* * *
Бяша на них искренне обижался. Чем сильнее сближались Рома и Антон, тем больше времени они проводили вместе. Что-то планировали, строили, общались. Все свое свободное время от тренировок, встреч со старшаками и стрелок Рома проводил с Антоном. Бяше же доставался самый мизер, отчего он очень сильно расстраивался. — Я вообще-то тоже твой друг, на! — говорил он, сжимая губы, как Ромка любил говорить «в жопу». И действительно, когда Бяша так поджимал губы, они будто превращались в точку, вокруг которой образовывались складочки. В особо острые моменты, когда Рома пытался сгладить углы и говорил заветное «губы жопой», Бяша огорчался по полной и еще целый день ходил смурнее тучи. Но не игнорировал их: так же приходил в курилку, поддерживал разговор, отвечал на все вопросы, просто звучал очень и очень подавленно. От этого становилось совестно. И если Рома уже через некоторое время пытался его всячески расшевелить, то Антон вообще подобное терпеть не мог. Сразу становилось очень противно от себя, ведь Бяша был прав. Антон будто забирал себе Рому, словно негласно присваивал и монополизировал. Бяша был его первым другом, а Антон вторым, следовательно и делить его внимание они должны были поровну и вместе или же в образовавшейся очередности. Но Рома сам неосознанно разграничивал их, предпочитая проводить время не со старым другом, а с ним, с Антоном. Это льстило очень сильно, но время от времени начинали появляться вопросы. «Почему именно со мной?» «Почему не с Бяшей?» Они вертелись в голове, вызывая странные чувства. Чувства, похожие на взволнованность, на возбужденность. Будто Рома был заинтересован в нем как-то иначе, поэтому и проявлял различные знаки внимания. От этого внутри Антона росла некая удовлетворенность, он был искренне рад, что все складывается именно так. Но за Бяшу все равно было обидно. С недавних пор они сидели за одной партой: Катя уже давно собрала свои манатки и перекочевала к самодовольному Семе, который разве что в гаденькой улыбочке не расплывался от того, как же ему «повезло». Он постоянно хвастался, что умудрился отхватить такую невероятно красивую девку, всем другим оставляя «второй сорт». Многие девочки класса, как только слышали, что старая пластинка вновь начинает играть, пытались как можно быстрее заткнуть Сему, лишь Поля никак на его выпады не реагировала. Она его попросту не слушала и слушать не желала, а с Катей уже несколько классов подряд как близко не общалась. Потому что та любила стелить очень мягко, вот только спалось после очень уж неудобно, будто на иголках. Рома улегся на руки, зевнул. Перемена вот-вот должна была подойти к концу, поэтому он пытался урвать оставшиеся крохи безделья. Сегодняшний день вымотал его по полной: сначала что-то произошло дома, — Рома не любил рассказывать подробности, да и Антона к себе никогда не приглашал, поэтому ему оставалось маяться от неизвестности, — так еще и Бяша расковырял с недавних пор «любимую» рану. — Ром, — позвал Антон. В ответ прилетело невнятное вибрирующее мычание. Если приложить руку к адамову яблоку и попросить еще раз промычать, Антон был на все сто процентов уверен — ладонью он смог бы почувствовать мягкое щекотание, ощутить, как напрягаются мышцы, как… Антон потряс головой и тоже лег на парту, лицом к Роме. Сказал: — Общайся с Бяшей почаще. — Рома на его слова что-то не совсем разборчиво проговорил и зарылся в сгиб локтя сильнее. Как малый ребенок он прятался, не желая говорить о вновь появившейся проблеме. И да, как минимум для Антона это было проблемой. — Бери его с собой куда только сможешь. — Рома хмыкнул, толкая его локтем в сторону. — Ему обидно. — Я бы брал его с собой, если б не его шибанутая мамаша, — глухо сказал Рома, приподнимаясь. Облокотившись локтем о парту, он подпер щеку кулаком, посмотрел Антону в глаза. — Если б его мамкой был ты, мы бы порешали вопрос. — Че… — Антон оторопел: его левая