***
— А что я должна была сделать? — стоило мне выйти из комнаты, как из-за обеденного стола мне в уши ударило громкое восклицание Маринетт. — Она пригрозила мне, что никому не будет врать про меня и про него. Она, я видела собственными глазами, была готова все рассказать прямо перед ним. Дальше прозвенел низкий голос моего отца, но говорил он намного тише, из-за чего его слов я не разобрал. Только спустившись к столу, я смог запечатлеть, как мой отец с легкой улыбкой на лице (той самой улыбкой!) сидел за столом рядом с Маринетт. - … достаточно тебя знаю, чтобы сказать, что ты определенно оценишь его красоту, — еле сдерживая смех (смех?), мой отец что-то ей наговорил. Я даже не понял, что. Но Маринетт после его слов сильно раскраснелась, уже возмущенно открыв рот, чтобы что-то сказать. Но она прервалась на полуслове, когда ее взгляд зацепился за меня. — Адриан? — может мне показалось, но вроде бы она мое имя прошептала одними губами. Я ей улыбнулся. Хотя чувствовал поднимающееся во мне раздражение от того, что отец смущает чем-то Маринетт. — Что вы обсуждаете? — я старался не поднимать взгляда на отца. Смотрел на одну лишь Маринетт, которая залилась краской еще больше. Но ответил мне отец. — Мы говорили про тайну Маринетт, которую она… И снова эта полуулыбка. Я все-таки поднял на него глаза. И мы встретились взглядами. Улыбка у него дрогнула и он тут же опустил глаза в тарелку, останавливаясь посередине предложения. — Нет! — снова громче, чем надо, воскликнула Маринетт, с некой злостью во взгляде смотря на Габриэля. Сейчас казалось, будто это она перебила моего отца. И без Маринетт было бы совсем неловко продолжать сидеть с отцом за одним столом. — Мы говорили не об этом! Мы говорили про школу! Про тебя… Да! Мы говорили про тебя. Я не смог не улыбнуться. Хотя это совсем не вязалось с моим отвращением сидеть за одним столом с Габриэлем. — И на какую тогда тему? — весьма невежливо так врываться в их разговор и допрашивать о прошлой беседе, но, признаюсь, так интересно было наблюдать за реакцией Маринетт на мои вопросы. Будто я и вправду говорю что-то пугающе-страшное, на что она с каждым моим словом краснеет все интенсивнее. Взорваться же она не может, да? Габриэль же во время произношения моего вопроса буркнул что-то наподобие: «Я так и сказал». Но я довольно умело (надеюсь) проигнорировал его. — Э-э, — протянула Маринетт, воровато оглядываясь на моего отца. Тот еле заметно дернул плечами, мол не знает. Она пробурчала что-то невнятное, однако следующие слова я все-таки смог разобрать. — Фотосессия… У тебя сегодня фотосессия ведь… Мы ее и обсуждали. Так неинтересно. Маринетт в первый год нашей дружбы красная была круглосуточно, когда бы я на нее не взглянул. И какое-то время я на полном серьезе считал, что у нее проблемы со здоровьем, пока Алья не разбила мое заблуждение какой-то глупой отговоркой, в которую я уже тогда, будучи совершенно слепым и доверчивым, не поверил. И я ведь знаю, что она была влюблена в меня по уши. Одно лишь это слово — влюблена — стало объяснение ее больному покраснению на лице и жуткому заиканию. Но что сейчас? Почему она пытается незаметно потереть щеки, дабы их остудить? Зачем, волнуясь о чем-то, дергает правый хвостик, совсем его растрепав? Что они с моим отцом обсуждали такого, из-за чего хотелось считать секунды до эмоционального взрыва Маринетт? Она сильно ссутулилась и принялась резкими и неестественными движениями хлебать кашу. И казалось, будто она не глотала. Просто вбрасывала порции еды сразу в желудок. И как она только не подавилась? — Ах да, — не удержался я от показного