***
— Говорят, недавно опять напала акума, — жуя, сказала Алья. Она промотала вниз по экрану телефона. — У меня сестра старшая начала с одним медиком встречаться. Он практикуется в центральной больнице. Так вот он шепнул ей по секрету, мол Ледибаг с Черным Котом, все побитые и израненные, вызвали скорую близ школы. Нашей школы. Он, конечно, вживую их не видел. Ему там поручили бумажки разбирать. Но водитель скорой описал ему все в подробностях. Алья смотрела только на меня. Не оборачивалась даже на Нино. На Маринетт вообще не обращала никакого внимания, хотя та попыталась незаметно стукнуть ее по плечу. И смотрела она так, будто знала, что я был свидетелем описанных ею событий. — Кстати, скорую они вызвали во время французского, с которого Сабрина убежала вся в слезах, — чуть ли не пропела она. — Да и вернулась она как раз к началу следующего урока. Я нахмурил брови. Чего она добивается? Такой тон явно не для поддержания дружеской беседы за столом. — Ты тогда, как убежал, не вернулся на уроки. Еще и на следующий день был весь… — Да, — согласился я, надеясь закончить ее игру, непонятную мне. — Мы с Маринетт, — я невольно на нее взглянул, — видели, как в Сабрину вселилась акума. И она стала Невидимкой, какой была однажды. — И почему ты ничего не говорил? — Алья чуть приподняла подбородок. Она даже не удивилась. Мне кажется, она не просто так во время обеда начала эту тему. И не просто так задает этот вопрос. Алья пытается вывести меня к какому-то признанию, словно она уже что-то знает обо мне и пытается моими словами это доказать. — Чтобы репутация моего отца, и так валяющаяся где-то под плиткой, упала еще ниже? — усмехнулся я. Невольно вспомнил записи Маринетт, которые я вчера нашел на ее столе. — Ты думаешь, это Габриэль наслал акуму? — Она придвинулась ближе, отчего я выпрямил спину и расправил плечи. Совершенно неосознанно копируя отца. Нет, я знаю, что он в этом не виноват. Может отчасти, но прямой его связи с позавчерашней акумой нет никакой. Однако я сейчас Адриан, не Черный Кот, который мог бы это знать, поэтому так ответить не смогу. Подвергать свою личность опасности я теперь не буду, потому что мало кому понравится услышать, что герой Парижа — сын бывшего злодея. — Ты пытаешься вести допрос, Алья? — теперь я наклонился чуть вперед, и она заметила, что я пытаюсь повторять ее поведение. Мне даже сначала показалось, что она стушевалась, но Алья сидела все в таком же положении, только улыбнувшись одним уголком губ. — Нет, это просто интересующие меня вопросы, — оправдалась она. Да и не соврала в принципе, если ей и правда интересно знать это. Только все равно это похоже на допрос, а прогибаться под Альей, что бы она не задумала, я не собираюсь. Если мои друзья хотят обрубить нашу дружбу, упрекая меня какими-то своими доводами, я не позволю даже мысли о том, что я в чем-то им лгу, проскочить в их головах. Пусть и дальше шушукаются втроем, но теперь я уже справедливо не буду частью их секретов, если уж они правда перестанут считаться мне друзьями. — Тогда позволь и мне спросить у тебя кое-что, — я не знаю, что происходит за обзором моих глаз. То ли суета учеников перед началом урока, то ли пустота столов от желания детей пообедать в соседнем кафе. Не знаю. Но зато боковым зрением я заметил, как Маринетт довольно резко повернулась ко мне. Жаль, что реакцию Нино, сидящего справа, уловить я не смог. А то, как мне кажется, я впервые противостою напору Альи лицом к лицу. Когда я полностью осознаю, что это спор, а не дружеская беседа. Когда мы, хоть и не повышаем голоса, по-настоящему ссоримся, потому что других слов я не нахожу, чтобы описать это. Потому что надо увидеть лицо Альи, чтобы понять, что она задумала что-то серьезное, а я просто стою у нее на пути. — Скажи, пожалуйста, где ты была во время того урока французского? — спросил я, не отводя от нее взгляда. Я не взял этот вопрос с пустоты. Я и правда ее не заметил, когда уходил с поля боя. В маленьком окошке, значения которого я не