***
— Держи, Тикки, — с тихим шуршанием пакета я достала для нее круглое магазинное печенье. По дороге успела заскочить в маленький ларек. Я просто испугалась, что Тикки не сможет найти свои печенья, оттого и взяла целых две пачки. — Спасибо, — улыбнулась Тикки. Я не смогла не улыбнуться в ответ. — Вы так разбаловали меня свежей выпечкой. Не боишься, что я начну придираться к еде, как Плагг? И тут же улыбка моя дрогнула. Да, я знаю, так делать неправильно. Тикки старается поднять мне настроение, шутя. Я должна это ценить. А не вспоминать те моменты, когда мама или папа в зеленой коробочке каждое утро давали мне макаруны, думая, что я их очень люблю. Но Тикки вроде не заметила этого. Я боялась на нее взглянуть и увидеть в ее глазах презрение. Но сейчас, слушая медленное похрустывание, мое сердце успокоилось. Значит, она не будет меня отчитывать за мое решение раскрыться не только Роджеру, но и собственному отцу. Сегодня я решила влететь в дом через окно в ванной. В комнате может убираться Дина, а я не хочу попадаться никому на глаза в образе Ледибаг по всем известным причинам. В ванную никто не заходит, даже для уборки. Это в семье Агрестов считается нарушением правил, потому что у них душевая комната — что-то слишком личное. Поэтому и вещи для стирки мы собираем сами, и полы здесь моем вручную. Не то, чтобы я на это жалуюсь. Даже наоборот. Непривычно, что за меня здесь делают почти всю хозяйственную работу. Просто я еще не привыкла ко всему этому… богатству. Я прислонилась ухом к двери. Не было слышно ни шагов, ни шорохов, ни музыки, что любит включать Дина во время уборки. Значит, там никого. — Кстати, Маринетт, — окликнула меня Тикки с набитым ртом. — Послезавтра твои одноклассники хотят собраться на пикнике. Да-да. Я помню. Ежемесячный пикник, устраиваемый моими друзьями во время теплого сезона. Обещала на него пойти только в том случае, если завтра дождя не будет и земля успеет стать не такой влажной. Но Тикки, которая больше меня любит такие пикники из-за обилия сладкой выпечки, услышала от меня совсем другое. Что субботу я собираюсь провести в полном погружении в работу. Я просто обязана доделать все, что запланировала в ближайшее время, потому что… Потому что больше не выдержу. Однако Тикки считает, что я должна не только сидеть над всеми этими бумажками, но и поддерживать вид, будто все в моей жизни хорошо. Чтобы сохранить тайну личности в секрете. Она говорит, что на ее опыте было много случаев, когда сломленные горем герои переставали смотреть на свои тайны, как на что-то жизненно важное, из-за чего теряли пост, если не жизнь. Поэтому я даже знаю, что она сейчас скажет. — Ты так и не сказала, Маринетт, хочешь пойти или нет, — и произнесла она это таким тоном, будто просит меня туда пойти. — Тебе нужно развеяться. Я опустила ручку двери и навалилась на нее, чтобы выйти в комнату. Уже даже открыла рот, чтобы сказать что-то в ответ Тикки, но так и застыла, забывая о том, что вообще хотела сделать. — Адриан? — единственное, что могла я выдавить при виде Адриана, держащего в руках сразу несколько листочков с моего стола. Только не это. Адриан поднял свои глаза на меня. Такой тяжелый, такой разгневанный, такой пылающий взгляд, из-за чего слова застряли у меня в горле. — Что это такое, Маринетт? — спросил он, а я уже перестала верить в то, что жизнь моя может стать спокойной.Часть 8. Бонус
25 июля 2021 г. в 10:45
— Маринетт, — насупилась Тикки, смотря прямо в мои глаза. — Только скажи честно. Это ты взяла мои печенья?
Я не смогла сдержать смех. Моя квами сейчас была похожа на маленького обиженного ребенка. И этот образ совсем не увязывался с воспоминаниями о том, что когда-то она ругала меня за какую-то оплошность, как родитель.
— Правда, Тикки, — я приложила руку к сердцу, только через несколько мгновений осознав, что пародирую Кота. — Твои печенья всегда были для меня неприкасаемы. Тем более после того, как ты стала покупать их сама.
Тикки снова нырнула в мою сумочку, наверняка в сотый раз заглядывая под зарядку от телефона и под деньги. Но я точно помню, что там ничего, напоминающего сладости, нет. Поэтому уже ожидала увидеть расстроенный взгляд Тикки.
— Ну Маринетт, — протянула она. — Признайся. Я ругаться не буду.
— Я говорю правду. Ты лучше спроси у Плагга. В последнее время он стал заходить к нам чаще.
Тикки пораженно на меня уставилась. Я прямо-таки видела, как она прокручивает у себя в голове все визиты квами Черного Кота.
