Ужасно.
Именно в тот день, когда я решил, что снова стану всем привычным Адрианом, улыбчивым и счастливым. Именно в тот день, когда решил, что нужно покончить с агрессивными мыслями, круглосуточно направленными на отца. Когда я решил, что с сегодняшнего дня буду уделять больше внимания к проблемам моих друзей, чтобы покончить со своим эгоизмом раз и навсегда. Я наткнулся на эту надпись, жирно выведенную на бумаге из стопки Маринетт.
Просто ужасно.
Фотосессия прошла хуже, чем я даже мог себе представить. Потому что там был мой сумасшедший отец. Мало того, что половина персонала просто разбежалась, из-за чего всех работников можно было пересчитать по пальцам, так Габриэль и на них стал срывать весь свой гнев. Да если бы центром его раздражения были одни лишь работники, я бы мог его понять. Все-таки не только у меня тяжелый период в жизни. Но он ведь пару раз прикрикнул на простых прохожих, которые остановились, чтобы заинтересованно за мной наблюдать. Мол они мешают и отвлекают мое внимание.
Настроение уже тогда упало до своей нормы, что держалась на протяжении всей недели. Теперь уже ни о каком позитиве мне даже думать не хотелось. Единственным желанием осталось замкнуться ото всех в своей комнате и в сотый раз пересматривать аниме Астрюка про меня и Ледибаг.
Если бы отец не был таким противоречивым, я бы просто злился на него из-за его неумения сдерживать эмоции. Ругался бы я, что как мне не повезло с отцом и заявлял бы, что в жизни не появлюсь на публике вместе с ним. Но я даже теперь не знаю, что о нем думать. Он ведь мог сразу после громкой ругани проявить какой-нибудь элемент заботы ко мне.
Ну например… Габриэль чуть ли не на весь парк крикнул фотографу, что мне давно уже надо поменять позу. И ничего больше. В тот момент я даже мысленно его поблагодарил, ибо мое тело и вправду сильно затекло, из-за чего я боялся, что дрожь будет заметна на камере.
Скорее всего, все решили, что моему отцу просто не хочется опять пролистывать миллионы одинаковых фотографий в поисках лучшей. Я бы тоже так подумал, если бы не встретился с его взглядом. Его даже сложно будет описать. Просто я увидел в нем столько мягкости, что трудно было не догадаться, что Габриэль заметил, насколько трудно мне стоять.
Еще было много подобного. Как он упрекнул парикмахера из-за ее неосторожного движения и моего последующего ойканья. Или как он натравил Гориллу на проходящего мимо мужика, который буркнул своему маленькому сыну, мол не смотри, это девчачья работа вертеть задницей у камеры. Я этого не слышал, но мне рассказал фотограф чуть позже, потому что он был ближе. И я не думаю, что он процитировал все так, как было на самом деле, ведь новый фотограф не постесняется лишний раз кинуть какое-нибудь не слабое ругательство.
И я могу долго об этом говорить, потому что таких мелочей было и правда много.
Вот только теперь я даже не знаю, что думать. Мой отец не достоин прощения и я уже окончательно решил, что какие бы у него не были причины, считать их оправданием к его злодейству я не собираюсь. И может когда-нибудь я объясню моей Леди, что она впервые поступила неправильно. Что я не должен сейчас жить в одном доме с человеком, что больше трех лет вселял страх в парижан.
Но теперь-то… Что делать? Мой отец добивается моего прощения. Да, не самыми лучшими способами, но все же. Я не могу не оценить это.
Пока я думал об этом, прошло слишком много времени. Я даже не заметил, как вошел в дом и привычно направился в сторону своей комнаты. Натали со спины наказывала мне, что сегодня на вечернем приеме пищи я обязательно должен быть, потому что я пропустил вчерашний. Да я и не отрицал это — мой желудок был абсолютно пуст. Я бы поел прямо сейчас, но ужинать первее всех кажется мне дурным тоном.
Потому что отец этим злоупотреблял. Раньше. Сейчас он как никогда вовремя заявляется на завтраки и ужины и соблюдает все правила этикета за столом. Было приятно… Хотя сюда больше подойдет слово лестно, потому что это всего лишь игра Габриэля, чтобы заполучить мое прощение.
