***
Стоило мне сесть в машину, Натали в паре с отцом последующие пару часов начали всячески намекать мне, чтобы я не мучал Маринетт своим обществом. «Маринетт поехала к мадам Чен в больницу, — сказала мне Натали в машине по пути домой. — Ее мама до сих пор не очнулась, поэтому, думаю, Маринетт вернется без настроения». Даже как-то обидно стало после ее слов, потому что она объясняла мне это, как непутевому ребенку. Я и сам могу догадаться, что подруге нужно время для отдыха. «У нее сложная ситуация», «К Маринетт лучше не подходить некоторое время», «Ты же знаешь, какие у нее проблемы», — твердили они в паре с отцом порядком двух часов, пока Маринетт не приехала домой. Никогда раньше я так часто не общался с отцом, а сейчас, когда мне не хочется его даже видеть, он стал таким навязчивым и мягким. Тем более по отношению к Маринетт. Крутился вокруг нее и всех новостей, связанных с ней, как юла, чуть ли не сдувая с нее пылинки. Я ничего не имею против нее. Понимаю, что мне грех жаловаться на ситуацию с Бражником, когда в соседней с моей комнате живет Маринетт, у которой в один момент оборвали всю жизнь и, судя по ее словам, сделали это те люди, которые намеревались не просто своровать деньги из кассы. Однако при смерти моей мамы отец, вопреки своему поведению в последнее время, оборвал все теплое общение со мной. Ни привет, ни пока, ни спасибо. Одни лишь «ты должен», «у тебя запланировано это», «пойди еще и на русский в качестве третьего иностранного». Стоило Маринетт к нам переехать, как всех будто подменили. Натали, которая всегда обливала меня с головой перекисью в случае, если я поцарапаюсь, сейчас даже ни слова не сказала насчет того, что абсолютно все мое тело, все пространство кожи заполнено синяками и красными подтеками, наслоившихся друг на друга. И все из-за проделок отца, которых, увы, талисман удачи моей Леди вылечить не смог. Отец же стал со мной говорить. Как ни странно. За завтраком он успел три раза пожелать мне приятного аппетита, каждый раз забывая о предыдущем. Даже сам напомнил мне о том, что скоро осенняя подборка мужских комплектов одежды будет готова, а значит, недолго осталось до очередных фотосессий. Все бы хорошо. Вот только в его обществе я теперь не нуждаюсь. Может быть, и раньше я хотел достичь максимальных высот, дабы привлечь внимание отца, сейчас же после того, как с его лица слетела маска злодея, мне тошно даже смотреть ему в глаза. На вопрос, почему его не посадили, мне до сих пор никто не ответил. Одиннадцатый час ночи, а я до сих пор не решил химию, уже сколько времени думая о всякой ерунде. Натали мне так и не помогла с ней, хотя по расписанию она должна была это сделать сразу после полуденного обеда. Я мог бы и сам попросить о помощи, вот только уже который год меня трясет подойти к ней с этой, как по мне, позорной просьбой. Ну значит, мне придется сегодня побороть свою глупую слабость. — Плагг! — испуганно воскликнул я, совсем не ожидая, что перед моим носом будет парить Плагг с красным носком на голове. Моим (!) красным носком, пара которому сейчас одета на моей правой ступне. — Отдай мой носок, гаденыш! — Эй, — возмутился он, взлетая вверх так, чтобы я даже кончиком пальца до него дотянуться не смог. — Вообще-то на улице уже не май месяц, а ты до сих пор сидишь с распахнутым окном. Холодно ведь! — Ничего с тобой не случится, — махнул я рукой, хватая тетрадку по химии со стола. — В любой момент в комнату может прийти Ледибаг и объяснить мне, наконец, что вчера с ней такое случилось. — Ой, да кого ты обманываешь, — рассмеялся он, все-таки стягивая с головы носок. — Ты просто хочешь увидеть свою Принцессу. — Во-первых, — неожиданно для себя и для Плагга мой голос стал подозрительно похож на голос Хлои: высокий и писклявый, поэтому я тут же откашлялся, чувствуя небольшой жар на щеках. Я повторил, — во-первых, я никогда не называл Ледибаг «Принцессой». А во-вторых, я тебе уже много раз говорил, что больше не испытываю никаких любовных чувств к ней. — Да-да, невзаимная любовь и т. д. и т. п. — пробурчал Плагг, улетая в дальний угол, наверняка, уплетать свои запасы сыра. — Да и какая разница. Принцесса, не