понимаю до сих пор, я оглядел в тот раз весь класс, чтобы удостовериться, что все в порядке. И Альи там точно не было. Но она не намерена прогибаться под моим вопросом. Не тот она человек, чтобы отвечать. Она рождена была репортером, чтобы спрашивать. — Откуда ты узнал, что меня и Нино не было на уроке? — Может мне показалось, а может и нет, но Алья неестественно дернулась, и это всего лишь мое предположение, но, может быть, Маринетт стукнула ее по ноге. Если честно, я не знал, что и Нино не было на уроке. Я тогда хотел лишь одного: свалиться на кровать и забыться сном. Перед глазами кружилось так, что я не смог бы посчитать свои пальцы, если бы меня кто-то попросил это сделать. Походу, именно из-за этого я забыл про Нино. Или может быть, Алья просто врет. Я хотел указать ей на то, что я ни слова не сказал про Нино. Но Алье уж точно понятно, что я задал этот вопрос не просто из любопытства. Я хотел найти то, что заставило бы ее смутиться, но она опять все переворачивает так, чтобы именно я отвечал на ее вопросы. — В класс я не мог вернуться, потому что Черный Кот закрыл вам дверь. Я даже не знал, что битва продолжалась в другом месте, когда я прибежал обратно в школу. — Я просто предположил, что Алья попытается опровергнуть мои слова тем, что Маринетт видела, как я убежал в другом направлении от школы. Оттого последняя фраза стала как бы оберегом от ее хитрых вопросов. — И понял, что Невидимка и ее прислуги могут быть сейчас где угодно, даже за моей спиной, а я этого не узнаю. И напоследок посмотрел в окошко, чтобы удостовериться, что с вами все в порядке. Но ни тебя, ни Нино там не было. Алья знала, что я вру. По ее глазам было видно, что ни одно из моих слов не было правдой. Я рисковал. Я ведь не могу доверять себе и с уверенностью говорить, что в тот день я не увидел в классе Алью. Со своей внимательностью я мог ошибиться и с этим, а Алья просто подхватила мою ошибку, чтобы потом использовать ее против меня. Алья что-то знает. Она крутится вокруг опасной темы. Видно, что она хочет что-то сказать, но не до конца уверена в этом, оттого и пытается меня самого вывести на признание. И я боюсь, что это признание связано в моей геройской жизнью. — Если тебе интересно, — Алья откинулась на спинку стула, — то в классе помимо меня с Нино не было еще двоих человек. Маринетт с Сабриной. Маринетт задохнулась от возмущения. Я невольно на нее посмотрел. Она сидела вся бледная и нервная. Будто наш с Альей спор она тоже воспринимала не как обыденный разговор друзей. Она тоже знала что-то, что не позволяло ей воспринимать наши вопросы, как простое любопытство с обеих сторон. Не знаю, на что намекала Алья. Сабрина была акуманизирована. И я своими глазами видел, как Маринетт убежала в сторону особняка. При чем здесь она, я не имею никакого понятия. Звонок прозвенел как раз в тот момент, когда Алья поднялась на ноги. Она даже не смотрела на меня. Алья была спокойна, как никогда, а я в свою очередь ужасно разнервничался. Уверен, я покраснел, ибо весь промок от духоты. Глаз задергался, а вилка, что я до сих пор держал в руках тихо постукивала о тарелку из-за дрожащих пальцев. Вот бы у меня была паранойя, и Алье просто стало интересно узнать, почему я молчал об акуме. Вот бы она даже и не подозревала меня в чем-то секретном. И вот бы это что-то секретное не было связано с Черный Котом. Нино даже не понял, что только что произошло. Он спокойно закинул последний кусок котлеты и, вытерев рот салфеткой, встал из-за стола. А когда он встретился с моим, наверняка, странным и непонимающим взглядом, то чуть не подавился едой. — Что-то случилось, чувак? — спросил он. Я даже еле сдержал смешок. Мне бы такое спокойствие.***
