Серая зона

В следующий раз это происходит в примерочной. На крыльях непростой и хорошо оплаченной победы Шерлок увлёк Джона на Оксфорд-стрит. Набрал рубашек вроде бы для себя, но в джоновом колорите, в двух размерах, и уговорил примерить за компанию. - Как я и думал, – приговорил самый соблазнительный социопат. – Slim fits тебе категорически идут. Осталось подобрать к ним хороший вельветовый блейзер и шарф. Возможно, не один. Джону глянулся пиджак верблюжьей шерсти с замшевыми налокотниками. В ярком освещении большого зеркала, на фоне кожаной банкетки, дерева двери, графитово-серых стен и светлого ковра он чувствовал себя солидно, импозантно и немного неприступно – для кого угодно, кроме Шерлока. Тот поправил Джону лацканы, развёл руками по его плечам, пригладил спину. А вот это вот поползновение под мышками, к груди, и плавный спуск ладоней по бокам, и пальцы, тянущие вверх-назад по шву промежности, уже к примерке не относятся. - Ты... хочешь? – поразился Джон. - Хочу, чтобы ты, – жарко выдохнул Шерлок. Не глядя в глаза, откинувшись плечами на стену кабинки, он расстегнул нижнюю пуговицу белой незаправленной рубашки. А потом ещё одну. Две. Три. Джон водрузил пиджак на плечики, снял с себя новую сорочку – синюю, в цвет радужки, – и обустроил на соседней вешалке. - Всё хорошо? – донёсся голос продавщицы. - Да, синюю и голубую оставляем. Эти две – минус, – розовая с малахитовой отправились за дверцу через верх, – а к пиджаку покажите, пожалуйста, слаксы на меня – пошире и поуже, – распорядился Джон. Шерлок даже разувается по-шерлоковски: стоя, на весу, красуясь равновесием. Брюки, содранные вместе с бельём, он аккуратно складывает стрелкой к стрелке вдоль банкетки. Поворачивается к стене и расставляет безупречные босые ноги, нивелируя высокий рост. Изящные ладони и предплечья опираются по сторонам от головы. Рубашка – чистая и непримятая, как первый снег – распахнута, но всё ещё на нём. - Ты ведь не намерен её брать, так зачем портить дорогую вещь, – воркует Джон и отворачивает ткань с плеч Шерлока, словно обёртку эскимо. Тот на время сводит руки позади; Джон медлит при виде того, как откровенно их стреноживают рукава, но добросовестно оставляет Шерлока в одном слепящем блеске наготы. Весь ещё такой прохладный, угловато-обтекаемый... Бережная натура Джона борется с варварской потребностью познать, нарушить, прочертить по целине, поставить уникальный отпечаток своего зубного ряда, – и он не может выбрать, где. Джинсы и плавки он просто приспускает на бёдра. Из двоих безумцев хоть кто-то должен быть настороже. Видит бог, не так Джон представлял их первый раз: стоя, без лубрикантов и подушек, через дверь от чужих, любопытных или не желающих знать и слышать, но прикованных к месту людей. Видит бог, они оба поломаны. До Джона Шерлок не нуждался в сексе. После Шерлока Джону не нужен секс, который Шерлоку не нравится. Но, грёбаный ад, сколько же он ждал! И если в детективе вдруг проснулся вкус к виктимности, то это легко обеспечить. Джон заламывает ему руку за спину. Стремительно алеющая грудь встречается с холодной стенкой, зад топырится навстречу Джону, а капризный член встаёт по стойке «смирно». Джон поводит балдой по щели Шерлока до полной боевой готовности, влипает низом в его копчик, корпусом наваливается на сжатые лопатки (Шерлок охает, когда его настывшие соски задавливает между каменеющими мышцами и штукатуркой), как тогда, на чердаке, присваивает его стройную эрекцию, покручивая пальцами, сведёнными колечком, в нежном врезе под чеканным, точно край его губы, венцом, – их заливает соком Шерлока, – и смачивает им себя, уже текущего не меньше. - Да, я возьму тебя сейчас, но ты не кончишь, потому что слишком громкий. Если понял, кивни. Шерлок кивает и закладывает себе рот ребром запястья. Джон растягивает