вздоха. — Совсем забыл о том, что ты знаешь мое расписание получше Натали. До того смешно было слышать этот негромкий звон ложки о полупустую тарелку. И наблюдать за тем, как уже помалу охлаждающееся лицо стало вновь закипать… А еще и чувствовать укоризненный взгляд отца на моем лице. Как приятно было быть Котом прямо перед ним. Не повинуясь никаким дурацким правилам приличия и этикета. И если бы я смог перебороть себя и посмотреть ему в глаза, я бы улыбнулся настолько ехидно, что даже бы не смутился. Потому что теперь отец не сможет мной управлять. — Адриан, — обиженно буркнула Маринетт, тоже боясь взглянуть на моего отца. Мне так хотелось рассмеяться, подойти и приобнять ее за плечо в качестве извинений, а после выкинуть какую-нибудь шутку в стиле Черного Кота. Но все это уже слишком. Я сейчас Адриан, а Маринетт еще не готова видеть меня настолько… Котом? Я улыбнулся. Но не с издевкой, как сделал бы с маской Черного Кота. А вежливо. — Извини, Маринетт, — я выпрямил спину и принялся за завтрак. На лицо мне упало несколько прядей (которые я с утра чуть ли скотчем не приклеивал к голове), поэтому, пригладив их рукой, я краем глаза заметил, как Маринетт с Габриэлем переглянулись.***
— Что это было? — воскликнула Маринетт сразу же, стоило двери черного автомобиля Гориллы захлопнуться за ней. Она обычно убегала обниматься с Альей, а сейчас вдруг осталась здесь, дожидаться на крыльце Нино. Наверное, она заметила мое небольшое промедление, поэтому продолжила, но уже чуть тише. — Адриан! Там был месье Агрест! Это было слишком подло. — Я же извинился, Мари, — не смог я сдержать усмешки. Вспоминая завтрак и ее раскрасневшееся лицо, мне хотелось снова чем-нибудь ее смутить. Но это и правда слишком подло по отношению к ней. — Уверяю, больше так вести себя не буду. Я поднял левую руку, прикладывая правую к сердцу. С прикрытыми глазами я хотел уже было произнести какую-нибудь позерскую речь сродни Черному Коту, но вовремя себя остановил, ибо что-то этим утром поведение мое будет казаться Маринетт слишком странным. На подсознательном уровне у меня пронесся спор с самим собой. Одна сторона готова была услышать скептичное фырканье моей Леди, а вторая ясно понимала, что передо мной стоит уж точно не Ледибаг. И вдруг первая сторона ехидно посмеялась над второй, ибо то самое скептичное фырканье я услышал. Да, оно было тихим и заглушающимся звуком мотора проезжающей мимо машины, но оно было. А вот Ледибаг рядом - нет. Я тут же распахнул веки, ожидая увидеть ярко-красный цвет, слепящий глаза. Но передо мной стояла все та же Маринетт, повернутая ко мне боком и кому-то махающая. — Нино, — кричала она, подзывая его жестами. — Звонок уже был, быстрее! Правда? Глаза мои сразу метнулись к экрану своего телефона, дабы прочитать на них время, которое и вправду показывало первую минуту девятого часа. Нино совсем запыхался. Кажется, он и так знал, без слов Маринетт, что опоздал на урок. Футболка его на груди взмокла от пота, козырек кепки сбился вбок, обляпанный серыми пыльными пятнами. Одни лишь наушники выбивались из этого хаоса своим обыденным положением на его шее. — Дружище, — усмехнулся я, хлопая его по ладони в знак приветствия. — Сегодня уже ты выглядишь помятым. Что случилось? — Проспал, чувак. Нет времени, пойдем, — скороговоркой выкинул он, уже метнувшись ко входу. Маринетт слева испуганно вздохнула: — У нас же физика, — и только тогда я понял, почему Нино так спешил в школу. Мы опоздали уже на две минуты, а значит на два номера больше нам зададут домашнего задания. Не стоит говорить, что рысь не успела бы за нами и погнаться, как