Это настоящее

Небо ― необычайно голубое, с леденцовым оттенком лазури; облака ― белоснежные, перистые, похожие скорее на подвешенную на ниточках сладкую вату, что продают в магловских парках. Вдалеке, если сощуриться и присмотреться, мелькают будто лакричными галочками силуэты парящих птиц. При-тор-но. В пятницу такое, может быть, и пришлось по душе, но в понедельник, когда настроение и так где-то на отметке «сколько там дают за убийство?», хочется чего-то менее сладко-девчачьего. Гермиона устало хлопает в ладоши ― и пейзаж за окном кардинально меняется: осенняя серость и дождь стеной, только шума и не хватает, чтобы поверить в простейшее колдовство. Сверкающая сотнями молний гроза, конечно, предпочтительнее и ярче, но чертовы окна заколдованы показывать исключительно идиллические пейзажи, потому что «гроза добавляет беспокойства в рабочую атмосферу». Министерство магии заботится о бюрократических винтиках, как курица о птенцах, даже зернышки вкусные подкидывает: тридцать девять дней отпуска, дважды в год ― бесплатное обследование в больнице святого Мунго, раз в три года ― порт-ключ на любой курорт, где «всё включено». Красота и полный социальный пакет, как говорится. Что угодно, лишь бы выгнать из этих подземелий гнилой запашок предыдущего режима. Десяток кадровых чисток, а вонь осталась; Гермиона морщится, расстегивает пару пуговиц на черной шифоновой блузке — теперь необязательно носить мантии — и возвращается к заваленному бумагами столу. У нее есть еще сорок пять минут до обеденного перерыва, и за это время нужно успеть разобрать несколько заявлений. Совет по выработке торговых стандартов задыхается в бумажках: в последние несколько лет только ленивый не захотел стать бизнесменом, стремясь сколотить состояние и построить башенки из галеонов и сиклей. А международное сотрудничество, как известно, подразумевает вполне себе неплохую прибыль, большую, чем если ограничиваться одной страной. Рон и Джордж, например, уже давно сотрудничают с Катаром и Австралией, где расположены ведущие магические корпорации по производству охранно-защитных артефактов. Магазин шуток, кажется Гермионе, теперь действительно напоминает шутку: прикрытие, не иначе. Она со вздохом выуживает из кипы документации папку с надоевшей до зубного скрежета фамилией. Мистер Уэйнрайт уже в семнадцатый раз подает документы, надеясь выбить разрешение на ввоз психотропных зелий из нескольких африканских стран, мотивируя это тем, что даже в Испании проблем не возникло. Идиот. Гермиона откладывает прошение на край стола, и тут же услужливая печать подскакивает со своего места, чтобы оставить на бумаге алый отпечаток: «Отклонено». Тут же раздается стук в дверь. «Если Уэйнрайт ― убью, а потом сбегу в Испанию», ― решает Гермиона, выпрямляя спину и пряча в ящик стола пиалу с разноцветными леденцами. Вот еще, кормить своими конфетами она никого не собирается. ― Войдите, ― громко произносит она. Дверь открывается медленно и словно нехотя, будто там, в коридоре, стоит кто-то, кого не стоит впускать. Через секунду Гермиона судорожно выдыхает и сцепляет вмиг задрожавшие пальцы в замок. ― Привет, Грейн… ― Он чуть наклоняет голову набок, бросая взгляд на бронзовую табличку на краю стола, и со смешком исправляется: ― Уизли. ― Малфой. Не изменился, понимает она. Ни капельки. Те же смешинки в глазах, изломанные в ухмылке губы, идеально сидящий костюм, галстук ― Гермиона едва не скрипит зубами ― подобран Асторией, ее вкус узнаваем и все так же на высшем уровне. Не ревность, но сжимающая горло зависть: сама Гермиона вечно выбирает Рону не те, да еще и завязывает криво. А тот и рад, думает, будто от чистого сердца. ― Тебе идет новая стрижка, ― говорит Драко, присаживаясь