a symphony of the noblest Black.

***

«Никогда больше он не опозорит своих родителей»       Эта мысль крутилась в его ещё совсем детской голове день ото дня, гудела, будто мантра. И, хотя бы ради торжества справедливости, стоит сказать, что эта задача выполнялась с поразительным упорством.       Начиная с 1968 года, Регулус стал производить чуть ли не такое же впечатление на всё высшее общество Великобритании, как и шестилетний Моцарт, когда давал свои первые концерты.       Не было больше никакого скромного мальчишки, жмущегося где-то в углу, прячущегося за спиной старшего брата. Теперь его удостоили званий: «молодой человек», «юноша», «мистер Блэк», «бриллиант чистой воды — наследник дома Блэков». Последним была названа статья в «Ежедневном Пророке», — впрочем, там не было описано и половины его достижений — которую он перечитывал не раз в своей жизни.       Регулус Арктурус Блэк цитировал слова Батильды Бэгшот из «Истории Магии» целыми страницами, читал шекспировские сонеты, исполнял сложнейшие скрипичные пассажи с лёгкой улыбочкой и однажды даже сказал новоявленному Министру Магии, что ей очень идёт алый цвет. Он попросту умудрился забыть, как выглядит та самая Юджина Дженкинс, ставшая преемницей «жуткого маглообожателя» (называть предыдущего Министра иначе родители наотрез отказывались).       Стоит ли говорить, что многие волшебники (а в особенности престарелые дамы) в мальчике души не чаяли? Они заводили с ним беседы, расспрашивали о всех талантах и пророчили блестящее будущее. Приглашали в свои поместья, представляли друзьям, знакомым, родственникам, домашним эльфам — всем, кого удавалось отыскать на этом же приёме — однако ни у кого в гостях Рег так и не побывал.       Ему сложно было описать словами, сколько, Мерлин, незабываемой эйфории принёс выход из тени родителей и старшего брата. Становление чем-то целым и независимым, а не красивым приложением к кому-то без собственного достоинства. Уважение высокопоставленных лиц за то, что он делает, что представляет собой, а не за благородное происхождение и милое личико.       Однако никогда это не было бы его жизнью, если бы дела обстояли столь радужно.       Вряд ли хоть кому-то из высшего света приходило в голову задуматься — а что же теряет Регулус каждый день, чтобы оставаться таким? Они не видят мир таким же расплывчатым и мутным, ведь это он сидит за книгами в любое время суток, с любым освещением и в любой позе. У них никогда не было мозолей на пальцах, твёрдых и болезненных, ведь это он зажимает струны скрипки до скрипа. Они никогда не падали в обморок, ведь это он борется с оглушающими головными болями. Они никогда не пытались скрыть синяки под глазами, ведь это он не спит до утра, попросту из-за того, что сон не приходит. Они никогда не вставали из-за стола, не съев ни кусочка, ведь это у него не остаётся сил даже на это.       И — Боже милостивый! — они никогда в жизни не рыдали навзрыд из-за того, что дурацкая информация про войны троллей не лезет в голову, что бы ты ни сделал, что, уча сонет наизусть, так и норовишь вставить вместо нужного слова похожее по звучанию, что, играя на скрипке произведение десятки, сотни раз подряд, ты не можешь добиться идеального, чистого звука, что, глядя на какого-то солидного волшебника, не можешь вспомнить, кто он, что, думая о том, чего бы попросить на Рождество, ты понимаешь, что вообще ничего в этой жизни не хочешь.       А Регулус всё это делал.       И они об этом не узнают. Ни-ког-да в э-той жиз-ни. Ибо тогда «бриллиант чистой воды» умрёт, вновь превращаясь в зашуганного мальчишку где-то в углу. Вновь станет лишним в этом обществе — идеальном и непорочном.       А знаете ли вы, что действительно добивало его? Нет, помимо сей чуши, к которой он давно привык. Мама и папа знали обо всём, что с ним происходит. И… Не то, чтобы ничем не помогли, не утешили и не поддержали, они просто…       Рег помнил красный след на своей щеке после того, как отец заметил его в слезах. Потому, что «наследник рода Блэков не должен реветь, как баба». Потому, что «для тебя показ любых эмоций — это слабость». Помнил мамины слова после того, как он осмелился пожаловаться на головную боль: «Если после работы болит голова, значит, ты совершенно не старался».       