ghetto’s lullaby

Тихо в церкви. Аромат ладана давно въелся в эти стены. Его вдыхать куда приятнее, чем порох и кровь, что везде и всюду преследуют. Выйди из церкви: сразу в ноздри вонь вечной борьбы забивается. Боль, отчаяние, толкающее к безумию, конец. А тут что-то вроде кратковременного спокойствия. Это единственное место, куда с поднятым оружием не входят и где не кричат. Бывает, конечно, порой по углам торчки сидят, с Богом встречу ищут в героиновых туманах, их даже выгонять нет смысла, они как крысы, да и то не вредят, разве что себя уничтожают наркотиками. Не обязательно верить в Бога. Сюда приходят за тишиной, кто-то своему божеству поклоняется и помощь просит, кто-то в космос сигналы шлет, все еще надеясь, что в этом районе когда-то будут расти цветы и летать бабочки, а не пули. Чонгук сидит на первом ряду скамеек, сцепив руки, смотрит на алтарь с позолоченным крестом. Его лунный свет касается, освещающий зал. В холодных лучах пляшут мелкие пылинки. Так тихо, что собственные мысли громче кажутся. Он никогда не молится. Он не верит в то же, что и большинство, но кого-то благодарит за еще один день без потерь близких, за возможность бороться и не быть неспособным защитить ценное. В этом мире быть сильным — обязательное требование, не просто прихоть ради крутости. Крут тот, кто может бороться и получать, брать от жизни как можно больше в компенсацию за хуевые условия. Остальные — проигравшие. Таких не уважают и за людей не принимают. Но и их, увы, хватает. Опустить руки и ждать прихода смерти легче, чем ей противостоять и карабкаться вверх. Чонгук сидит еще несколько минут, наслаждается ценным моментом покоя и тихо выходит в падший Бабилон, в родину грехов. Здесь, как и обычно, ширяются прямо на улице, угоняют никому не нужные машины, кем-то давно брошенные, кричат и обливают друг друга ненавистью, что, скорее, жизни адресована. Где-то покрышки жгут, а где-то снова не поделили, стреляют. Здесь насилие процветает. Чонгук переходит дорогу, замечая, как на другом конце улицы кто-то кого-то бьет, садится в свой ниссан сильвия и едет домой. Квартирка на четвертом этаже никогда не пустует. К Чонгуку с братом всегда друзья заходят. Но в этот раз повод другой. Старший, войдя, слышит разговоры готовящихся к делу парней. В небольшой гостиной собираются Чимин, Дино и Каи — единственная семья Чонгука. Они обращают на него внимание и возвращаются к сборам.  — Помолился своим богам? — усмехается Чимин, застегнув черную толстовку, под которой спрятал узи.  — Сегодня никто не сдохнет, — Чонгук подходит к кофейному столику, где лежит различного вида оружие и патроны. У него пистолет всегда при себе. Никто в Бабилоне на улицу невооруженным не выходит. Чон берет патроны, чтобы пополнить магазин своего ствола.  — Отлично, я сегодня собираюсь хорошенько оттянуться, — Каи поднимает пистолет и довольно улыбается, сделав перезарядку.  — Опять не сходи с ума, — предупреждает Чонгук. Звучит спокойно, но голос его усмирить даже ураган способен, коим и является младший брат.  — Я у лучших учусь, — бросает усмешку Каи. Чонгук скалится и, внезапно оказавшись напротив брата, прижимает ему дуло ко лбу. Тот смотрит старшему в глаза, даже не дрогнул, не моргнул. Чимин и Дино даже не реагируют, тут ничего удивительного. Как будто впервые.  — Засрешь мне дело, и это будет последний раз, когда ты с нами пошел, — спокойно говорит Чонгук.  — Убери, ну, — рычит Каи, оттолкнув руку брата и надев черную маску на голову. Чимин закатывает глаза. Отношения этих братьев такие непредсказуемые, что порой непонятно: они крепко обнимутся или перестреляют друг друга. В какой-то момент тепло разбавила агрессия, сделав их взаимосвязь опасной и еще более крепкой, несмотря на то, что между ними может походить на вражду.  — Сученыш, — бросает Чонгук и опускает пистолет.  — Тебе явно не хватает, брат, — усмехается Каи и закидывает на плечо пустую черную сумку, в которой они обычно собирают награбленное.  — А тебе не хватает пиздюлей, — дает подзатыльник брату Гук.  — Ну тут он прав, — прыскает Дино.  — Короче, действуем, как обычно, — объясняет Гук уже на выходе полностью собравшимся и готовым парням. — Дино взламывает, мы с Чимином пробираемся внутрь, Каи охраняет и предупреждает, если что. Все ясно? Парни кивают.  — Погнали. Запрыгнув в ворованный старый кадиллак, стоящий в никому не принадлежащем гараже, парни покидают территорию родного Бабилона и взъезжают в величественный Йеригон — столицу богов или рай на земле, где таким, как Чонгук и остальным парням из гетто нет места. Тут все резко отличается от их мира мрака и безнадеги: яркие огни, все привлекает, все восхищает и соблазняет. Нигде не валяются люди и мусор, никто не устраивает дебоши, не кричит на всю улицу. У тех, кто ни в чем не нуждается, нет причин кричать прямо на улице, нет причин лить ненависть. Парни приметили себе дом недавно ставшей вдовой женщины пару дней назад, когда прогуливались по улицам Йеригона в поисках очередной добычи. За это время они разузнали, сколько денег упало на ее счет и какова сумма ценностей в ее особняке, что, к счастью, почти не охраняется с тех пор, как умер главный хозяин. Они паркуют машину неподалеку от цели и, избегая соседских камер, перелезают через высокий металический забор. Дино гасит камеры наблюдения на территории и открывает заднюю дверь, ведущую в дом через кухню. Вдова живет совсем одна, детей нет, а всю прислугу распускает в конце дня.  — Жил бы я в таком доме, мне бы ниче больше не надо было, — негромко говорит Чимин, освещая фонарем шикарную гостиную. — Пиздец тут дорогое все, не нужно быть профи, чтобы оценить сумму.  — Эти бабки можно вложить во что-то более полезное, чем ебаные плинтусы из золота, — с нескрываемой ненавистью отвечает впереди идущий Гук. Они тихо пробираются все дальше, параллельно прихватывая с собой все самое ценное. Статуэтки, антикварные предметы интерьера и прочее. Главное, чтобы это можно было без труда толкнуть нужным людям и получить за это как можно больше денег. Они без труда доходят до кабинета умершего хозяина, пока Каи сторожит территорию вместе с Дино на нижнем этаже. Они не первый год этим занимаются, бывали и серьезнее случаи. Порой легавые гнались с собаками, но парням, привыкшим бегать и скрываться от полиции всю жизнь, удалось скрыться без опознания личности кого-либо из них. Не все так просто. Бабилон — отдельное государство со своими законами и движущими силами, со своими вожаками. Посреди множества кварталов там есть те, что держат на себе весь район: квартал наркодилеров, квартал оружейников, квартал сутенеров и, ставший совсем недавно власть имеющим — квартал грабителей, что прежде не имел организованной структуры и был хаотичным. Теперь же ограбления стали не менее серьезным и прибыльным делом. Мелкие воришки занялись крупными ограблениями и быстро завоевали место в ряду важных сфер деятельности в Бабилоне. Главный в банде грабителей — Чонгук, выведший воровство на высший уровень. После него идут Каи, Чимин и Дино, за которыми стоят еще десятки профессиональных и только начинающих на разных ступенях парней, способных нарыть ценности и деньги, отбираемые исключительно у достаточных жителей Йеригона, который никогда и ни в чем не будет нуждаться. Зато нуждается Бабилон. В гетто грабителей некоторые зовут Робин Гудами, а некоторые осуждают их деятельность. Из-за этого по сей день ведется много споров, но факт, что грабежи вносят свою лепту в жизнь района — неоспорим. Все дорогие украшения и сбережения в полмиллиона оказываются в сумке парней менее, чем за час. Заполнив багажник до упора, они уходят так же быстро и незаметно, как пришли, не оставив за собой ни следа. Они всегда работают чисто и быстро, заранее оценивая свои возможности и время, за которое удастся разобраться с целью. В этот раз все проходит, как по маслу, и вот кадиллак несется обратно в Бабилон, что встречает их висящей парой кроссовок на проводах и резким контрастом бедности и богатства, которое они с ненавистью вдохнули в городе, чужом для них.  — Эта сучка не обеднеет, у нее на счету наверняка в разы больше, чем мы унесли, — смеется довольный легким и богатым уловом Чимин, сидящий за рулем.  — Хорошим девочкам оставляют хорошие чаевые их старые ублюдки, — хмыкает Чонгук, смотря в окно.  — Там есть какой-нибудь браслет или что-то такое? — спрашивает сидящий сзади вместе с Дино Каи. — Мне нужно что-нибудь симпатичное.  — А тебе нахуя? — ухмыляется тот, подняв бровь.  — Мы же идем к Мэйсону сейчас? — уточняет Каи. Брат согласно рычит. — Там будет одна девчонка со школы.  — Возьми ей пакетик лсд у нариков, и она сама на колени встанет перед тобой, если тебе это надо, — Чонгук задирает маску на голову и чешет переносицу. Закуривает, впустив в салон ночной прохладный воздух. — Тут нет ценителей, только конченные.  — Да и нахуя дарить такие дорогие вещички той, которую трахнешь разок? — вставляет свое слово Чимин. — Легавые снова полезли на наши улицы, они кого угодно могут выцепить и догола раздеть, только бы приебаться к чему. Нам нельзя светить, Каи.  — Район ослаб, — Чонгук поджимает губы и скользит взглядом по пролетающим мимо тошнотворно-родным пейзажам. — Дин не справляется.  — Кто вообще дал власть мороженщикам? — злится Каи.  — Ты не догоняешь, мелкий? Кто больше сбывает, у того и корона. Так было всегда, сколько я себя помню, — говорит Дино, по привычке закинув ногу на колено Каи и подложив руки под голову.  — Так мы не отстаем. Легче всего поднять бабло нам. Мы берем, что хотим и сколько хотим, — спорит младший Чон. — А что тогда сказать Наму? Оружейникам власть захватить легче легкого. А сутенерам? Их шлюхи — королевы Бабилона.  — Вся эта хуйня людям нужна в равной степени. Но дурь потребляют даже те, у кого последние гроши в кармане, — мрачно говорит Чонгук.  — Но, возможно, скоро Дин полностью отдаст контроль Хосоку и…  — И пизда Бабилону, — договаривает за Чимина Чонгук. Все молча соглашаются. Они выгружают награбленное в неприметном складе, затерявшемся среди сотен таких же, и едут на очередную тусовку к Мэйсону — местному королю вечеринок, что не дает району впасть в уныние. Он — нейтральная зона, не относящаяся ни к одному из кварталов, поэтому когда у него собираются, никто не смеет поднимать оружие на другого. Дом у Мэйсона для этого района выглядит, как дворец, хотя у некоторых вышек и не такие хоромы бывают. А по сути, это обычный, коих много в Йеригоне, двухэтажный дом с задним двориком, где есть даже стриженная зеленая травка. Только вонь эту не прогнать, как бы цивилизованно ни выглядел дом. Смерть тут гуляет, как своя, ищет очередную душу-цель. Одни пока еще далеки от нее, другие уже подступают. Таблетки, порошок и прочее дерьмо или же спасение; все, что может унести в лучшее место или сделать ярче окружающее. Кто-то уже валяется по углам, кого-то потряхивает в припадках из-за прихода, кто-то изгибается в неестественных позах, но остальных, привыкших, уже не пугает. Тут разный сброд тех, кто еще может спастись, и безнадежных, кого конец в парке-кладбище ждет. Люди каждый день веселятся, как в последний раз, пока не нагрянет полиция или не начнется очередная перестрелка из-за какой-нибудь внезапной херни. А может, и то, и то вместе. Поводом может стать даже случайный взгляд. Парни из квартальных банд все с оружием, никуда без него не ходят, и неважно, что территория нейтральная. Некоторые, пытаясь завлечь и впечатлить девушку, светят им, хотя никого не удивить и этим. У кого ствол, тот сильный, вот и все. В Бабилоне все правила элементарны. Чонгук входит в душный и шумный дом с братом и друзьями, остальные парни из банды расходятся кто куда, расслабляясь после еще одного тяжелого дня. Гук прячет пистолет за поясом, а холод лезвия приятно касается кожи у щиколотки. Маленький нож всегда в запасе. Чонгук с ним не расставался, даже когда после смерти матери их с братом забрали в приют, вырвав из сердца последние крупицы надежды. Чонгука приветствует каждый. Все тут друг друга знают. В какой-то степени, они семья, в которой в любой момент может замкнуть и дать сбой одна из множества деталей. Они все с рождения в одинаковой степени дерьма нажрались, в одной лодке плывут и за одно и то же борются. Их объединяют улицы Бабилона и кошмары, что на них происходят. Только теперь они сами эти кошмары и создают. Чонгук входит в тесную, полную людей гостиную и протискивается к кухне, где наверняка будут восседать важные персонажи главных и остальных кварталов. Но он останавливается, случайно подняв взгляд и заметив на лестнице его. Как призрак, как миф в реальности. Он смотрит не вписывающимися в эти пейзажи голубыми, как глубокое синее море, глазами и как будто все тайны мира знает, но делиться ни с кем не собирается. Проблески скуки и глубокой задумчивости о чем-то секретном. Он, возможно, тоже под чем-то, как и все здесь. Еще бы, младший сын Дина — короля порошка. Только он всегда такой. Чуть ли не с самого детства. Чонгук и в школе часто его замечал, но никогда не контактировал. Тот учился на год младше, да и не только в этом дело. Чонгуку было неинтересно заводить новые дружбы, хоть и так друг друга поименно в школе знали все. Его старший брат, что учился на два класса старше Гука, цербером вился вокруг младшего и грыз глотки каждому, кто смел обозвать его заднеприводным. Ходят слухи, а может, и чистая правда, что он за младшего убил. А теперь голубоглазый мальчишка, не боящийся демонстрировать себя настоящего (в какой-то степени), не один здесь такой. Благодаря ему многие открылись и живут спокойно. В Бабилоне не однополые интриги являются проблемой. Далеко не они. Он не улыбается, но кажется, что глазами насмехается. Колечко на нижней губе поблескивает, а он его вдобавок прикусывает, еще больше взгляд притягивает. Его руки с красивыми аккуратными пальцами растекаются по деревянным перилам. Он стоит спиной, глядит боком, заприметив внизу находящегося Чонгука. Он как змея каждый раз его гипнотизирует на короткий миг, что кажется бесконечным. И Чонгук постоянно ведется, останавливает время вокруг себя. Не хочет смотреть, но смотрит. Его раздражает Чон Тэхен.  — Йоу, Гук! — громко зовут из кухни. Еще больше Чонгук ненавидит его старшего брата — Чон Хосока. Тэхен, стоящий на лестницах, наверное, из-за бликов кажется улыбающимся. Чонгук отворачивается, стряхивает с себя короткое забвение и заходит на кухню. Образ Тэхена перед глазами рассеивается, как звездная пыль. И так каждый раз. Чонгук входит в прокуренную, туманную кухню. Там из важных только один из сутенеров, Хосок и приближенные главного оружейника Нама. Их амбалы стоят за спинами сидящих вокруг круглого стола с опущенными стволами, готовые в любой момент начать палить и защищать своих. Хосок в расстегнутой светлой рубашке с коротким рукавом и в дранных джинсах сидит с каким-то худеньким парнишкой на коленях и курит косяк. Он чуть ли не главный в этом гетто, ему все поклоняются, от его настроения зависят, а иначе он битой кости переломает. А кто ему не подвластен, тот с ним в вечных напрягах. Например, квартал тех, кто ответственен за грабежи. Именно он возрос и встал рядом по влиянию. Только Чонгук никогда никому не подчинялся в вопросах бизнеса и дележки территории, не говоря уже о награбленном. У них вечная холодная война, иногда перерастающая в огонек, но не более. Они, зная силу друг друга, предпочитают сдерживаться, хотя мысленно друг друга уже повзрывали.  — Как там у ворюг дела? — спрашивает с улыбкой Хосок, делая затяг и глядя на стоящего в проеме Чонгука. — Садись, че встал, как гость. Мы тут все друг другу семья, а на кого нам еще полагаться? Ебаные копы снова начали к нам свои носы совать.  — Это помешает нашим делам, надо вышвырнуть их отсюда, — Чонгук опускается на стул напротив и сует сигарету меж губ. Хосок ему любезно прикуривает, протянув руку через стол.  — Сегодня на моих гнали, — встревает сутенер. — Еле разобрались, а иначе пришлось бы снова на залог бабки тратить.  — Им пизда, я каждого выебу в жопу, если посмеют лезть в наши дома, — раздраженно выплевывает Хосок, сжимая бедро парнишки на своих коленях. Тот явно под чем-то, не слышит ничего, только водит языком по шее и груди Хосока, о его члене в себе только и думает, но тому не до того. — Но это все потом. Я хочу твою сильвию, Чон, — переводит тему Хосок.  — На свалке можешь поискать и сделать из нее конфетку, — пожимает плечами Чонгук. — Свою ни за какие деньги не отдам, — звучит непреклонно.  — А сыграл бы, поставив ее? — изгибает бровь Хосок.  — Никогда.  — Значит, не такой уж ты и профи в баскетболе, сомневаешься, — усмехается Хосок, стряхнув пепел в стакан.  — То, что мне ценно, я никогда не буду ставить на кон, — Чонгук говорит таким тоном, от которого у всех внутри холодеет, но не у Хосока. Тот бросает усмешку.  — Да ладно, расслабься, я просто попытался.  — А если серьезно, на свалке реально есть одна такая, но работы с ней дохуя будет, — затягивается Чонгук.  — Ты свою так и нашел? Я думал, угнал у кого-нибудь, — улыбается Хосок. — По твоей же части.  — У тебя какие-то предъявы к моему делу? — Чонгук пристально смотрит ему в глаза. Он не в том настроении, чтобы игры в намеки вести. Тут и без них всем все ясно.  — Не то, чтобы… Их прерывает шум снаружи. На кухню заглядывает запыхавшийся парнишка и тараторит:  — Гук, там Каи, короче… Чонгук не дослушивает. Он бросает сигарету в стакан и подрывается, толкает плечом встающих на пути и пробирается через гостиную. Хосок тоже за ним выходит с парнями, скинув с колен едва соображающего мальчика. На улице, прямо возле дома уже столпотворение, в центре которого — никого это не удивляет — Каи и один из парней Хосока — Майлз. Дино и Чимин тоже уже здесь. Наверное, поблизости были. Они всеми силами пытаются удерживать готового взорваться атомной бомбой Каи, пока Майлза сдерживают люди Хосока. Они готовы сжечь друг друга глазами и разорвать голыми руками, им даже стволы, что всегда при себе, не обязательны. Каи смотрит только на него, вообще никого и ничего не слышит, не видит, игнорирует все, что ему братья говорят, пока родной не врывается и не закрывает собой вид на Майлза. Хосок, выскочивший следом за Гуком, стреляет в воздух, и шумная толпа разом затихает.  — В себя приди, — слегка, чтобы отрезвить, бьет по щеке младшего Чонгук. Его вроде сдержанный, но опасный голос мгновенно осаждает Каи. Он моргает, концентрирует все еще злой взгляд на брате.  — Че за хуйня у вас тут? — громко спрашивает Хосок, подойдя к заведенному не меньше, чем Каи, Майлзу.  — Пусть, сука, контролирует свои глаза в мою сторону смотреть, — рычит Каи и снова дергается в попытках вырваться из захвата Дино и Чимина. Чонгук сжимает футболку на его груди. — В школе я тебя достану, лучше не приходи туда! — кричит через плечо брата Каи.  — Ты кто, блять, такой, уебок? Сдался ты мне, — не отступает Майлз. — Че ты из себя корчишь, Чон? Каи нервно ухмыляется. Еще немного, и он вырвется, его никто не остановит. Он этого ублюдка всем своим существом не выносит. Если бы мог, убил бы, не раздумывая. Вечные взгляды, в которых провокация и такая же ненависть. Они с детства друг друга не переваривают. Однажды не поделили, и с тех пор пошла война за место лучшего, с годами становясь все ожесточеннее.  — Тише будь, драки нам здесь не хватало, — рычит Чонгук на брата, сжав пальцами его щеки и заставляя заткнуться одним взглядом. — Не сейчас, понял?  — Вы что, сука, позабывали, как тут дела решаются? Мы не животные, чтобы сразу пиздиться, — орет Хосок размахивая пистолетом. — Завтра утром на площадке! Играем до пятидесяти очков. Проигравшие на неделю прекращают свою деятельность. Да, дохуя убытков, но вы сами напросились, а теперь все, разошлись нахуй! — Хосок опускает пистолет и подходит к Чонгуку. Дино и Чимин утаскивают Каи к кадиллаку. — Вырастил пса, на поводке с трудом удержать, — ухмыляется Хосок. — А главное, какой пример охуенный.  — Завтра на площадке, сам сказал, — напоминает Чонгук сдержанно, а глазами Хосоку расправу обещает. Однажды баскетболом это будет не разрулить. — За язык никто не тянул, можем прямо тут стволы достать и решить все споры.  — Как бы мне ни хотелось, правила в Бабилоне не позволяют. Пока что, — улыбается Хосок. — Готовься к игре, Гук, — он резко разворачивается и идет обратно в дом. Чонгук смотрит ему вслед и замечает на ступеньках стоящего Тэхена, который молча наблюдал за небольшой перепалкой. Хосок доходит до него, и тот, повесив руку на плечо брата, последний раз мажет взглядом по Чонгуку и уходит с Хосоком в дом, над чем-то негромко смеясь. Кадиллак подъезжает к десятиэтажке. Дино и Чимин, покурив с братьями у подъезда, поднимаются в квартиру. Каи, собирающегося идти следом, тормозит Чонгук. Он разворачивает брата к себе и внезапно бьет в лицо.  — Сука! — рычит Каи и, не секунды не мешкая, набрасывается в ответ. Чонгук без труда заламывает ему руки и прижимает к дверце машины. Он брата сам драться учил, но тому учителя не превзойти, Каи дерется, как Чонгук, но с ним же эти удары не прокатят. Старший наперед знает, как будет бить Каи.  — Понимаю, тормозов у тебя нихуя нет, но у тебя и мозгов, блять, нет? — Чонгук грубо тычет пальцами в висок брата, тот дергается и вырывается из хватки, не слышит ничего, снова накидывается. Ему даже удается ударить Чонгука в челюсть, но тот снова контроль в свои руки берет. — Слышишь меня вообще? — встряхивает брата старший.  — Он меня раздражает. Он лезет на мою территорию, — рычит Каи, тяжело дыша и сжимая кулаки. — Девчонки, которые нравятся мне, места, которые я обозначил своими, люди. Он не догоняет, что это все уже принадлежит мне.  — Не думал, что ты свое отстоять не в состоянии, — Чонгук насмехается, злит младшего еще больше. С непринужденным видом, с красным пятном на левой стороне лица от удара, он закуривает, прислонившись к машине.  — Это я и делаю. Сегодня он снова меня взбесил, это был край. Я решил, что там с ним и закончу, а вы нахуя влезли? — сердито смотрит на брата Каи. — Я хочу разъебать его, от его рожи чтобы ничего знакомого не осталось.  — Успеешь, — спокойно говорит Чонгук, выпуская дым в черное небо.  — Убрать его надо, — Каи щурится и сплевывает окровавленную слюну. Из-за удара Чонгука зубы царапнули внутреннюю сторону щеки.  — Закрой рот, Каи, — резким режущим тоном пресекает мысли брата Чонгук. — Чтобы, сука, даже не заикался о подобном.  — Что посеешь, то и пожнешь, братик, — стирая кровь из носа, брызнувшую после удара брата, рукой, безрадостно усмехается Каи и идет к подъезду. — Что посеешь, то и пожнешь, — повторяет он, скрывшись за дверью подъезда. Чонгук шумно выдыхает через ноздри, ощутив дрожь, пробежавшую по рукам к кончикам пальцев, бросает окурок и садится за руль припаркованной рядом с кадиллаком ниссан сильвии. Машина с визгом шин подрывается с места, поднимая столб пыли. Чонгук не едет конкретно куда-то. Он гонит, чтобы прочистить голову на скорости, которую только способен выжать из старенького спорт купе. В то, что он сломал своего брата, до последнего верить отказывался. Сломал своей личной ненавистью к миру, к людям, ко всему, что их окружает. Эта ненависть воздушно-капельным путем передалась младшему. С той секунды, как не стало матери, не успели руки высохнуть и очиститься от крови отца. Тогда и начался второй круг ада, что они с Каи переживали, брошенные в приют, где действительно научились выживать, сдавливаемые рамками и прессом других таких же ненавистью полных детей. Они пробыли в проклятом приюте два года, после чего, не выдержав, сбежали и вернулись в родные места. А куда им еще было идти? Этот мир их при рождении отверг, только улицы Бабилона приняли обратно. Чонгук, стараясь сделать жизнь брата лучше, столько раз был на грани. Пытаясь дать ему как можно больше, он не замечал, как тот перенимает его ярость и только ею питается, чтобы в конечном итоге стать неконтролируемым и в какой-то степени опасным. Это у Чонгука годы ушли, чтобы уложить весь гнев по полочкам и научиться им управлять без особых усилий, а брат, как искушенный, не в силах противостоять, упал в эту бездну и потерял хрупкие остатки тепла. В нем только мощная любовь брата, как корень, держащий на себе все его существо. Но иногда он и с ним себя не сдерживает, и тогда Чонгуку приходится применять жесткие меры. У брата должен быть хотя бы один тормоз — старший. Он изначально жил неправильно, неправильно воспитывал Каи, но кто ему помог? Кто ему самому помог отфильтровать, что плохо, а что хорошо? Он свои нормы выдумал и их привил брату. Такие вот дела. Они вместе воевали на улицах и в приюте, вместе избивали тех, кто переходил им дорогу, портил жизнь, вместе скуривали сигарету, держа кровавыми дрожащими от злости пальцами, благодарили бога за еще один день жизни, вместе стали грабить. Со временем Чонгук с парнями вывел грабежи на новый уровень, почти узаконив в Бабилоне. Он начал с приюта, и снова причина одна — чтобы помочь выжить брату, а теперь возглавляет квартал и имеет свою банду, что по силе не уступает наркодилерам, оружейникам и сутенерам. Только о хрупком сердце забыл, заполнил его тьмой, что в собственном сердце обжилась, словно всю жизнь там была. Чонгук с братом с первого и до последнего вздоха. Он стал для Каи отцом, которого у них никогда по-настоящему и не было. Когда на сумасшедшие выходки младшего старший злится и пытается вправить мозги, получая в ответ разрывающее «что посеешь», Чонгук больше всего злится на себя. Как быть нормальной семьей им никто не показал, никто не научил. Вот и посеяли. Поколесив по району полчаса, Чонгук подъезжает к баскетбольной площадке и, достав мяч из багажника, заходит внутрь одинокого поля, врубив фары на Сильвии так, чтобы они освещали ему кольцо, потому что здесь фонари давно повыбивали. Вокруг сплошной мрак и тишина. Удары мяча о землю и перестрелка на другой стороне Бабилона. В этом вся суть жизни Чон Чонгука.