Принцесса, — бурчал он под нос опять свои глупости. Возможность ответить ему он мне не дал, захлопнув за собой дверцу тумбочки, поэтому мне ничего не осталось, кроме как глубоко вздохнуть и пойти искать Натали до того, как она уедет домой. Однако ловить мне ее не пришлось. Натали даже не собиралась уходить. Она спокойно сидела в комнате Маринетт, пока я оббегал весь особняк в ее поисках. Они вместе шуршали бумажками на письменном столе, отодвинув картонные коробки, наверняка со швейными принадлежностями Маринетт, в угол. — Привет, — я привлек их внимание. Натали и Маринетт будто по приказу одновременно обернулись на меня, оглядывая таким ошарашенным взглядом, будто я при них только что задушил голубя. — Привет, — ответила мне Маринетт после пары секунд молчания. — А чего ты еще не спишь? — Я бы хотел и поспать, — усмехнулся я. — Я вот не могу решить химию… А вы что делаете? Я прошел вглубь комнаты, чтобы разглядеть, что это у Маринетт за дела, в которых ей понадобилась помощь Натали. Однако, к большому моему удивлению, Маринетт положила все листы, что до этого были разбросаны только в одной ей понятном порядке, в стопку, из-за чего я толком ничего и не разглядел. — Да так, — Маринетт отвела взгляд. И сделала она это с таким видом, что у меня теперь не осталось сомнений, что она хочет что-то от меня скрыть. Я посмотрел на Натали, однако даже не смог поймать ее глаз, чтобы увидеть в них ответ. — Работаем над одним проектом. Давай сюда свою химию, будем разбираться. — Не-е-ет, — протянул я, стискивая тетрадь у груди. — Сначала лучше расскажите, что вы тут замышляете? — Тебе это не понравится, — ответила Натали, наконец смотря мне в глаза. — Я справлюсь, — честно, я не хотел, но глаза сами сощурились в подозрительном жесте. — Маринетт, не стоит, — обратилась уже не ко мне Натали. Знаешь, Натали, а я запомнил твои слова. Я-то думал, что ты на моей стороне. — Ладно, — согласилась Маринетт, мягко оглядывая Натали. Та в свою очередь нахмурила брови. Я не понял, с кем она согласилась: со мной или с ней. Хотя недолго я был вынужден копировать непонимающее выражение лица Натали. — Мы пытаемся сами разобраться в следствии моего отца. Сегодня я была в пекарне и кое-что заметила, — она достала из заднего кармана телефон, одним нажатием на экран разблокировывая его. На экране открылась фотка столешницы, кажется, из пекарни Дюпен-Ченов. Маринетт двумя пальцами увеличила фотографию, в самой красе показывая маленький штрих фиолетовой краски на краю столешницы. — И как ты это вообще нашла? — вздохнул я от удивления, но мне до сих пор не понятно, что Маринетт этим открыла. — Так вот, — Маринетт очистила горло. — Мне кажется, что в этом деле замешана Хлоя. Что… Что? — Что?! Как может Хлоя быть замешана в таком ужасном преступлении? Ладно, я понимаю, что она слегка вспыльчива и импульсивна, но Хлоя априори не может совершить настолько плохой поступок. И какой был бы мотив, если бы она и правда была виноватой? Неприязнь, которая, я уверен, давно потухла, к однокласснице — несущественная причина для нападения на человека с целью его убить. Тем более если этим человеком не является сама одноклассница. Да и, я так понял, мазок фиолетового, кажется, лака мог оставить вообще кто угодно из посетителей. Не только же Хлоя красит ногти. — Это всего лишь предположение, Адриан, — тут же уверила меня Натали. — Да, — пылко поддержала ее Маринетт. — Завтра в школе мы с тобой все проверим сами. Мне хотелось сейчас громко спорить и с Натали, и с Маринетт, что Хлоя здесь вообще не стоит никаким боком, но я ясно понимал, что спор был бы бессмысленным. Все-таки у меня нет никаких аргументов, «она моя подруга» не подойдет. Но и их якобы доказательства тоже не несут особой роли, поэтому последнее предложение Маринетт заставило меня поубавить свой пыл. — Хорошо, — согласился я наконец. — Только как быть с химией?Часть 2
10 июня 2021 г. в 20:22
Как бы я не старался полюбить урок химии, эти формулы, задачи и уравнения до сих пор давались мне с трудом. Обожаю математику, чуть ли не с замиранием сердца решаю задачки по физике, а про астрономию вообще молчу. Однако на уроке химии я сижу, как на иголках.