Он смотрел в потолок над своей кроватью, смотрел в глаза родителям, смотрел на всю ту «элиту» магической Великобритании, на волшебников, ранга которых ему не достичь — и всерьёз извинялся перед мамой и папой. За то, что не оправдывает их ожиданий. «И вряд ли когда-нибудь сможет»       А ещё у Ориона и Вальбурги Блэков есть старший сын. Ох, Сириус…       Дивный мальчик, скажу я вам. Который предпочитает жаргонизмы светским беседам и пытается незаметно поменять свой бокал на мамин — виноградный сок на качественное эльфийское вино, который кокетничает со всё теми же дамами преклонного возраста и наступает на ноги своим партнёршам во время вальса, который только после долгих уговоров надевает парадную мантию с бархатной бабочкой на важный приём — причём обязательно выпрашивает что-либо за такую услугу и во время прогулок по Лондону обращает внимание лишь на магловских музыкантов с электрогитарой.       Именно Сириус был для родителей и «гордостью», и «дорогим», и «любимым», и «достойным наследником рода». Всегда и везде был Сириус. СириусСириусСириусСириусСириусСириус, но никогда Рег.       Мало того, младший сын был целиком и полностью уверен, что если перед родителями поставят выбор «Либо Сириус, либо Регулус», то они даже задумываться не будут. Ведь Сириуса всегда любили, любят и будут любить больше — что бы Рег ни сделал, чего бы не добился.       И какой тогда вообще смысл в лоске официальных приёмов, газетных статьях, приятном удивлении профессоров и похвалах абсолютно чужих ему людей, если два самых дорогих, самых родных на свете человека никогда не скажут «молодец!», никогда не обнимут, никогда не утешат, говоря, что он и так сделал достаточно, что и так является гордостью Блэков? Мерлин, они ведь даже не выберут его!       Куда проще было бы предположить, что всё это зародило в братьях частичку взаимной лютой ненависти. Однако это было бы и сущей клеветой.       В глубине души Регулус всегда понимал, что Сириуса просто невозможно не любить. И любил.       Сириуса с его постоянными рассказами и историями, дурацкими шутками, необычайной смелостью, порой граничащей с глупостью и манией самоубийства, наигранными кривляньями, таким эмоциональным исполнением песен, что дух захватывало, разговорами о всём на свете, мечтами о профессиональной метле и магловской электрогитаре, терпким одеколоном, когда-то давно одолженным из отцовского кабинета, ненавистью к лакрице, пародиями на высокопоставленных особ во время важных приёмов, настолько карикатурными, что заставляли Регулуса содрогаться от беззвучного смеха и тем, что в обществе принято называть харизмой. Без всего этого Сириус просто не был бы Сириусом. Его абсолютно несносным, но очаровательным старшим братом.       Семилетний Рег рассматривал многочисленные плакаты Сириуса, лёжа на его кровати совершенно нахально и беззаботно. Там была и какая-то квиддичная команда, о которой брат точно уже рассказывал, и картинки достопримечательностей незнакомой ему страны, и странный магловский транспорт, зовущийся «мотоциклом» — с двумя колесами и забавным дизайном, и даже… Эх, это изображение он так и не успел разглядеть, ведь Сириус, оторвавшись на секунду от чтения, выхватил его из рук непоседливого мальчишки.       Участь чтеца постигла старшего Блэка достаточно давно, но до сих пор оставалась для него загадкой. Регулус научился читать самостоятельно ещё два года назад, однако постоянно приходил с книгой именно к брату, аргументируя это тем, что у него прекрасный актёрский дар, развить который поможет чтение вслух. Удивительно то, что он не лукавил: Рег действительно любил наблюдать за читающим Сириусом, на лице которого отображалась вся гамма эмоций героев, вслушиваться в его мягкий голос, красиво выделяющий интонацией слова.       Сейчас они дочитывали сказочную историю о волшебнике, которому всегда приходилось спасать магический мир от бед. Он поборол злого колдуна, помирил страны, чтобы избежать войны, сразился с Мерлином, получив его уважение, а также не раз убивал разных фантастических тварей: например, грифонов, мантикор и даже оборотней.       Последнее действо сейчас красочно описывал Сириус, который так увлёкся текстом, что не сразу заметил испуг в глазах брата. Тот давно бросил разглядывание плакатов из картонной коробки и спрятался под подушку так, что из всего его лица были видны только глаза. Большие и настолько серые, что часто (как и сейчас) кажутся бесцветными.       — Эй! — воскликнул старший Блэк, внимательно оглядывая своего слушателя. — Что случилось-то?       