мы уже стояли в дверях кабинета Менделеевой на втором этаже. Ожидали мы, конечно, увидеть там именно ее. И уж точно не месье Дамокла, стоящего позади какого-то незнакомого мужчины. Справа послышалось тихое короткое шипение, а когда мы втроем обернулись в ту сторону, увидели Алью, приложившую палец к губам. Значит, что-то серьезное, и прерывать речь незнакомца стоит нам, как минимум, прогулки в соседний кабинет. Кабинет директора. О том, что будет в худшем случае, думать не хотелось. Но из-за тихого шипения Альи, на нее обернулась добрая половина класса, а за ними уже и те, кого перебивать сейчас, мягко говоря, не стоило. Незнакомец остановил свою речь прямо на полуслове и метнул свой взгляд на Алью, вмиг выпрямившей спину и смотрящей на него самым невинным взглядом. И долго ждать не пришлось, чтобы директор с этим мужчиной не заметили боковым зрением нас — трех неудачников, додумавшихся опоздать на урок Менделеевой, еще и во время какого-то важного объявления. Брови месье Дамокла уже сузились, а указка в его руках, я прямо-таки слышал, опасно затрещала. И я, который от страха уже не мог отвести глаза, слышал, как он стал на нас кричать. Вот только мне это показалось. Он на нас и вовсе не кричал, а указка не летела мне в лоб острым концом. К нам всего лишь обратился незнакомец. — Наверное, вы опоздавшие, — улыбнулся он своими пухлыми губами. И на фоне смуглой кожи их красный цвет казался совсем темным. Чуть ли не сливающимся с цветом его небольшой каштановой бороды. — Прошу, присаживайтесь на свои места. У меня будто камень с души упал. Я уже и не ждал благословения, но оно вдруг снизошло для нас. И медлить мы не стали, напридумавшие себе уже несколько неудачных концовок своих жизней. Быстренько забрались к своим партам, расставляя тетради, которые успели впопыхах вытащить во время того, как бежали сюда. — Для вновь прибывших коротко поясню, — после тихого откашливания произнес незнакомец. — Зовите меня месье Фелон. Я буду вести у вас уроки физики и химии вместо вашей прошлой учительницы до конца года. Я, кажется, остановился на обсуждении вопроса, требуется ли вам домашнее задание или же вы настолько способный класс, что сможете обойтись и без него. И я бы хотел закрыть этот вопрос до того, как месье Дамокл не ушел. Месье Фелон обернулся через плечо и улыбнулся ему вежливой улыбкой. Директор был явно удивлен тому, что слова «требуется» и «домашнее задание» были в одном вопросе, как и, собственно, я. Но после улыбки Фелона он улыбнулся ему в ответ и не сказал ни слова, лишь отойдя на маленький шажочек назад, будто бы предоставляя новому учителю свободу выбора. — Ну так что? — поторопил нас новый учитель, пока ни один из нас, я уверен, даже поверить в такое чудо еще не успел. Что уж говорить об окончательном ответе. Здесь был подвох. Такой жирный подвох, который потом должен обернуться для нас ворохом проблем. Но все выглядело максимально безопасно. Если мы соврем, что мы способный класс, то о домашке по физике с химией можно забыть до конца школы. Разве это не чудесно? Хотя придется врать… Не все мои одноклассники хорошо разбираются в точных науках, а без домашнего задания они могут совсем потерять ту маленькую связь между фактами и следствиями из них. Мне было бы хорошо. Натали и так гоняет со мной школьную программу максимально жестко, поэтому дополнительные задания остаются для меня некой ненужной вещью. Хотя я даже с домашним заданием с трудом вмещаю в себя эти знания и удерживаю их в голове, ибо стоит мне упустить хоть что-то, я потеряю нить, связывающую все мои знания. И это сложно. Сложно выбрать. И