Я уже привычно швырнул сумку на стул. День в школе прошел почти обычно. Если не считать нашего с Альей разговора, то все было почти идеально. Вот только Сабрина не пришла в школу, а это, кажется ее первый прогул за все наше время знакомства. И Джулека вела себя странно. Много болтала с Роуз на задней парте, отчего получила несколько замечаний от учителей, а прямо перед уходом врезалась в месье Фелона. Вот в тот момент она была похожа на Маринетт, но не сказать, что Джулека по своей натуре неуклюжая. Просто сегодня она была странной. А так, если подумать, ничего не случилось. Точнее ничего того, что я бы хотел, чтобы оно случилось. Мы с Маринетт так и не поговорили. Я не хочу, чтобы мы жили в соседних комнатах и таили обиду друг на друга. Тем более после тех моих необдуманных и глупых слов, которые могли ее серьезно обидеть, я просто обязан пойти извиниться перед ней. — Ну иди тогда, — кинул мне Плагг, жуя сыр. Я только сейчас понял, что высказал это вслух. Ты прав, Плагг. Я пойду извиняться прямо сейчас. — Конечно, я всегда прав, — улыбнулся он, улетая в свою излюбленную тумбочку. — Ты со мной не пойдешь? — Я, правда, удивился. Он ведь самый настоящий сплетник. Пропусти он хоть какую-нибудь новость — это уже будет не Плагг. Я с пару мгновений наблюдал за тем, как он копошится в полках, а после со спокойной душой выдохнул. Плагг прихватил с собой целых два куска камамбера. Его привычка кушать, пока я с кем-то разговариваю, бесспорно выводила меня из себя, но его натуру не изменить, ибо сыр для него, как для меня попкорн для просмотра фильма. — Фух, — выдохнул я, стараясь себя успокоить. Маринетт ведь может меня и не послушать. Зачем ей вообще пускать меня в свою комнату, если вчерашний мой визит к ней не закончился ничем хорошим? Ее обиженное выражение лица всплыло у меня перед глазами, и я отчего-то передумал выходить из комнаты. И плевать, что я уже стоял у двери. Надежда на то, что она меня простит угасала стремительно, по истечению каждой секунды. — Нет, Плагг, не сегодня, — прошептал я. Надеюсь, он не услышал. Потому что в таком случае он будет насмехаться над моей слабостью. И я уже в это поверил, потому что он даже не дернулся и не высунулся из кармашка, как любил делать. Вот только ручка двери, дернувшаяся в тот же момент, напомнила мне, что Плагг своим привычкам не изменяет, и если он не учуял бы за дверью человека, то порции отборных переработанных сыров уже полились бы на меня в виде его насмешек. — Адриан? — темная макушка Маринетт просунулась в щель приоткрытой двери. — Ты не занят? Она меня не увидела. И не увидела бы даже, если я б лежал на кровати. — Нет, — преспокойно (сам себе удивляюсь) ответил я, с удовольствием наблюдая за тем, как она от неожиданности дергается. Маринетт с тихим «Ой» стукнулась локтем о ручку двери. — Ты здесь, — на вдохе произнесла она, заходя в комнату. — Ты прости, что я без стука… Она принесла два подноса макарун (!!!). И в сгибе локтя у нее безвольно повисла сумка, наверняка, соскользнувшая с плеча. — Ты зачем это, Мари? — Я не смог сдержать удивления. — Как ты открыла дверь? Когда я помог ей с одним подносом, она странно улыбнулась. И если бы кто-нибудь еще увидел эту улыбку, у него бы тоже сердце пропустило удар от ее красоты. — Лучше не спрашивай, — ответила она, отводя взгляд. Не то, чтобы она сейчас застеснялась меня. Нет. Она просто подыграла мне, чтоб я засмеялся. Но смеяться я не мог, когда в голове так и крутятся укор и вина. И пока я обдумывал, как мне попросить у нее прощения, Маринетт не говорила ничего. Она все также стояла с отвернутой головой, будто что-то разглядывая в комнате. Но глаза ее смотрели в никуда, а значит она тоже о чем-то задумалась. Я вздохнул. — Маринетт, я… — Адриан… Обратились мы друг к другу одновременно. Оттого и переглянулись с полуулыбками. И рассмеялись. Так нелепо я не чувствовал себя никогда. — Адриан, — повторила Маринетт, — я хотела извиниться. Я думала, что могу тебя обидеть, если ты узнаешь, чем я занимаюсь сейчас. Ты ведь в плохих отношениях с месье Агрестом. Но подумай, я не хочу тебе вреда, я хочу, чтоб твоя жизнь стала лучше, а, думаю, твой папа не самый последний человек, который на это счастье может повлиять. — Ты чего? — Протянул я. Я, серьезно, с таким удивлением сейчас смотрел на