Леви бессильно осел на то же бревно, что и накануне, и, не смыкая века, уставился на дотлевающие брёвна, петлями дыма уходящие к небу. Он долго молчал, пытаясь выловить хоть одну ясную мысль из бурного потока. Сжал обрубки в бинтах, болью спасая себя от паранойи, что крутила внутри жгуты.
— Изабель, скажи, Анья… — Леви затих и затем исподлобья уставился на девочку, которая стояла в паре метров от него и покорно ждала его уже несколько минут. — Кто она тебе?
Иза оторопело распахнула глаза, затем поджала губы и отвела взгляд. Попалась. Поникла и замолчала, будто это её спасёт.
— Изабель?
— Она… — Иза робко подняла глаза на Леви. — Моя мама.
Пощёчина, она самая. Леви рвано вздохнул.
— Ну конечно, у неё есть ребёнок… — прошептал, почти рассмеялся и пятернёй зарылся в спутавшиеся сальные волосы. Поднял взгляд к бледному небосводу и долго-долго смотрел, как наперегонки бегут куда-то куцые облака.
Предположил самое безумное, и оно обернулось правдой.
Леви всегда знал, что не может дать Анье то, чего она желает. И говорил ей об этом не меньше сотни раз. Слишком глубоко прожгло кожу клеймо сироты. Семья для Леви — вещь чуждая и неправильная. Где он и где семья? Смешно. Ну не для него это. И, видно, Анья тоже не для него. Никогда не была, никогда и не будет. Они разные. Слишком. Это даже хорошо, что у них не осталось ни единого шанса, — по крайней мере Леви будет настырно повторять это себе всякий раз, когда сомнения попытаются его утопить.
Рассвет расставил всё по своим местам, и чужая девчонка вдруг оказалась ближе, чем он мог представить.
— Пойдём, — он поднялся на ноги, подхватил мешок с земли и зашагал прочь с опушки. — Я позабочусь, чтобы вы встретились.
— Правда? — встрепенулась Иза, бодро пружиня следом. — Ты отведёшь меня к ней?
— Да, правда, — вздохнул Леви. —Тебя отведут к ней.
— Спасибо, Леви! — улыбнулась Изабель, не обращая внимание на странную формулировку, и выбежала вперёд, чтобы быстрее задавать темп их пути.
Леви лишь хмуро продолжил смотреть перед собой и иногда скептично оглядывать скачущую через поваленные стволы деревьев девчонку. И каждый раз насильно отдирал взгляд от её лица, опасаясь обнаружить в нём новую знакомую деталь. А Изабель всё продолжала и продолжала болтать, донимая его разными вопросами, и Леви отчаянно боролся с желанием отказаться от своей благородной затеи. Но разве мог он поступить иначе?
И Леви вдруг понял Кенни. Сам поморщился от этой глупой мысли и едва не запнулся о корягу, торчащую из земли костлявой рукой. Он понял Кенни. Похоже, неблагополучный дядя подобрал его из похожих убеждений: Кушель была для него слишком дорога, и Кенни не смог бросить её «щенка» помирать. А Анья для Леви была слишком… просто слишком, потому сейчас он и вынужден терпеть неугомонный характер её отпрыска, который явно был передан по наследству.
Хоть обычно Иза и вела себя намного спокойнее, сейчас её было сложно остановить от прорвы вопросов, обрушившихся на капитанскую голову, пульсирующую тупой болью от недосыпа. А всё потому что она пыталась собрать всю картину воедино.
Однажды, рождеством, что очень досадно выпало в день рождения Изы (ведь подарок она получала всего один раз за год), Анья принесла ей небольшую коробку и сказала, что это подарок от доктора Вергера. Внутри оказались криво вырезанные картонки под названием «пазлы». Если сложить их вместе, то может получиться очень красивая карта Марлии (чего же ещё). Иза долго трудилась над этой головоломкой, злилась, когда в конце детальки не подходили и всё приходилось ломать и собирать заново. Она стучала кулаком по столу, и пазлы вздрагивали как земля от взрывов… И вот сейчас одна деталь никак не хотела ладить с другой: образ её отца, такой волнительный и благородный, никак не вязался с хмурым лицом Леви и его грубыми, колкими фразами. Её отец — сильнейший воин. Он самый добрый, сильный и смелый. Он — капитан Леви. А тот Леви, что ковылял следом за ней и нехотя отвечал на вопросы, волнующие Изу до спёртого в груди дыхания, пока что мало походил на её отца, а ей так сильно хотелось узнать его.
— Слушай, Леви, — протянула Изабель, сложив руки за спиной, и вышагивая перед Леви широко и медленно, словно цапля. — А у тебя есть дети? — скосила на него обманчиво равнодушный взгляд.
— Есть, — сухо ответил Леви. Глаза Изы ошеломлённо расширились, и она резко остановилась, почти споткнувшись. — Целый отряд, — пояснил он.
— Аа… — понятливо закивала девочка и продолжила путь. — А настоящие, то есть родные?
— Тц… Нет. К чему эти вопросы, Изабель? Тебе поиграть не с кем, что ли?
— Да нет, просто интересно, — пожала она плечами и отвернулась. Затем, немного помолчав, снова заговорила:
— А как ты это делаешь? Тч… Тщ… — Иза сосредоточено нахмурилась и уставилась на свои губы, пытаясь повторить звук, но вместо этого изо рта лишь брызгами вырывалась слюна.
— Прекрати, — процедил Леви.
— Тч… Тс… Тц… О! Получилось! Тц, тц, тц… — без умолку стала фыркать девочка.
— Ради Сины… — он закатил глаз и, не обращая внимания на её ребячество, пошёл дальше.
Прошло не меньше трёх часов прежде, чем они сделали привал в роще, перечёркнутой ручьём. Леви утомлённо опустился на шершавый пень, приметил ещё несколько таких же взглядом, делая вывод о близости поселений, и поник головой, роняя на лоб мокрые от пота пряди, лоснящиеся на солнце. Иза наконец утихла и что-то рвала с куста — провиант закончился ещё с утра. У Леви внутри тоже зудели многие вопросы, но он не спешил их задавать. Пытался: окликал Изабель, раскрывал рот, и ничего — молчал. Будто брал перо, макал в чернильницу, ставил кляксу и снова комкал лист, бросая его в кучу к другим. Но с этим пора кончать.