пока я углублялся в этот вопрос все больше, мои одноклассники уже давно все решили. Все с места кидали восторженные крики о том, что они достаточно умны для домашки, что они его не разочаруют и тому подобное. Пока Фелон успокаивал эмоционального Кима и писклявую Роуз, краем уха до меня донеслось еле слышное высказывание Маринетт позади: — Как ты могла его потерять, Алья? Я еле сдержал себя, чтобы не развернуться и не втиснуться в их разговор. Маринетт говорила настолько тихо, что некоторые слова просто выпадали, а заполнял эти пропуски я наугад. Что больше подходило по контексту. — Но я его спрятала, — оправдалась Алья сразу же. Таким же шепотом. Я знаю, что подслушивать — плохо, но, мне кажется, это лучший способ узнать, что твориться за моей спиной у друзей. — Я ведь не знала, что такое вообще может произойти, — продолжала она тем временем. — Да кто вообще о нем смог узнать? — Я не знаю, — грустно шепнула Маринетт. Настолько тихо, что сначала я посчитал, будто мне послышалось. И какое-то время они сидели молча. Месье Дамокл уже ушел, оставив наш класс новому учителю. Он начал вести монолог про то, как трудно учиться и что он нас понимает, ведь сам недавно выпустился из университета. Я не хотел в нем разочаровываться, но то, что он нам с полуулыбкой сейчас разъяснял, говорили мне все учителя в начале того года, когда впервые собрали наш класс в привычном мне составе. И теперь казалось, что его слова — пустышка, направленная на задобрение своих учеников. И мои одноклассники подхватили этот рыболовный крючок, слушая Фелона чуть ли не с раскрывшимися ртами. Кроме Хлои. Я считал секунды до того момента, пока она не взорвется и не выкинет какое-нибудь колкое словечко учителю, сразу же держа палец над зеленой кнопкой экрана напротив слова «Папа». Но она до сих пор молчала, а мне было немного сыкотно оборачиваться назад. Я бы привлек внимание учителя к себе, чего мне после недавнего опоздания совсем не хотелось, и вдобавок столкнулся бы взглядами с Маринетт, а этого мне тоже не надо. Месье Фелон в какой-то миг подошел к доске и, закончив свой монолог тем, что одобряет разговоры на уроках, если они относятся к теме урока, стал вырисовывать пером на электронной доске тему занятия. И стоило развернуться ему спиной к нам, как Маринетт сзади снова подала голос. — Может, ты просто плохо поискала? — казалось, она спросила это с такой мольбой, в исполнение которой она не верила сама. Алья за спиной тяжело вздохнула. Я мгновенно представил картинку: она смотрит на Маринетт обиженным взглядом, с которым и не нужно ничего говорить, чтобы понять, как именно она хотела ответить на этот вопрос. И такая картинка подошла сюда почти идеально, потому что на вопрос Алья так и не ответила. Фелон развернулся к нам. Стал что-то говорить по новой теме. Рассказывать о важности формул и использовании традиционной записи задач и их решений. И тут же привел в пример одну. Что-то связанное со светом. Я не вслушивался. Думал совсем не о физике. Хотя категорически нельзя пропускать ни одно слово учительской речи, потому что потом будет сложно самому догнать тему. Но я не мог даже себя заставить окунуться в урок с головой. Потому что меня мучали мысли о друзьях. О друзьях, которые и вправду что-то скрывают от меня. Я видел лицо Маринетт позавчера, когда приходил к ним вечером за помощью с химией. Она не хотела мне рассказывать про Хлою и ее лак для ногтей. Было видно, что она взглядом рыскает по всем вещам в комнате, чтобы найти то, что стало бы причиной ничего мне не рассказывать. И не нашла. Поэтому из-за того, чтобы не терять нашу дружбу, она