Маринетт, что она явно была потрясена моей реакцией. — Ты даже не виновата. Мари, ты не должна была извиняться. Если честно, я уже думал об этом. И я не считаю, что Маринетт должна нести вину из-за нашего спора. Она вольна заниматься тем, к чему лежит у нее душа. И если она хочет повлиять на судьбу своего любимого дизайнера, то мне уж точно не стоило в это лезть. До отца мне плевать, оттого и свою вчерашнюю злость я до сих пор не могу понять. На ее столе валялось очень много листочков, заполненных полотнами текста, а в полках до краев стояли еще стопки таких же. Я уверен, занимается она этим не один день и, наверняка, привлекла в дело и Натали. Поэтому мысль о том, что она чувствовала себя виноватой по отношению ко мне все то время, за которое она успела создать все свои стратегии и планы, меня прошибают мурашки. Чувствую себя дураком. — Да как не виновата, — воскликнула Маринетт все с таким же потрясенным лицом. — Я помню, как в тот раз, первый раз, когда мы вместе завтракали, ты сказал месье Агресту, что хочешь, чтоб его посадили, — она заикнулась. — А я ведь… уже тогда… ну. — Я понял, — кивнул я, — ты уже тогда разрабатывала этот план. — Да, — она взглянула на меня с благодарностью. Наверное, ей сложно об этом говорить. Поэтому смотреть за тем, как она пытается оправдаться, доказывая свою вину, вдвойне приятно. — Я даже немного с ним поспорила, потому что хотела все это закрыть, ведь это тебя бы сильно обидело. Он потому что уже тогда мог спокойно принимать клиентов. То, что я… Ледибаг сказала в интервью, будто камни чудес сильно на него повлияли, и так позволили ему жить обычной жизнью. Но он сказал, что у меня временное помутнение разума и что клиенты, которых раньше оттаскивали от ворот, чтобы они их не погнули, сейчас посещают его только со своей охраной. Я потому и пришла тогда ночью, я хотела сказать тебе, что это я вин… Она остановилась на полуслове. Сжала губы и вылупила пораженно глаза. Она сказала что-то не то. Маринетт хотела сказать то, что считала своим секретом. И когда она увидела, как я улыбнулся уголком губ, то испуганно прикрыла рот руками. — Да-да, Маринетт, что ты говорила? — поторопил я ее, сдерживая себя, чтобы не засмеяться. Улыбка моя прямо-таки растягивалась все шире. — Ты приходила ко мне ночью и… Ее глаза забегали. Она стала такой растерянной, прямо как в тот год, что она была влюблена в меня. — Я пошутила, — чуть ли не выкрикнула она. — Это шутка, ха-ха. Я не приходила к тебе. Да и кто приходит к друзьям ночью. Ты ведь спишь. Как я могу к тебе прийти, верно? — А я думаю, что ты пытаешься отмазаться, — усмешку я не удержал, ибо Маринетт совсем раскраснелась. — Ты сказала, что приходила ко мне ночью. Когда? — Не приходила я, — если бы она с таким возмущением еще и притопнула ногой, я бы сложился пополам от смеха. Она походила на капризную Манон в этот момент. — Маринетт, хватит, я не верю. — Нет, я добьюсь, чтобы она призналась мне в этом. Я ж вижу, что она оправдывается. Она смотрела на меня со злостью, будто это я виноват, что она оговорилась. Но после не сдержала моего взгляда (от таких красивых глаз вряд ли кто-то сможет устоять). — Ладно, — она опустила голову. — Я приходила к тебе ночью, хотела сказать, что я отчасти виновата в том, что твоего папу не наказали по достоинству. Но ты тогда спал, и я долго простояла под дверью, думая, что все, что я делаю — совершенно бесполезно, что этим я только причиняю тебе вред. И это все, что она хотела сказать? Я ожидал вообще-то, что она сейчас раскроет какую-нибудь свою стыдную тайну, например, что она в меня до сих пор влюблена и пришла ко мне ночью, чтобы полюбоваться моей красотой. Но ее слова все равно меня удивили. Маринетт всерьез считает, что помогать моему отцу — все равно, что губить мне жизнь. И ей надо определенно все объяснить, чтобы впредь она не чувствовала вину за все, что связано с Габриэлем. Ну и, отец не рассердится, если сегодня я усну позже положенного, ибо давно я не играл с Маринетт в приставку.