я вижу нас.

Антон просыпается к полудню. По крайней мере, так ему подсказывают его внутренние часы. Он с трудом открывает набухшие веки и сразу же подмечает: кто-то заботливо поставил рядом стакан воды с аспирином и тазик. — И-и-ир, — хрипло кричит Шастун, потому что ну кто ещё мог о нём позаботиться. — Сам ты «Ир», придурок, — отвечает ему из глубины квартиры Матвиенко. Антон хмурится, пытаясь понять, что вообще происходит. Откуда здесь взялся Серёжа? И куда делась Ира? Слышится шуршание тапок по ламинату, и вскоре на пороге появляется Матвиенко, чистенький и свежий, в отличие от помятого Антона. — Чё, выспался, алкота? — насмешливо интересуется он. Шастун смотрит на него, как на пришельца, и только сейчас с удивлением обнаруживает, что, оказывается, проснулся в чужой квартире. Он осторожно поднимается, морщится болезненно, когда друг резко раздергивает шторы, и закидывается аспирином, с нечеловеческой жадностью осушая стакан воды. — Серый, только без шуток, — тихо говорит Антон, облизав пересохшие губы. — Я как тут оказался? Нихера не помню. — Арс тебе позвонил. Брови Антона тут же взлетают вверх. Потому что он бы скорее поверил в то, что следующим президентом Америки станет Канье Уэст, чем в звонок Арсения. Однако подсознание быстро находит нужный файл в памяти и воспроизводит фрагмент вчерашней ночи. — Арс? — спрашивает Антон и почти не верит в происходящее. Он либо умер, либо спятил окончательно. Потому что Попов, звонящий в половину второго ночи — это что-то из разряда фантастики. — Привет, — отвечает Арсений почему-то уставшим голосом. Шастун сразу трезвеет, автоматически активируя режим спасателя. — Что-то случилось? — Нет-нет, всё в порядке, — Арс шумно вздыхает, словно собираясь с мыслями. — Тош, а ты где? «Тош». Шастун расплывается в нежной улыбке, пьянея от звука любимого голоса, и только спустя несколько долгих секунд осознаёт, о чём именно его спросили. — А ху его ноуз, — честно признаётся Антон и пьяно хихикает. — Шаст? — М? — В каком именно баре ты? Можешь геолокацию кинуть? Значит, это ему не привиделось. Арс действительно звонил ему. Арс переживал. Арсу на него не плевать. У Антона даже головная боль проходит, и лицо трещит по швам от трогательной улыбки. — Вспомнил? — спрашивает Матвиенко, едва подавляя смешок. — Как он звонил и как из бара ехали, — кивает Шастун, нехотя разрывая связь с этой тоненькой струйкой света, коснувшейся его сердца. — Уж не знаю, как он так удачно набрал тебя, но сразу понял, что ты в невменозе. Поэтому позвонил мне, чтобы я тебя отвёз домой. У Антона внизу живота оживает рой бабочек и взмывает дружной стайкой прямиком к сердцу, облепляя его со всех сторон. Серёжа смотрит на него изучающе. Он и раньше замечал странную химию между друзьями, но особого значения этому не придавал. Но вчера ему всё стало предельно ясно — Антон испытывает к Попову далеко не дружеские чувства. Сейчас его мучает только один вопрос: осознает ли это сам Шастун? И что ещё интереснее, догадывается ли Арсений? Потому что если да, то вся эта внезапная забота об алкаше, сидящем напротив, становится подозрительной. — А почему не ко мне поехали? — ловко переводит тему Антон, замечая на себе странный взгляд друга. От весёлости Матвиенко не остаётся и следа. Он опускает глаза нервно закусывая губу. Антон цепенеет и напрягается всем телом, сразу почуяв неладное. — Серёг? — Ты ж с Ирой посрался, помнишь? — Ну так, повздорили немного, — пожимает плечами Шастун. — Я чё в бар-то и ушёл. Чёт накрутил там себя сильно, психанул… — Это да-а, — осторожно тянет Серёжа, бросая опасливый взгляд на друга. — А что потом было, помнишь? Когда я тебя в машину усаживал? Антон мотает головой, честно не понимая, к чему ведёт Матвиенко, но нутром чувствует: что-то не так. — Ну просто она позвонила как раз, и ты на неё… наорал. Лицо Антона вытягивается от удивления, потому что он никогда не позволял себе повышать голос на девушку. Ни-ког-да. Нет. Он не мог. — И что же именно я сказал? — севшим голосом спрашивает Шастун, чувствуя, как нервы сжимаются в комок.  — Ну я не очень понял, но вроде как «Ты мне не жена», — цитирует Серёжа, и сердце Антона проваливается в пятки. — Антон? — в голосе Иры слышится неподдельная тревога. — Ты где? — А не ебёт, — рявкает Шастун и лупит по уху Матвиенко, который пытается усадить его в машину. Серёжа в долгу не остаётся и, скрутив ему руку, всё-таки заталкивает друга на заднее сиденье. — Ты что, пьян? — «Под пьяным туманом авки твои лайкаю…» — орёт Антон, не попадая ни в одну ноту. — Так, понятно. Давай домой. Именно в этот момент крыша Антона отъезжает окончательно. Он не хочет домой. Его дом не здесь, он в ебучем Питере, в объятиях человека, который никогда его не примет. Не примет ни его неправильной любви, ни его самого. Они не состарятся вместе. Не заведут детей. Все эти чувства обречены на провал. «Так какого же хуя я вас чувствую, суки?!» — вопит внутри себя Шастун, и едва не плачет от обиды. Когда нахуй он успел стать такой тряпкой? — Антон, слышишь меня? Езжай домой. — Чё ты указываешь? Ты не… не… «Арс» хочет сказать Антон, но вовремя осекается, благодаря Серёже, который как раз садится за руль. — Жена… м-мне. Он говорит прежде, чем успевает осознать. — Что ты сказал? — в голосе Иры слышится сталь. — Ничего. — Нет, Антон, повтори. — Ир, бля, я… — Иди на хуй, Шастун. Противное «бип-бип-бип» эхом пульсирует в голове. Серёжа сочувственно вздыхает и хлопает друга по коленке в качестве ободрения. Антону тошно. Он вскакивает с дивана, игнорируя вернувшуюся боль в висках, и, наскоро одевшись, вылетает из квартиры Матвиенко. Нужно позвонить Ире сейчас же. Он пытается нащупать телефон в кармане, но не обнаруживает его там. — Блять. Антон уже разворачивается, чтобы вернуться за ним, и почти сбивает с ног запыхавшегося Серёжу. — На вот, — говорит тот, протягивая айфон. — Я посмотрел, что он разрядился у тебя, и поставил ночью на зарядку. Шастун крепко сжимает телефон в руке и с благодарностью смотрит на Матвиенко. — Серёг, спасибо тебе огромное. — Тох, ты это… держись. Всё хорошо будет. Антон не верит, но кивает и заходит в лифт. Серёжа смазано салютует ему на прощание. Створки закрываются, и парень с шумным вздохом прислоняется к холодной стенке. Его начинает мутить то ли от похмелья, то ли от стремительного движения вниз, то ли от пиздеца, в который неожиданно превратилась его жизнь. Экран загорается, и его горло сдавливается невидимым узлом. Ира Непринятый вызов (6) Ира в 07:32 Я поживу пока у Марины. Ты очень поменялся, Антон. Я не знаю, что с тобой происходит, но, если у нас ещё есть шанс, пожалуйста, разберись в себе и верни того Антона, которого я когда-то полюбила. Сенька в 10:13 Шаст, ты там как? Антон знает, что первым делом должен позвонить Ире и извиниться, но знакомое имя в строке оповещений мозолит глаза и заставляет сердце биться чаще. Он чувствует покалывание в кончиках пальцев, когда открывает диалог, но… Нет. Нет, так нельзя. Он проводит рукой по лицу и зарывается пальцами в чёлку, больно оттягивая пряди вверх. — Что же ты творишь, придурок… Антон заказывает такси и откладывает звонок на время. Не то состояние сейчас для подобных разговоров. Он находит в кармане смятую пачку и нервно закуривает, устремив взгляд на сверкающие панорамные окна, в которых отражается последнее ноябрьское солнце. Месяц до Нового года, а в жизни полный раздрай. И хоть бы кто подсказал, что с этим делать? Водитель серебристой тойоты — здоровенный дядька с густыми усами и красным добродушным лицом, всю дорогу травит байки про охоту. Шастун слушает его в пол уха и изредка бросает какие-то реплики, создавая видимость диалога. Вообще-то можно и не стараться, но эта недобеседа здорово отвлекает от тяжёлых мыслей, поэтому он механически хохочет и с деланным изумлением тянет «Ого-о-о» или «Да-а-а» в нужных местах. А мужик и не замечает, ему хорошо. Он счастлив. — А чего не радоваться, а? У меня вот двое сыновей и жена-красавица. Приеду домой со смены, а там ужин сытный, порядок, дети сытые довольные. Такая, знаешь, любовь в этом чуется… Тесть у меня мировой мужик! На Новый год к нему в