бровь приподнялась дугой, а рот сам собой приоткрылся в немом вопросе. — А ниче. Не хочешь его усыновить? — Рома тихо засмеялся, прикрывая глаза. — Может и усыновлю, — решил подыграть Антон, пихая руку, которая подпирала щеку Ромы. Тот, чуть не шваркнувшись, резко подался назад. — Тогда папаше придется таскать его с собой везде. — Ну ты… — Рома цыкнул, скалясь. — Жук. И оба рассмеялись. Антон посмотрел на него поверх съехавших к кончику носа очков. Рома оказался в расфокусе, и Антон больше чувствовал, чем видел, как тот улыбается в ответ. Было приятно временами смотреть на него так, ощущая энергию и эмоции, которые исходили от Ромы. — Че, голубки опять милуются? — прогундосил Сема. После того самого раза, произошедшего еще в шестом классе, Сема пришел в класс со сломанным носом. Его бы по-хорошему еще тогда в больничку определить, чтоб с этой приобретенной красотой что-то сделать, но одно наложилось на другое: Сема считал, что ходить с горбатым носом круто и здорово, а его бабке было в падлу везти его в город. Вот и звучал он теперь еще гаже, чем раньше, а уж что говорил — да-к там без комментариев. — Че спезднул, свинтус? — Рома тут же напрягся, привставая с места. — Да я че, я молчу, — сказал Сема, хохотнул озлобленно и отвернулся, обращая все свое внимание на Катю. Они негромко перекинулись парой фраз, и Катя хихикнула. Ядовито и издевательски, как показалось Антону. Рома сидел напряженный, вздыбленный. Он готов был в любой момент сорваться, чтобы отстоять свое, чтобы никто и никогда не сравнивал их с пидорами. Наверное, это было его больной мозолью — Антона не посвящали в такие подробности. Всякий раз, как разговор касался этой темы вскользь (а зачастую это именно и происходило, что вскользь), Рома вскипал и начинал яростно кидаться обвинениями. А если один из пацанов указывал пальцем на кого-то конкретного и открыто говорил: «он пидераст», Рома готов был бросаться уже с кулаками. Он их ненавидел. И Антон не понимал, почему. Рома сопел от негодования так, что начинало казаться, будто он рычит. Аккуратно, стараясь не спугнуть, Антон протянул к нему руку и осторожно взял его за запястье, поддерживая. Его рука была горячей, сухой и жесткой. Рома сжал кулак, но ничего не сказал, не вырвался. Он постепенно расслаблялся, переключаясь на что-то другое. На Антона, к примеру. Прозвеневший звонок застал врасплох: Антон испугался, отчего рука на запястье сжалась сильнее. Рома выдохнул и резко освободился, ничего не говоря. Неприятный осадок образовался где-то глубоко-глубоко внутри.* * *
«Можешь, когда хочешь», прилипло к Роме, как банный лист. В школе учителя только об этом и говорили, удивляясь появившемуся стремлению к учебе. Рома в принципе глупым никогда не был, он просто не видел смысла этим заниматься. Сначала из-за того, что был уверен — он следующий. Пропажи детей случались регулярно, их за все время так никто и не нашел, разве что обрывки одежды или игрушки могли быть встречены то тут то там в лесной глуши. А потом это стало привычкой. Он посвящал всего себя тем занятиям, которые приносили удовольствие, а на учебу забивал большой и толстый. О будущем, о грядущем выпускном, он даже не думал. До одного момента. В доме Антона Рома стал частым гостем. Он приходил по поводу и без, отчего начинало казаться, будто Рома стал частью их семьи. Что удивительно, подобное никого не напрягало. Мама приняла его спокойно, временами поучая как своего ребенка, Оля была просто без ума. Когда она только пошла в первый класс, Рома на радостях провернул одну штуку, которая ему аукалась весь сентябрь. Договорившись с одним старшаком, он, на первое сентября, встал вместо него и, выбрав Олю, как символ нового учебного года, пронес на своем плече. Та весело смеялась и трезвонила в большой колокольчик так, что слышно было на другой улице. Учителя спохватились тогда, когда было уже слишком поздно, поэтому позволили