поведала мне о своих подозрениях. Я думал, мне показалось. Я ведь плохо разбираюсь в людях. Не смог бы я так сразу понять то, что понял сейчас. И как бы я хотел ошибаться. Ведь мы на то и друзья, чтобы делиться друг с другом чем-то сокровенным и мучающим душу. А может они не считают меня другом? Ведь Алья с Маринетт разговаривают днями напролет, помалкивая лишь на уроках. А стоит моему отцу разрешить мне пройтись до дома пешком… Нет, не те слова. Стоит нам собраться в парке вместе, как некоторое время над нами нависает тишина, нарушаемая одними лишь моими чихами из-за лезущих чуть ли не в нос перьев голубей. Будто у Маринетт с Альей закончились темы для разговоры, а у Нино не найдется песен, которые он хотел бы обсудить. И продолжается это молчание до тех пор, пока Алья с Нино снова не начнут спор про Стоуна и Луку и про их родственные связи. Я верил. Я правда верил, что их это так интересует. Но с каждым разом эти споры становились настолько неестественными, что они казались одним лишь выступлением актеров цирка. А позже я понял, что они распыляются в догадках о Луке и Джаггеде только для того, чтобы избежать неловкого молчания. Чтобы я поверил, будто у нас в дружеских отношениях все так, как раньше. Смех, веселье и вздоры. — И если свет рассеить с помощью… — Фелон повысил голос на мгновение, потому что в классе гул становился все громче. Он привлек внимание всех моих одноклассников к себе, на какой-то миг останавливаясь, а после уже продолжил разъяснять новую тему, когда Ким перестал донимать Аликс новыми спорами. Я вздохнул. Взял ручку и стал списывать с доски определение и две формулы, которые новый учитель уже успел записать. Вот бы уроки поскорее закончились и началась фотосессия. Под конец физики щека моя покраснела четким пятном от того, что весь урок сидел я облокоченный на руку. Я обернулся на Нино. Сразу со звонком он натянул наушники и включил настолько громкую музыку, что ее мотив доносился прямо до меня. Вещи свои я собрал в тот момент, когда справа от меня тяжелыми шагами шагами пронеслась красная от злости Хлоя. Туфли ее с оглушающим звуком стучали о пол, чем она привлекла внимание всех находящихся в классе. Даже месье Фелона. — Да как ты вообще посмела к нему приблизиться? — прокричала писклявым голосом она, разворачивая Сабрину, спешащую к выходу, на сто восемьдесят. И пока никто не успел сообразить, замахнулась ладонью и с хлестким хлопком влепила по белой щеке ладонью. Сабрина аж покачнулась на месте, тут же хватаясь за лицо. А Хлою схватили Ким с Аликс, оттаскивая от нее подальше. Я привстал на носочки, чтобы через Ивана посмотреть на Хлою. Одноклассники стеной столпились вокруг входа, из-за чего мне оставалось только слушать. Ворчания, крики, испуганные восклицания заполнили кабинет. И напуганное, еле внятное бормотание молодого учителя, который наверняка растерялся, встретив такую ситуацию на нашем первом уроке. Бедная Сабрина. Чтобы она не сделала, она всегда подвергается гневу Хлои. Даже после окончания их дружбы. И, может быть, стоило уже привыкнуть к такому отношению Буржуа к ней. Она вела себя так с ней всегда, сколько я себя помню. Но чтобы ударить… я не уверен был, что Хлоя может быть на такое способна. А может тогда она способна и на большее? — Пошли к директору, — среди всего этого гула до меня донеслись слова учителя. Бесполезно, подумал я, месье Буржуа все равно позаботится о благополучии своей дочери. И был я уверен в этом до того момента, пока мне не пришло уведомление о новостях: «Андре Буржуа добровольно уволился с должности мэра, объявив о немедленных перевыборах».