— Изабель, — новая клякса. Леви поднял мрачный взгляд, подчёркнутый серыми синяками.
— М? — Иза обернулась и облизала губы, измазанные в ежевике, чёрной, точно её волосы.
— А твой отец…
Желудок у неё тут же сжался и подскочил к груди.
— …он хороший человек?
Изабель проглотила кисло-сладкую мякоть, чуть поморщилась и задумчиво почесала нос.
— Я его толком не знаю, — слизывая с губ остатки ягодного сока, ответила она. Леви нахмурился. — Но мне кажется, что хороший.
— Ясно, — кивнул он и отвёл взгляд. Затем вынул из мешка флягу и протянул девочке. — Сходи-ка, набери воды.
Иза, конечно, послушно исполнила его просьбу и резво отправилась к ручью, шрамом рассекающему деревья и кусты, льнущие к друг другу как колосья пшеницы на ветру. Но с каждым шагом её энтузиазм тормозили мысли, и, подходя к воде, она уже хмурилась и мучила свои губы покусыванием. Иза пыталась подобрать правильные и нужные слова, чтобы Леви не принял её за врунишку. Чего-чего, а портить мнение отца о себе с самого начала не очень хотелось. Тем более, когда она рассказала о маме, Леви так скривился, будто ему попалась неспелая ежевика, хотя он в тот момент ничего не ел. Да Иза и не знала, можно ли ей рассказывать, вдруг мама разозлится…
Она опустила флягу к ледяной, прозрачной, как начищенное стекло, воде, зачерпнула немного и закрутила крышку. Развернулась, чтобы направиться к месту привала, но вдруг в кустах неподалёку послышался шорох. Иза насторожилась и опасливо пригнулась. Шорох повторился, и она на цыпочках засеменила обратно к Леви; тот оказался сидящим всё на том же пне и напряжённо разминавшим плечо.
— Там что-то есть, — прошептала Иза, тыча пальцем себе за спину.
— Где? — Леви прервался и поднял на неё тяжёлый взгляд.
— В кустах у ручья, иди, посмотри, вдруг там что-то опасное, — широко распахнув глаза, затараторила девочка.
— Например? Титан?
— Нет, — нахмурилась она.
— Тогда я не понимаю, чего нам опасаться.
— Ну мы же в лесу, тут всякое может быть. Пожалуйста, посмотри.
Поняв, что в покое его не оставят, Леви обречённо прикрыл глаз и поднялся на ноги, следуя к злосчастному кусту. Остановился. Отодвинул его рукой. Вдруг что-то коричневое, как песок, и мохнатое встрепенулось и стрелой унеслось в чащу. Леви вздохнул и повернулся к Изе.
— Это заяц, Изабель, всего лишь заяц.
— Правда? Настоящий? — тревога сменилась восторгом, и девочка в два шага подпрыгнула к кусту.
Раздался металлический лязг и тихий щелчок. Леви нахмурился, а затем его глаза вдруг расширились.
— Где же он? — немного разочаровано спросила Иза, выглядывая зверька в пёстрой зелени.
— Изабель, замри и не шевелись, — сухо отчеканил Леви и присел на корточки перед ней.
— Что? Ты о чём?
— Просто делай, что я скажу, и всё будет в порядке.
— Я не…
— И не слова, — Леви смерил Изу хмурым взглядом снизу вверх.
Он аккуратно стал разгребать руками пожухлую, будто осеннюю, листву под подошвой Изы и понемногу обличать железные детали странного механизма, чуть тронутые кистью ржавчины. Подтвердив свою догадку, Леви зажмурился и смачно выругался себе под нос.
— Что это такое? — просипела Иза и нервно сглотнула, морща бледный лоб.
— Капкан. И если ты хоть чуть-чуть шелохнёшься, он оторвёт тебе ногу.
— Что?..
— Эй-эй, — Леви опомнился: мягко схватил её за запястье и назидательно приподнял брови. — Я не позволю этому произойти, слышишь? С тобой всё будет нормально, я что-нибудь придумаю, просто дай мне немного подумать.
Он выпрямился и отошёл на пару шагов назад, опираясь спиной о ствол дерева. Так и знал, что эта благотворительность выльется ему в какую-нибудь херню и придётся тратить время на возню с этим неугомонным ребёнком. Нет-нет, думал он, конечно, не об этом, но сожаление тоже затесалось между тревожными размышлениями. И всё же время бездарно сыпется как крупа из дырявого мешка, когда на пороге великий голод. Нельзя терять ни мгновения. Нельзя. Нужно что-то придумать.
— Сколько ты весишь? — Леви прищурился и поджал губы.
— Не знаю, а что? — Иза шмыгнула носом; её голос едва не дрожал, а взгляд метался как треклятый заяц по роще.
— Прошу, подумай, хотя бы примерно, сколько?
— Ну, килограмм двадцать пять, наверное, — повела плечом Иза и чуть пошатнулась.
— Осторожнее! — Леви тут же оказался рядом, хватая её за плечи и удерживая в безопасном равновесии. — Чёрт…
Иза задержала дыхание и лишь дрожала как пламя свечи на сквозняке.
— Это очень больно? Если я попробую шагнуть, оно… сделает мне очень больно? — бледными губами проблеяла она и полными слёз глазами взглянула на Леви.
— Не думай об этом, ладно? Этого не будет. Твоя мамка вряд ли очень обрадуется, если ты останешься без ноги, а мне уже с головой хватило её криков. Просто думай о чём-нибудь хорошем, пока я не придумаю, что нам делать.
— О чём? — всхлипнула Иза.
— Ты всё утро донимала меня с вопросами, вот и сейчас подонимай. — Леви оценивающе осмотрелся по сторонам.
— С вопросами…
— Ага, с вопросами. — Отошёл, поднял какой-то крупный камень, пачкая руки в траве и влажной земле, чуть подкинул, пробуя на вес.