Натали, как всегда, куда-то исчезла. Я не знаю, что она делает весь день. Не знаю, какая у нее работа и куда она все время уходит. И сейчас мне это на руку, потому что эти полчаса до ужина я хочу провести в полном одиночестве, без внезапных объявлений расписания на следующие дни. Мне просто нужно привести мысли в порядок.
Я так думал тогда. Когда шел в комнату. Я ведь еще не знал, что, проходя мимо комнаты Маринетт, дверь которой была распахнута (плохая привычка Дины не закрывать за собой после уборки), я замечу огромную картонную коробку с черной жирной надписью: «Адриан».
Да, несомненно меня это привлекло и я бесстыдно вошел в ее комнату без стука. Как я потом понял, Маринетт здесь не было. Комната была абсолютно пуста.
В нос сразу ударил запах белизны и средства для мытья окон. Жалко, конечно, что Дина, вымыв окна, просто зря потратила время, потому что из-за ливня (который, кстати, и стал причиной моего столь быстрого возвращения домой) все ее труды пошли насмарку.
Плагг шуршал в нагрудном кармане. Я ему сунул треугольник плавленного сыра, обернутого в фольгу, а ему, наверно, со своими маленькими лапками было сложно ее открыть, из-за чего он мучается уже столько времени. Но, благо, пока не просит ему помочь. А то еще и возмущения в мою сторону полетят.
Коробка уже была открыта. Я не сразу понял,
что в ней, потому что содержимое было обернуто белой бумагой, подобно посылке. Но когда увидел надпись с моим именем и четырьмя цифрами, скорее всего, обозначением года, понял, что это фотографии с моих давних фотосессий.
Я уже и забыл про это.
Ой, да ладно. Получается, Маринетт мне тогда соврала? Я точно помню, что она мне говорила, мол влюблена была в меня с самого первого дня нашего знакомства. Значит, что эти фотографии она расклеила по всем стенам в комнате не потому, что была заинтересована в моей работе. Она попросту глазела на меня и мою
идеальную красоту.
Надо будет ей об этом напомнить. Можно как раз сегодня за ужином.
И стоило мне опустить взгляд ниже, как из душевой послышался какой-то шорох.
Я не сразу смог до конца осознать надпись на бумажке, что лежала на ее столе, потому что немного напугался. Не ожидал, что Маринетт была в ванной комнате. Я даже не услышал шума воды.
Но когда испуг прошел, а смотреть я стал не просто на листочек, но еще и на написанные на нем буквы… Я проклял весь мир.
Я серьезно.
Может, и вправду есть кто-то, кто специально строит мою судьбу так, чтобы я не мог жить обычной человеческой жизнью? Я что, чего-то не знаю? Кто мне скажет, закончится ли этот ужас когда-нибудь или я буду до конца жизни открывать новые секреты моих близких? А может завтра я узнаю, что мама моя была владельцем какого-нибудь талисмана? Талисмана Павлина, например. Или мне скажут, что под особняком есть тайная комната, в которой мой отец выращивает своих бесчисленных бабочек? А?
Дверь душевой раскрылась и я медленно перевел взгляд с надписи на Маринетт. Специально сделал так, чтобы она испугалась. Да, специально. Потому что я был зол. И безумно разочарован в ней.
Она молчала. Ничего не говорила. А я стал задавать ей вопросы, каждый из которых давался мне с большим трудом.
— Что это значит? — я не ожидал, что мой голос вообще мог быть настолько холодным. Прямо как у Габриэля. — Ты ответишь мне?
— Адриан, я… — и замолчала. Вот так. Пискнула что-то и замолчала, а я должен догадываться, что она скажет дальше. Прямо как три года назад.
— Что? — терпение мое кончалось. Я еле сдерживал себя, чтобы не начать кричать. Так паршиво осознавать, что этим занимается Маринетт.
Я понимаю, Ледибаг… Она супергероиня, всегда стремится к хорошему для всех исходу. Дарит благо всем, даже бывшему Бражнику. Но Маринетт… Она-то зачем лезет во все это? Маринетт совсем не знает Габриэля, чтобы заниматься подобным.
— Маринетт. — Если она ничего не скажет, я просто развернусь и уйду. Смысла мне здесь стоять и разговаривать со стеной я не видел.
