ghetto’s lullaby

— Гляди-ка, у них сейчас глаза вылезут, — бросает смешок Тэхен. Эффектная брюнетка с яркими блестящими губами рядом с ним сверлит парней на другом конце университетского коридора лисьими глазами и демонстративно обсасывает чупа-чупс.  — Они точно представляют, будто я сосу их члены, — Наоми вытаскивает леденец и, лизнув его напоследок медленно и с особым кайфом, вдруг незаинтересованно выбрасывает в урну. — На сегодня хватит.  — Кое-кто опоздает на пару, — ухмыляется Тэхен, повесив лямку рюкзака на плечо.  — Все из-за нас с тобой, голубоглазка, — вздыхает Наоми и берет Тэхена под руку. — Тебе даже делать ничего не надо, чтоб у них встал, — подмигивает она. — Столько вариантов вокруг, дай им шанс…  — Неинтересно, — отмахивается Тэхен.  — Конечно, куда интереснее дразнить, — Наоми толкает язык за щеку и звонко смеется.  — Иногда игры намного прикольнее, — Тэхен пожимает плечами.  — Ты хорошо поиграл с Чонгуком тогда, — довольно улыбается девушка. — Даже я бы кончила. Но знаешь, — Наоми закидывает на плечо парня руку, пока они выходят из университета после долгожданного окончания пар, и говорит на ухо. — Чонгук — тот случай, когда не только играть прикольно. Он трахается как бог, Тэ-Тэ, я когда-то это на себе испытала.  — Богов много, — кусает губу Тэхен. — На нем счет не прекратился.  — Смотря, в какую религию веришь, — закатывает глаза Наоми. — Да и вообще, этот бог из-за тебя проиграл! Вот, какое влияние ты имеешь, — восхищенно говорит она, встряхнув парнишку. И тут же ее лицо становится скучающим, совсем немножко раздраженным, а глаза презрительно сощуриваются. — О, твой брат. Хосок с привлекающей всеобщее внимание громкой музыкой подъезжает к университету на своем массивном черном джипе с затемненными бронированными окнами. Тэхен уже даже не смущается брата, но все равно глаза закатывает. Наоми только цокает и, повесив сумку на локте, идет к машине.  — Привет, Хосок-и, — девушка садится сзади, Тэхен залезает на пассажирское сиденье и обнимает брата. Тот делает музыку потише и трогается с места.  — Не называй меня так, — хмыкает Хосок, встретившись взглядом с девушкой в зеркале заднего вида. Та показывает ему средний палец и коротко смеется. Наоми дружит с Тэхеном чуть ли не с первого класса. В отличие от парня, который никогда не влезал в разборки и привык, что за него все решает старший брат, она была настолько боевой, что даже с Хосоком схлестывалась. Она никогда и ничего не боялась с самого детства. Настоящее дерьмо она испытала уже тогда, после чего поняла, что надеяться ей особо не на что и расчитывать нужно только на себя. Брошенная родителями, которые сбежали в хорошую жизнь, где ей места не было, она стала прогрызать себе путь сама. Хоть и хулиганила, доставляя проблемы учителям и другим ученикам, но училась чуть ли не лучше всех, при этом подтянула и Тэхена, который стал лучшим учеником наравне с подругой. Она успешно закончила школу и собственными силами поступила в университет вместе с другом, которому в жизни повезло больше, ведь отец Тэхена — один из шишек Бабилона, которому подвластно многое. Наоми начинала с работы официантки в захолустных кафешках, где каждый второй видел в ней девочку на ночь, но потом она плюнула и пошла к Чон Дину, предложив свои блестящие знания в области химии. Так она и стала помогать ему в работе, вывела парочку ходовых синтетических наркотиков, быстро нашедших покупателя, и тогда деньги сами пошли к ней в руки.  — Плохой денек?  — Хуевые деньки, я бы сказал, — трет затылок Хосок. — Полиция лезет к нам слишком близко.  — У вас же среди фараонов тоже есть свои, — подмечает Тэхен, накручивая цепочку на палец и кидая на себя взгляд в зеркале.  — Ситуация усложнилась. Эти крысы боятся потерять работу, — хмыкает старший Чон. — Лучше бы боялись, что их головы в буквальном смысле полетят, как только они останутся наедине со мной.  — Всю жизнь тебе говорю: не руби с плеча, братик, — вздыхает Тэхен. — Иначе проблемы нас такие накроют, что не вылезем больше.  — Не учи меня, малыш. Скоро этот район будет целиком мой. Думаешь, я сам не знаю, как действовать? — закуривает Хосок.  — А ты вспомни, сколько раз ты не попадал в жопу благодаря мне, — потянувшись к брату, чтобы куснуть за щеку, говорит Тэхен с невинной, как у ребенка, улыбкой.  — Пусть только кто-то из них вздумает сунуться сюда с облавой, да хоть с обычной проверкой, у меня пистолет всегда при себе.  — Убьешь копа? — шутливо удивленным тоном спрашивает Наоми.  — Немного припугну их. Для начала, — Хосок стряхивает пепел наружу, опустив окно.  — Начнется война, — мотает головой Тэхен. — А мы к ней не готовы. Сначала надо внутри Бабилона разобраться. Тэхена, на первый взгляд такого молчаливого и хрупкого, можно назвать серым кардиналом, стоящим за спиной брата — кошмара чуть ли не для каждого в этом районе. Тэхену не раз приходилось осаждать его и приводить в чувства, когда тот был готов совершить огромную ошибку, за которую платой была бы его собственная жизнь. Даже их отец спрашивает у младшего совета, знает, что холодная голова трезво и объективно ситуацию видит, без пелены ненависти, как у Хосока. У Тэхена талант в распознавании истинной сущности людей. Он знает, с кем связываться, а с кем не стоит, кто таит опасность, а кто не подведет, и Дин ему всецело доверяет, только Хосок порой упрямится, уверенный, что сам прекрасно знает, как вести дела. Он и правда знает, Тэхен выдержкой брата в этом жестоком мире восхищается. Хосок практически с шестнадцати лет выходит на передовые, постепенно превосходя отца. Не первый год главенствующую роль в Бабилоне занимают именно они — мороженщики, не уступая никому другому, но порой отца и брата нужно бывает немного направить, показать альтернативные пути и разные варианты исходов. Тэхен с этим отлично справляется, молча стоя в стороне и приняв позицию неприкосновенного. Джип Хосока тормозит у пятиэтажки, где живет Наоми.  — Благодарю, — мило улыбается девушка, слегка сжав плечо Хосока. Тот сжимает руль, только бы не взорваться. Бесит его Наоми. У них изначально не задались отношения, а когда Чон узнал, что отец взял ее на работу на складе, то готов был разнести все вокруг. — Короче, сегодня вечером у Мика. Тэхен кивает и улыбается.  — Куда вы намылились? — встревает Хосок. — Сейчас не лучшее время для тусовок, к тому же, ворюги наверняка точат зуб на нас за проигрыш, а этот ваш Мик живет на их территории.  — Хосок-и, слишком много паранойи, — бурчит Тэхен. — Там будет весело, а мне скучно в последнее время. Ваши войны не должны мешать тем, кто хочет просто словить кайф.  — Я с тобой пойду, — твердо отвечает Хосок, нервно играя желваками на лице и сминая кожаный руль пальцами.  — Господи, я не ребенок, Хо, — хмыкает Тэхен.  — Именно из-за тебя везде и начинаются разборки, — закатывает глаза Наоми.  — Знаешь, что? Заткнись уже, Наоми, — Хосок разворачивается к девушке и сверлит раздраженным взглядом. — Все, вали. Какого хуя я вообще подвожу ее постоянно? — спрашивает он Тэхена, а тот тяжело вздыхает. И так постоянно. Их теркам нет конца.  — Затыкать будешь сучек своих, самец, — не растерявшись, быстро отвечает Наоми, смотря на парня самым дерзким и наглым взглядом, знает, что Хосока это еще больше выводит из себя. Наоми из тех немногих, кто не боится его. Еще бы, в школе она дралась с ним, знает, на что тот способен. Чего ей бояться?  — Прекращайте, мать вашу, — смеется Тэхен, стукнув брата по плечу. — Не бесись, она уходит.  — Давай, мудак, — машет рукой с длинными красными ногтями Наоми, нарочно сильно хлопнув дверцей джипа и походкой от бедра двинувшись к подъезду.  — Ебанутая, — рычит Хосок и жмет на газ. Дом Чонов считается одним из лучших в Бабилоне, что в целом больше похож на трущобы. А дом этот, как драгоценный камень посреди грязи. Он находится на окраине, где его не затрагивают разборки уличных банд и где всегда тихо и полно охраны — так просто не подъедешь. Двухэтажный и белоснежный, с гаражами и своим бассейном, точно дом самого президента. Сразу видно, что там живет местный криминальный авторитет. Войдя в дом, Тэхен бросает рюкзак прямо в коридоре и плетется в гостиную, где сидит их отец в кипе бумаг и с одним смягчающим обстоятельством — графином с лучшим французским коньяком. Дин — высокий и в отличной для своих лет форме симпатичный мужчина, который до сих пор пользуется огромной популярностью у женщин. Младший сын перенял от него голубые глаза, а старший — нос и губы. Ласковее этого человека Тэхен никого не знает, но еще он знает то, сколько крови на его руках, а любовь и ласка распространяются только на его детей. Остальные даже в глаза Дину посмотреть не решатся, пока тот не даст разрешение. Вероятно, именно из-за страха людского Дин так долго остается главным, ни разу не дав трещину в своей стойкости и решимости. Тэхен видел, как папа голыми руками шеи сворачивал, а Хосок научился этому у отца. Тэхен садится на ручку кресла и обнимает отца. Тот целует младшего ребенка в лоб и тепло улыбается. Хосок валится на кресло напротив и подтягивает к себе несколько документов, внимательно читая содержимое. Дину нечего скрывать от своих детей и от своих людей, он любит работать прям в гостиной, а в кабинет уходит только в особых серьезных случаях.  — Как там учеба, Тэ-Тэ? — спрашивает Дин, возвращая взгляд на документы.  — Все прекрасно, пап, — Тэхен скользит взглядом по бумагам и зевает. — Не о чем волноваться. Я все еще лучший в группе.  — Что-то случилось? — спрашивает Хосок, заметив напряжение отца, наспех прикрытое улыбкой. Дин срывает маску и поднимает на сына тяжелый взгляд.  — Ты слишком печешься о полиции, Хосок. А нам бы со своим положением разобраться для начала, — мужчина откидывается на спинку кресла и отпивает коньяк из пузатого бокала на низкой ножке. — Нужно как можно скорее начинать захватывать другие территории, а то все идет к одному: к тому, что Бабилон станет пылью. Скорейшее объединение всех кварталов с одним главным, то есть, с нами, сейчас то, что волнует меня больше всего.  — Сила по вашей части, а я лишь выскажу свое мнение, — вставляет свое слово Тэхен после короткого молчания мужчин.  — И что оно из себя представляет? — поднимает бровь Хосок.  — Не встревай в конфликты, Хосок-и. Вот, что оно из себя представляет, — подмигивает брату Тэхен. Хосок закатывает глаза. — Все просто, пап. Нужно действовать осторожнее, тише и умнее. Никто тут друг другу не доверяет, а нам нужно завоевать это доверие.  — Это естественно, шумом мы ничего не добьемся, — соглашается Дин. — И у меня уже есть парочка мыслей. Я начну с Нама.  — Удачи в этом, — улыбается Тэхен. — А я пойду готовить статью, а потом на тусовку.  — На какую тусовку? — хмурится Дин, повернувшись к поднимающемуся на второй этаж сыну.  — Небольшая вечеринка у друзей, — пожимает плечами Тэхен.  — Хосок идет с тобой.  — Да блин, пап, — вздыхает младший, откинув голову назад и корча гримасу мученика.  — Я ему так же сказал, — смотрит на отца Хосок. Дин поворачивается к нему и кивает.  — Правильно. Тэхена нужно защищать, он у нас из другого теста слеплен, не любит кулаками махать, а в этом паршивом мире без кулаков никак.

***

Приостановка деятельности одного механизма Бабилона заметно бьет по кварталу грабежей. Чонгук никак не может расслабиться всю эту неделю и перестать смотреть на разрушительное бездействие и без того тяжелым взглядом, и если бы ему сейчас попался на глаза кто-то из Чонов, он точно не сдержал бы свой бурлящий уже не один день гнев. Но больше всего Чонгук поражается самому себе, так легко ведомому голубыми глазами. Не знать бы их вовсе, не видеть никогда. Он поднимает взгляд, а ясное небо над головой ему кричит о них, и это раздражает чертовски. Чонгук сидит на лестнице у подъезда и кусает кончик спички, отстраненно наблюдая за потасовкой напротив, прямо через дорогу. Слишком обыденно, как вынести мусор или что-то в этом духе. Рядом сидит Каи, тоже смотрит на них, как какое-то скучное шоу, которое регулярно крутят по телеку. Он тоже притих в последнее время, не рыпается, чувствуя свою долю вины в их проигрыше, ведь не потеряй он контроль из-за Майлза, не было бы игры и не было бы проигрыша, который сейчас стоит им больших убытков. И ничего не поделаешь. Бездействие убивает. Режим деградации включен. У всех пассивная агрессия так и пышет, и только дай повод взорваться, даже кости в порошок сотрут. Дино, сидящий рядом с Каи, кусает огрубевшую кожу на пальцах, а Чимин курит. В руке у него банка пива, которую молча забирает Каи, делает глоток и передает Чонгуку. Тот отказывается, коротко мотнув головой, и неторопливо перебирает в руке маленький ножик, тот самый, что еще с детства с ним. Тот самый, которым отца убил. За углом улицы слышится полицейская сирена, но Чонгук даже в лице не меняется. Каи, закатив глаза, поднимается с лестницы, чтобы зайти в дом и не мелькать перед копами лишний раз, а Чимин, которому вернулась пустая банка из-под пива, с хрустом сжимает алюминий в руке. Дино перестает грызть кожу и поднимает глаза.  — Сваливаем, блять, — слегка растерянно говорит Каи, не понимая, почему парни не двигаются с места, но взгляд брата его мгновенно вопросов лишает и молчаливо заставляет сесть на место.  — Мы просто сидим возле дома, разве что-то нарушаем? — спрашивает Чонгук спокойным голосом, вытащив изо рта спичку и взглянув на брата.  — Тогда держите меня, если что, — опускается на место Каи и, откинувшись назад, вешает локти на верхней ступеньке, скользя откровенно ненавистным взглядом по полицейской тачке, свернувшей на их улицу. Естественно, кто-то из спрятавшихся в квартире соседей уже заявил о разборке. Есть в Бабилоне еще те, кто рассчитывает на полицию и не смирился с беспределом на этих гниющих улицах. Тачка тормозит возле трех парней, которые выясняют отношения на той стороне улицы. Выходят двое полицейских. Чонгук снова откидывает голову и смотрит на небо. Такое чистое и мирное, так не вписывающееся в грязный и далеко не мирный Бабилон. Чонгук слышит возмущения и крики, угрозы полиции применить оружие, сопротивление, вечное сопротивление… война, которой нет тут конца. Он опускает голову, а ругавшихся парней уже закинули в машину. Побороться за свободу не вышло. Вот так это все и кончается. Полиция все еще имеет власть здесь над теми, кому нечего предъявить.  — Эй! У вас какие-то проблемы? — громко спрашивает один из легавых, обернувшись к парням. Чонгук окидывает его незаинтересованным взглядом, замечает, что тот держит руку на поясе, готовый если что, достать пистолет, и мысленно хмыкает. Классика. Они, эти легавые, боятся тут всех, это можно разглядеть невооруженным глазом.  — А по нам видно, что есть проблемы? — усмехается Чимин.  — Катитесь, вы выполнили план, — кивает Каи, не сдержав язык за зубами. Чонгук поворачивает к нему голову, смотрит предупреждающе, сразу же брата пожалеть о словах заставляет. Каи снова злится на себя, но ничего не может поделать. Злость идет впереди его разума.  — Ты как с офицерами разговариваешь, щенок? — плюется другой полицейский. — Чего вы вообще здесь расселись? Поглазеть больше не на что?  — Хватит, — Чонгук поднимается и, сунув руки в карманы спортивок, где спрятал и нож, идет к полицейским, те сразу же навстречу. Парни за Гуком тоже встают, за своего брата не посмотрят, любого порвут. — Мы здесь живем, и, я думаю, имеем право глазеть на все, что хотим.  — Убавь тон, сукин сын, — рычит первый коп. У них агрессия на представителей низшего слоя по умолчанию заложена.  — Разве полиции позволено оскорбление гражданских? — поднимает бровь Чонгук, стараясь звучать максимально безмятежно. — Вы нарушаете спокойствие на моей улице, офицеры.  — Не тебе нам законы читать, — гаркает полицейский, готовый вытащить пистолет. Он так и ждет момента. — Отойди на несколько шагов назад, иначе следом за этими уродами пойдешь в участок.  — Разве не вы первые начали докапываться? — говорит Чонгук, непонимающе вскинув брови.  — Че, слишком умный? Продолжай, и мы посмотрим, как твой ум спасет тебя на нарах, — ухмыляется второй легавый.  — Пользуетесь тем, что здесь нет камер? Зато свидетели есть, — кивает на парней Чонгук и продолжает надвигаться на копов. Они останавливаются друг напротив друга в центре дороги прямо перед машиной полиции. Мигалка бьет в глаза, раздражает.  — Этим оборвышам никто не поверит. Еще шаг, и я буду стрелять.  — Страшно? — скалится Чонгук, смотря в глаза мужчины. — Я даже не вооружен.  — Да ты охренел, сучонок! Не двигайся! — орет полицейский так, что его усы чуть ли не ко лбу подлетают. Из-за угла выезжают два черных внедорожника и останавливаются за полицейской машиной, мешающей им проехать. В этот момент Чонгука готовы прижать к капоту тачки, а Каи уже дергается в сторону копов, но его успевает удержать Дино, пока Чимин подходит, чтобы помочь Гуку. Но тут все замирают. Из первого внедорожника выходит высокий крепкий мужчина с темными волосами под кепкой. На нем кожаная куртка и черные джинсы, заправленные в ботинки калахари. Полицейские сразу же замолкают, увидев его. Тот коротко оценивает ситуацию, окинув происходящее глазами, и подходит к полицейским, собиравшимся повязать Чонгука.  — Оставьте парней, — спокойно говорит он, ему громко и не надо, его глубокий голос имеет огромный вес. — Все нормально. И это все, что он говорит.  — Держите своих больных ублюдков на поводке, — ворчит полицейский, неохотно освобождая Чонгука. — Когда уже этот конченый район сотрут с лица земли, — бубнит он себе под нос, садясь в машину. Спустя минуту они уезжают с теми тремя парнями.  — Выблядки! — кричит им вслед Каи.  — Все, тихо, малой, — слегка хлопает его по щекам Чимин, чтобы привести в чувства. Они тоже подходят к Наму и Гуку и здороваются с его парнями, вышедшими из тачек.  — Не надо было вмешиваться, Намджун, — Чонгук пожимает мужчине руку.  — Ты собирался прокатиться до участка?  — Этого бы не случилось, у меня там тоже есть свои люди, — мотает головой Чонгук и снова сует руки в карманы спортивок.  — Сколько их ни корми, все равно вылезают паразиты, — Намджун закуривает и прислоняется к своей тачке. — Они твоих ребят повязали? Не верю, что ты своих позволил забрать.  — Нет, не мои, поэтому мне и насрать, — пожимает плечами Гук. — Они готовы были сожрать друг друга за дозу. Пусть Хосок с ними разбирается. Это дерьмо по его части.  — Как ни крути, мы тут все в одной лодке. Своих надо выручать.  — Знаешь же наши отношения с мороженщиками, — Чонгук щурится и лижет сухие губы.  — Это и заставляет волноваться о Бабилоне, — хмурится Намджун. — Вы поднимете на воздух скорее, чем его схавают власти.  — Пусть не лезет на мою территорию, и все будет нормально, — поджимает губы Чонгук.  — И дальше будете на площадке споры решать? — вскидывает бровь Нам.  — Это куда лучше, чем чтобы здесь лишний раз умирали люди. И так хватает. Хоронить негде.  — И то верно, — сухо и безрадостно усмехается Намджун. — Что касается полиции, вы не подставляйтесь так. Нам же тяжелее будет разгребать все.  — Моя воля, я бы их здесь же гасил.  — Никто не ненавидит их так сильно, как мы, но нам и так хватает дерьма, Гук.  — Иногда поиграть хочется, — Чонгук достает сигарету из пачки и закуривает.  — Потерпи чуток. Я чувствую, скоро здесь военное положение введем, — с прищуром смотрит вдаль Намджун, скрестив руки на груди.  — Мы?  — Именно так. Третий сорт им начинает мешать дышать.  — Третий сорт… — нервно усмехается Чонгук.  — Эй, Каи, — подзывает мелкого Намджун и первый раз за все время, что он здесь стоит, на его лице мелькает подобие улыбки. — Как в школе?  — Скукота, — Каи подходит к мужчине, и тот его коротко обнимает, слегка хлопнув по плечу.  — Приглядываешь за моим племянником?  — Майлз приглядывает, — мрачно отвечает Каи.  — Меня это не устраивает, — качает головой Намджун. — Не доверяю я этому сопляку. А тебе доверяю.  — Как насчет платы? — внезапно спрашивает Каи.  — Без проблем, — пожимает плечами Намджун, коротко усмехнувшись. — Сколько?  — Да хорош, какие бабки? — Чонгук дергает пацана за руку, чтобы прекратил нести чушь.  — Нет, он прав, — соглашается Намджун. — В этом мире без денег ничего не делается.  — Не деньги, — мотает головой Каи. — У тебя же оружия дохера. Хочу М4.  — Красиво, — улыбается Нам. — У меня должно быть где-то. Посмотрю для тебя.  — Ощущение, как будто к войне готовимся, — усмехается Чимин. Парни тоже пожимают старшему руку.  — Скоро так и будет, — вздыхает Намджун. — Будем защищать свое. Постояв еще минут десять, коротко обсудив положение на районе и забив посиделку на днях, парни расходятся.