— Ну… Что с тобой случилось? Почему так много бинтов на лице? Ты упал? — разом выпалила Иза то, что её волновало с их первой встречи.
— Да, — хмыкнул Леви. — Упал, — вернулся к Изе, присел и склонил голову набок, разглядывая подошву её потёртых ботинок.
Леви не мог решить, что ему даётся труднее: успокаивать Изу или спасать её ногу. И в том, и в том опыта у него не имелось. Он посмотрел на веснушчатое лицо и заговорил как никогда серьёзно:
— Послушай, Изабель… Ты ведь храбрая девочка, да?
Иза опустила взгляд, чуть помедлила и промямлила себе под нос:
— Нет, не храбрая. Мне страшно, Леви.
Леви немного растеряно посмотрел в серые глаза и прищурился.
Сейчас не было ничего важнее, чем позаботиться об этой неосторожной девчонке. Он готов был забить и на спасение мира, и на Зика. Леви не знал, что будет дальше, знал только то, что можно сделать сейчас — спасти. И глядя на россыпь веснушек на мокрых от слёз щеках, он неожиданно стал уверен в верности своих решений. Изабель ни в чём не виновата, она — не Анья, хоть и часть её. Это просто ребёнок, ищущий дом, и Леви во что бы это ни стало отведёт её, здоровую и невредимую, к матери. И об этом выборе точно не будет сожалеть.
— Страх — это нормально. Все боятся, — пожал он плечами, пытаясь оставаться хладнокровным.
— Даже ты? — недоверчиво нахмурилась Иза.
— Даже я. Суть в том, что ты делаешь с этим страхом: поддаёшься ему или посылаешь нахер.
— Нахер?
— Так, забудь это, — поморщился Леви. — Суть ты поняла. Сейчас тебе нужно побыть храброй. Твоя мать… — он сжал губы, чувствуя, как трескается сухая кожа и выступает кровь, словно кислый сок из яблока. — Она была такой. По крайней мере раньше. И мы даже проходили через что-то похожее однажды. Так что мне нужно, чтобы ты доверилась мне и была храброй, ладно?
Иза нерешительно закивала.
— А сейчас, не поднимая ноги, ты чуть-чуть сместишь свою ногу левее, совсем немного.
Иза посмотрела на свою ступню и напряжённо поджала губы. Нога давно затекла и начала ныть, но мелкими движениями стала соскальзывать вбок, а затем замерла; Иза подняла глаза на Леви в ожидании дальнейших указаний.
— Так, хорошо, сейчас я надавлю этим камнем, а ты скажешь мне, когда почувствуешь давление, ясно?
— Ясно.
Медленно и постепенно надавливая камнем на железную подошву охотничьей ловушки, Леви не сводил с неё взгляда.
— Чувствую, — выпалила Иза.
— Ладно, ещё чуть-чуть, — он продолжил давить; костяшки пальцев побелели, на запястьях выступили синие ветви вен. — Сейчас можешь пошевелить ногой без давления снизу?
— Не знаю…
— Попробуй.
— Я боюсь.
— Изабель, — произнёс Леви строго и в очередной раз посмотрел ей прямо в глаза, лишённые всякого цвета. — Доверься мне. Если сможешь пошевелить ногой, тут же её убирай, понятно? В ту же секунду.
Иза приподняла сначала пятку, затем удивлённо вскинула брови и отпрыгнула в сторону — и всё это в одну секунду,
в ту же секунду. Леви надавил на камень ещё сильнее и рывком отдёрнул руку. Зубцы тут же захлопнулись со смачным железным лязгом и у Леви в голове вспыхнула красная вспышка боли так же резко, как солнце режет по глазам после тьмы.
— Блять! — он откинулся назад, поднося к лицу по неосторожности задетые капканом окровавленные палец и ладонь, плывущие в мутном тумане.
Благо, кости не задело, а только мизинец и часть ладони. Леви притянул к себе мешок с флягой, промыл рану водой, стянул обрывки бинта с другой руки и наспех перемотал их, не обращая внимания на кровь, хлещущую как вино из бутылей на званном ужине. Вскочил на ноги, отряхнулся, закинул мешок на плечо и обернулся к Изе, что то бледнела, то потеряно озиралась по сторонам.
— Ты в порядке? — холодно осведомился он.
— А ты… У тебя же… — Иза кивнула на совсем не свежие бинты, постепенно принимающие красный цвет.
— Пустяки. Идти можешь?
Иза робко кивнула.
— Тогда идём.
Изабель больше не донимала Леви с расспросами, не болтала обо всём подряд и не выбегала вперёд — шла позади, след в след, как медвежонок за медведицей, и молчала. Молчала вплоть до того, как спустя несколько часов после рассвета они не подошли к каменным стенам, с первого взгляда заброшенным и полуразрушенным титаническим гулом. Посреди залитых белым солнцем зелёных просторов, вожделенных для живописцев, этот серый замок казался совсем уж невзрачным, а железные ворота, поскрипывающие на ветру, словно никто не трогал уже пару десятилетий. Но Леви всё равно упрямо продолжал шагать в их сторону, рассекая сапогами кляксы теней, пролитые на траву высокими дубами, окружавшими штаб разведки.
Иза остановилась у самых ворот и замялась, затем набрала в грудь воздуха побольше и выкрикнула:
— Леви!
— Что? — Леви нехотя остановился и обернулся, кидая на неё раздражённый взгляд. — Снова капкан?
— Нет, я… — начала она, глядя себе под ноги и, словно циркулем, водя носком по земле. — Хотела сказать спасибо. Спасибо, что спас меня, — нерешительно и смущённо подняла на него взгляд.
— Не за что. Это всё?
— Нет, не всё.
— Мы почти пришли. Это не может подождать?
— Это важно, — Иза вдруг стала очень, не по годам серьёзной. — Ты сказал, что я храбрая… как мама. Но храбрые люди всегда говорят правду и борются за неё, как мама… — она закусила губу и взглянула на хмурое лицо капитана. — Но я ведь не рассказала тебе, значит я не очень храбрая…
— Что не рассказала? — Леви чуть вскинул подбородок.
— Помнишь, ты спрашивал меня про моего папу?
— Ну, допустим.