Чем больше мальчик молчал, тем больше испуга появлялось в его глазах. Сириус всё пытался отследить направление его взгляда, однако тот как назло постоянно переводил его из стороны в сторону.       — Регулу~ус, — пропел он. — Если ты сейчас не ответишь, значит, ты — флоббер-червь.       То, как быстро «флоббер-червь» откинул подушку в сторону и приподнялся, дабы сесть, было даже забавным.       — Я просто подумал… — его голос звучал настолько спокойно, что не приметь Сириус выражения лица брата, ничего бы подозрительного и не заподозрил бы. — Если прямо сейчас в эту комнату ворвётся вампир… Или оборотень. Мы ведь не сможем спастись от них! — старший Блэк еле удержался от смешка. — У нас нет чеснока или чего там они боятся, нет даже волшебных палочек, а значит, что мы определённо точно…       — Ну-ну, приятель, вот это ты загнул, — Рег тут же нахмурился. — Кто же тебе сказал, что мы не способны спастись от этих монстров?       — Это логично, — даже обиженно надутыми его губы оставались тонкими. — Мы совсем дети без волшебных палочек, образования, какого-то оружия и…       — Послушай меня, — перебил Сириус и взял его ладошку в свою, совсем немного больше. — Я, Сириус Орион Блэк, заявляю, что спасу своего младшего брата, Регулуса Арктуруса, от любых монстров, чего бы мне это ни стоило!       Ему показалось, что от удивления глаза брата увеличились. Мало того, в них будто бы что-то заискрилось — нет, определённо не пыльца фей и не блёстки, что-то, чего Сириус понять не мог.       — Обещаешь? — Рег спросил это тоном раз в десять тише своего обычного. Словно если бы кто-то услышал это, то случилось бы что-то кошмарное.       — Конечно, — его губы украсила широкая улыбка. — А иначе я самый жирный, вонючий и мерзкий флоббер-червь на свете!       Братья рассмеялись так, будто это было самой гениальной шуткой на свете. Хотя, кто знает, может быть на тот момент они так и считали. Зато после этого такой ответ точно нельзя было считать ничем, кроме правды.       Сириус притянул брата к себе, обняв за плечи. А младший Блэк даже не думал сопротивляться, уткнувшись носом в его удивительно острое плечо. И, Мерлин, сколько бы лет не проходило, сколько бы всего с ним не случалось, Регулус мог с точностью описать любую деталь того момента. И сладковатый запах — нет, не того кошмарно-едкого одеколона, а словно самого Сириуса, и чуть шершавую ткань его льняной рубашки, и чужие длинные кудряшки, так и норовящие пощекотать нос, и улыбку, которую можно было почувствовать, даже не видя на самом деле.       Регулус часто размышлял, куда делся тот самый старший брат, которого он так любил. Исчез ли, канул в лету, изменился? Однако это ни разу не заставило Сириуса «вернуться». Наоборот. С каждой секундой тот уходил всё дальше, глубже, выше и недостижимей.       Люди, неважно, в каких отношениях, привыкли говорить, что и понятия не имеют, когда настал конец всему, тот самый день X, тот самый момент, когда они начали отдалятся друг от друга. А Регулус всегда это знал. И было бы наглой ложью молчать.       Тень тревоги засела в нём, ещё когда Сириус получил своё драгоценное письмо о зачислении в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс. С пурпурной печатью и изумрудно-зелёными чернилами. Для старшего Блэка это было счастьем, возможностью, надеждой. А младший не мог думать ни о чём другом, кроме того, что брата не будет рядом почти целый год. Целый, Мерлин, год без его болтовни, кривляний, шуток и смеха. Рег понимал, что должен искренне радоваться за него, но что-то тугое, засевшее в груди, мешало ему в этом. Самыми страшными были мысли о том, что в Хогвартсе Сириус может легко найти ему замену. Куда более весёлую, смышлёную и смелую. В школе ведь сотни детей — любых возрастов, сословий, положений и интересов.       В ночь перед первым сентября мальчишка не мог уснуть, как бы не пытался себя заставить. Зато к нему пришёл Сириус. Даже не переодетый в пижаму, с чернилами на носу и хитрой улыбочкой. Наверное, они говорили о всякой ерунде. О том герое из книжки, о том, как ужасна овсянка, о пауке, найденном под обеденным столом и потом о родителях. Регулус взял с брата обещание писать как можно чаще. Даже если в этих письмах не будет ничего, кроме его дурацких шуток — после этого Сириус корчил из себя обиженного ещё пару минут.       