на стул для посетителей. И выглядит так, будто это его кабинет. Смотрит внимательно, и Гермиона чувствует себя едва ли не голой, но только улыбается в ответ и кокетливо проводит ладонью по волосам: прямые и до плеч, чуть выгоревшие на солнце у кончиков ― напоминание о недавнем отпуске, теперь их явно не заплетешь в косу, которую так нравилось наматывать на кулак Малфою. ― Но раньше мне нравилось больше. ― Раньше и я была другой, да? Он морщится, и Гермиона мысленно приписывает себе очко. Первое за два чертовых года. ― Зачем притащился? ― Она подчеркнуто заинтересованно утыкается взглядом в бумаги, не зная, за какую папку схватиться, чтобы выглядеть как можно более занятой. ― Соскучился, ― отвечает он, и Гермиона почти верит. Почти, но все-таки нет. ― В Англию зачем приперся, придурок? Ты два года мотался по Европе, налаживая связи, что изменилось? ― Следила? ― Он спрашивает и тут же сам себе кивает: ― Конечно, следила, я тоже за тобой наблюдал. ― Зачем ты здесь, Малфой? ― По делам, конечно, ― ухмыляется он, выразительно глядя на заваленный документами стол. ― У тебя там прошение где-то валяется. Три недели, между прочим. Гермиона пытается успокоиться, заставляя себя выровнять скачущее ― как у испуганного зайчонка ― сердце. ― Я действительно скучал, Гермиона, ― неожиданно серьезно говорит Драко и смотрит ей в глаза: цепко, оценивая реакцию. ― Надеялся, правда, что это временно. ― Слишком долго для «временно», ― хмыкает Гермиона. ― Я два года пыталась вычеркнуть тебя из воспоминаний. Врать Драко Малфою всё равно нет смысла, он и так все видит. Тонкий психолог, черт побери. Мог бы нехилые деньги получать за свои консультации в фирменном сучьем стиле. ― И как? ― Подумываю о заклинании Забвения. ― Идиотка. Какая есть, пожимает Гермиона плечами и шарит на столе, пытаясь отыскать чертово прошение, одобрить и засунуть Малфою в… Сама виновата. Злится, срывается на нем, на себе, на Роне, дни считает, пытается угадать: а что, если… Документ оказывается в самом низу кипы, конечно. У Гермионы ощутимо дрожат ладони, и она режется краем листа, тут же чертыхается и краснеет от неловкости: Драко смотрит на нее все с той же опостылевшей еще за время учебы и после — особенно после — насмешкой, а затем резко поднимается на ноги. Чтобы тут же оказаться по левую руку от Гермионы. ― Да, это оно, ― кивает он сосредоточенно, будто хочет удостовериться, что глупышка Гермиона ничего не напутала. ― Поднимайся. Гермиона пожимает плечами, а потом, словно спохватившись, отвечает: ― Нет. ― Она шлепает по документам печатью. Другой, синей, разрешающей делать всё, что захочется. И протягивает папку ему. ― Дура ты все-таки, Грейнджер, ― улыбается он, но документы берет. И откидывает куда-то за спину. ― Поднимайся. ― Может, уйдешь? Драко усмехается: ― А ты этого хочешь? — Да, — кивает она. — Лжешь. — Он цепко хватает ее за локоть, и Гермиона вынуждена подняться, чтобы не вывернуть из сустава руку. — Всё ты лжешь. — Отпусти. — В ее голосе — Гермиона очень надеется на это — слышится приказ. — Нет. Малфой не повинуется — и это не удивляет. Он вообще слушает в этом мире только себя, да и то через раз. Его ладони в ее волосах, ее пальцы — развязывают опостылевший галстук. Легкий, невесомый поцелуй. Щемяще-нежный, словно с последнего прошло не два года, а две вечности. И не прощальный, скорее обещание: таких будет много, если они смогут себе их позволить. ― Попроси, Грейнджер, ― шепчет он ей на ухо, обжигая дыханием кожу, ― попроси, и я мир наизнанку выверну. Мне нужно всего одно слово. Гермиона закусывает губу, пытаясь подобрать правильные, отражающие все ее отношение к нему слова. И молчит. Он усмехается грустно и, глядя ей в глаза, спрашивает: ― Встретимся завтра? — Да, — отвечает она еще до того, как успевает подумать. — Несложно, правда? Простое слово, его миллионы раз произносят каждую минуту. Ты даже в день свадьбы своей его сказала! — Он срывается на крик и сразу же замолкает, когда Гермиона вздрагивает. ― Ты ведь смелая, Грейнджер. Хватит прятаться. Мне надоело отпускать тебя, уходить в сторону, давать шанс Уизли, который все равно больше занят своим магазином, чем тобой. — Ты ведь сам сказал, что я больше не Грейнджер, когда уходил. — Едкая обида заполняет легкие. — Ошибся. Это не вытравить из тебя. Гермиона завороженно следит за ним и боится даже пошевелиться. От запаха его горьковатого парфюма — знакомого, прежнего, ставшего родным — кружится голова. Границ не остается. Холодно от осознания, что всё — было зря, не нужно ни отрицания, ни гнева, ни торга с собственной совестью, потому что он — рядом. И принять это становится настолько просто и правильно, что ее ладони на его шее горят от ощущения кожи под пальцами. Его кожи. До ломоты во всем теле холодно. Холодно от внимательного взгляда, от жадных рук, от хрипловатого голоса, в котором бесконечно много плохо скрываемой нежности. От того, как Драко Малфой обнимает, прижимает к себе. Расстегивает на Гермионе блузку, Драко толкает ее к столу, медленно поднимает юбку, скользя ладонью по бедру.  — Как же я по тебе скучал, — шепчет он и впивается в губы Гермионы поцелуем: голодным, жадным, сводящим с ума. — Слишком. — Слишком, — пытаясь перевести дыхание, покорно соглашается она и ложится на спину, прямо на документы. Стоило бы сбросить, чтобы не испортить, но — плевать. На все плевать. Его прикосновения чем-то похожи на удар тока от оголенного провода: Гермиона вздрагивает и забывает дышать, когда прохладная ладонь поднимается по ее животу к груди. Одно его присутствие напрочь лишает разума, дезориентирует, сужает мир до одного только кабинета, за стенами которого — пустота.  — Гермиона. — Ее имя он произносит как что-то, без чего невозможно жить. А затем наклоняется, глядя внимательно ей в глаза, и снова целует — нежно, словно стремясь искупить всё то время, что был далеко, — и она подается вперед, зарываясь пальцами в его волосы. Подчинение. Власть. Роли — теряют значение, когда в дело вмешивается эгоизм. — Разве это — не настоящее? — шепчет он на ухо искусительно, и Гермиона закрывает глаза, стремясь запомнить, забрать себе частичку того, что давно принадлежит другой. — Настоящее. — Будто ныряя в ледяную воду, Гермиона отталкивает его, садится, возвращая себе на мгновение разум: все, что было, осталось сплошным туманом. — Настоящее — это жизнь. Твоя и моя. И нельзя просто ворваться в мой кабинет и думать, что… — Запахивает блузку, даже не пытаясь дрожащими пальцами найти пуговицы. — Думать, что ты бросишься мне на шею? — Он отходит на шаг, дает ей пространство дышать и думать. — Честно говоря, я ожидал, что ты в меня кинешь своей красной печатью. — В следующий раз так и будет. Гермиона распрямляет плечи, не обращая внимания, как это может выглядеть с запахнутой блузкой и зацелованными губами. — В следующий раз я не приду. — Бьет наотмашь, как раньше: в школе и после, когда женился первым. Гермиона вздрагивает. — Сама придешь, — добивает Драко. — Я развожусь, кстати. В субботу. Чтоб ты знала. — И он выходит из кабинета, аккуратно закрывая за собой дверь. Лучше бы хлопнул со всей дури. Гермиона судорожно выдыхает, торопливо застегивает блузку и поправляет безнадежно измятую юбку, даже не пытаясь отыскать белье. И тихо — все равно никто не услышит — устало шепчет: — Драко. Закрывает глаза, сцепляет дрожащие пальцы в замок, крутит кольцо, ставшее слишком тяжелым и давящим. И снимает.