— Дело в том…
Вдруг ворота зазвенели и стали разъезжаться, теряя в своём гуле детский голос, так отчаянно пытающийся сообщить нечто важное. Леви обернулся к ним, прикрывая глаз от солнца рукой.
— Капитан Леви! Капитан Леви, это вы? — послышался звонкий юношеский голос со стороны фигуры, больше похожей на чёрное пятно в ослепительном свете солнца.
Значит, в штабе всё-таки кто-то есть. Леви это на руку — не придётся самому возиться с оружием и лошадьми. Но здесь ли Ханджи? Придётся ли выслушивать её причитания или ему удасться свалить прежде, чем она проест ему все мозги?
— Армин? Сколько вас здесь? — спросил Леви, едва пересекая черту двора. Иза следовала за ним маленькой юркой тенью, вторя каждому движению.
— Четверо наших, не считая командора Ханджи. Она сказала, что вы тяжело ранены, но…
Леви раздражённо повёл челюстью. Здесь она, здесь.
— Видимо, недостаточно тяжело, раз я тут. Что ж, не густо вас, — хмыкнул он, останавливаясь посреди двора, где запрягала лошадей Микаса. Она коротко кивнула, Леви кивнул в ответ.
— Также с нами в союз вступили командир марлийской армии, Титан-Грузоперевозчик, Энни Леонхарт, Райнер Браун и ещё несколько людей из Марлии, двое из них дети, — продолжил рапортовать Армин.
— Трое, — Леви скосил взгляд на Изу, переминающуюся с ноги на ногу у него за спиной. — Провизия и оружие? — повернулся обратно к Армину.
— Более, чем достаточно до штаба в порту. Но он может быть оккупирован йегеристами…
— Дерьмово. И каков ваш план? Добраться до Эрена и открутить ему башку?
— Не совсем, сэр, — напрягся Армин. — Мы должны попробовать поговорить с ним.
— Тц... Удачи. Вам известно, где сейчас находится дерьмобородый?
— Простите?
— Зик.
— Эрен сейчас в форме Прародителя двигается вслед за колоссами, а Зик где-то внутри него.
Леви раздражённо прикрыл глаз. Выходит, он зря проделал весь этот путь, ведь без отряда ему не подобраться к Зику.
— Через сколько мы выдвигаемся?
— Сейчас, сэр.
— Хорошо. Только вот… — он обернулся к Изе.
— Леви! — возмущённый оклик и блеск очков на солнце. Неудержимым смерчем к Леви надвигалась Ханджи, широко размахивая руками. — Могу я узнать, какого… — она затихла, подойдя ближе и обведя взглядом недоумённые лица подчинённых. — Отойдём?
Леви неторопливо проследовал с ней к углу конюшен, оставив Армина присматривать за Изой, на которую Ханджи то и дело кидала странные взгляды. Он присел на стог сена и прислонился виском к шатким доскам старого барака для лошадей. Прикрыл глаз и стал разминать плечо. Нравоучения можно слушать и без зрительного контакта, особенно когда на двоих всего одна пара глаз. Но, на удивление, Ханджи начала не с лекции об его безрассудстве.
— Что это за девочка? — нахмурилась командор, мельком косясь на Изу.
— Дочь, — лаконично ответил Леви.
— Твоя? — распахнулся единственный глаз, слегка мутный из-за толстых линз.
— Да, очкастая, за день, что мы не виделись, я стал папашей, — фыркнул Леви и посмотрел на Ханджи как обычно, когда она выкидывала какую-то глупость.
— Знаешь, это звучит как сарказм, — недоверчиво прищурилась та.
— Неужели? — изогнул бровь Леви. — Это дочь Аньи, ясно? — и снова утомлённо прикрыл глаз. — Её дочь.
— Изабель? Это она? — удивилась Ханджи и почти восхищённо раскрыла рот, поворачиваясь в сторону девочки, с которой о чём-то беседовал Армин, а она лишь коротко кивала и иногда хмурилась. Точно как отец.
— Ты знала? — помрачнел Леви.
— Ну, Анья рассказала мне, — на мгновение стушевалась Ханджи. — Она, вообще-то, и тебе собиралась, но ты ушёл… Кстати, почему ты ушёл, Леви?! Мы чуть с ума не сошли!
— Да не ори ты, — поморщился он. — И так голова трещит. Ушёл, значит, так нужно было. Вы хотели оставить меня там, как немощного, что мне ещё оставалось делать?
— Нужно было? Кому? Леви! Это очень безрассудный поступок!
— Ясно.
— И это всё, что ты скажешь?
— А что мне ещё сказать? У нас дел больше нет, что ли, кроме споров? Там мир, вроде, хотят уничтожить…
— Ты прав, не до этого сейчас, — мотнула головой командор и поправила очки. Помолчала немного и снова посмотрела на Леви. — Но всё же, как ты?
— Голова болит.
— Плохо, но я не об этом, — Ханджи снова посмотрела на Изу. — Я про Изабель. Что ты об этом всём думаешь?
— А, про это, — вздохнул Леви и тоже взглянул на девочку в песчаной куртке, у которой чернявые пряди вились на ветру. — Почему я вообще должен об этом думать? Мне всё ясно: Анья сбежала, забыла меня, жила дальше. Точка. Конец истории. У меня других проблем сейчас хватает, пожалею себя попозже.
— Я не понимаю, — Ханджи нахмурилась и замотала головой. — Ты не… Так, ладно, это не моё дело, вы сами во всём разберётесь, — она вскинула руки перед собой и шагнула назад. — Просто поговори с Аньей, когда вы встретитесь.
— Это ещё зачем? И что не твоё дело? — прищурился Леви.
— Нам выезжать пора, чего ты расселся?
— Не переводи тему, — с нажимом произнёс он, поднимаясь на ноги и мрачнея с каждой секундой.
— Я не должна тебе это говорить, но, чёрт, Леви… — выпалила Ханджи, не выдерживая. — Посмотри на эту девочку, разве она тебе никого не напоминает?
Леви нахмурился и перевёл взгляд на Изабель, что выпятила нижнюю губу и хмуро мотала головой в ответ Армину. Он чувствовал себя глупцом, которому тычут на что-то, а он всё твердит своё. Все видели то, чего он не мог увидеть. Леви снова посмотрел на Ханджи и равнодушно вздохнул.