его медленно, по миллиметру, постоянно одним пальцем на простате. Шерлок пока держится без единого звука. Только дрожь в ногах и видимые крупные удары сердца выдают его тревожную истому. Через дверцу перевешиваются две пары брюк – табачная и синяя. Для поддержания прикрытия, Джон локтем сбрасывает их на пол. Ещё медлительнее он заходит. Член у Джона посередине заметно толще; по-хорошему надо бы поскорее проскочить узкое устье на спасительную глубину, дать Шерлоку расслабиться, привыкнуть перед стартом. Нет, он получит эту передышку, но после того, как боль немного разредит его тяжёлое желание, заполнившее воздух в ограниченном пространстве их прозрачного уединения. Несколько секунд Джон привыкает сам. К горячему капкану, к твёрдым ягодицам, к выпуклому профилю бедра. К рёбрам, вздымающимся как кузнечные меха, и к узнаваемому запаху тестостерона, сладко и свежо пропитывающему кожу Шерлока. Улещивает его член, который приуныл-таки от беспардонного вторжения, но тут же встрепенулся в кулаке. Определяет угол, снова неглубокий, чтобы избежать изобличающих шлепков плоти о плоть, в пользу другой опасности. Маховиком локомотива – неохотно-неуклонно набирая обороты – начинает двигаться: тазом – вперёд, рукой – назад, как будто самого себя накачивает этим недотрогой. - Нн-аангх, – вырывается у Шерлока. Джон пропускает одну фрикцию, кусает его в основание шеи, и продолжает в том же темпе мягко взламывать и растравлять любимое, чувствительное тело. Шерлок выгибается, закидывая голову. На беломраморном запястье – сизо-чёрные следы зубов. Джон зажимает непослушный рот звёздного мальчика рукой, испачканной его же возбуждением. Так он оставит Шерлока без внешней стимуляции и, может быть, успеет кончить раньше. Джон умеет тихо (армия и не тому научит). Или не успеет, – потому что Шерлок тянется, сжимает ягодицы, и только теснее подставляется простатой. Пальцы Джона опаляет частым лихорадочным дыханием. Джон замирает, отпускает подбородок Шерлока и пленное предплечье... чтобы взяться за его соски. Вконец окоченелые, на фоне раскалённой кожи Шерлока, и твёрже твёрдого в жестоких джоновых щепотях. Шерлок стукается лбом об стену, на секунду сознаёт, что палится и палит их обоих, упирает кулаком – закушенным у основания большого пальца – вольную ладонь, а той, зажатой между их телами, что всё это время регистрировала перекаты пресса Джона и, казалось, вплавилась в него, пытается похлопать, как поверженный борец по мату, в невербальной просьбе о пощаде. Бросив измываться над сосками, Джон обхватывает горло Шерлока и вновь драконит его член, по-прежнему не двигаясь – почти не двигаясь внутри, пока так называемый асексуал, распятый, как на дыбе, между пытками насильственным оргазмом и отказом в нём, не содрогается в непроизвольном спазме тазового дна. - Не смей кончать, – Джон отнимает руки. Шерлок, задыхаясь, ловит воздух ртом. Его уретра испускает целый ручеёк предсемени, который истончается на полпути к ковру, где образует маленькую, но отчётливую лужицу. - Уважаемые посетители! – голос, усиленный динамиком, всё так же вежлив: может, вышколенность, а может, просто запись. – Магазин закрывается через десять минут. Две из них Джон ошалело долбится в изнемогающее тело, как отбойный молоток. Одной рукой притягивает Шерлока к себе, другой, в слезах, соплях и слюнке, сдерживает его стоны, и резко вырывается из шёлково-стальной ловушки ровно за секунду до совместного скандального разоблачения. Они сползают на ковёр по противоположным стенам: Шерлок – грудью, Джон – спиной. От нереализованной нужды обоим сводит яйца, зубы и нутро. Пять минут до закрытия. Четыре. Три. Стук в дверь: are you ok? - Твою нортумберлендскую, Джон! Я, пожалуй, не куплю тебе эти рубашки. - Интересно, как бы ты купил, если деньги у меня. Дома договорим.