И она ничего не сказала. Хлопала ртом, как рыба на воздухе.
Я бросил листочки на стол неосторожным движением. Даже на мгновение захотел, чтобы они разлетелись по полу, но они пластом упали на поверхность стола, а я понял, что не хочу показаться Маринетт настолько грубым.
Я развернулся, как и обещал, и широкими шагами пошел к двери. Нечего мне здесь делать. Я хочу просто отдохнуть. Отдохнуть от всего этого сумасброда.
Но Маринетт схватила меня за плечо и тут же развернула обратно. И откуда у нее столько силы? Я еле удержался на месте, чтобы по инерции не повалиться на кровать.
— Адриан, прости, — вдруг выпалила она без каких-либо заиканий. Но я не почувствовал, что она вправду ощущает вину. — Прости, что лезу, прости, что ты узнал об этом в такой ситуации. Но чтобы ты сейчас не сказал, я не остановлюсь. Это для меня важнее, чем ты думаешь.
— «Репутация Бражника», — я снова взглянул на листок и с показным интересом процитировал название. — Восстановить былую честь моего отца для тебя важно? Ты думаешь, я тебе поверю? Думаешь, я настолько тупой, что не замечу, как Габриэль вертится перед тобой, чтобы тебе было удобно здесь жить? Я не понимал. Правда. Не мог догадаться, почему отец так к тебе относится. А теперь понял. Он просто хочет, чтобы ты вернула ему хорошую репутацию.
Маринетт смотрела на меня с таким возмущением, что казалось, будто она сейчас задохнется. Почему-то сейчас мне захотелось извиниться за свои слова и сказать, что я не прав, но пока что ни об одном своем слове я еще не пожалел.
— Да ты… — захлебнулась Маринетт, но я не стал ее перебивать, хотя терпение уже было на пределе. Хотелось сорваться на ней. — Ты говоришь это все так… Так, будто это плохо! Ты не понимаешь. Ты вообще ничего не знаешь и сам лезешь туда, куда не надо! Обиделся на месье Агреста, как маленький ребенок и даже поговорить с ним нормально не можешь!
Она повысила голос. Лишь на пару тонов, но этого хватило, чтобы вывести меня из себя.
— Лезу, куда не надо? — повторил я. — Это мой отец. Моя семья! Я доверял ему! А он, оказывается, Бражник. Представляешь? Мой отец — злодей, с которым я все это время боролся!
Я остановился. Понял, что сказал то, что говорить было нельзя. Поэтому пока глаза Маринетт не округлились в удивлении, я быстро исправился.
— Мы все боролись! Столько людей стали ходить к психотерапевтам из-за того, что не могут даже горестно порыдать, боясь получить акуму. А как бы ты повела себя, если бы тебе сказали, что твой отец — преступник?
И тишина. Такая оглушающая, что после моего крика она казалась невыносимой.
Только через несколько мгновений, когда я привел дыхание в порядок, я понял, что сказал. Когда глаза Маринетт еле заметно прослезились, я до конца осознал, какую глупость сморозил. А когда она судорожно втянула воздух, меня стала колотить вина.
— Я бы сделала все, чтобы так больше не говорили, — буркнула она, отворачиваясь от меня и подходя к столу. Она оперлась о него на пару секунд, а после села на корточки и достала из нижнего ящика большую стопку бумаг с напечатанным на нем полотном текста. И только заголовки среди всего этого выделялись.
«ПЛАН 1. Доказательства» было перечеркнуто несколько раз. Этот листочек лежал на самом верху и закрывал собой все нижние, но один из них выбился из порядка, поэтому я смог прочитать и другой заголовок. «ПЛАН 36. Роджер Ренкомпри».
— На, — голос Маринетт поменялся. Я его сначала не узнал. — Возьми. Прочитай все и тогда у меня не будет от тебя никаких секретов.
Я побоялся сдвинуться места.
— Что стоишь? — крикнула она надрывным голосом, резко оборачиваясь. — А? Возьми, чего ты? Ты же хочешь все узнать! — она вхлипнула.
— Маринетт, прости, — и когда у меня успел охрипнуть голос? — Я не хотел, чтобы так получилось.
— Тогда уходи, — кинула она мне, снова облокачиваясь о стол.