— Да, Анью.
— Ох, Леви, сильно же ты головой приложился, — зажмурилась Ханджи, пальцами впиваясь в свой лохматый хвост.
— Что? — Леви скривился с присущим ему скептицизмом. — Что ты несёшь, четырёхглазая?
— Что я несу? О, Роза… Ты давно вообще в зеркало смотрел? — гаркнула она и упрямо зашагала к своей лошади.
— Чего? Какое ещё зеркало? Эй, Ханджи! Ханджи…
Но она уже не слушала его, а взбиралась на лошадь. Леви выругался и взглянул на Изабель в окружении двух других детей постарше — тех, что забрались к ним на дирижабль в Либерио. Все трое щекасто улыбались и едва ли не душили друг друга объятиями.
— Эй, Иза... — прикрикнул Леви, но тут же заткнул сам себя и нервно сглотнул, — бель...
Внутри вдруг что-то заныло как гнойная рана.
Однажды зимой Анья маялась от безделия и настолько заскучала, что начала донимать его с глупыми вопросами...
— А как бы ты назвал нашего ребёнка?
— А? Что за вздор? Снова издеваешься?
— Нет, не издеваюсь. Просто ответь.
— Не знаю я, у меня дел полно.
— Ну Леви... Например, будет у нас дочь. Как бы ты её назвал?
— Прекрати, голова болит.
У него не болела голова, у него в груди щемило в такие минуты. Он ненавидел эти пустые разговоры о будущем, которого никогда не будет. Он не хотел давать Анье надежду, что они когда-нибудь и в самом деле будут спорить об имени первенца. Но про себя тогда подумал: «Изабель».
Все пазлы потихоньку сползались... И то, что он подсознательно отчаянно пытался вытолкнуть из мозга, как вода выталкивает трупы, теперь невозможно было не замечать.
Слова Ханджи со звоном ударились о сознание, и вот сейчас раздался первый треск. Что-то внутри с грохотом ломалось.
Ещё секунда.
Всего секунда и…
Он понял.
Но это походило на абсурдную постановку бродячего театра. И казалось, что всё это: каменные обшарпанные стены, бьющие копытом кони, золотистые стога сена и косматые верхушки дубов за забором — всего лишь декорации, что рухнут при первом порыве ветра. А он — не больше, чем жертва чьей-то глупой шутки.
Какие, блять, дети?
Леви сжал обрубки пальцев, прикрыл глаз и замотал головой.
— Нет-нет-нет. Херня. Полная херня. Быть этого не может…
Выдох. Громкий и пустой.
Посмотрел на Изу и стремительно направился прямо к ней, выдёргивая её из середины разговора и отводя к лошади, что уже подготовили для него. Иза хотела что-то возразить, но, так и не вымолвив ни слова, утихла и недовольно уставилась на Леви исподлобья. А он замер у гнедого жеребца и мрачно взглянул в лицо девочки, точно такое же хмурое, как и его.
Зеркало, господи, Ханджи, зеркало.
— Сколько тебе лет? — прямо спросил Леви, не сводя с растерянной девочки негодующего взгляда.
— Восемь, — пожала она плечами. — В декабре будет девять.
— В декабре…
Леви хоть и не был счетоводом, но в цифрах кое-что смыслил. Он прикрыл глаз, чувствуя, как всё внутри утихает и замирает, стирая всё до основания, оставляя лишь одно — отчаянное отрицание, продлившееся пять несчастных секунд. Но он же не совсем идиот, чтобы отрицать, что небо над ними ясно-голубое, а глаза и волосы у девочки перед ним — его, конечно же его.
— Почему ты не сказала?
Иза тут же догадалась и задышала часто-часто от волнения.
— Я хотела, честно, — нахмурив тонкие брови и опустив глаза, выдавила она. — Но потом ты всех этих вещей наговорил про Анью… то есть про маму.
Леви выдохнул и отвёл взгляд. Выпинал с порога гордость, оставляя трезвый рассудок.
— Мне не стоило их говорить. — Он вновь посмотрел на Изабель, в этот раз неотрывно. — Ты права, я злился на неё, потому и наговорил всей этой чуши. Это не правда. Я солгал.
Иза удивлённо распахнула глаза. Уголки её губ чуть взмыли вверх.
— А сейчас давай-ка, полезай на лошадь.
Леви суетливо помог ей усесться в седле, а сам ступил на стремя и уселся позади. Иза вцепилась пальцами в конскую гриву, жёсткую, как сено. Леви пришпорил коня.
Они скакали долго и утомительно. Деревня сменялась рощей, роща лесом, лес равниной, равнина пролеском, пролесок деревней. Солнце жирной масляной каплей стекало к горизонту, отдавая наездников во власть холодного ветра, немилосердно хлещущего по щекам.
Внутреннее отупение сошло на нет. Ветер подул, раздувая искры. И теперь агония сжирала Леви изнутри, он горел и почти чувствовал запах гари — но это скорее от кострового дыма, затесавшегося в спутанных волосах Изабель, что то и дело взмывали вверх и липли к его лицу, окончательно лишая зрения.
Это всё не имело никакого смысла.
Анья ушла.
Умерла. Умерла. Умерла.
А то, что вернулась — это ничего не меняет. Она ведь решила всё ещё тогда. Оборвала все нити. Уходя, нельзя тащить за собой прошлое. Зачем ей дочь от него? Зачем? У Леви, конечно, были свои неутешительные догадки, но он старался о них не думать. И так херово.
Леви иногда смотрел в затылок Изабель, и ждал когда она исчезнет, ведь тогда всё будет правильно.
Он будет прав.
Он останется прав.
А Анья не права.
Да, именно так.
Но Изабель не исчезала, наоборот, — елозила и пыталась усесться поудобнее. Каждый её шумный вздох лучше любых слов доказывал, что она настоящая, а не плод его больной фантазии, и это перечёркивало всё: все прежние мысли в голове Леви, что раз за разом неустанно сводились к Анье.