***

Тэхен не знает, что нового найдет в этот раз, входя в шумный дом, полный людей, алкоголя и дури, поставляемой его же семьей. Вызывает ли все вокруг какие-то новые ощущения? Нет. Просто делать здесь больше нечего, а Наоми, уже схватившаяся за бутылку водки и собравшая взгляды парней с порога, ценит происходящее вокруг слишком высоко. Она питается взглядами и восхищением, неозвученным желанием, а Тэхен всем этим сыт по горло. За последнее время только один взгляд его взбудоражил, а остальные все, как один — ни о чем, кратко говоря. Тэхен любит водку, он любит покрепче, чтобы побыстрее забыться, чтобы гарантированно улететь, а не потягивать с наслаждением. Он не гурман, не ценитель. Всего лишь жесткий потребитель, которому редко когда что-то нравится настолько, чтобы это растягивать, смаковать. И это касается всего, не только алкоголя. Тэхен в своем выборе категоричен, и ему так нравится. Он всегда знает, что его ждет. Скучно, предсказуемо, зато уверенность позволяет крепко стоять на земле. И только в редких случаях последствия неоценимы, и это тоже порой все же нравится. Бывает такое не всегда, поэтому постоянство становится слишком привычным. И поэтому он пьет водку и запивает лимонадом. Первые три шота на голодный желудок сразу отключают голову и несут на волнах легкости и свободы от мирских тягот. Тэхену начинает становиться плевать на отбитых торчков (их бы бояться) вокруг и на взгляды, которые так и кричат о жажде. Грубо и откровенно говоря, кричат о том, что грязно выебали бы. Просто и так же предсказуемо. А Тэхен не любит так. Он просто идет дальше, вперед, с кем-то общается, смеется, снова пьет за все подряд и обнимается в танце с Наоми. Все только глазами раздевают, руки не распускают. Только последний дебил не знает, чей брат и сын Тэхен. Подступить никто не решается, потому что Чон Хосок вокруг брата вьется цербером и никому не позволяет приблизиться, убьет. И пусть его сейчас нет здесь (что радует Тэхена), ему мгновенно доложат, если чья-нибудь рука потянется в сторону Чон Тэхена.  — Так, слушай, ты должен наконец дать себе кайфануть, Тэ, — Наоми берет лицо Тэхена в руки и внимательно смотрит ему в глаза. Точнее, она пьяным расплывчатым взглядом пытается смотреть серьезно, что только смешит Тэхена. — У меня тут веселье намечается, я вынуждена тебя оставить, — она приближается к его уху и жарко шепчет: — Ты глянь, какой мужик. Я не могу ему отказать. А завтра она будет страдать от похмелья и считать парня в своей постели настоящим отстоем. Ничего нового. Но Тэхен не препятствует. Наоми и в полном отрубе способна за себя постоять. У нее даже пистолет в сумке есть, о чем тут речь? Поэтому Тэхен спокойно отпускает ее. Пусть хоть кому-то из них сегодня будет максимально хорошо.  — Не теряй голову, сучка, — подмигивает ей Тэхен и решает выпить еще. И так всегда. Улыбка уже не натягивается на лицо, Тэхен и не пытается ее налепить. Недолго поболтав со знакомой компашкой парней и девушек, которые остановили его на полпути, он наконец отвязывается от них и заходит на кухню, где уединились парочки, чуть ли не готовые потрахаться прямо здесь, и в центре этого взрыва возбуждения садится на стол, сам себе наливая, пока в другой руке держит скрутку с травой самого лучшего качества. И это тоже семейное дело. Тэхен курит, разом выпивает еще две стопки, запивая лимонадом, и разглядывает в тусклом свете лампы над кухонным столом наклейку в виде синей бабочки на ногте безымянного пальца, покрытую прозрачным лаком, чтобы не стерлась. Едкий дым щиплет глаза, от чего белки становятся красными, зато душа раскрывается, тело и разум расслабляются. Тэхен поднимается, его выносит из кухни, как будто легкие волны подталкивают. Голова кружится, ощущения, как во сне: нечеткие, смазанные, а происходящее вокруг становится неважным. Он пробирается через толпу потных и горячих людей, и это не кажется чем-то раздражающим или сложным. Тэхен будто летит, совсем налегке, даже их тяжелые прикосновения в темноте не отягощают. Пусть радуются, что Хосок этого не видит. И весь вечер глаза ищут непредсказуемый опасный взгляд. Те черные глаза, с которыми война уже давно идет, но к сближению ведет слишком медленно. Или вообще не ведет. Но Тэхену нравится эта неторопливость, эта неизвестность. Как странно сталкиваться с человеком чуть ли не каждый день, общаться о чем-то высшем глазами, но не говорить друг с другом. Как странно, но увлекательно. Тэхен не очень хочет знать, что следует за этой затянувшейся прелюдией. Наверное, так будет лучше всего. Он и сам не знает, чего боится. Разочарования? Нет. Плевать, для Тэхена в этом подлом мире давно стерлось понятие «разочарование». Он не хочет, чтобы сказка кончалась и реальность, грубая, страшная, возвращала его к себе обратно. Нет. Пусть будет так, как есть сейчас. Долгая прелюдия к неизвестности. Громкая музыка. Смех. Еще одна стопка водки. Темнота. Тэхен падает на скрипучую старую кровать, стоящую в крайней спальне на первом этаже, где не успела спрятаться какая-нибудь парочка. Замок щелкает, никого не впустит. Тэхен зажимает губами косяк и глубоко тянет, крепко зажмурившись. Усиливающееся головокружение, ожог глотки, но так приятно. Он свободной рукой скользит по животу вниз и расстегивает свои черные скинни. Футболка на пару размеров больше задирается, обнажает грудь, впалый живот, выпирающие ребра. Красные конверсы летят в стороны. Дым выливается наружу через приоткрытые пухлые губы, укрывая комнату туманом. Первый этаж. Самая крайняя спальня. Распахнутые шторы на закрытых окнах, выходящих на задний двор. Тэхен нашаривает пальцами смазку под матрасом. Всегда одно и то же место. Всегда и везде. Он зажимает косяк в зубах, пока обильно смазывает пальцы и, разведя колени в стороны пошире, медленно и аккуратно проталкивает в себя два пальца. Стонет негромко, заломив брови, трепетно прикрыв глаза. Ресницы, как крылья бабочки, порхают, а дым забивает легкие, пронизывает каждую клеточку тела. Губы буквой «О», испарина на лбу, отчего волосы липнут к коже. По телу рассыпаются мурашки, а предэякулят капает на живот, скапливаясь в пупке. Пальцы глубже, движения грубее, кайф сильнее.