***

 — Дай один затяг, — вытягивает Чимин сигарету изо рта Чонгука, закинувшего ногу на торпеду чиминовой потрепанной жизнью тойоты и завязывающего шнурки на изношенных кедах для баскетбола.  — Блять, когда мы выиграем, я прямо там выебу Майлза, — с предвкушением говорит Каи, крутя на пальце мяч на заднем сидении. Рядом развалившийся и снова закинувший на колени младшего Чона ноги Дино увлеченно играет в какой-то шутер на телефоне и дует пузыри из клубничной жвачки.  — А если не выиграем? — спрашивает Чимин, повернув голову к мелкому. — Не будешь плакать? Сегодняшняя игра тебе посвящена, ты, мелкий тасманский дьявол.  — Не может быть, — отмахивается Каи. Он даже мысли о проигрыше не допускает.  — Мороженщики наши вечные соперники в баскетболе, ни одна банда в Бабилоне до нашего и их уровня не дотягивает, — Чонгук забирает свою сигарету и стряхивает пепел через спущенное окно. — Хосок хорош, это нельзя отрицать.  — Тэхен не уступает, — вставляет свое слово Дино, слушающий разговор пацанов краем уха. — Он худощавый, легкий, как бабочка, и поэтому очень ловкий.  — Да хитрый он. Как лиса ебаная, — Чимин откусывает шоколадный батончик, чтобы подкрепиться перед игрой, и с прищуром глядит на утреннее солнце, встречающее их в машине. — Я не знаю, как, но он реально крут в баскетболе. Прям бесит.  — До Гука он не дорос, — хмыкает Каи и обнимает мяч.  — Все, погнали, че тянуть, эти уже стопудово там, — обрывает обсуждение Тэхена Чонгук. Пока о нем слушал, в голове его вчерашний образ всплыл. На трибунах в три ряда на баскетбольной площадке уже заняты места зрителей, готовых узреть противостояние двух вечно соперничающих банд Бабилона. Некоторые делают ставки, чья команда победит. Пьют, веселятся перед игрой: еще один повод развеяться, посмотрев интересное шоу и пропустить по пивку. На трибунах девушек ничуть не меньше, чем парней. Все они пришли поглазеть на красавчиков из банд и, возможно, заслужить внимание кого-нибудь из них по окончании игры. Хосок с еще четырьмя парнями из своего основного состава, в число которых входит и Майлз, уже находится на поле и выделывает разные финты с мячом, попадая точно в кольцо с любого расстояния и заставляя толпу восхищенно шуметь, но как только на площадке появляется Чонгук со своей командой, Хосок прекращает бросать мяч и, кинув его одному из своих, идет с парнями навстречу к другой команде в центр поля.  — Сегодня вы будете сосать, — улыбается Хосок. — Из-за тебя, мелкий псих, — Чон тычет пальцем в Каи, стоящего позади брата. Тот Хосока даже не слышит, снова взглядом молнии мечет в Майлза, без которого команда Хосока не обходится ни в одной игре, а тот в ответ на него таращится и обещает жестокую расправу.  — Давай играть, люди пришли посмотреть баскетбол, а не перестрелку, — Чонгук поднимает бровь, с прищуром из-за яркого солнца над головой смотря Хосоку в глаза. Он не находит среди игроков Тэхена, и отлично. Без него им будет еще легче нагнуть мороженщиков.  — Эй, а где твой брат? — задает неозвученный вопрос Чонгука Чимин, поправляя козырек черной кепки. — Боится, что не потянет?  — Сегодня без Тэхена, он повредил колено и вынужден эту игру пропустить, — Хосок кивает на трибуны. Чонгук рефлекторно поворачивает голову и видит среди запасных парней Хосока Тэхена. Тот сидит, откинувшись на верхнюю скамейку и повесив на ней локти. Он в спортивных шортах чуть выше колен, а правая коленная чашечка перевязана эластичным бинтом. Он сразу же короткий взгляд Чонгука выхватывает, будто только его и ждал, а пока не мог найти, со скуки умирал. Чону снова кажется, что тот улыбается. А улыбка такая дразнящая, но ее нет. Чонгук уверен, нет. Солнце так падает, точно. Он сразу же отворачивается и сосредотачивается на игре.  — Скорейшего выздоровления, — хмыкает Чонгук. — Подавайте уже, хорош тянуть резину.  — Че, боишься не успеть грабануть какую-нибудь богатенькую старушку? — усмехается Хосок, скинув джинсовую куртку, под которой нет футболки. Парни за ним бросают смешки.  — Пригляди за своей бабулей, Хосок, — скалится Чонгук. — Играем! Судья, коим выступил вечно курящий сигары Мэйсон, подбрасывает между вставшими на свои позиции парнями мяч. Чонгук высоко подпрыгивает и отбивает его, сразу же хватает и передает отбежавшему на соперническую сторону Дино. Зрители начинают шуметь и выкрикивать имена парней, повышая напряжение и разгоняя адреналин в крови. Дино легко ведет мяч к кольцу соперников, но его перехватывает внезапно нарисовавшийся на пути Майлз. Тут Каи сразу идет в атаку, толкая Майлза плечом.  — Как же ты меня заебал, — рычит Каи, мечтая просто толкнуть парня на землю и избить до полусмерти.  — Иди нахуй, — рычит Майлз. Каи, как бык на красную тряпку, реагирует на него. Не сдержавшись, он нарушает правила и грубо отбирает мяч, ведя к кольцу.  — Фол! Грубая игра! — орет возмущенный Хосок.  — Сука, — Каи раздраженно бьет мяч об землю.  — Еще раз, и удаляешься, — предупреждает судья Мэйсон. — Бросай штрафные, Майлз.  — Молодец, Каи, — кидает недовольный взгляд на брата Чонгук. — Ален, защищай, — говорит он парню со своей команды, тот кивает и встает на позицию. Несомненно, Майлз, славящийся неплохой игрой, забрасывает все мячи безупречно и приносит своей команде первые очки. Хосок, довольный сложившимися обстоятельствами, играет дальше и даже будто немного расслабляется, уверенный в победе. Зато Чонгук напрягается, полностью погрузившись в игру. Тут начинается настоящий баскетбол. Каи, войдя в азарт, отбрасывает агрессию на второй план и играет так, как брат учил с детства. Чимин в нападении, ему удается закинуть несколько мячей и принести команде очки. О Чонгуке и речи нет, он себе не изменяет и играет налегке, словно родился, играя в баскетбол. Так было всегда, он с детства уделывал всех и легко мог бы сыграть с закрытыми глазами, слушая только звук ударов мяча об землю. В игре его отдушина. Сколько кровопролитий остановил баскетбол, сколько споров разрешил. В этом грязном мире, где нет чести и справедливости, какая-то уличная игра способна перевернуть ход событий и усмирить ураганы. Насколько велика ее сила, что ее правилам подчиняются даже самые жестокие люди, привыкшие решать дела путем насилия, и только. Но бывают и исключения: ненависть, которая сильнее игры, что сжигает души соперников заживо. Им баскетбол не поможет. Они кровь прольют любой ценой. После первого тайма, закончившегося со счетом тридцать и двадцать семь в пользу банды, Чонгук снимает неприятно липнущую к спине влажную футболку, а для зрителей игра становится еще интереснее. Чон забрасывает очередной мяч, ловко обойдя пытающегося отобрать мяч Хосока. Всю игру он не может расслабиться, но не потому, что команда проигрывает, наоборот, они ведут на равных; а потому, что чувствует на себе пристальный взгляд со стороны. Да, трибуны все обращены на площадку, но Чонгука определенный взгляд преследует. Он его телом ощущает, он каплями пота по спине скользит, холодком дует в жаркий день и в не менее жаркую игру. Гук в этом убеждается, повернувшись и столкнувшись с голубыми глазами Тэхена. Зря. Снова попал в прицел, сам того не понимая. С этой секунды Чонгук не может не поглядывать на него, не создавая с ним невидимый контакт, что на короткий миг прерывается, когда парень возвращается к движу на площадке. Вокруг крики, шум, игра в самом разгаре, а Чон его периодически выцепляет из толпы, при каждом удобном случае смотрит. У Тэхена непонятный взгляд, он снова словно гипнотизировать пытается. Сидит расслабленно, колени расставив, и то соединяет их, то разводит. Свободная футболка чуть задралась, обнажая тонкую полоску смугловатой кожи, и это тоже неконтролируемо притягивает взгляд Чонгука.  — Гук! — орет возле уха Чимин, как будто приводящую в чувства пощечину дает. Чонгук быстро отворачивается и ведет брошенный ему мяч к кольцу противника. Прыжок. С легкостью забросив мяч, он повисает на кольце и спрыгивает на землю. Тэхен скользит глазами по напряженной спине и останавливается на висящих на бедрах черных шортах, из-под которых виднеется резинка боксеров. Он поднимает бровь и тихо усмехается. Из-за Чонгука уже половина трибун, наверное, взмокла. В этом нет сомнений. Гук хорош, идеален на расстоянии. К нему не подходят — боятся. Им со стороны восхищаются, в глаза ему смотреть не решаются, а голос его как шепот смерти, — до холодных мурашек доводит и колени подкашивает. Ему не нужно кричать и угрожать громкими речами, чтобы довести до истерики. От него пахнет смертью, но кто бы мог подумать. Игра продолжается. Остается пять минут до окончания, напряжение растет. Каи закидывает мяч и с довольным лицом проходит мимо Майлза, слегка толкнув плечом. Тот ему в ответ показывает средний палец. Счет сорок восемь у обеих команд, что Хосока заметно бесит. Тут не угадаешь, как игра завершится. Последняя минута. Каи ловко обходит соперников, передает мяч Дино, а тот у самого кольца бросает его Чонгуку, который стоит ближе и в более выгодном положении для удачного броска. Чонгук ловит мяч. В этот же миг Тэхен снова внимание перетягивает, и теперь он идет в наступление, медленно скользнув кончиком языка по нижней губе и колечку в нем, и откидывает голову, будто в момент удовольствия или кайфа, закусив губу и смотря на Чонгука из-под полуприкрытых век. А колени медленно разъезжаются в стороны. Чонгук бросает мяч в кольцо. И не попадает.  — Ебаный в рот, — выдыхает Каи, не веря своим глазам. Толпа издает недовольный звук, зато Хосок сияет. Он перехватывает мяч, не дав никому опомниться от шока, что великий баскетболист Бабилона не попал в кольцо. Чимин и Ален, — пятый игрок в команде Чонгука, пытаются отобрать мяч и не дать забросить, но Хосок, рискнув, делает это почти из середины поля и гладко забрасывает в кольцо. Пятьдесят и сорок восемь. Чонгук зачесывает темные влажные волосы назад и тяжелым взглядом осматривает трибуны, взрывающиеся в контрастных эмоциях. Он и сам не верит, что так глупо промахнулся. Совсем немного не хватило, чтобы закончить эту игру с победой. Если бы не короткий миг отвлечения, если бы не чертовы голубые глаза. Чонгук невольно представляет, как подходит к трибунам, берет парня за шею и сжимает до хруста. Руки зачесались до ужаса. Чонгук никогда не промахивался. Никогда и ни из-за кого.  — Я же сказал, вы сегодня будете сосать, — довольно говорит Хосок, подходя к Гуку, остальные тоже вокруг парней становятся. — У тебя хуевый день, а? Оттуда бы даже ребенок забросил, — парни Хосока смеются, а Майлз с триумфом в глазах смотрит на кипящего Каи.  — Мне стало жаль тех, кто никогда вкус победы не чувствовал, — спокойно отвечает Чонгук. Тэхен подплывает к ним с остальными ребятами из команды Хосока и вешает руку на плечо брата. Чонгук больше не смотрит на него, только Хосоку в глаза. Еще раз он не ошибется.  — Радуйтесь, что Тэ с нами не играл, мы бы вас в первом тайме разъебали, — ухмыляется Хосок.  — Я просто дал им почувствовать вкус поражения, — улыбается уголками губ Тэхен, дразня Гука.  — Я напомню его тебе, только выйди на площадку, — цедит Чонгук, все еще не смотря на младшего Чона. — На коленях поменьше стой, — Гук бросает взгляд на перевязанную ногу Тэхена.  — Это было зря, — улыбается тот и смотрит на брата. В один миг, как по команде, обе банды уже стоят с направленными друг на друга стволами.  — Трогая моего братика, ты заходишь далеко за грани, — цедит Хосок, целясь Чонгуку промеж глаз. Когда дело касается Тэхена, он меняется, из самодовольного властного ублюдка превращаясь в хладнокровного убийцу. Не зря говорят, что он убивал за брата. В его глазах адское пламя пышет, готовое вырваться. — Прыгай в свою ворованную тачку и не рыпайся неделю.  — Все-таки перестрелка? — щурится Чонгук. От его голоса в солнечную погоду прохладно становится. Они с Хосоком всегда как две опасные крайности сталкиваются, разряжая землю под ногами и взрывая дрожь. Каи уже жалеет, что наехал на Майлза публично. Не хватало, чтобы сейчас они друг друга поубивали из-за маленькой искры, ведь Чонгук тоже не всегда способен свои слова контролировать, вот и последствия. Хосок заводится. Зрители, что не успели уйти после игры, стараются как можно скорее покинуть трибуны, чувствуя назревающий конфликт. Даже смотреть в сторону парней не решаются, а те никого вокруг и не видят.  — Каждый раз смотрю на вас и охуеваю, хоть что-то ваше на вас бывает? — усмехается Хосок, тыча пистолетом на парней. Его голос еле сдержанный, хочет разжечь еще больший огонь, уколов по больному, но и это не в новинку. — Кроссы, шмотки. Может, и трусы спизженные?  — Хотя бы не кровью добыто, — Чонгук держит пистолет, целясь Чону в грудь, и гладит пальцем спусковой крючок. А он так себя разжигает, соблазняясь выстрелом. Однажды Хосок договорится.  — Ты мне о крови говоришь? — вдруг смеется Хосок. — Не ты себе выскреб будущее, грохнув папашу? Глаза Чонгука мрачнеют, он дергается к Хосоку, забыв о самоконтроле, но теперь Каи и парни его удерживают. На площадке напряжение достигает высшей отметки. Даже Тэхен затихает, не улыбается больше.  — Не трогай мое, и твое не тронут, — Хосок улыбается, но в глазах его буря.  — Игра закончилась, — цедит Чонгук, сжимая рукоять пистолета до хруста пальцев.  — В этот раз я спишу это дерьмо на твое плохое настроение из-за проигрыша, — Хосок хмыкает и опускает свой ствол. — Не глупи, Чон, в следующий раз мы не уйдем с пустыми руками. Парни Хосока и он сам с Тэхеном разворачиваются и неторопливо покидают площадку.  — Ему конец, — выдыхает Чонгук, опустив пистолет и повернувшись к своим парням.  — Ему точно конец, — кивает Каи и обнимает брата за плечо. Они с парнями идут к машине Чимина.  — Забей на него, этот уебок нихуя в жизни не понимает, — Дино кидает на уходящих мороженщиков сердитый взгляд и сует руки в карманы толстовки. Чонгуку плевать. Все в Бабилоне его прошлое знают, но никто вслух не посмеет о нем сказать, только Хосоку правила не писаны, и если он хочет ударить, он бьет точно, не промахивается. Сколько раз он слышал шепот в спину, бьющий грязным «отцеубийца», сколько раз в глазах людей видел ужас и осуждение, даже страх. Но никто не знает, что за этим клеймом скрывается. Никто не знает, сколько боли и унижения терпела семья с этим «отцом», избавление от которого стало спасением. Чонгук не уверен, что с ним жизнь была бы лучше, мама шла к своему концу задолго до убийства отца старшим сыном. Даже не шла уже, она ползла без сил, мечтающая о свободе души, которую закололи битым стеклом и двинуться не давали. И все это монстр, живший с ними в одном доме. От него не было спасения, но Чонгук нашел выход и оклеймил себя. Скрыть правду не удалось, нашлись очевидцы, но в полицию никто не доложил. Что сделать с ребенком, который и так жизнью наказан? Только бить его, вперед идущего, в спину, взглядами и тихими, не слышными его уху обвинениями. Никто не знает, никто не поймет. Чонгук почти смирился с ярлыком убийцы, он здесь выделился из всех, но когда кто-то вроде Хосока смеет об этом громко говорить, Чонгука выбивает из равновесия, которое он многие годы отстраивал, пребывая в приюте и вернувшись на улицы. Чон Хосок, рожденный в семье, где не бьют за любое произнесенное слово и не дают свободно дышать, не знает. Никто не знает.  — Мне, блять, вот че интересно, — задумчиво говорит Каи, когда парни садятся в машину. — Каким хуем вышло, что ты не забросил оттуда, Гук? Это вообще не похоже на тебя.  — Хуйня случается, — Чонгук поджимает губы и смотрит в окно, а в отражении — смеющиеся голубые глаза.