет свой товарный вид. Что ты будешь делать тогда? — Заберу тебя с собой… — лопочет Чангюн так, что едва сам себя слышит, после чего поворачивается и заглядывает в абсолютно бешеные глаза. — Тогда почему же ты все ещё не выкинул меня, хён? Чего же ты медлишь? Хёнвон кивает, будто соглашаясь с чем-то, и после очередного глотка откидывает со лба волосы, да так и застывает, держась за них. — Полагаю, ты думал о побеге, — рассуждает он. — Нет. Я почти уверен в этом. Крыса в ловушке тоже думает об этом — на свой лад, койоты, попав в капкан, отгрызают себе ноги. А ты еще не предпринял и единой попытки — вот что странно. — Тогда признай, почему я все ещё не сбежал. Ты ведь знаешь, почему… Ты больше и дня не сможешь без меня… — Заткнись! Хёнвон вскакивает с грацией хищника и грубо хватает Чангюна за волосы на затылке, заставляя поднять голову. Так и выводит в коридор, пихая и подталкивая вперед, крепко сжимая короткие прядки. Прижимает лбом к зеркалу в золоченой раме на стене, да с такой силой, что крепление зеркала опасно хрустнуло. Чангюн пытается освободиться, царапая руку наставника и толкаясь, но получает унизительный пинок под зад. Зажмуривается от страха, когда Хёнвон начинает орать: — На себя посмотри! Смотри, говорю! Да ты, недоделанный, думаешь, что я с тобой из-за большой любви? Я сказал: «Глаза открой!» Смотри! Ты позорище! Парень покорно открывает глаза. На него смотрит темного цвета радужка, обрамленная красной склерой из-за лопнувших сосудов. Отражение испуганное, лицо словно перекошено от ужаса. Чангюн охает, когда Хёнвон прижимает его к зеркалу щекой и больно вдавливает в прохладную поверхность. Он вдруг представляет, как поверхность расходится трещинами и крошится, впивается осколками в его лицо, и все вокруг становится кроваво-алым, дробится на бесконечные кусочки… Дыхание спирает. — Жалко себя небось? Думаешь, мне не жалко, что ты такой мне достался? — Отпусти, — просит Чангюн, едва выговаривая слова. Хёнвон вновь больно дергает за волосы, и швыряет его на пол. — Крутишь задницей перед всеми, хоть бы что полезное сделал. От тебя одни проблемы! Я все отдаю и отдаю, когда же я, твою мать, начну получать что-то взамен? — Что ты мне даешь? — тихо, почти неслышно роняет парнишка, подобрав ноги в коленях, и прижимается к стене в углу прихожей. — Я тебя обеспечиваю! — кричит Хёнвон, нисколько не сбавляя тона. — Трачу деньги на твою тощую задницу! Чтоб ты, как сука, отнял у меня работу?! Чангюн поднимается, держась рукой за стену, хочет ответить, но его отвлекает слишком громкий звонок телефона. Парнишка подрывается с места, обрадованный тем, что вырвался, цепляет пальцами смартфон и скрывается в коридоре, по пути нажимая на кнопку ответа и произнося тихое, но серьёзное «Алло». Хёнвон равнодушно смотрит вслед удалившемуся парнишке и направляется к мини-бару на кухне. Достаёт ещё одну, кажется, вторую или третью бутылку дорогого красного вина, разглядывает этикетку и с сожалением отмечает, что совсем не хочет портить такой элитный напиток, и тяжело вздыхает. Хёнвон нашаривает в кармане домашних штанов небольшой пакетик с каким-то белым порошком и кладёт рядом с заботливо расставленными бокалами. Ещё раз оборачивается и прислушивается к звуку монотонного голоса из коридора. В голове проносится мысль, что стычка с Чжухоном была как нельзя кстати, ведь такая находка в виде запрещённого вещества в сумке фотографа оказалась весьма удачной. Бутылка вина открывается глухим щелчком, и Хёнвон, позволив себе роскошь — на мгновение насладиться запахом вина — разливает его по бокалам и, не долго думая, высыпает содержимое пакетика в один из них. Секундное шипение, и порошок без остатка растворяется на дне, совершенно не изменяя цвета пьянящего напитка. Хёнвон берёт оба бокала в руки и направляется к столику, замечая уже договорившегося Чангюна, который входит на кухню и усаживается на плетеное кресло. Хёнвон молча ставит бокал напротив Чангюна, и на вопросительный взгляд карих глаз лишь пожимает плечами. — Спасибо, — тихо говорит Чангюн, касаясь ножки бокала пальцами и разглядывая красивый алый цвет напитка, переливающийся хрустальным блеском. — Решил извиниться таким образом? — Хочу, чтобы ты забыл то, что сейчас произошло, — в своей привычной манере спокойно отвечает Хёнвон и украдкой поглядывает на мальчишку, гипнотизирующего бокал с вином. Чангюн механически кивает в ответ и несмело берёт бокал. Хёнвон повторяет за парнишкой и внимательно смотрит на последнего. Пульс подскакивает, а сердце почему-то готово выпрыгнуть из груди, слова застревают в горле, и Хёнвону вдруг хочется закричать. Чангюн подносит бокал к губам, призывно-соблазнительно раскрывает их и почти касается бокала, как Хёнвон резко перевешивается через весь стол и буквально выбивает бокал из рук мальчишки. Хрустальная посудина, не менее дорогая, чем ее содержимое, звонко падает на пол, и звуки разлетевшихся осколков напоминают звон маленьких колокольчиков. Осколки похожи на рассыпавшиеся бриллианты, окрашенные алой густой жидкостью. — Хён, что с тобой? — Чангюн испуганно смотрит на тяжело дышащего Хёнвона, опирающегося на стол руками. — Что случилось? В Хёнвоне читается ярость, бессилие и отчаяние. Но Чангюн совсем не боится, ведь такие перепады настроения в наставнике совершенно в порядке вещей. — Не могу… — сипит Хёнвон и сжимает кулаки. Отталкивается от стола руками и лохматит собственные волосы в попытке хоть немного успокоиться. Чангюн хочет прикоснуться к плечу Хёнвона, но в последний момент одёргивает руку. Хёнвон же вплотную подходит к парнишке и, развернув за подбородок, впивается поцелуем в его губы, больно прикусывая нижнюю губу с серьгой, отчего Чангюн сдавленно мычит. Рука наставника не даёт отстраниться и вздохнуть, и парнишка думает, что этот поцелуй чуть ли не самый яростный в его жизни. — Я даже убить тебя не могу, — одними губами проговаривает Хёнвон, разрывая поцелуй и оставляя ниточку слюны на чужих губах. Прижимает Чангюна к себе и утыкается в мальчишеское плечо, сминая домашнюю толстовку на спине. Чангюн еле дышит и ничего не понимает. Время вокруг будто останавливается, и парнишке ничего не остаётся, кроме как коснуться чересчур горячей спины наставника и осторожно погладить её. Хёнвон прижимает Чангюна к себе уже обеими руками и не двигается. — Что же ты со мной делаешь, сукин ты сын?.. Не могу, не могу… Не могу! — Всё в порядке, хён, — взгляд у Чангюна стеклянный, а голос искренне равнодушный. — А ещё, хён, — спустя минуту добавляет парнишка. — Я не ухожу, хён, только лишь потому... что ты сам меня не отпускаешь.