всему пойти своим чередом, но после… Ромка еще около двух недель бегал к директору. Но, как он говорил, это того стоило. Папа принимал Рому холодно: он предпочитал не обращать на него внимания, особо не пересекаться. Рома был у них дома: они сидели в олиной комнате и смотрели «Утиные истории». Оля была в полном восторге, потому что эта была ее первая кассета с этим мультиком, а Рома светился ярче начищенного пятака. Она все расспрашивала его, где он смог найти эту кассету, но тот не поддавался и молчал, как партизан, улыбаясь так, что у Антона что-то переворачивалось в груди. — Рома, подойди, пожалуйста, — сказала мама, заглянув в комнату. На памяти Антона это был первый раз, когда она звала на разговор лично его. Антон с Олей переглянулись, когда Рома поднимался с пола. Она пожала плечами и приподняла светлые бровки, как бы спрашивая: «чего это она?». Антон и сам рад бы узнать, чего. Рома выглядел слегка взволнованно, будто заранее готовил себя к чему-то плохому. От этой странной нервозности, от неловкости, Антон почувствовал себя не в своей тарелке, и как только мама с Ромой спустились на первый этаж и зашли на кухню, он пришел в движение. Аккуратно встал и на цыпочках подобрался к лестнице, Оля, не отставая, тихонько шла следом. Спускаться вниз было опасно: старая лестница от любого неверного шага предательски скрипела, а узнать, что же творится на кухне, очень хотелось. Но на втором этаже были слышны лишь обрывки фраз, поэтому он, помыкавшись из стороны в сторону, осторожно шагнул на первую ступень. Она заскрипела, но не так громко, как он опасался. В голове всплыли моменты, как он несколько лет назад также аккуратно и неспешно спускался с нее, чтобы незамеченным выскользнуть на улицу. Тело среагировало быстрее разума и он, отдавшись интуиции, тихонько спустился ниже. Застыв в пролете, через который можно было спокойно видеть кусок кухни и ссутуленную спину Ромы, Антон присел и начал слушать. Мама говорила спокойно, неспешно: — Что ты планируешь делать после школы? Из крана полилась вода, а потом щелкнула кнопка чайника, загремела посуда. Рома сидел молча, Антон предположил, что он думает, как бы правильнее ответить на ее вопрос. Но Рома, кажется, вообще отвечать не собирался, потому что он не знал. Он ничего не планировал, ни к чему не стремился. Спина еще сильнее ссутулилась — Рома был растерян и смущен всем, что происходило прямо сейчас. — Я не хочу на тебя давить. — Вода забурлила, чайник щелкнул. — Но ты уже должен понимать, что дальше так продолжаться не может. Рома молчал. Антон напряженно переминулся: лестница противно заскрипела, но никто не обратил на это внимание. Лоб взмок, а спину обдало холодком. Антон сильно нервничал, вслушиваясь в слова матери. — Твои оценки оставляют желать лучшего, куда ты сможешь поступить с такими? — Она гнула и гнула свою линию, не обращая внимания на неуютную тишину в ответ. — Откуда вы знаете про мои оценки? — спросил Рома глухо. Антону показалось, что он смог услышать его интуитивно, настолько тихо и не совсем разборчиво он сказал. — Потому что я хожу на собрания своих детей, Рома. — Антону захотелось влететь на кухню и начать кричать, потому что эти слова были очевидным камнем в огород роминого отца. Который, кажется, вообще не интересовался делами своего сына. Но даже если и так — это было не ее делом. Кулаки Антона сжались. — Учительница сказала, что ты учишься просто отвратительно. — Почему она вам это сказала? — в его голосе слышался вызов, казалось, что Рома находился на пределе. — Потому что я спросила. Антон неимоверным усилием заставил себя сидеть тихо. Его распирало желание сбежать вниз и забрать Рому с собой, потому что то, что говорила его мама — было, возможно, и правильным, но жестоким. Она не церемонилась, она спрашивала и говорила в лоб. Она… покровительствовала над ним, желая защитить и дать надежду на будущее. Антон выдохнул. — Я понял вас, — сказал он. — Надеюсь на это, Рома.* * *