***

Чонгук, как и обычно, предпочел бы посидеть в одиночестве, попялиться в стену и подумать о дальнейшей жизни, хотя и не хочется в эти думы погружаться. Просто у Чонгука других нет. Возможно, он в своих неглубоких суждениях слишком приземленный, но разве был шанс увидеть больше и посмотреть дальше собственного носа? Жизнь говорила только одно: выживай, чтобы не сдохнуть, выживай ради брата и дай выжить ему. Вот и все. Никаких мечтаний, никаких великих планов. Только выживание. И вот он сидит с ребятами у Мика, парня, затеявшего очередную тусовку, и пытается расслабиться за игрой в карты в сопровождении выпивки. Каи, которому стало душно, выходит покурить на крыльце. Музыка громко долбит по ушам и раздражает нервы, и без того натянутые в струнку. Пора бы уже и с этим свыкнуться, но у Каи редко когда в голове бывает покой. Все раздражает, все с ума сводит, даже глупая мелочь, не достойная внимания. А курево отвлекает, хоть и ненадолго. Дино, заметив удаляющуюся спину Каи, выходит следом. За ним нужно приглядывать, чтобы пацан снова не сошел с ума и не натворил дел. Это у них уже рефлекторно происходит.  — И хера ты высматриваешь? — спрашивает Дино, успевший молча выкурить сигарету рядом с младшим и пустивший окурок в свободный полет.  — Уна тут где-то должна быть, — щурится Каи, медленно скользнув кончиком языка по горьким из-за сигарет губам.  — У тебя серьезно с этой девкой? — усмехается Дино, прислонившись плечом к деревянному столбу.  — Не знаю, мне нравятся ее волосы, — отмахивается Каи, и тут же его взгляд переключается на боевой режим. Он замечает Майлза, вылезшего из машины, припаркованной у обочины возле дома. И это ерунда, но следом за ним, вытирая губы, вылезает та самая Уна с красивыми, черт их побери, волосами.  — Каи, — Дино много не надо, чтобы понять, что произошло и что может произойти дальше, если он не удержит младшего вовремя. — Тихо, — твердо говорит Дино, сжимая крепче Чона, который уже стал окаменелостью в руках старшего. Он так напрягается, что наверняка может оторвать Дино руки одним рывком. — Идем отсюда, мне выпить надо, — он крепко сжимает руку Каи, который глаз не сводит с Майлза и Уны, и не без усилий тащит обратно в дом. Если вовремя остынет, проблему можно миновать.  — Нет, нет… — сам себя успокаивает Каи, глубоко и шумно дыша, как только Дино затаскивает его в ванную, заперев их на замок, чтобы мелкий не вырвался внезапно. — О шлюху руки марать… нет, Чон Каи, — нервно усмехается парень, потерев лицо ладонями, приводя себя в чувства. Его можно похвалить за попытки контроля, но в одиночку он все равно не выстоит. Слишком сильны демоны внутри Каи.  — Хорошо, что ты это понимаешь, — кивает Дино. Он и сам не очень-то трезв, вещества в крови искажают картинку, но когда дело касается Каи, он старается взять себя в руки по максимуму.  — Не понимаю, — мотает головой Каи. — Я хочу убить Майлза к хуям собачим, — цедит он вдруг сквозь зубы, злой как черт, но смотрит на Дино с мольбой на контрасте. Мольба и дикая ярость. «Разрешите, умоляю, разрешите мне убить его». Так это выглядит.  — Для этого у Намджуна М4 просил? — коротко улыбается Дино и берет лицо мелкого в ладони, поглаживая большим пальцем щеку. — У тебя будет шанс сделать это красиво, потерпи. А на суку не растрачивайся. Слышишь меня, малыш? — пьяные туманные глаза смотрят на младшего с блеском. И сам Дино на черта сейчас не меньше похож.  — Дай мне таблетку, — Каи крепко вцепляется в запястье старшего и прижимается лбом к его лбу, тяжело дыша. — От головной боли, Ди. Иначе я его сейчас же зарублю.  — Нельзя, Каи, нет. Давай лучше выпьем, — мотает головой Дино, беря себя в руки. Нельзя сходить с ума обоим.  — У тебя же есть, не жадничай, — просит Каи, готовый зубами вцепиться в руку старшего.  — Твой брат нас пристрелит, — криво улыбается Дино, гладя младшего по затылку. — Я не отойду ни на шаг, пока ты не успокоишься. Я буду рядом, понял? Не стоит никто из этих мразей твоей злости. Ты же не истеричный сопляк, — встряхивает малого Дино. — Пошли, пиво выпьем, — он крепко берет Каи за руку и выводит из ванной. Они возвращаются к остальным на кухню, откуда парни разогнали мешающих им играть пьяных людей. Чонгук поднимает на братьев взгляд. Каи все еще слегка потряхивает от злости, он красный, глаза бегают, ни на чем не концентрируются. Гук даже не сомневается в причине. Что-то снова взбесило младшего. На это больно смотреть. На то, как его агрессия в любой ситуации выше нормы. Но Чимин с Дино, как и Чонгук еще в приюте, научились его контролировать и держать на привязи, поэтому, когда братья рядом, он за младшего относительно спокоен.  — Еще одна партия за мной, — довольно откидывается на спинку стула Чимин и хрустит пальцами.  — Новичкам везет, — пожимает плечами Чонгук и поднимается из-за стола. — Сыграйте без меня, я покурю.  — Дино, Каи, Ален, да вам всем тоже хана, — смеется Чимин, ткнув пальцем в каждого парня, находящегося за столом. Чонгук выуживает одну сигарету из пачки красных мальборо и зажимает фильтр в уголке губ. Во дворе скопление народа, ночное барбекю, громкая музыка и танцы. Каждый метр этой территории забит веселящимися людьми. Чонгук, заебавшийся от шума, проходит через весь дом и выходит на задний двор. И там хватает народу, но в основном движ возле двери. Чонгук наконец закуривает и отходит в сторону, как можно дальше от голосов и шума, где можно хотя бы собственные мысли услышать. Он присаживается на корточки под окнами и поднимает голову, наблюдая за движением извивающегося дыма, на миг окутывающего туманом звезды и луну на чистом небе. Зато ближе к горизонту небо из глубокого синего переходит в огненный оранжевый, потому что там, на окраине, постоянно пожары бушуют, вечно что-то или кого-то сжигают. На другой стороне горизонт вспыхивает различными яркими цветами — там великий Йеригон. А между раем и адом расположился Бабилон — чистилище для конченных. Чонгук прикрывает глаза. В этот короткий миг, за секунды до того, как дым покинет легкие