загородный дом поедем, такого кабана зажарим, м-м-м… Ты кабана пробовал когда-нибудь? Антон вопрос не слышит, думает о своём. У них с Иркой тоже планы на загородную вечеринку вместе с Шеминовыми и Позовыми. Теперь вот непонятно: пришёл их планам трындец или ещё всё исправить можно? «Не-бе-са-а-а мои обетованные…» — врывается в его сознание голос Меладзе, и в груди что-то ёкает. — Не люблю его, но уж больно песня хорошая, — комментирует таксист, прибавляя звук. — Я вот на Ленусика так же смотрю, как вот тут поётся. Мы только познакомились с ней, а я уж сразу и влюбился. Глаза у неё, как небо, в душу будто бы заглянули, и… Ага, знает Антон эти небеса треклятые. Два осколка неба, блять. Ранят эти два осколка похлеще битого стекла, когда смотрят на тебя с равнодушием и холодом. Аж мурашки по спине. Антон бездумно достаёт телефон, и его взгляд сразу цепляется за пришедшее уведомление. @arseniypopov опубликовал новое фото Шастун шумно втягивает воздух и с еле слышным стоном запрокидывает голову назад. «И теряются слова… Синева-нева-нева-нева…» — Парень, ты в порядке? — Да чёт голова закружилась. — Душновато, наверно, сейчас печку убавлю. — Спасибо, — выдыхает Антон и возвращается в прежнее положение. Легче не становится. Потому что это фото со съёмок «Где логика?». Они стоят близко. Счастливые, разгорячённые азартом. Глаза Арса сияют через очки, которые ему безумно идут. У Шаста, похоже, фетиш на них. — Тот самый Мюнхгаузен! — А а-а! — верещит Попов. — Серьёзно? — Да, у него из бошки торчало… Антон не знает, почему именно этот момент всплывает в его памяти. Может, потому что он бы хотел, чтобы до Арсения дошло и нечто другое… Бр-р-р. Нет, тогда всё станет ещё хуже. Он решает, наконец, ответить на сообщение Арса. Долго муссирует клавиатуру, не зная, как именно будет лучше написать, но в итоге останавливается на сухой благодарности. Вы 13:44 Норм. Спасибо, что позаботился вчера. Ответ, на удивление, прилетает мгновенно. Сенька в 13:44 Ты ж заботишься. Вот и я тоже)) «Ъуъ съука». Жмётся эта нежность проклятущая прямо к груди Шастуна, трётся пушистыми зверем о сердце. Но он не может больше позволять ей так бесцеремонно приходить и заполнять собой всё пространство. Больно это. Невыносимо больно. От того, что на Ирке сорвался. Что с чувствами своими нездоровыми совладать не может. Что, как ни крути, всё это бессмысленно и безнадёжно. И надо бы с этим заканчивать, да только Антон не знает как. Он заходит в пустую квартиру. В коридоре ещё остался едва различимый аромат духов Иры. Антон думает о ней, свернувшись калачиком под пледом на диване. Она была с ним до всей этой шумихи с Импровизацией. Она всегда была ему в первую очередь искренним и понимающим другом, а потом уже девушкой. Он поэтому так и проникся ею с самого начала. Любовь ли это или что другое — какая теперь, собственно, разница? Столько лет вместе. Столько воспоминаний. «С Арсением их не меньше», — травит Антона въедливое подсознание, но он отмахивается от него. Ира заслуживает знать правду о тараканах, которые сгрызли остатки мозга Шастуна. Можно на звёздную болезнь, конечно, списать. Ему многие это в вину вменяют последнее время. Да только бред это всё. Разве что «звёздной болезнью» можно назвать пиздострадания по одной звезде с нехилой такой ебанцой в голове. Чёлка эта дурацкая его и глаза-льдинки. Небеса, блять. Тьфу ты ну ты. Ира либо поймёт его и вылечит. Либо нахуй пошлёт — и пиши-пропало. Потому что кому он такой будет нужен, кроме неё? Уж точно не Арсению. Этот либо отпиздит (и то в лучшем случае), либо возненавидит. Шастуна от этой мысли передёргивает, словно в ебучих шокерах. Арс точно его возненавидит, если узнает. А ненависть Попова Антон попросту не вывезет.

***

Знал бы парень, как сильно он заблуждается. Арсений, ставший по какому-то совершенно долбанутому плану Вселенной невольным свидетелем сумасшествия Антона, не испытывает к другу ненависти. Но и ничего другого, к несчастью, тоже не испытывает. За исключением, разве что, жалости. А любовь, основанная на жалости, любовью не является.