— Тоха! Выходи! Антон выглянул в окно и увидел Рому, который высунулся наполовину из окна автомобиля. Он улыбался, зазывно размахивая двумя руками. Рядом на переднем сидении сидел Бяша, который вторил свистом. У Антона отвисла нижняя челюсть. — Че?! — Вопрос вырвался непроизвольно, он не верил своим глазам и слуху, потому что Рома все так же счастливо улыбался, настойчиво пытался дозваться Антона. Так сказать вернуть его с небес на землю. — Ну ты че, на! — Бяша, не выдержав, вышел на дорогу, прыгая и маша руками. — Давай реще, Тоха, без тебя сейчас стартанем, на! Антон будто только этого и ждал: подорвавшись, он опрометью выбежал из комнаты, громко спустился по ступеням и вылетел во двор, сразу же заворачивая за угол. Там, практически под окнами, как какой-то принц со своей свитой и на белом коне, стоял Рома с Бяшей. А еще автомобиль. — Откуда?! — Это была единственная связная мысль, которая крутилась у Антона на языке. Он оглядел машину со всех сторон, его глаза сияли, в них читалось восхищение и азарт. Москвич. Фиолетового цвета. Чистый и блестящий, будто новый. Антон благоговейно провел по крылу машины ладонью. Рома хитро улыбнулся, но пока что отвечать на озвученный вопрос не собирался. Антон очень понадеялся, что «пока что» продлится недолго и Рома все-таки сжалится. — Запрыгивайте, — дал он отмашку. Бяша тут же кинулся к переднему сидению, занимая ранее облюбованное место, а Антон все еще не мог поверить тому, что видел. Машина. Антон не был «дикой тварью из дикого леса», пока они жили в городе, он частенько видел автомобили различных марок, иногда даже трогал их, пока родители не видят. Писал пальцем всякие «приветы» и «помой меня», даже несколько раз катался на заднем сидении с папой. Но это ни в какое сравнение не шло с сегодняшней ситуацией. Тут не было ни отцов, ни незнакомых дядь с тетями. Тут были они: он, Рома, Бяша и автомобиль. Это кружило голову получше попробованного на новый год шампанского. Забравшись на заднее сидение, Антон не раздумывая уселся посередине, чтоб быть как можно ближе к этим двоим. А еще, чтоб лучше слышать и уже наконец получить ответ на не так давно озвученный вопрос. — Так откуда? — спросил Антон еще раз, оглаживая слегка потертую обивку сидений. Рома стартанул резко: шины завизжали, мотор взрыкнул будто дикий зверь. Машина покатилась по поселковой дороге, взлетая и ныряя по подъемам и ухабам. Антон впервые в своей жизни порадовался, что прошлую неделю стояла сухая погода, иначе если б не она, машина давно увязла бы в расквашенной от сырости грязи. Антон думал, что они поедут непосредственно в сам поселок и опробуют эту малышку на асфальтированной дороге. Но Рома считал иначе, поэтому когда на пути появилась развилка, он завернул в сторону небольшой чащи. Антон был там всего лишь один раз, на рыбалке. У отца как раз выдались несколько выходных деньков, и он, уже давно «опасаясь потерять связь», решил взять с собой Антона порыбачить. Это было чисто символическим событием, потому что как оказалось, отец ловить рыбу не умел совершенно, а Антон этим никогда не интересовался. Поэтому они, промучившись некоторое время с удочками и леской, сели на берегу, смотрели на водные круги и временами разговаривали. Первое время Антону было очень неуютно: он никогда не был настолько близок с отцом, тот всегда пропадал на работе, особо не лез в воспитательные процессы, которые организовывала мама. Он просто был как данность и больше ничего. Поэтому Антон жался и больше молчал, чем говорил. Но потом все пошло на лад. Это воспоминание было одним из любимых. Антону очень понравилось сидеть с отцом на берегу, делать вид, будто они активно занимаются ловлей, чтоб их не согнали с насиженного места другие рыбаки. Есть запеченную на костре картошку и говорить с отцом обо всем, что только могло прийти в голову. И вот они