и глаза откроются, он живет в далекой вселенной, где проблемы этого мира не имеют веса, и есть только бесконечный покой. Но конец приходит раньше положенного. Короткий кайф нарушают чьи-то приглушенные тяжелые вздохи-стоны. Чонгук спешно выдыхает дым и поднимается, повернувшись к окну, под которым присел. Рефлексы сами двигают им, он не замечает, как встал и решил вторгнуться в чье-то личное пространство. А там глаза. Голубые глаза и красивое, полностью обнаженное бронзовое тело. Чонгуку не надо вставать на носки, чтобы разглядеть вид полностью, он и так видит все, что не должен видеть. А именно Тэхена, который ласкает сам себя, закрывшись в комнате в доме, мать его, Мика. Да и неважно, кого. Он прямо здесь, перед глазами Чонгука, настолько открытый, что дальше, кажется, невозможно. Все, что Гук видел до этого, каждый кадр с Тэхеном — это светлая сторона луны, но вот перед ним та самая, темная, о которой только короткие, еле уловимые запрещенные мысли были, но теперь картина расцвела перед глазами полномерно. Чонгук на те же грабли, не думая, наступает, снова залипает глазами, а сигарета в пальцах медленно сгорает, скоро до кожи доберется, да и пусть плавит, Чон бы хрен заметил это, слишком погружен в… нет, не погружен. Не он погружен. Пальцы Тэхена погружены. Чонгуку словно приклеили глаза, и хоть сдохни, но сдвинуть их не сможешь. Длинные, тонкие и влажные пальцы, а на ногте безымянного, поблескивая от смазки, ведь только что вытащил их из себя, рисунок голубой бабочки. Спасибо лунному свету и дальнему сиянию пламени, что позволили разглядеть формы и изгибы, и даже больше! Его низкие глубокие стоны, такие проникновенные, как будто он сейчас заплачет от кайфа, настолько ему хорошо. Разве так бывает? Интересно, кого он представляет в этот момент? Даже через закрытое окно Чонгуку удается что-то расслышать, несмотря на шум в доме и снаружи. В тайне он доволен. Но удивительно… Он снова погружает в себя пальцы, Чонгук задерживает дыхание. Дрожащими пальцами Тэхен держит скрутку, о которой тоже забыл, как и Гук о своей сигарете в эту минуту. Его кожа на животе блестит от капель спермы, его розовые соски, эти бусинки, они похожи на жемчужины. Чонгук и не знал, что на такие сравнения способен. А назвал себя приземленным, не способным на какие-то красивые размышления. Но так оно и есть, это родилось в голове само по себе. И плевать, если жемчужину никогда не видел. Сейчас узрел. Тэхен. Чон Тэхен перед ним сейчас, как на экране телевизора, и он правда красив, трудно с этим поспорить. Эти самые стройные ноги перед глазами Чонгука, которые Тэхен разводил в стороны во время игры, сделав беспроигрышный ход. Этим языком скользил по губам, прямо как сейчас. И кусает их от переизбытка удовольствия, по нему видно, как ему хорошо даже в одиночку. Однако одно слишком сильно бросается в глаза. Несмотря на всю раскрепощенность, Тэхен в своих прикосновениях не очень смел. Вот он влажными пальцами скользит вверх, к груди, гладит ее и тут же себя словно одергивает. А потом вовсе переворачивается на живот и трется промежностью о подушку. Как он красив. Ужасно! Ужасно красив. Как будто и не Тэхен вовсе, не тот мальчик, из-за которого зубы скрипят от злости на баскетбольной площадке, не тот, с кем противостояние похлеще, чем с тем же Хосоком. Зато тот, из-за которого Чонгук проиграл. И как только он об этом вспоминает, реальность возвращает его на место жестким ударом по лицу. Чонгук с трудом, но отрывает взгляд, резко садится на корточки там же, где и сидел, нервно присасывается губами к фильтру наполовину истлевшей сигареты и делает затяжку, теперь уже тяжелым взглядом глядя на небо, а по коленям вверх тяжесть ползет, рождая напряжение где-то в середине. Не успев вернуться к парням, Чонгук натыкается на внезапно (но неудивительно) заявившегося со своей бандой на чужую тусовку Хосока, привлекшего всеобщее внимание.  — Мне кажется, движения на моей территории тебя не должны касаться, — сразу же напрягается Чонгук, едва придя в себя от увиденного, а тут ебанный Чон Хосок. Странный коллапс.  — Понимаю, мы не должны дергать друг друга лишний раз, учитывая, как в последний раз чуть не прибили, хотя и к этому не привыкать, — усмехается Хосок. — Но я здесь из-за брата. Он на вражеской территории, и я волнуюсь, пойми меня.  — Мы не звери, с ним здесь ничего не произойдет, — Чонгук говорит, а перед глазами брат Хосока, трахающий себя пальцами. — Пока повода не найдется.  — Мне плевать, Чонгук. Я лично хочу видеть, что мой брат хорошо проводит время, — вежливости Хосока надолго не хватило. Бог видит, Чонгук правда пытался сдержаться, но не выходит, и смешок сам собой вырывается из его губ, получившись слишком громким.  — Че смешного? — а Хосоку много не надо, чтобы начать взрываться.  — Все заебись. Тебе не о чем переживать. Лучше людей своих контролируй, — звучит уже серьезнее Чонгук. — Их прямо на моей территории вяжут.  — Я разберусь, — кивает Хосок. — Гостям наливать не принято?  — Ты сам заявился, сам себе и наливай, — пожимает плечами Чонгук.  — А ты мстительный, Чон, — хмыкает Хосок. Его взгляд падает куда-то за спину Гука. Он замечает карты на столе и растягивает губы в улыбке. — Как насчет сыграть вместе? Думаю, будет интересно. Не ссыте же вы после баскетбола?  — Один раз победили и будете этим кичиться до конца дней? — ухмыляется Чонгук.  — Об этом потом, когда отвоюешь мяч обратно. Так что, сыграем в карты?  — Сыграем, — кивает Гук.  — Только не на деньги, это скучно. Что насчет желания? — предлагает Хосок. Чонгук, рядом с которым уже стоят его братья, поднимает бровь, внимательно изучая лицо Хосока. И он не его видит, а картину, что несколько минут назад была за окном. Где-то здесь, в одной из этих спален.  — Хорошо, — скалится Чонгук, неожиданно даже для Хосока меняясь в лице. Ничего хорошего в его резком согласии точно не видать. За спиной Хосока Гук замечает его худенького братишку с пьяными голубыми глазами. Губы искусаны, темно-каштановые волосы слегка взъерошены, на щеках румянец. Чонгук улыбается шире и снова переводит взгляд на Хосока. — Мое желание: поиграть с твоим братом, — Гук кивает подбородком на Тэхена, стоящего возле Чона. А тот уже и не выглядит, как недотрога, никакого стыда в глазах, только привычная ему издевка, раздражающая Гука. Чонгук тоже поиздевается. — А то он один играет, скучно же в одиночку, — кончик языка скользит по нижней губе. У Тэхена в глазах мелькает замешательство. Чонгук уверен, мальчик понял, о чем речь. Зато его старший брат не догнал, потому что недоуменно спрашивает:  — Баскетбол? — бросает смешок Хосок. — Ты и без этого можешь с ним сыграть и снова облажаться. У тебя есть шанс на абсолютно любое желание, не протупи. Чонгук пристально смотрит на Тэхена, а Хосок для него что-то вроде лишней и мешающей декорации. Тэхен ему только что по-другому открылся, и Чонгуку стало слишком любопытно. Его тело до сих пор не выходит из головы. Неважно, парень или девушка, Чонгук не может не оценить красоту, что в данном случае манит и злит одновременно. Чонгуку бы хоть разок сдавить его шею, хоть разок рану на его теле оставить, услышать хруст пальца, на котором голубая бабочка, точно как его глаза, безжалостно дразнящие. В этом есть своя прелесть — прикоснуться к тому, кого никто не касался. Чонгук не дурак, не слепой, логическое умозаключение быстро приходит: Тэхен девственник. И брат его, бешеный пес, тому причина. Одна из, возможно. Тэхен сам себя удовлетворяет не просто так. Быть одиноким на отбитых тусовках, где все только и ищут, с кем бы перепихнуться, — полный бред, разве нет? Тэхен либо боится, но хочет, либо слишком послушный для своего брата, который опасается, что этого нежного на вид мальчишку кто-то сломает, либо Тэхен не нашел для себя того самого. Вариантов множество, но Чонгук в своем выводе уверен на все сто.  — Да, я хочу сыграть с ним в баскетбол, — говорит он, а сам смотрит в голубые глаза. И те все понимают. И хорошо, потому что Чонгук не шутит, а азарт захватывает его мгновенно. Они играют в напряженной обстановке. Все, кто только можно, собрались вокруг двух сильных банд Бабилона — грабителей и мороженщиков, как называют наркоторговцев в народе. Каждое их противостояние пускает искры в воздух, накаляет обстановку и заставляет волноваться. Некоторые сваливают подальше от зоны поражения, уверенные, что в случае чего может начаться перестрелка. Одна половина продолжает кайфовать и веселиться, а те, кто еще способны как-то соображать, находятся на кухне, где становится слишком тесно. Хосок сосредоточен максимально. За жульничество будет выстрел в коленную чашечку, с этим условием, предложенным Каи, согласились и Чонгук, и Хосок. Во время долгой и серьезной игры Чонгук вообще не парится. Он слишком уверен в себе и в том, чего хочет. Впервые за долгое время у него появилась реальная цель, к которой он непременно хочет прийти, и он ее не проморгает. Он то и дело поглядывает на Тэхена, сидящего на подоконнике и смотрящего куда-то за окно с задумчивым и отстраненным лицом. Понимает ли он, что стоит на кону? Никто, кроме Чонгука, кажется, не понимает, но все так сосредоточены и взволнованы. Это забавляет. Чонгук не проиграет. Так и происходит. Напряженная игра заканчивается внезапно. Чонгук с невозмутимым лицом кладет на центр стола карты и складывает руки на груди.  — Блять, — усмехается Хосок, потерев затылок. — Хорошо, круто, ты сделал меня и получил свое тупое желание. Доволен?  — Более чем, — улыбается уголком губ Чонгук и смотрит на Тэхена. Тот чувствует этот пронизывающий до костей взгляд и сразу же реагирует, нарочито лениво поворачивая голову в сторону парней, хотя сердце уже сжалось, стоило услышать о проигрыше брата. Чонгук хочет поиграть. В баскетбол? Вряд ли.

***

 — И че за херня? — громко недоумевает Каи, встав перед братом, когда они выходят из машины возле подъезда ближе к утру.  — О чем ты? — не понимает Гук.  — Нахуя тебе этот Тэхен сдался? — раздражается младший. — Ты, блять, мог что угодно загадать, раз выиграл. Ты мог у него Бабилон выиграть! Мы с тобой в последнее время ошибку за ошибкой творим, меня это уже бесит, — мотает головой Каи.  — Это не ошибка, — слабо улыбается Чонгук. — Мне так в кайф, я так захотел, сечешь?  — Все равно хуйня какая-то, Чонгук, — хмурится мелкий. — Мне, блять, прям стыдно стало с твоего идиотского желания. Или ты в брата Хосока втрескался?  — Хуйню уже несешь, Каи, — хлопает брата по плечу Чонгук, выпуская сигаретный дым, смешивающийся с прохладным утренним воздухом. — Вали спать, тебе через три часа в школу. Дино, убери его, — кивает вышедшему из машины парню Чонгук.  — Погнали, мелкий, — Дино сонно улыбается, вешается на Каи и тащит к подъезду. — Ты заставляешь меня гордиться, — тихо говорит он младшему на ухо и кусает мочку.  — Не напоминай, а то прям щас вернусь туда с арматурой, — бурчит Каи, послушно плетясь домой. Чонгук помогает выйти из машины перебравшему Чимину.  — Ты живой? — спрашивает Гук у привалившегося к нему друга. И стоят, прислонившись к капоту чонгуковой сильвии. Город просыпается, мало чем радуя, а вернувшиеся с тусовки на пустынных грязных улицах напоминают ходячих мертвецов. Всего лишь выжившие.  — Не знаю, — слабо усмехается Чимин. — Все, что я сейчас хочу — спать, спать всю свою жизнь.  — Осталось доползти до дома, — вздыхает Чонгук, разглядывая многоквартирные дома, окружившие их со всех сторон.  — Слушай, серьезно, я слышал вас с Каи, и у меня тот же вопрос, — Чимин поднимает голову и смотрит на Чонгука требующим ответов взглядом. — Что за желание такое?  — Тот, кому оно адресовано, понял, о чем речь, — отвечает Гук, не смотря на друга.  — У вас с Тэхеном что-то есть? — морщится Чимин.  — Нет, — отрезает Гук. — Я схожу в церковь, а потом домой, — он хлопает друга по плечу и отстраняется.  — Помолись там за нас, — просит Чимин, смотря уходящему Чонгуку вслед.  — Всегда, — бросает тот через плечо, сунув руки в карманы толстовки.  — Серьезно, какая-то хуйня назревает, Гук. Я это чувствую.