Изабель цеплялась неумелыми пальцами за гриву, старалась не упасть, но продолжала молчать. Такая маленькая и такая упрямая. Жизнь в ней бурлит через край и ошпаривает Леви кипятком в наказание. Кто-то однажды сказал, что дети — цветы жизни. А Леви всем своим естеством ни что иное, как могила, что губит всё и вся, и как из могилы могут вырасти живые цветы? Это даже не забавно. Это неправильно.
Эта мелкая девчонка…
Его дочь, чёрт возьми.
Его дочь — уму и впрямь непостижимо.
Кровь и плоть.
Его глаза, его волосы.
Оклеймил её той же заразой — своей кровью.
И она в самом деле такая же.
Выросла в помойном гетто, — Леви до сих пор помнил запах тухлой рыбы, витающий на окраинах.
Так же брови хмурит. И даже цокать как он научилась.
Такая же безотцовщина.
Без отца — без него.
Только вот одно радует: мать жива и не шлюха. А значит, ей повезло чуть больше.
Ей скоро будет девять.
И сколько же было ему, когда Кенни его подобрал, как щенка?
Может, столько же?
И Кенни бросил его, — видите ли, в отцы не годился.
А Леви что, годится, что ли?
Да он понятия не имеет о том, что это такое вообще — отец.
Отец.
Папа.
Четыре буквы без смысла, лишённые даже отголосков чувств. Что-то безликое и равнодушное, как пустой холст. Он много раз видел, как отцы провожали своих детей за Стены, хмурились, тайком утирали глаза платком. Он много раз отдавал им вещи, лишившиеся хозяев, видел слёзы, много слёз. И каждый раз не понимал и не мог понять.
В мыслях крутились узлы, натягивались нити, путались, путались, путались. Всё требует порядка, иначе нельзя.
Он вспомнил Кенни, начал его, чёрт возьми, понимать, — забавно. В третий раз уже. Он либо стареет, либо сходит с ума. А может, и то, и другое. Имеет ли он право бросать этого ребёнка, как бросили его? Имеет, конечно, отчего бы не иметь?
Бросит ли?
Снова выбор.
Иза всё продолжала и продолжала перебирать потными ладошками лошадиную гриву, а животное сердито фыркало ей в ответ. Сидела, сжатая точно пружина, и грозилась вырваться сотней вопросов. Затем она вдруг повернулась к Леви и посмотрела снизу вверх — в упор, не отвернёшься.
Ей было интересно, что он думает. Ей было интересно всё, что связано с ним. Иза смотрела, как смольные пряди его чёлки подпрыгивают от скачки, смотрела на бинты в коричневой засохшей крови, на плотно сжатые сухие губы и пролёгшие рядом с ними морщины, на узкий глаз, взор которого буравил горизонт. Слышала запах пота и трав. Чувствовала спиной сквозь льняную рубашку тепло его груди и рук, уходящих к поводьям, мерное биение сердца.
Это не были объятия, но это было
больше, чем она когда-либо могла мечтать.
Леви опустил на неё ленивый взгляд, сжимая в руках поводья.
— Что?
— Ты злишься на меня?
— А? — чуть вскинул брови. — За что?
— За то, что не рассказала.
Леви несколько раз медленно моргнул, нахмурился и снова стал играть в гляделки с верхушками деревьев вдали.
— Думаю, у тебя это наследственное, — хмыкнул он чуть погодя. — Но всё же, почему ты сразу не сказала?
— Ты оказался не таким, каким я тебя себе представляла.
— Это плохо?
— Не знаю. Но я испугалась, что ты прогонишь меня или сам уйдёшь.
Леви набрал воздуха в грудь и прищурился. На секунду Иза подумала, что он ничего не ответит; на секунду он и сам подумал, что промолчит. И вот шутка — секунда превратилась в две, а две секунды в минуту. Он так и не ответил, потому что и в самом деле предпочёл бы сейчас сбежать и не думать,
ни о чём.
***
Их не было долго. Очень долго. Обещанный полдень обратился закатом, заставляя оставшихся на месте разлуки нервно заламывать пальцы в ожидании и считать количество шагов вокруг опушки.
Вот уже солнце покраснело и заспешило скрыться ото всех, как девица, смущённая дерзким комплиментом, и только сейчас из-за зелёного махрового холма стали вырисоваться коричневые дрожащие тени людей на лошадях. Анья подскочила с бревна, пуская на самотёк ворчливое бурление похлёбки на костре и, подобрав полы истасканного платья, побежала им на встречу. По блеску красного солнца в очках она нашла Ханджи и ринулась к ней. Командор живо спешилась, отдала поводья Микасе и подошла к Анье, раскрыла рот, но ей не дали вымолвить и слова:
— Где вы были? Почему так долго? Что-то случилось? — запыхавшись от бега, затараторила Крауз, мельтеша взглядом по окулярам, изрешеченным мелкими царапинами.
— Анья, тише, — утомлённо помотала головой Ханджи. — Всё в порядке.
— Ты же говорила, что поможешь мне найти Изу. Я могу взять лошадь? Мне нужно ехать. Я не могу…
— Успокойся. В этом нет необходимости. — Она отошла в сторону, кивая себе за спину.
— Что?.. — нахмурилась Анья и мучительно медленно перевела взгляд на несущееся к ней лохматое пятно.
— Анья! — звонкий, словно рождественский колокольчик, голос, который невозможно было не узнать.
— Изабель… — резко выдохнула она, и в тот же миг Иза прыгнула в её объятия, обвивая руками шею, словно шарфом в студёную пору.
Анья опустилась на корточки и так и осталась с приоткрытым ртом, безуспешно пытаясь вздохнуть и неустанно прижимая к себе за макушку Изу. Широко и незряче распахнула глаза.
— Солнышко… Милая… Ты в порядке, Иза? С тобой всё хорошо? — шептала она девочке на ухо, теряясь в словах.
Горло свело от удушья. Анья зажмурилась. Стала целовать бездумно, будто птица, клюющая ягоды с куста: в щёки, в лоб, в волосы. Как только могла, крепко прижала к себе Изу — всё тот же маленький, беззащитный комочек, что требует её любви и заботы. Её ребёнок.