ехали туда с Ромой на Москвиче. Бяша тут же вылетел из салона, когда машина остановилась. Он прямой наводкой кинулся к реке, чуть ли не сдирая с себя вещи. Рома, вытащив ключи, сел боком, посмотрел на Антона. Его глаза лучились спокойствием и радостью, он был полностью расслаблен и оттого казался очень мягким и податливым. Антону очень сильно захотелось его обнять. Слегка потряся головой, он отогнал от себя эти мысли. — Пацан с качалки дал погонять, — сказал Рома, поглаживая рукой кожаный руль. Он смотрел на Антона не отрываясь, будто гипнотизировал. — Это очень крутая тачка. — Антон с благоговением погладил сидение. Оно было холодным и гладким, как кожа какой-то рептилии. — Когда-нибудь я тоже хочу иметь такую, — сказал Рома тихо, отворачиваясь. Бяша, все-таки решившись искупаться, активно стягивал с себя штаны. Футболка уже давно валялась на небольшом клочке травы. Рома выскользнул из машины, громко захлопнув дверь. Антон остался сидеть в одиночестве, переваривая то, что только что услышал. Впервые на его памяти Рома сказал «я хочу». Раньше он избегал этих слов и Антон не знал, почему. Ведь он сам всегда чего-то хотел и частенько говорил об этом. Доходило до банального, он говорил, что хотел бы съесть сейчас блинов со сгущенкой, тех самых, пышных и масляных, какие умела готовить только мама. А после таких сладких желаний спрашивал Рому, мол, хочешь? А тот отвечал, что не знает, или ограничивался: «если предложишь, я не откажусь». Из этого и состоял Рома, из противоречий. Он мог действовать жестко и решительно, на эмоциях, но глубоко внутри был потерян. Антон улыбнулся ярко, широко и вывалился из машины следом. — Ну наконец-то, на! Ты сегодня все время тормозишь! — Потянувшись, Бяша крутанулся на пятках, лукаво сощуривая глаза. — Айда с нами, Тоха. — Не, я откажусь. — Антон поправил сползшие на нос очки. — Я лучше за вещами послежу. — Ты че, ссышь, на? — спросил Бяша, подходя ближе. Он как был мелким, таким и остался. Едва доходил Антону по плечо, но зато каким шебутным и энергичным был — не передать словами. Всегда старался ввязаться в любую передрягу, всегда был в эпицентре происходящих событий. Несильно толкнув Антона кулаком в плечо, Бяша сказал: — Точно не пойдешь, на? Это был чисто формальный вопрос, так как Бяша понимал: если Антон не хочет что-то делать, то его не заставить. И он удивительным образом принимал его таким. Антон был искренне благодарен. — Сказал же, че пристал. — Рома прошелся рядом в одних трусах. Остановившись прямо перед водой, он обернулся и ехидно ухмыляясь сказал: — Че, кто дольше продержится в воде? И сиганул в воду, только брызги полетели. Что-то невнятно проблеяв, Бяша пустился следом, бомбочкой кидаясь в воду. — Я тебя сделаю, на! Пока они плескались, Антон успел собрать охапку веток. Соорудив некое подобие костра, он, подтолкнув под кучку палок несколько найденных бумажек, поджег их. Огонь разгорался медленно, то и дело норовя потухнуть, но Антон не сдавался и через некоторое время пламя горело ровно и никакой легкий ветерок не смог бы так просто его затушить. Так и не решив, кто из них победил, Рома с Бяшей вышли из воды вместе. Оба тряслись и стучали зубами, оба были покрыты гусиной кожей, а также оба заимели синеватый оттенок губ. Антон незаметно рассмеялся, про себя тихонечко сказал: «идиоты», и подбросил несколько палок в костер. Бяша первым потянулся к костру: грузно свалившись рядом, он попытался сесть к нему как можно ближе. Его влажные волосы свисали сосульками, а тело тряслось так, что Антону становилось и весело, и нет одновременно. Жаль, что никто ему не сказал, что они поедут на речку, он бы захватил несколько полотенец. Но нет, все оказалось спонтанным, и вот Бяша мерз на прохладном ветру. Но никто из них об этом не жалел. Прилетевшее в голову Антона полотенце заставило вздрогнуть. — Передай этому, — сказал Рома, укутываясь в идентичное полотенце. Еще некоторое время назад «этот» возмутился тому, что его так называют, но не теперь. Что-то простонав, Бяша чуть ли не с руками вырвал полотенце, накидывая его себе на плечи. Антон прыснул в кулак, отворачиваясь.* * *