— Маринетт, — я все еще надеялся, что она меня простит за эти слова.
— Адриан, — крикнула она, а я неосознанно дернулся.
Ей нужно отдохнуть. Как и мне. Я поговорю с ней за ужином, когда мы оба остынем и перестанем друг другу вредить.
— Еще не подрались? — позади раздался холодный голос моего отца. Мы с Маринетт одновременно развернулись. — Тогда успею взять попкорн.
Вот теперь хотелось крикнуть и на него. Сказать, чтобы не вмешивался и шел туда, куда направлялся. Но я не смог. Просто не смог.
Он тяжело вздохнул.
— Ужин остывает, — сказал он и, несмотря на меня с Маринетт, развернулся и ушел.
***
За столом стояла такая тишина, что никакой кусок в рот не лез. Даже под тихими просьбами желудка.
Никто не хотел поднимать глаза с тарелок. Если бы Плагг сейчас медленной походкой обошел весь стол и собрал в брюхо любой вид сыра, никто даже бы не заметил.
Хотя отцу не привыкать к виду квами.
Черт. Нет. Это уже входит в привычку. Ну я же обещал себе не заострять внимание на отце!
Да я и позитивным хотел быть. Вот только не работает что-то. Настроения просто не было разрушить это гордое молчание и начать незатейливый разговор. Ощущение сейчас прямо такое, как было раньше, когда мы с отцом завтракали вместе, а я изо всех сил напрягал мозг, чтобы вспомнить что-нибудь интересное и отмахнуть тишину за столом куда подальше.
Я исподлобья посмотрел на Маринетт. Она все также сидит рядом с отцом. Но сейчас она не лепечет о чем-нибудь незамысловатом. А я ведь уже привык к этому. Постоянный шум, который даже не раздражает. Маринетт явно не привыкла жить в тишине.
А потом я случайно наткнулся на тяжелый, обвиняющий взгляд отца. Он сидел прямо. Теперь не казалось, будто его мучает вина и совесть. Сейчас он самый настоящий Габриэль Агрест, холодный и принципиальный человек, не знающий ни о плохой осанке, ни о нездоровом цвете лица. Это мой отец, которым я привык его видеть. Который опять заставляет биться мое сердце от страха быстрее. Потому что этот взгляд никогда не сулит ничего хорошего.
И я уже ожидал, что он скажет мне что-то. Вот сейчас он откроет рот и на меня полотном польются все мои проступки с момента прошлого приема пищи.
Но нет. Он не сказал ничего. Так и сидел еще несколько мгновений, смотря прямо в мои глаза, а после опустил взгляд на Маринетт. Она этого не заметила, но явно напряглась.
Да, Мари. Я знаю, что взгляд моего отца чувствуется также, как тяжесть валуна. Его невозможно не почувствовать, даже если не смотреть.
Она громко сглотнула и подняла глаза, еле видневшиеся из-под челки.
И улыбнулась.
Так мило и с такой издевкой. Она хотела рассмеяться. Несколько раз усмехнулась, но с набитым ртом это было максимумом.
Я не сразу заметил, что перестал жевать вареный рис.
Она ему улыбнулась? Мне не показалось?
Маринетт сглотнула еду и снова подняла взгляд на Габриэля. С такой же улыбкой, но уже вот-вот переходящую в смех.
— Не смотрите так, когда я ем, — первая разрушила тишину она. И стала тихо смеяться, прикрывая рот рукой.
Эмм. Что? Так можно было? Наверное, да, потому что отец и правда отвернулся.
Но, неожиданно, в мою сторону. Всего на пару секунд, но от этого взгляда хотелось рассмеяться и мне. Он приподнял бровь и улыбнулся уголком губ, будто удивлен. Сдержать ответную улыбку я не смог, поэтому тут же опустил глаза к еде, стараясь закрыть лицо рукой.