***

Церковь, как второй дом. Первый ряд, деревянная скамейка. За высокими пыльными окнами рассветает. Позолоченный крест. Чонгук никогда на нем не замечал пыли, в которой все тут тонет. Может, и правда божественная сила, а может, кто-то тайком за ним ухаживает, боясь попасться на глаза уверовавшим в дурь. Может, кто-то борется в одиночку. Чонгук не молится в этот раз, не грузится мыслями о будущем, что темный лес для всех них, выживающих в Бабилоне. Он повторяет в голове образ бабочки с голубыми глазами. Дрожащие пальцы, неуверенные, стесненные движения, и, в противовес, взгляд, в котором уверенность такая, что может раздавить, как нечего делать. Как он умещает в себе эту двойственность? Как живет с этим, не потерялся ли? Или хорошо играет. Точнее, хорошо прячет свою трепетную сущность. А может, он такой только в постели. В одинокой постели, где собственные руки греют, не надеясь на кого-либо. Этот мальчишка стал еще более интригующим для Чонгука. И нет, никогда не было прямого интереса. Прежде всего было ожесточенное соперничество на баскетбольной площадке, а за пределами — взгляды необъяснимые и, может, какой-то высший диалог? Да, Тэхен наверняка тоже думал об этом, если он хоть на каплю так же заинтересован в их непонятной связи без связи, как и Чонгук. Только вряд ли он так же хочет чонгукову боль прочувствовать, как Чонгук его. Хрупкое на вид… любопытно, как будет ломаться. Так Чонгук себе говорит постоянно, встречаясь взглядом с Тэхеном мимолетно, между делом, вне сцены. А подступить не знает, как. Да и спор этот был всего лишь глупостью, Каи и остальные правы. Реально, глупость. Но затея того стоила. Чонгук хотел увидеть реакцию, и он ее получил, он утолил свое маленькое голодное до правды любопытство и убедился. Еще один козырь против Хосока, дрожащего за такого хрупкого и недоступного Тэхена. Вот, ради чего все это делалось. Чонгук поднимает голову и трет сложенные вместе как в молитве ладони. Запах жженной травы доходит до него раньше, чем он замечает поднявшийся вверх дым, льющийся из-за алтаря. Яркий каннабис и остатки когда-то распространяемого в стенах этой церкви ладана. Бог посылает сигналы? Пора расслабиться и перестать усложнять себе жизнь? Только Чонгук в божьи знаки не верит, поэтому поднимается и тихо подходит к алтарю. В полумраке он напрягает зрение, чтобы хоть что-то рассмотреть, обходит крест и снова валит все на божьи проделки, потому что под алтарем, прижав колени к груди и куря самокрутку, сидит Тэхен, подняв большие голубые глаза на Чонгука.  — Привет, — мягко улыбается он. — Теперь мы поиграем? Чонгук просыпается в самой неудобной позе — сидящим на скамейке в церкви со сложенными руками на спинке передней. Улицы уже ожили, готовые к новому дню: лай собак, громкие голоса и полицейская сирена вдалеке. Так выглядит стабильность в Бабилоне. Чонгук встает, разминает кости и заходит за алтарь. Никого. Просто сон. Закурив сигарету, он выходит из церкви. Прошла неделя бездействия, можно возвращаться к работе.

***

Вечерний Бабилон не завораживает красотой, а затягивает страхом небо, что снова, вопреки ужасам, творящимся внутри района, ясное и внушающее надежду безнадежно потерянным. Здесь мрут от чужих рук и от наркотиков, здесь смерть приняли, как свою, и терять тут некому и нечего. Этот район Йеригон хочет сплюнуть в бездну, уничтожив о нем любое напоминание. Живое или письменное, неважно. Его ненавидят, он лишний, как пятое колесо в идеально работающей системе, но люди, что здесь изо дня в день борются за подобие жизни, так не думают. Они есть и они не собираются сдаваться. Они будут бороться друг с другом и с внешним миром. С любым, кто посмеет их вычеркнуть. Вокруг раскиданы канистры с согревающим холодными вечерами костром. Фонари давным-давно повыбивали. А были ли они вообще здесь когда-нибудь? Около десяти парней в банданах в виде масок на лицах сидят возле закрывшегося еще днем магазинчика. Это днем маркет, а с заходом солнца там можно прикупить всякой шмали. Один из филиалов мороженщиков. Хосок щурится и выпускает сигаретный дым вверх. В его глазах отражаются чередующиеся красный и синий огни полицейской мигалки на приближающейся к ним машине.  — Ночью сюда соваться в одиночку очень тупое решение, — хмыкает Чон.  — Я слышал, это капитан одного из участков. Решил сам наведаться к нам, — отвечает Майлз, дуя шарики из жвачки.  — По хуям. Кто бы ни был, зря сюда полез, — усмехается Хосок. Он бросает окурок и встает со стула, подняв металлическую биту и двинувшись к дороге. Парни сразу за ним. Тэхен говорил не глупить, а Хосок всего лишь защищает свое от тех, кто это хочет разрушить. Машина, приближаясь к преграде в виде местной банды, начинает замедляться. Капитан, сидящий за рулем, берет громкоговоритель и заявляет:  — Предупреждаю, расчистите дорогу. Хосок, чье лицо не скрыто маской, медленно поднимает руку и вытягивает средний палец, смотря в глаза копа с довольной улыбкой.  — Я буду стрелять, разойдитесь в стороны! — начинает заводиться капитан, что слышно по его срывающемуся голосу. Машина медленно приближается. Хосок склоняет голову к плечу и замечает пассажира, сидящего рядом с капитаном. Худенький, с темными волосами, спадающими на глаза с кошачьим разрезом, на вид чуть младше самого Хосока. Видно, что он вжался спиной в сидение и наверняка боится. Не зря. Новичок среди легавых? Хосок хочет показать ему, что парнишка с профессией очень ошибся. Он закидывает биту на плечо и большими шагами идет к полицейской тачке.  — Не с места! Брось оружие! — не успокаивается капитан, а Хосок его даже не слышит. Он нашел цель, он нашел глаза, в которые смотрит неотрывно, приближаясь все быстрее. — Стоять! Машина резко тормозит в шаге от Хосока. Чон взбирается на ее капот, замахивается битой и в сантиметрах от лобового стекла замирает, с хищной улыбкой и дикими глазами смотря через слой стекла на мальчишку. Тот выглядит напуганным, но старается не выдавать страх. В его симпатичных глазках борьба. И одет не как полицейский вовсе, скорее, как мальчик из хорошей семьи: светлый вязаный свитер поверх белой рубашки и черные брюки. Аккуратный, с иголочки.  — Съебывай из моего района, капитан… — Хосок прищуривается и разглядывает нашивку на груди мужчины. — Мин. Парни уже оккупировали тачку со всех сторон. У каждого в руке какое-то оружие: бита, кусок арматуры или гаечный ключ. Стволы за поясами припрятаны.  — Нас больше, оценивай ситуацию здраво, — усмехается Хосок, наступив подошвой ботинка на лобовое.  — За убийство капитана полиции вы из тюрьмы не вылезете, — угрожает капитан Мин. У него лицо уже красное от злости, он Хосока готов глазами расплавить, а тому откровенно насрать. Никогда он легавых не боялся.  — А никто и не узнает, — Хосок подмигивает парнишке, притихшему на пассажирском сидении. Капитан это замечает, и ярость накрывает его с большей силой.  — Даже смотреть на него не смей, сукин сын.  — Этот сладкий мальчик твой? — любопытствует Хосок, подняв брови.  — Это мой сын! — убрав громкоговоритель, задыхается от ярости капитан.  — Вали нахрен из этого района, капитан, никому из нас проблемы не нужны, — спокойнее говорит Хосок, но от этого его тон не становится менее опасным.  — Слезай, не то сброшу, — цедит капитан Мин. — Отойдите от машины все, не то завтра здесь будет отряд специального назначения.  — Ты сам к нам заявился, кэп. Мы никого не трогаем, и пусть так будет и дальше. Мы за себя постоять можем, будь уверен, — Хосок спрыгивает с машины и отходит в сторону, маячнув и парням, чтобы пропустили капитана.  — Вас всех нары ждут. Я лично вам это устрою, — рычит коп и трогается с места. Хосок смеется вслед, но как только замечает длинный и бледный средний палец, вытянутый ему через окно с пассажирской стороны, скалится раздразненным зверем. Он ускоряет шаг и, догнав тачку, с размаху бьет по фаре битой. Звук разбившегося стекла и вой сирены — это все, что оставляет после себя машина капитана полиции. Хосок не перестает смеяться.  — Сучка ебаная. Возле папочки такой смелый. Попадись ты мне в руки только, — ухмыляется Хосок и толкает язык за щеку, смотря на удаляющуюся машину.