Братья сидели вместе до рассвета. Может, потому, что знали, что Регулусу не позволили поехать с ними на Кингс-Кросс — его новый учитель скрипки (противный старый сквиб) утверждал, будто Рег ослабил хватку и обязан заниматься как можно чаще. Может и потому, что догадывались о своей судьбе. Гении прорицания.       Регулус следил за стрелкой часов весь день. И как только она достигла половины девятого, мальчишка вытащил пергамент и полузасохшие чернила, полностью готовый сочинять тексты для письма. Мол, раньше завтрашнего утра оно не дойдёт, а тогда Сириус уже точно сможет рассказать ему что-то новенькое.       Но Сириус не ответил. Ни через два дня. Ни даже через неделю.       Когда старый фамильный филин влетел в столовую, Рег трепетал: наверняка же брат наконец ответил! Однако, фактически, это был не он. Мальчик пытался вчитаться в изумрудно-зелёные чернила сквозь мамину спину, но успехи были тщетными.       Когда мама вскрикнула, так пугающе истошно, он испугался, что с Сириусом случилось что-то страшное. Ан нет, видимо, так посчитала лишь Вальбурга Блэк.       Распределительная Шляпа определила Сириуса на Гриффиндор. Сколько непонимания, сколько пугающей неизвестности было для него в этих словах. С самого детства братья слышали то, как прекрасен Слизерин и почему это единственный достойный факультет в Хогвартсе. Ведь там учились все Блэки поголовно. Слышали то, как ужасен Гриффиндор, с его безмозглыми храбрецами, с его либеральными взглядами и поражающим количеством грязнокровок. И неужели Сириус Орион Блэк, кровный наследник дома Блэков может быть как-то связан со всей этой ахинеей?       Рег думал об этом весь день. Что может быть, это какая-то ошибка, дурацкая шутка, что не мог Сириус поступить не на Слизерин. А потом осознал кое-что очень важное и написал брату письмо. «Сириус, Я не считаю, что ты стал плохим из-за того, что поступил на Гриффиндор. Ведь не факультет меняет человека, а люди — факультет. Пусть и на Гриффиндоре будет хоть один адекватный волшебник ᐛ».       Однако на это он тоже не ответил.       Тогда мальчик начал придумывать брату оправдания. Множество. Самых глупых, самых странных, самых очевидных. Он нескоро осознал, каким был глупцом. Через два года, через три, стоило прокрутить эти напрасные надежды в памяти.       Однако Блэк не считал себя кретином. Быть может, из-за раздутого самомнения, быть может, из-за того, что слишком хорошо себя помнил. Всем детям хочется верить в счастье вокруг и то, что люди никогда не ссорятся друг с другом, в то, что всё вокруг приторно идеально. И плевать на ссоры родителей, на все упрёки и оскорбления, высказанные прямо в лицо, на слёзы и синяки, на брата, которому ты больше не нужен. Розовые очки снимать тяжело.       Рег никогда не отчаивался. Ведь он-то был ребёнком не глупым и прекрасно знал, что на Рождество все ученики Хогвартса возвращаются домой. Младший Блэк упросил родителей взять его с собой на Кингс-Кросс. Наскрёб в карман пальто побольше конфет. Снарядился хорошим настроением и самой искренней улыбкой.       Когда Блэки подходили ко входу, он, держащийся за мамину руку в холодной кожаной перчатке, разглядывал ажурные снежинки, падающие с неба — вот это и называется дух Рождества. Думал, как было бы здорово сыграть с Сириусом в снежки. Было бы, если бы подобное разрешалось наследникам благороднейшего и древнейшего семейства магической Англии.       Ему, наверное, никогда не забыть то мерзкое ощущение внутри, когда радость предвкушения сменяется надеждой. А та же, в свою очередь, скоро превращается в пустоту. В банальное ни-че-го. Не забыть то, как он, стоя на перроне, вглядывался в лица счастливых ребятишек, вылезающих из вагонов, озирался по сторонам, думая, что может быть брат ехал в другом вагоне. Смотрел на то, как волшебники обнимают своих детей — будто бы не видели целую вечность и понимал, что чувствует то же самое.       Последний ребёнок покинул Хогвартс-Экспресс спустя пятнадцать минут. И это был не Сириус. Его, похоже, вообще нигде не было. Родители всполошились и Рег вместе с ними. Ведь это надо же, ребёнка не оказалось в поезде!       А на самом деле это письмо Сириуса не успело дойти вовремя. В три строчки, о том, что он очень извиняется, но на праздники останется в Хогвартсе. Тогда все детские мечты о счастливом Рождестве были уничтожены, растоптаны, размельчены в пыль. «Счастливого Рождества, Сириус!       Надеюсь, хотя бы тебе не одиноко…»