— Так, а я-то думаю, чего он мне про печенья столько заявляет в последнее время, — сложила на груди она лапки. Потом мотнула головой и сказала, — ну ладно. Я не так уж и голодна. Пойдем.
— Спасибо, Тикки, — я не могла не обрадоваться. Я долго уговаривала ее согласиться на это, отчего сейчас было невыносимо приятно осознавать, что квами уже не против. Да, может она до сих пор и считает, что то, что я собираюсь сделать, это бесполезная трансформация и использование суперсил в негеройских намерениях, но она дала мне на это разрешение.
Слова трансформации слетели с моих губ совершенно неосознанно. И буквально через несколько мгновений я стояла на раме окна, оглядывая все вокруг в поисках камер. Заметила одну у входа, однако мое окно она не захватывала. Поэтому я зацепилась йо-йо за выступ крыши соседнего здания, чтобы после пуститься в быстрый бег.
Депрессивные мысли снова стали наполняться в моей голове. Стоило усиливаться дождю, ужасная тоска охватывала меня все больше.
Я сегодня снова звонила мадам О’лье. Все также. Мама не проснулась. И даже никаких улучшений.
Вдалеке я уже увидела машину Роджера. Значит, совсем скоро я увижу его.
Что мне сказать? «Прости, я не смогла ее уберечь»? Или «Да, все это время я была супергероем, но не смогла спасти маму, потому что побоялась за свою тайну личности»? А может лучше «Прости, пап, у меня получилось отвлечь от ареста Бражника, но для собственного отца у меня не хватило духа»?
Хотелось завыть от несправедливости. Почему все это свалилось именно на мои плечи? Все, чего я так сильно боялась случилось чуть ли не в один день. Стоит только вспомнить, что я чуть не потеряла Кота, тело пробирает дрожь. Что уж тут говорить про случай с родителями. Тут сойти с ума можно.
Папа сидел в машине. Ну и правильно. Начался такой ливень, что все мои волосы промокли полностью. Не хватало того, чтобы он еще и простудился.
Я остановилась перед ней. Папа меня не заметил. Окно изнутри запотело, а шаги сложно услышать из-за шума дождя. Поэтому я тихо постучалась, чтобы не напугать. Но он все равно резко дернулся.
— Привет? — я слабо улыбнулась. Голос у меня охрип, но я быстро отогнала мысли, что могу заболеть. Сейчас это не так важно.
Папа сидел неподвижно. Смотрел на меня, как на седьмое чудо света. А я смотрела на него и не могла поверить, что смогу сейчас с ним поговорить.
Боюсь даже думать о большем.
Роджер, сидевший на переднем сидении, открыл дверь и сухо со мной поздоровался.
— Пять минут, Ледибаг, — предупредил он, обходя меня из-за спины. А я все также смотрела на папу. — Я и так рискую своей работой.
Он жестом приказал мне отойти от двери. Я его не ослушалась. Только сейчас я заметила, насколько Роджер вел себя осторожно. Движения настолько медленные и аккуратные, что неприязнь к нему у меня возвысилась до небес. Это же мой папа! Друг его детства! Почему он ведет себя так, будто папа сейчас выпрыгнет из машины и перережет ему горло?
Хотелось топнуть ногой и поругаться на него, но Роджер и так много сделал для меня. Он правда рискует многим. И все из-за того, что он не может отказать мне, Маринетт, девочке, которую он держал на руках, когда я была маленькой, с которой играл в прятки, когда родители были слишком заняты. Поэтому я промолчала. Промолчала даже тогда, когда увидела на руках папы наручники.
— Маринетт, — выдохнул он, а сердце мое ухнуло вниз. К горлу тут же подступил ком, а в носу пренеприятно защипало. Хотелось разрыдаться прямо здесь. Плакать в его плечо, говорить, что сейчас его заберу домой и все будет, как раньше.
Я обняла живот руками. Потому что с каждой секундой становилось сложнее сдерживать эмоции.
— Маринетт, не плачь, — дрожащим голосом произнес он. Никогда не слышала его таким. И теперь я уже не удержалась. Кинулась ему на шею и обняла настолько крепко, что даже Роджер не смог нас разъединить.
— Я сказал, — прорычал он, — только поговорить!
Бессмысленно. Я его не отпустила. Вцепилась намертво. Вот бы не причинить ему боль.
— Пап, я скучаю, — прорыдала я, только сейчас понимая, что все мое тело забилось в сильной дрожи. Наручники на его руках звонко прозвенели. Кажется, он хотел меня обнять в ответ, но их цепь не позволила.
— Я тоже, солнышко, — прошептал он, целуя меня в макушку.
— Хватит, — рыкнул Роджер и я наконец его послушалась. Я обещала его слушаться. Тогда он бы не согласился устроить нам эту встречу. — У вас осталось три минуты, не тратьте их впустую.