Тем не менее, по всем контрольным у меня наивысшие результаты, но если бы не упорство Натали, я давно бы уже прослыл двоечником в этой области.
А Маринетт, на удивление, щелкала эти задачки, как семечки, хотя в точных науках, при всем к ней уважением, она полный ноль. Поэтому я рад получить от нее помощь в паре задач из домашней работы, которую нам разрешили начать выполнять прямо здесь, в школе. Звонок прозвенел гораздо раньше, чем я ожидал, но, даже несмотря на это, задание мы с Маринетт выполнить успели вовремя, что нельзя сказать про Нино с Альей. Они-то пыжились над последней задачкой все свободное время после окончания лекции, так ее и не решив. Зато подскочили под трелью звонка одновременно со всем классом.
— Стоять, — мадам Менделеева хлопнула по столу в одно мгновение останавливая поток голодных детей, несущихся к выходу. Кажется, она заметила, насколько быстро мы расправились с заданиями. — Это не вся домашняя работа! — сказала она, дописывая на доске к прошлым двум номерам задач еще четыре, даже не слушая измученные мычания своих учеников.
— Ненавижу эту училку, — буркнула Лила мне на ухо, когда проходила мимо. — Вот бы ее уволили.
Я пожал плечами. Менделеева может и строга, даже отчасти жестока, наподобие льва перед добычей, однако знания она давала лучше кого бы то ни было в этом коллеже. Хотя я даже не против, чтобы на ее место назначили более лояльного учителя, но не менее требовательного. Тогда урок химии был бы раем.
Маринетт позади о чем-то разгоряченно шепталась с Альей, а та в свою очередь громко отвечала еле разобранными ругательствами. Хорошо, что Менделеева вышла из кабинета, освобождая аудиторию для следующего учителя, отчего те самые ругательства остались безнаказанными.
— А что ты не тран… — воскликнула Алья громче прежнего, да так неожиданно, что куски подготовленного Диной обеда застряли у меня в горле. По губам Альи хлопнула ладошка Маринетт, не давая ей закончить предложение.
— Тихо ты, — яростно прошептала она, замечая мой расфокусированный взгляд. С закрытым ртом я пытался максимально незаметно вытолкнуть такой острый и казавшийся мне сейчас до невыносимого вредный кусок жареной курицы из горла, но глухое откашливание неуправляемо переросло в саднящий, будто трущий наждачной бумагой по тканям глотки, кашель. Я тут же отвернулся от одноклассниц, которые вдруг стали неотрывно на меня смотреть. Я совсем перестал управлять ситуацией. Руки мои сами сжались в кулаки, сами стали отбивать схожий с биением сердца ритмом на ребрах. До ушей не сразу донесся то ли шокированный женский вздох, то ли проглоченное бульканье, больше напоминающее странный глоток. — Адриан! Кашляй.