Расходились они уже поздним вечером. Бяша, так и не сумев отогреться, временами дрожал и стучал зубами, но наотрез отказывался уходить первым. Никакие уговоры, ничего не имело должного эффекта, даже строгий ромин взгляд. Они как раз проезжали рядом с его домом, когда Рома вместе с Антоном вбивали ему в голову, что они и так уже расходятся, что Бяша может заболеть, поэтому его высадят первым. Но он был непреклонен. — Так не пойдет, на, — говорил он, стуча зубами. Это «не пойдет» повторялось уже несколько раз и у всех сидело в печенках. Больше всего, как оказалось, у Ромы, потому что он взорвался моментально: — Заебал. Остановив машину напротив калитки бяшиного дома, он уперся руками в руль. А после повернулся к другу, раздраженно смотря в раскосые глаза. — Либо ты сейчас сам выходишь, либо я тебя вытаскиваю, — сказал Рома, пыхтя. — Я понятно объясняю? Раздраженно засопев, Бяша неохотно кивнул. Он некоторое время помялся, но все-таки открыл дверь. — Понял я, на, — сказал он и вышел. В салоне образовалось неуютное молчание. Оно было плотным и удушающим, словно они оказались в прочном прорезиненном шаре, из которого постепенно выкачивали воздух. На этот раз Рома ехал медленно, аккуратно объезжая ухабы. — Перебирайся на переднее сидение, — сказал он, поворачивая в сторону дома. Антон некоторое время подождал, пока машина остановится, но Рома ехал и ехал, не собираясь устраивать стоянку. Вздохнув, он скинул шлепки и, зажимая их в руке, осторожно начал перебираться вперед. Упершись в сидение ногой, он аккуратно перенес вес на нее, когда машину тряхнуло и Антон, не удержавшись, повалился вперед. Приземление получилось не таким мягким и аккуратным, как планировалось. Антон чуть ли не кубарем свалился на сидение, перед этим хорошенько приложившись головой о крышу машины. — Ой… — пискнул он, сжимаясь в комочек. — Бля, извини, что так получилось, я… И Антон засмеялся. Ситуация была глупой и странной, а реакция Ромы на его неуклюжее падение лишь сильнее сделало ее непонятной. А еще смешной. Остановившись у обочины, Рома включил свет, который после весенней темени был ослепляющим. Антон зажмурился и расхохотался сильнее, слегка подрыгивая ногой от веселья. — Конкретно что ли башкой приложился?.. — с каким-то хорошо угадываемым волнением спросил Рома, приподнимаясь на сидении. Антон скорее ощущал его движения, чем видел, поэтому когда Рома полез в его сторону, он разволновался. Совсем чуть-чуть, не так, как сотни раз до этого. Это волнение было щекотным, предвкушающим, будто сейчас должно было произойти что-то очень важное, хорошее. Рома навис над Антоном, слегка вжимая в сидение. Антон подслеповато проморгался, наконец привыкая к желтоватому свету лампы. Рома потянулся вперед, его рука коснулась затылка Антона. Такое незатейливое касание получилось очень интимным и смущающим. Сердце Антона сильно заухало в груди, все остальное отошло на второй план. Завозившись, он аккуратно перевернулся на спину, заглядывая Роме в глаза. Его зрачки были расширенными, рот слегка приоткрыт. Он смотрел в ответ не моргая, будто впитывая в себя образ Антона. Шлепки, зажатые в руке, упали на пол, звук получился глухим, едва заметным. Рома нависал: Антону на миг показалось, что они делили воздух на двоих, что если податься чуть вперед, совсем чуть-чуть, то можно будет приобнять Рому за плечи, притянуть ближе к себе. Поцеловать… Эта мысль была тонкой и острой, будто леска. Антон даже толком обдумать ее не успел, как тело само пришло в движение. Только реальность чуть отличалась от фантазий. Потянувшись вперед, Антон прикоснулся губами к уголку роминых губ. До взаимных обниманий дело так и не дошло. Рома, словно ошпаренный, будто отлетел в сторону. Он выглядел дико: нахмуренный, с крепко сжатыми кулаками, он казался загнанным в ловушку. Его глаза метались по салону ища хоть какую-нибудь возможность за что-то зацепиться. Он был беспомощен. — Пиздец… — выплюнул он будто нехотя. Резко втопив педаль газа в пол, Рома раздраженно вырулил на дорогу. До дома Антона они доехали за несколько минут.* * *
