***
Дверь кабинета заведующего распахнулась, позволяя режущему глаза, сменяемому резкими алкогольными парами запаху перегара, сопровождающему нежданного и не очень желанного в этих стенах гостя, проникнуть в небольшое помещение. Анатолий Борисович, по-хозяйски распахнув стеклянные дверцы стеллажа и убедившись в отсутствии того, что можно было бы принять на грудь, иронично развёл руками. Перманентное поддержание определенного уровня алкоголя в крови пероральным потреблением чего-то сорокаградусного приобретало первостепенное значение. — Бедно живёшь, Владимир Дмитриевич, — бросил он, доставая из портфеля початую бутылку коньяка, после чего, пошатывающейся походкой добравшись до дивана, тут же на него уселся. Бирюков же, к которому теперь было обращено всё внимание Аленикова, далеко не сразу удостоил его своим взглядом, так как роящиеся мысли о ночном инциденте снова и снова больно жалили ядовитыми змеями, вынуждая ощущать на себе огромный груз вины и ответственности за произошедшее. — Ну, что, рассказывай, — отхлебнув немного горячительного напитка прямо из тары, с издёвкой процедил Толя, пытаясь поймать взглядом расплывающийся силуэт оппонента, — мой бывший лучший друг! Как ощущения…? Понравилось? — облокотившись о чёрную кожаную спинку, он демонстративно закинул ногу на ногу, показывая, таким образом, своё очевидное, по его мнению, превосходство. — Не хотелось бы тебя огорчать, но у Ирины, как мне показалось, не очень. Грустная она какая-то пришла. Видимо, не понравилось, — губы дрогнули в непристойной улыбке, а в глазах блеснула искра ярости. — Ты бы позвонил… я бы тебе с удовольствием посоветовал, в какой позе её лучше… . Постепенно закипавший Бирюков со всей силы ударил по столу. Аккуратно сложенная стопка папок подпрыгнула, немедля ссыпаясь на пол, а находившийся рядом с ними стакан издал характерный звон. Реагировать на пропитанные ненавистью слова пьяного Аленикова он не собирался, но теперь его поведение переходило все границы дозволенного. — Ну ты понял, — как ни в чём не бывало, продолжил тот, прокашливаясь. — Думаешь, она ноги перед тобой раздвинула ради светлого бескорыстного чувства? Да это же пиранья, покруче той твоей, проглотит, и не подавится, — расслабив уже порядком надоевший галстук, он тяжело вздохнул, скользя пустым стеклянным взглядом по налившемуся краской лицу своего визави. — Только ничего у вас не выйдет, понял. Во, — ладонь сложилась в кулак, а большой палец, оказавшийся между указательным и средним, превратил его в красноречивый кукиш. — Хотя, вы друг друга стоите. Убийцы, — в серых глазах блеснули слёзы, а организм начала одолевать проклятая икота. — Где-то я это уже слышал, — нарочно, чтобы не врезать ему по морде, отвлекаясь на сбор разлетевшихся документов, парировал Владимир. — Поезжай и извинись перед Ириной, Отелло недоделанный, а то, судя по тому, что я вижу, в выражениях ты вряд ли стеснялся. — Снова даешь мне советы по поводу моей личной жизни, или снова пытаешься помочь, когда тебя об этом не просят? — усмехнулся Толя, опуская на стол опустошённую бутылку. — А у тебя-то у самого как, с личной жизнью-то, а?***
Долго раздававшиеся в трубке монотонные гудки наконец сменились надтреснутым и глуховатым «я вас слушаю», прорывающимся сквозь торжественно и надрывно звучащую сонату Фредерика Шопена. — Толя, здравствуй, — с противоположной стороны до слуха мужчины донеслись женские всхлипы, перемежающиеся слабым подобием внятной речи, — ты знаешь его столько лет. Скажи, — секундное молчание, как предвестник вопроса, предполагаемый ответ на который абсолютно точно не хочется знать, — неужели, и правда он…виноват? — Виноват? — хриплое и безжизненное повторение услышанного. На большее не оставалось мочи. — Виноват, Инна… Он во всём виноват… Виноват.***
Темы становились всё более личными, а реплики звучали всё громче и агрессивнее. Узкий коридор больницы, тишину которого до сих пор нарушал лишь грохот несущихся вдоль каталок и периодический звон сирен, сейчас был наполнен глухим, но, несмотря на это всеобъемлющим клокотом мужских голосов. — Знаешь, Толя, я не собираюсь тебя винить в том, что от меня ушла моя жена, понял? Или ты что-то ещё желаешь обсудить? Если хочешь поговорить про Лену, пожалуйста! Я тебе ещё раз повторю: она сама меня попросила с тобой поговорить. Не хотела она так жить, не хотела! И не стала. Только ты ей в этом не помог, хотя это было вполне в твоей компетентности, и страна подходящая. Но нет! Обвешался своим горем, а вокруг ничего и никого видеть не хочешь. Ей было тяжело, понимаешь, тяжело?! — Ээ, нет… Это всё ты! Ты виноват! Со своими «не поможет», «нет смысла», «будет только хуже»! А сейчас как? Хорошо, что ли?! — Я нашёл для неё лучшего врача! — Значит не лучшего! — Это было неизбежно, Толя! — Заткнись! Ты и сейчас виноват! Я это так не оставлю, слышишь?! — Ирину не трогай, придурок! Между нами ничего не было! Ни-че-го!***
Потянувшись к металлической пряжке ремня, Бирюков вновь бросил взгляд на её лицо, выражение которого было безмятежным и мечтательным, в то время как пальцы начали предпринимать успешные попытки по освобождению пол рубашки из-под плотно прилегающего к телу пояса персиковой юбки. — Толя… — с трудом приоткрывая рот, прошептала Ира, лишь на мгновение поднимая не желающие подчиняться веки, после чего вновь проваливаясь в забытье. — Что? — Владимир резко замер, маниакально вглядываясь в очертания её губ, ожидая, что она вот-вот повторит сказанное, и он сможет убедиться, что услышанное им имя лишь плод его подстёгнутого алкоголем воображения. Однако, внезапное осознание того, что в ресторане перед поцелуем она произносила его же, заставило мгновенно отстраниться, отодвигаясь на свободную сторону кровати, впадая в некое подобие эмоционального ступора. — Ммх, — хриплый стон и настойчивое шевеление рядом спустя несколько минут выдернули его из этого состояния. Впрочем, за это время он, казалось, стремительно протрезвел. — Плохо… — ужасно осипшим голосом уточнила лежащая рядом блондинка, тщетно пытаясь подняться с кровати, — где здесь… — не успев закончить свой вопрос, она вдруг ощутила на талии крепкую хватку мужских рук, предоставившую ей возможность добраться до уборной целой, невредимой и даже на своих собственных ногах. Продолжая аккуратно придерживать