Как же эта ситуация напоминала вчерашнее утро. Я, заявившийся в обеденный зал самым эффектным образом, на что я только был способен, отец, которому так и не удалось снова сыграть свои коронные непоколебимость и жестокость, сидевший с расшатанными нервами и поминутно тикающим глазом, и Маринетт, как всегда, излучающая до сих пор непонятную мне теплоту, хотя и с раздраженной кожей лица и осунувшейся спиной, сидели за одним обеденным столом, когда она подавилась тогда, также нелепо, как и я сейчас, кусочками завтрака. А я смог только бессильно повторять то слово, которым она сейчас пыталась подбодрить меня.
И, вспомнив это, я зашелся безудержным, нездоровым и ужасно сбивающимся смехом, все еще откашливая ту злосчастную курицу. А я ведь мог благополучно задохнуться, если бы не тяжелая рука Нино, влетевшая мне ладонью прямо между лопаток, не оставляя кусочку вообще никаких шансов.
— Спасибо, — охрипшим голосом сказал я, оборачиваясь назад. Маринетт, наверное, тоже ощутившая дежавю, рассмеялась впервые после того, как переехала ко мне в дом. Вчера с ней так поговорить и не получилось, однако сейчас как раз в окружении одних лишь Альи с Нино я наконец смогу с ней нормально поговорить, пока не закончится большая перемена и все одноклассники не вернутся на законные места.
— Ты как, дружище? — Нино слабо постучал по моему плечу. Горло неприятно сдавливало, а взгляд мой так и косился на эти, будто насмехающиеся надо мной, котлеты. Вот из-за таких ситуаций аппетит и пропадает. Тем более если к этому добавить еще и запланированный мной еще вчера перед сном разговор, то ни о какой еде вообще думать не хочется.
— Все хорошо, — я не мог не улыбнуться ему, видя его невыразительную взволнованность. — Кстати, Маринетт, — ну все, я начал этот разговор. — Я хотел спросить… — а что я хотел спросить? Почему отец (мой отец, который Габриэль Агрест, последний человек в мире, что стал бы помогать чужому человеку, тем более разрешая переступить порог его особняка и ночевать в специально выделенной комнате без каких-либо обязанностей и задач!) решил ей помочь? Как-то это слишком невежливо с моей стороны. Если я смог все-таки стереть эту туманившую мне глаза с детства пелену и наконец перестать сравнивать Габриэля чуть ли не с Богом, то это вовсе не значит, что теперь я буду вести себя вопреки всем его указаниям: неэтично и без какой-либо тактики. — Эм…
— Да, Адриан? — поторопила она меня. В глазах ее я попытался увидеть хотя бы малейший намек на то, что она догадывается, о чем я хочу спросить и, кажется, я увидел то, что мне надо. Однако уголки ее губ дрогнули то ли в еле скрываемой улыбке, то ли в еле скрываемом напряжении.
— Почему ты… эмм, — боже! Что ж так сложно-то, а? Теперь я вдруг почувствовал жар на щеках, а еще такую непривычную мне неуверенность в себе. Куда ж спрятался Черный Кот, который даже с приставленным к горлу ножом не упустит момента выкинуть пару шуток? — Как так получилось, что ты…
О нет. Насколько же я трус! Теперь я понимаю, почему Маринетт, будучи в меня влюбленной, заикалась на каждом слове, а то и перевирала слова, меняя буквы местами самым постыдным образом. Она боялась ляпнуть какие-нибудь глупости и выставить себя непутевой девочкой. Я же сейчас не шибко от нее отличался, если учесть, что чувства к ней у меня определенно иные.
— Что я оказалась у тебя дома? — закончила Маринетт за меня. Не знаю, сильно ли на моем лице была выражена надпись «Спасибо!», но мне стоило больших усилий, что вслух не поблагодарить за то, что она, наконец, сжалилась надо мной.
— Да, — выпалил я, благодаря всех богов и квами.