Антон не спал всю ночь. То, что произошло в машине, то, что произошло после — все это не давало ему покоя. Почему он решил послушать глупые мысли в голове? Почему они вообще у него возникли? У него не было на них ответа. Это произошло само собой до странного просто, будто было привычным и знакомым. Будто с ним это было всегда. Ворочаясь с одной стороны на другую, Антон не прекращал прокручивать случившееся в голове. С Ромой всегда было так, просто… он только сейчас смог прийти к этому. К поцелую, к желанию прижаться ближе. Антону казалось, что и Рома разделял это его влечение, потому что все предыдущие разы не могли уместиться в рамки дружбы. Все, что было между ними последние несколько лет уже не укладывались в это понятие. Их взаимоотношения были глубже, были сильнее, были… как у его родителей в лучшие годы. Они заботились друг о друге так, как умели, были рядом в самые нужные моменты. Учились слышать и слушать друг друга. Они… будто все это время встречались. Только скрыто, даже от самих себя. Антон сел на кровати. — Полный бред… Говорят, что когда не можешь что-то решить, с этой мыслью нужно переспать. Антон с ней даже не ложился. Он раз за разом прокручивал в голове все те события, которые только мог вспомнить, приходя к закономерному итогу — то, что происходило между ними не было дружбой. На удивление это легко усвоилось в голове, даже вновь накатывающие чувства, совсем как в машине, были привычными, родными. Антон с ними рос и впитывал в себя очень долго, поэтому неожиданное осознание он принял довольно легко. Единственными, что беспокоили, были Рома и его реакция. Воспоминания сразу же подкинули картину, как он выбивает из очередного парнишки все дерьмо. Как методично месит его лицо кулаками, как впечатывает его в грязь. Мысль об этом страшила: Антон не хотел с ним драться, но так же он не хотел спокойно принимать возможные избиения. А ведь сегодня может наступить его личный ад, от которого невозможно будет спрятаться у мамы под юбкой. С другой стороны, если Рома хотел бы его избить, он сделал бы это еще вчера, в машине. Ведь Антон был так удачно рядом, а ромины руки хотели ввязаться в драку. Если бы Рома захотел… но он явно не желал этого. Успокоив себя этой мыслью, сросшись с ней, Антон без особого страха шагал в школу. Им нужно было о многом поговорить, чтобы окончательно разобраться с тем, что до этого момента происходило. Но в школе Рома так и не объявился. — Глядите, наши голубки поссорились! Антону впервые за столько лет вновь нестерпимо захотелось вмазать Семену по морде. Смачно впечатать кулак в щеку, чтоб тот аж отшатнулся в сторону. Но поддаваться такому желанию было глупо, да и руки, если честно, марать не хотелось. Так и не дождавшись окончания уроков, Антон свалил из школы. Ноги сами собой понесли его к дому Ромы. Старенькое, слегка покосившееся строение, с синей облупившейся краской на стенах и заборе — он казался брошенным и одиноким. Бездомным. Антон никогда не заходил внутрь, потому что Рома отчаянно этого не хотел. Не из-за стыда за то, что все в его жизни какое-то неаккуратное, из-за чего-то другого. Толкнув калитку, Антон прошелся по протоптанной тропинке к дому, дверь в который была подперта камнем. Постучав по косяку несколько раз, Антон неуютно переступил с ноги на ногу. К нему так никто не вышел. Осторожно пройдя внутрь, Антон разулся на пороге. В доме стояла звенящая тишина, от которой становилось неуютно. Пройдя предбанник, Антон оказался в маленькой кухоньке. Стол был завален