Она здесь.
Она в порядке.
И всё остальное померкло, будто в ночи. И затихли все голоса и ржание лошадей. Ничего больше не важно. Только тепло и свет этих объятий.
— Я нашла его, — приглушённо произнесла Иза.
— Кого? — нахмурилась Анья, нехотя отстранившись и заглянув в глаза дочери.
— Папу.
Анья вскинула брови и непонимающе перевела взгляд ей за спину, где Леви давал указания какому-то светловолосому мальчишке и искоса поглядывал на них с Изой. Грудь сдавило от смятения и странной тревоги. Анья долго испепеляла взглядом профиль Леви, а затем снова посмотрела на Изу и натянула улыбку.
— Ты наверняка проголодалась, да?
— Ну, немного, — морща нос, протянула Иза.
Анья бережно убрала с её лица мешающиеся пряди и заправила их за уши, оглядела с ног до головы, сокрушённо вздохнула.
— Иди к костру, Пик тебя накормит.
— Хорошо, только…
— Что такое? Говори, — Анья обеспокоенно вгрызлась взглядом в её лицо.
— Отпусти меня, — смущённо хмыкнула Иза, косясь на руки Аньи, крепкой хваткой вцепившиеся в её плечи.
— А, да, конечно, — Анья облегчённо выдохнула, отпрянула и выпрямилась, поправляя платье.
Иза засеменила к костру, у которого уже расположились Габи и Фалько. А Анья, проводив её тоскливым взглядом, прикрыла глаза и облизала губы. Заправила волосы за уши и обернулась к Леви. Он отпустил того парнишку и стоял неподвижно, смотрел на неё — прямо, неразрывно, сжирая, обгладывая её душу, что, говорят, прячется за блеском глаз. Анья пошла ему навстречу, и каждый шаг был сродни шагу к эшафоту. Она остановилась в нескольких метрах от него, стала теребить рукав платья, постояла минуту и, оторвав взгляд от травы, робко подняла его на Леви.
— Поговорим? — спросила она тихо.
— Думаю, да.
Анья слабо закивала и устало приподняла уголки губ. Морщинки в уголках глаз сжались птичьими лапками.
Леви прокашлялся и приподнял подбородок.
— Изабель — твоя дочь, — защищаясь сухими фактами, начал он. — И моя.
Никаких
наша, никаких
мы.
— Она сказала тебе… — с пониманием вздохнула Анья. — И что ты думаешь?
— Много болтает, дерзит и недоговаривает. Вся в мать.
— Я не об этом, Леви. — Анья утомлённо провела ладонью по лицу и склонила голову набок.
Леви фыркнул и отвернулся, в эту секунду находя зарево заката куда более занимательным. Они обменивались фразами медленно, без особого желания, растягивая взаимную пытку. Так привыкли к боли, что стали находить в ней мазохистское утешение.
— Где вы нашли её?
— Я нашёл её, когда она в одиночку скиталась по лесу. — Он всё ещё смотрел в сторону; казалось, Леви и в самом деле нет никакого дела до этого разговора, а согласился он лишь из жалости, по крайней мере он старался выглядеть именно так. — Неплохие у тебя меры воспитания.
— Я не знала, что она здесь, — поёжилась и отвела взгляд Анья. — Я думала, она в безопасности. Значит, это ты нашёл её? — с прищуром посмотрела на Леви.
— Да.
— Спасибо, что позаботился о ней, я и правда…
— Почему ты оставила её? — резко, как сокол, повернувшись к Анье, спросил Леви. — Потому что она Аккерман?
Лицо Аньи удивлённо вытянулось, и спустя несколько секунд смятения она горько усмехнулась, зарываясь пальцами в белёсые волосы. Натянула болезненную улыбку и посмотрела на Леви со странным любопытством.
— И это была твоя первая мысль? Правда? Ты и в самом деле такого плохого мнения обо мне?
Леви ничего не ответил, но этого и не нужно было. Он опустил взгляд.
— Я даже фамилии твоей не знала, Леви, — домиком сводя брови на переносице, произнесла Анья. — Я оставила её, потому что любила тебя. — Леви взметнул взгляд вверх и непонимающе уставился на неё. — Потому что она была единственным, что у меня осталось от тебя. Потому что она наша… наша, слышишь? Как я могла не оставить её? Но если тебя это так волнует, — она приподняла подбородок, — никто не знает, кто её отец. Я никому не сказала.
Леви, словно леденец, вертел горечь на языке. Он хотел поверить… пытался, но всё никак.
Нет ничего более хрупкого, чем доверие. Всегда остаются шрамы, что напоминают о боли прошлого.
— Знаешь, твои слова никак не вяжутся с поступками, — со вздохом поморщился он. — Ты и тогда говорила много громких слов, а на деле? Ты сбежала, Анья.
— Я хотела, чтобы мы жили в мире без титанов. Я пыталась изменить что-то. Чёрт, Леви, я всего лишь хотела подарить нам с тобой шанс на нормальное будущее. То, о котором мы мечтали.
— Мы? — прищурился Леви. — Нет, не мы. Ты не спрашивала меня, ни разу. Так что перестань скрывать свой эгоизм за благородством.
— Вот как. Значит, я эгоистка?
— Да. Ты не думаешь о чужих чувствах.
— О твоих, ты имеешь в виду?
— В том числе.
— Я думала о твоих чувствах, я знала, как тяжело тебе раз за разом хоронить товарищей. Я хотела избавить тебя от этого. Почему ты даже не пытаешься меня понять?
Леви не ответил — сосредоточено нахмурился и отвернулся.
— Ладно-ладно, можешь ненавидеть меня, — всплеснула руками Анья. — Ненавидь, презирай, вини во всём подряд. Имеешь право. Только пусть это её не касается, — она обернулась к людям у костра, свет которого разрезал сумерки, сгущавшиеся на опушке. — Не вини её в моих грехах. Иза — просто ребёнок. Твой ребёнок, — перешла на шёпот и снова повернулась к Леви.
— Знаю, — кивнул Леви, поджимая губы.
Анья кивнула в ответ, постояла полминуты, вглядываясь в мрачное лицо Леви, — пыталась ещё что-то сказать, но нет: развернулась и лениво зашагала к костру на другом конце опушки.