— И ты хочешь п-поговорить об-б этом здесь, в школе? — Маринетт снова начала заикаться, как в былые года. Наверное, не стоило это спрашивать. Ну конечно! Надо было подождать хоть какое-то время, чтобы Маринетт сама обо всем мне рассказала. А что, если Маринетт и сама не знает ответа? Точнее, буквальный ответ на этот вопрос мне уже был известен: Том и его «странное» поведение, что с уст отца эта новость казалась мне крайне жестокой, хоть и далеко не убедительной. Вот только в вопросе я имел ввиду немного другое. И во взгляде Маринетт читалось, что она это "другое" хорошо уловила.
— Если тебе удобно? — ответил я, немного смущаясь. Надо было сказать совсем другое. Например, «если тебе будет удобно, ты можешь это обсудить со мной в любую минуту, будь уверена, я всегда готов тебя выслушать», а то сейчас мое высказывание больше походило на какую-то мольбу.
— А что произошло? — привлек к себе внимание Нино, стягивающий наушники на плечи.
— Ты переехала в особняк Агрестов? — нервно рассмеялась Алья. Видно по ней было, что в последнее время она сама не своя. Волосы она обычно укладывала в привычную всем прическу, а сейчас ее каштановые локоны непослушно сбились у корней, а некоторые пряди завились отлично от других, из-за чего выбивались из всей гущи. Я не раз замечал, как с начала этого года Алья стала чаще наносить макияж. Еле заметной черной подводкой она выводила короткую стрелку, а тушью окрашивала пышные ресницы, что до всего этого сливались с цветом волос. Сейчас же она забыла про макияж совсем. Вот уже четвертый день подряд Алья выскакивает у меня в ленте новостей, с каждым разом с все более понурым взглядом, хотя и речь ее была как всегда сродни скороговорки.
— Полистай новости как-нибудь, — как-то нервно улыбнулась Маринетт. — Найдешь там столько бреда про меня и мою семью, что сразу станет понятно, почему я сбежала к Агрестам.
— Бреда? — не смог я сдержать этого вопроса. Я до сих пор не могу понять, больная ли эта тема для Маринетт? Вчера она заикалась на каждом слове, говорила низким голосом и даже не поднимала на меня взгляд, боясь заплакать. А сейчас, стоило теме зайти столь далеко в ее дела, на лице Маринетт ни одного признака печали. Лишь некое раздражение, которое я бы даже посчитал моей паранойей.
— Ну конечно, — рассмеялась Маринетт, разряжая некое напряжение в воздухе. Однако ненадолго, потому что следующее ее высказывание она выкинула с неумело скрываемой нервозностью, слишком громко, странно, непонятным для меня тоном. — Вы серьезно верите тому, что мой папа способен на такое?
— А что он сделал? — нахмурил брови Нино, которому так ничего и не объяснили. Маринетт тяжело вздохнула.
— Маму кто-то избил, а полиция думает, что это папа, — сказала Маринетт, закатывая глаза подобно Ледибаг. Так непривычно ее такой видеть. Она так вела себя в последний раз только с Хлоей в первый год моего обучения здесь, когда обе не могли дышать одним воздухом дольше, чем им позволяло школьное расписание, не срываясь при этом на крики и громкие бесконечные колкости.
— Но… — протянула Алья, неуверенно оглядываясь на меня, будто я знаю больше, чем она. Хотя знать что-то больше Альи — это редкая, настолько редкая, что скорее получится разговорить Гориллу, возможность. Потому что иногда казалось, что на планете не найдется такой темы, которую она не сумела бы поддержать. Даже если взять ту самую химию, задачи которой Алье даются с огромным трудом. Она может как стихотворения небезызвестного Пушкина рассказать о реакции любых смешиваемых веществ, будто она и вправду собственноручно мешает их изо дня в день.