грязной посудой, рядом с ножками шеренгой выстроились бутылки. Запах был кислый и спертый, будто комнату давно не проветривали, хотя маленькое окошко над раковиной было открыто нараспашку. За столом сидел сгорбленный мужчина. Увидев Антона, он вздрогнул. — А Рома дома? — спросил Антон откашливаясь. На последнем слове голос все равно сорвался на хрип. — Нет его. Это прозвучало так, будто Ромы вообще больше нет. Ни здесь, ни в поселке — испарился, исчез, растворился. Будто не бывало. Мужчина повернулся к столу, плеснул водки в стакан, шмыгнул. Рукой поправил слегка отстающую от всего остального тела культю, небрежно потянув на себя. Антон смотрел на этого мужчину и ему казалось странным, что все внимание того будто бы было обращено в себя. Словно он был не здесь, а где-то в другом месте и такое спонтанное появление Антона в комнате смутило его, заставило на миг вернуться в реальность. Взяв крепкой рукой стакан, он опрокинул в себя содержимое не морщась. Лишь после выдохнул горячо, будто до этого момента не дышал. — Я тогда пойду. Антон не знал, почему он вдруг решил сделать на этом акцент. Возможно, мужчина уже давно забыл о том, что видел на пороге кухни белобрысого тощего парня в очках, и можно было спокойно уйти. Но это казалось невежливым, уходить просто так. Разворачиваясь, Антон услышал тихий обрывок фразы. Возможно, что ему все это примерещилось, но выкинуть из головы услышанное так и не удалось: — …не дай бог тебе узнать, что значит стрелять по живым людям…* * *
Рома сам пришел к нему тем же вечером. Антон как раз возился в саду: рыхлил граблями почву, чтоб на следующий день или через него начать засаживать картошку в подготовленную землю. Мама с этим всем так сильно наседала, что сделать абы как было нельзя. Рома появился будто из-под земли: излюбленно схватил за растянутый ворот домашней футболки и потянул на себя. Антон даже испугаться толком не успел, только заметил, как Оля в страхе прячется в доме, что-то крича. Если бы мама была дома, Оля обязательно побежала бы к ней. Но ее не было, так что им с Ромой никто мешать не собирался. Опустив грабли, Антон снял с руки перчатку и поправил очки. Посмотрел Роме в глаза. Рома выглядел озлобленным, невыспавшимся. Его тело будто вибрировало от всей той сдерживаемой энергии, что клокотала еще с прошлого вечера. — Бить будешь? — спросил Антон, шмыгая. Рома хмыкнул. — Надо бы, да не могу. — Кулак на вороте сжался сильнее, хотя казалось, что дальше уже некуда. — Я не понимаю… Антон осторожно коснулся его бока рукой, другой перехватывая свободно свисающую ромину руку за запястье. Рома дернулся испуганно, но никуда на этот раз не убежал. Лишь смотрел загнанно. — Отпусти, — попросил Антон спокойно и уверенно. Он сам уже давно ничего не боялся, и эти самые чувства хотел передать Роме. Хотел поделиться с ним той решительностью, что давно росла и крепла у него самого. После некоторой заминки, Рома разжал пальцы на вороте, Антон тихонько шагнул ближе. Его руки заскользили по роминым бокам увереннее: они гладили, расслабляли и тянули на себя до тех пор, пока между ними не осталось свободного пространства. Антон впервые так кого-то обнимал, ощущая, что делится не только своим теплом с другим человеком, но и чувствами. Отдает всего себя в этот краткий миг, ощущая, что то же самое делают и с другой стороны. Антон обнимал его сильно, уверенно. Зная, что ничто в этот момент не может им помешать, когда как Рома обнимался робко, с осторожностью. Антон чувствовал, как кончики его пальцев подрагивали. Выбежавшая из дома Оля с криком бросилась на них, кидая в Рому одну из своих любимых кукол. — Не смей драться с моим братом! — яростно выкрикнула она. Антон усмехнулся, не выпуская забившегося Рому из кольца рук. Впервые его сестра напоминала ему маму. Черты лица, интонация — все она. Только меньше, только ласковее. — Он больше не будет, — сказал Антон, смеясь.