Он прав.
— Пап, мне нужно столько тебе сказать, — начала я, глотая слезы. — Я, я… я звонила мадам О’лье, это мамин в-врач. Она сказала, что ее сост… состояние не изменяется. Не ухудшается и не улучшается. Н-но это не плохо. Я думаю…
— Дочь, — остановил он меня. Я подняла взгляд. — Я знаю. Мне говорят.
Папа мельком взглянул на Роджера, который осматривал улицу вокруг.
— Ты… — странно было видеть папу таким растерянным. Он всегда был улыбчивым, счастливым. А сейчас… озябшие плечи, ссутулившаяся спина, мешки под глазами. Будто он работает в шахтах круглыми сутками без сна и отдыха. — Значит, ты Ледибаг?
Он улыбнулся. А моя уже до того слабая улыбка дрогнула и окончательно скрылась. Я промолчала. Только сейчас я смогла успокоить свой плач, не хочу зарыдать снова. А если я отвечу на этот вопрос, те несчастные три минуты пройдут зря из-за моих бессмысленных эмоций.
— Почему ты не говорила раньше? — папа придвинулся ближе, поставил две руки на мое плечо, но в его грудь ударилась ладонь Роджера. Во взгляде полицейского читалась вся его показная строгость. Он тоже страдает. Страдает не только из-за ареста друга. Случилось что-то более серьезное, я чувствую это самим талисманом, отяжеляющим мочки ушей.
Я мотнула головой. Сейчас мне нужно думать не об этом.
— Пап, героям запрещено об этом говорить, — заявила я, когда поняла, что не расплачусь от любого произнесенного мной слова.
— Зачем тогда ты… — начал он. Папа хотел задать тот вопрос, которого я боялась, но в моих глазах сам увидел ответ.
Я просто испугалась больше никогда его не увидеть. Поэтому и пришла в таком виде. Я больше не хочу скрывать от папы хоть что-то. Проснется мама и от нее у меня тоже не останется никаких секретов. Все будет и правда, как раньше. Никакого вранья.
— Время вышло, — хлопнул по крыше с металлическим звуком месье Ренкомпри. — Садись в машину, Том.
— Нет, еще чуть-чуть, пожалуйста, — не сдержалась я, неосознанно хватаясь за папу.
— Маринетт, ты обещала, — спокойным голосом сказал Роджер. Потом мотнул головой и стал с силой отталкивать меня от отца.
— Нет, — крикнула я. Я ведь могла сейчас использовать йо-йо, обогнуть Роджера, обвязать папу и с помощью супергеройской силы унести его подальше от этого места, несмотря на его вес. Но я не могла. Я ведь Ледибаг. Ледибаг, которая самая первая в стране, кто выступает за закон, которая всем указывает выступать за закон и четко следовать правилам.
Моя рука соскользнула с папиного плеча и я с ужасом поняла, что это может быть моим последним прикосновением к нему. Пока Роджер сажал его в машину, я несколько раз одергивала себя, чтобы не оттолкнуть полицейского и не вырвать папу из плена наручников.
Дверь с гулким грохотом захлопнулась. Сердце мое пропустило несколько ударов. И только сейчас я поняла, что не успела сказать папе еще очень многого. Двигатель завелся.
Роджер взглянул на меня через боковое зеркало, тут же отворачиваясь.
И я неосознанно, совершенно неосознанно метнулась за медленно уезжающей машиной.
— Пап, — крикнула я, зная, что через щелку открытого переднего окна он меня услышит. — Я обещаю. Обещаю, что все исправлю.
Роджер вдавил педаль газа в пол, отчего равняться с ней становилось труднее, даже с геройской скоростью и с помощью йо-йо.
— Все будет как раньше, правда! — стала кричать я настолько громко, насколько позволял мой голос, чтобы все слова дошли до папы. — У меня есть план!
И все. Он уехал. Правда, уехал.
Я рухнула коленями на асфальт. Краем глаза заметила пару прохожих с черными зонтами, что обернулись и стали нагло на меня пялиться. Сейчас включат смартфоны и будут снимать на камеру то, как у меня медленно обрывается сердце, как мои нервные клетки затухают. Снимут тот момент, когда я начала понимать, что стоит случиться малейшему горю, еще одному, то больше не будет Ледибаг. Больше я не смогу быть героем, я стану маленькой девочкой, не сумевшей справиться даже со своими эмоциями.
А я ведь могу сейчас запустить йо-йо и лететь за этой машиной. Могу проследить за ними, а после выкрасть папу из тюрьмы. Я ведь могу.
Слезы снова покатились по маске. Но под дождем их не видно.
Ливень уже медленно стал утихать. Противоположно моему настроению. Моя тоска стала увеличиваться в разы.
Надо домой. Смотрят люди и их становится все больше.