— Но это не он, — вздохнула Маринетт, будто рассказывает об этом уже в миллионный раз. Мысли мои снова вернулись к обсуждаемой теме. — Так, ладно. Давайте я вам все по порядку расскажу, чтобы у вас не было больше ко мне вопросов. — Она по очереди оглядела Нино, Алью и меня и, получив три одновременных кивка, начала свою историю. — Вчера утром, когда мы с папой спали, а мама, как всегда, решила открыть пекарню для ранних посетителей, кто-то ворвался на кухню и с-сильно… — у Маринетт дрогнул голос, -… ее побил. Я, правда, не знаю, кто это сделал, потому что мы с папой проснулись уже после того, как мама громко закричала. Помню, тогда папа вбежал в мою комнату, потому что подумал, что это со мной что-то случилось, но когда увидел, что напугана я не меньше него, понял, что крик был снизу. Мы побежали в пекарню, — голос Маринетт медленно, с каждой секундой все больше и больше становился сиплее и более охрипшим. К парте подошли только что вернувшиеся с обеда Роуз с Джулекой, которые невольно заинтересовались ее историей. — А там лежит мама. Вся в крови. Папа просто попытался ее разбудить, из-за чего сильно запачкался, поэтому полиция и подумала, что это он виноват.
— А почему ты не рассказала о том, что это не он?! — громче, чем надо, возмутилась Алья. Этот вопрос волновал и меня. Если Маринетт видела, что месье Дюпен вместе с ней бежал вниз, почему она не могла сказать об этом в полиции?
— Хаха, — расмеялась Маринетт. Хотя в ту же секунду ее улыбка сошла на нет, после чего я понял, что она и вовсе не смеялась. Почему-то сейчас она как никогда стала похожа на Ледибаг года так два назад, когда отец мой выпустил своих насекомых в половину шестого утра и в двенадцать с мелочью ночи одних и тех же суток. Тогда-то, единственный раз в жизни, я боялся что-либо ей сказать. Даже простое «Привет» так и застряло в глотке, когда я увидел ее, несмотря на кромешную тьму, дергающийся в особенный ритм глаз и взлохмоченные хвосты с застрявшими там листьями ближайшего ореха. Вот и сейчас состояние Маринетт очень напоминало тот день, потому что сейчас мне впервые хотелось где-нибудь спрятаться от нее и больше ее не трогать. И пока в моей голове проносились с большой скоростью эти мысли, Маринетт успела раздраженно выплюнуть:
— Сказала я. Мне не поверили.
— Почему? — удивился Нино. Как и, думаю, все мы.
— Из-за синяков, — ответила она. — Они решили, что папа избил меня, чтобы я ничего не говорила.
Повисло молчание, во время которого были слышны лишь тиканье часов и тихие дыхания одноклассников, пока с приближением звонка их не становилось все больше, как и, собственно, их гулдежа.
В общем-то, раздражительность Маринетт, как могло показаться, была направлена отнюдь не на нас с Нино и Альей, а еще и всех невольных слушателей. Она была зла и даже не старалась это скрывать, но ярость свою она испытывала к тем, кто так беспощадно расправился с бедной Сабин. И на мгновение мне и вправду стало жаль тех неудачников, которые встали на ее пути, потому что Маринетт стиснула в руках до побеления костяшек еще неубранный со стола учебник химии с такой силой, что казалось, будто в нем уже без вариантов сквозили несколько дырок.
— А откуда эти синяки? — спросил я таким голосом, что я даже сам себя не узнал. Да я и спрашивать ничего не планировал, просто мысль, вдруг возникшая у меня в голове, решила долго в ней не засиживаться и слетела с языка еще до того, как я успел ее до конца понять. Все взгляды уставились на Маринетт, ожидая ее ответа. Она, на мгновение отводя взгляд, сказала:
— Упала с лестницы.
Звонок своей трелью освободил всех от этого тяжкого напряжения, нависшего над всеми. Одноклассники, шурша и обсуждая шепотом то, что только что им поведала Маринетт, расходились каждый к своим партам.