Нет лучшего лекарства, чем смирение. Но любое смирение ведёт к смерти. В этот раз порывистый ветер действительности погубил фитиль надежды. Анья больше не будет пытаться. Смысла больше нет. Иза встретилась с Леви. Леви узнал об Изе. Разве это не то, чего она хотела? Нет, не то. Она хотела
его. Все эти девять лет только его одного. И сердце разбито будто первой влюблённостью. Только нет ни истерик, ни шрамов на бедре. Ничего, переживёт. Перегорит. Потухнет.
Анья коснулась горла, в котором набухал давящий на связки ком. Зажмурилась. И вдруг другое её запястье сжали тёплыми мозолистыми пальцами и волчком, как в танго, развернули к себе. До костра оставалась ещё половина опушки, и две фигуры размывались в полумраке, опустившимся на лес синей вуалью.
Леви шёл быстро, потому сейчас дышал тяжело и сдавленно, жадно глотал воздух, как заядлый курильщик на старости лет, в побеге за ней —
зависимостью, но, как ни забавно, бывших курильщиков не бывает. Взгляд метался по её растерянным глазам, Леви хмурился и мотал головой.
— Неужели ты и в самом деле не понимаешь? — его тихий и низкий голос дрожал.
— Что? — выдохнула Анья. Его пальцы всё ещё до красноты сжимали её запястье, а затем отпустили.
— Знаешь, ты права, — усмехнулся он странно и облизнул губы, отводя взгляд. Анья приоткрыла рот в непонимании. — Мне бы стоило тебя ненавидеть. За враньё, за убийство наших товарищей, за то, что использовала меня... Но мне плевать. Абсолютно плевать на всё это, ведь я не могу тебя ненавидеть. Не умею просто. — Он посмотрел в упор на Анью и сверкнул серым глазом, в вечернем сумраке отливающим серебром. — Мне не даёт покоя лишь одна вещь…
Он замолчал и сжал губы в кривую полоску. И Анья вдруг, вначале не поверив, заметила влажный блеск в уголке его глаза, ошпаривший её изнутри кипятком. Леви нахмурился и продолжил:
— …если любила, почему бросила меня? Почему ничего не сказала?
Анья вздрогнула, резко вдохнула и покрылась дождём мурашек, будто от испуга.
— Так вот, в чём всё дело... Поэтому ты злишься, да? Но Леви, скажи я тебе правду, ты бы не отпустил меня, — шелест её голоса колюче лизнул Леви по щеке. Он дёрнул головой.
— Может… может, и не отпустил бы, но ты могла сказать что-то, написать письмо там, я не знаю… хоть слово, хоть одно грёбаное слово, чтобы я знал, что ты жива.
— А если бы я не вернулась или умерла? — с отчаянием замотала головой Анья. — Или мы бы встретились только сейчас, спустя почти десять лет?
— Я бы нашёл тебя, а если бы не нашёл, то ждал бы: год, два, десять… Даже если бы не вернулась, всё равно бы ждал, но ты решила иначе. Решила за нас двоих.
— Ты ведь ненавидишь выбирать. Я не хотела заставлять тебя.
— Да, ненавижу, потому что каждый раз это оборачивается полным дерьмом. В тот раз ты лишила меня выбора, но я бы никогда не выбрал потерять тебя.
— Всё не так, — голос ломался о лезвие, ставшее поперёк горла. — Я собиралась вернуться…
— Но не вернулась, — болезненно скривился Леви, делая шаг назад.
— Мне жаль, Леви, — растеряно пожала плечами Анья, чувствуя, как вина врывает её в землю.
— Да, мне тоже, — прошептал Леви, несколько смертельно долгих секунд разглядывая веснушчатое лицо, и направился в сторону костра.
Анья постояла ещё минут десять вдали ото всех, рукавом утирая беззвучные слёзы и тоже вернулась к костру.
Иза тут же уселась рядом с ней, положив голову на колени и прикрыла веки. Анья осторожно стала распутывать колтуны на непослушных чёрных волосах и мягко их поглаживать. Вокруг царила тишина — кажется, они пропустили какое-то столкновение свежеиспечённых союзников. Все упёрлись тяжёлыми взглядами себе под ноги и звучно хлюпали ароматной похлёбкой из вяленого мяса. Гул Земли ушёл далеко на юг и уже почти не был слышен. Тишину нарушали только трескучий шёпот костра и монотонное стрекотание цикад. Каждый думал о том, что завтрашний день может стать последним. Думали о смерти, конечно. Это свидание со старухой с косой внушало неподдельный ужас, сковывающий некогда храбрые сердца в оковы.
— Почему Леви злится? — шёпотом, тайным ото всех, спросила Иза, распахнув глаза.
Анья напрягла плечи и бросила мимолётный взгляд на Леви. Он, сгорбившись, сидел чуть поодаль, наблюдал за экзотичным танцем костра и пил что-то из железной кружки.
— Он не злится, Иза. Точно не на тебя, — коротко улыбнулась Анья. — Не беспокойся об этом.
— А на тебя злится?
— На меня?.. — Анья вздохнула и отвела взгляд. — Нет, не злится. Ему… больно.
— Почему? Ты его как-то обидела? — нахмурилась Иза.
— Да, очень сильно, так уж вышло, — кивнула и приподняла брови Анья.
— Тогда нужно попросить прощения, как ты меня учила, и вы помиритесь. Ведь когда я делаю что-то не так и ты злишься, я прошу прощения и говорю, как сильно люблю тебя, а потом мы миримся.
— Нет, — умиляясь детской беззаботности, ухмыльнулась Анья. — Тут всё немного сложнее, милая.
— Разве?
Анья приоткрыла рот, чтобы поставить окончательный аргумент на чашу весов, но вдруг осеклась, осознав, что ей нечего сказать в противовес, и нахмурилась. Поджала губы и инстинктивно подняла взгляд на Леви.
Серые глаза встретились сквозь марево горячего воздуха, и между ними запылали маленькие золотые искры костра, которые дым, унося в чёрную высь, превращал в звёзды.