***
— Не переживай, парень, — стоило двери моей комнаты захлопнуться, как Плагг тут же взлетел в воздух, крутясь перед носом. — Я тоже не понимаю людей. Иногда они такие противоречивые. Вот взять даже твоего Габриэля. Спокойно жил три года, удачно скрывая свою личность, а тут на тебе. Трансформация слетела прямо во время боя. Надо ведь злиться, метать вокруг все и вся. А он работает, фотосессии ведет. Ладно, Габриэль. Он всегда был странным. Но Тикки! Помнишь Тикки? Квами Ледибаг. Она-то куда покатилась? Сказала, что печенья и сыр — две несовместимые вещи. Но видел бы ты ее полвека назад…
— Плагг, — закатил глаза я, когда понял, что у него опять начался тот разговорчивый период. Я думал, что он никогда больше не повторится, потому что когда в последний раз Плагг стал круглосуточно болтать про Венеру и Юпитера и про их сложные характеры, я не знал, куда можно деться от этого нескончаемого шума. Думал, что можно его заткнуть, пригрозив диетой, но уже тогда понял, что это бесполезно. Нытье о нехватке сыра он практикует и в обыденные дни, а в это время его вообще не заткнуть.
И я даже не знаю, с чем это может быть связано. В тот раз мы с классом отправились в лагерь под присмотром мадам Бюстье, но не думаю, что Плагг так реагирует на отдых на природе. Сейчас-то мы дома. С одним отличием от обыденности лишь в том, что за стенкой живет Маринетт.
Тогда, кстати, Маринетт тоже жила в соседней комнате. Просто нам с Нино повезло жить в последней комнате для мальчиков, а Маринетт с Альей — в первой комнате для девочек.
— И вот опять ты меня затыкаешь, — проворчал Плагг, прокручивая в воздухе большой круг. — Прямо, как Тикки. Она не любит говорить про еду. А у нас, квами, не так много тем для разговора. Вот скажи, о чем нам говорить? О том, как мой хозяин под ноги не смотрит во время боев, потому что глаза не отрываются от хозяйки ее талисмана.
— Да Плагг, — рыкнул я на него. И опять он начинает тему моей бывшей влюбленности в Ледибаг. — Сколько раз тебе можно объяснять?!
— Да-да, ты в нее не влюблен, я знаю, — закончил за меня Плагг. И каждый раз так. Он соглашается, но потом начинает снова и снова. — Только просыпаешься ты все чаще, крича ее имя. Неужели она доводит тебя до
таких эмоций?
Я устало вздохнул.
— Да, она доводит меня до таких эмоций, — согласился я, падая в кровать. — Потому что мне снится, что она прыгает с окна, — я сказал это в подушку, потому что Плаггу не нужна была моя хорошая дикция, чтобы понять смысл моих слов. Повторяю ведь я это уже не в первый раз.
Почему именно Маринетт?
Это первый вопрос, возникший у меня в голове, стоило мне закрыть глаза.
Вот почему именно она? Есть столько хороших адвокатов. Они обучены своему делу профессионалами, да и с деньгами отца найти можно такого, у кого опыт работы не насчитывает один день. Но Маринетт же простая ученица, которая мало что сможет сделать в такой ситуации. Почему именно ее отец приютил к нам?
И на этих словах меня осенило. Я даже поднял голову с подушки, чтобы прокрутить свою мысль в повторный раз.
У Маринетт же тоже плохая ситуация в жизни. Я не особо в ней разбираюсь, да и спрашивать о чем-либо боюсь. Но ясно одно — у нее тоже проблемы. Даже похуже, чем у моего отца (спасибо, Ледибаг).
Что бы сделал я, если бы испортил себе репутацию? Во-первых, старался бы ничего плохого не делать, чтобы не прийти к такому результату. А во-вторых, попытался бы закрыть плохие поступки кучей хороших.
И, скорее всего, Габриэль тоже пришел ко второму варианту. Помочь бедной школьнице в такой сложной ситуации и с деньгами, и с жильем. Какой злодей вообще способен на такое добро? Значит, он совсем не злой…
Наверное, так он размышлял.
Мне даже захотелось проверить новости в Ледиблоге. Узнать, что говорят об отце. Обо мне. Работает ли вообще оправдание Ледибаг или же народ все также продолжает ненавидеть Габриэля? Но открывать сайт Альи страшно, невыносимо страшно, потому что столкнуться с потоком гнева в мою сторону — все равно, что нахамить учителю, а после войти в учительскую и выслушать от каждого свои возмущения.
Такое себе дело.
Поэтому я просто опустил голову на подушку и отмахнул все ненужные мысли, чтобы, наконец, уснуть. Завтра со всем разберусь.
