***
— Ты знаешь, я ему не доверяю. Он может в любой момент зайти в твою комнату и выкрасть серьги, пока ты спишь. А может не только серьги. И что ты будешь делать тогда, а? — Алья протестующе отхлебнула ложку горячего супа. — Тогда я скажу, что ты была права, — я улыбнулась. И не то, чтобы улыбка моя была искренней. — Но ты не забывай, что ты тоже в списках подозреваемых. Как и Нино, и Габриэль, и даже моя мама. Я не должна доверять никому, но как видишь, меня еще никто не предал. — Ох, ты меня никогда не поймешь, — она обиженно вздохнула и продолжила хлебать суп молча. Мои ответы несерьезны. Я не верю в свои же слова, но эта тема сидит у меня в горле рыбной костью. Я больше не могу обсуждать с Альей Адриана, как единственную причину хаоса в Париже. Она ослеплена идеей «плохого» Агреста, вставшего на сторону зла, будто ничего другого не может быть. А у меня есть сотни причин, чтобы опровергнуть, зачеркнуть, растоптать доводы Альи. Только никто это не воспримет всерьез. Сезер неугомонна. Как можно об этом забыть? Она, еле проглотив кусок хлеба, продолжила с еще большим рвением доказывать мне правоту: — Возьми хотя бы во внимание то, что Габриэль передал брошь Коту. Иллюзии не могут брать предметы. Он все выдумал, чтобы отвести от себя подозрения, а ты ему веришь. — Я просто хотела покушать. Мне ничего другого и не надо. Просто поесть в тишине, без придирок Альи. Может, просто ей не отвечать? Вдруг она успокоится? Но стоило мне поднять на нее глаза, посмотреть на ее реакцию, как она удобно уселась на стуле — довольная, с улыбкой, будто мое молчание — ее победа. Нет уж, так нельзя. — Я своими собственными глазами видела, как иллюзия Хлои держала в руках нож. — А с чего ты взяла, что нож был настоящим? — Может быть, с того, что она этим ножом убила Жана. — Но ты этого не видела… — Зато видела кровь на ноже. — И что? — слишком эмоционально. — А то! — я не уступала. Скрипнула дверь кухни. Габриэль совершенно обыденно, спокойно смахнул пыль с плиты. Прошелся до холодильника широким, медленным шагом, пока мы с Альей молчаливо посматривали на него, а потом негромко обратился ко мне: — Перестань лениться накрывать на стол. У тебя все же гости. Я вздохнула. Кто бы говорил… — Мы уже доели, — отвернулась я, складывая пустую тарелку Альи в свою и выхватывая из ее рук ложку. Хватит впустую спорить здесь, на кухне, там, где могут подслушать. Надо отдохнуть. Голова идет кругом от мыслей. Мне срочно нужно отвлечься. Руки отчего-то дрожали. Настолько они неконтролируемы, что мне сложно удержать тарелки в руках. Посуда выскочила, соскользнула с пальцев, с громким стуком упав в раковину к немытым кружкам. Усмешка Альи расслабила меня. Мне хотелось сорваться в крике, пнуть дверцу, выкинуть эти тарелки в окно, настолько сильно я потрепала себе нервы. И если бы не Сезер, я бы так и сделала, даже забыв о присутствии Габриэля. Причина проста — моя неуклюжесть. И слава господу, хоть что-то остается неизменным. — Пойдем, — посмеялась Алья, прикладывая ладошку к моей спине. Вмиг полегчало. — Маринетт, — у дверей остановил нас Габриэль. — Как дела? Это, наверно, звучит странно. Даже интересно, о чем подумала Алья, когда Агрест, такой холодный, задал настолько банальный вопрос. На самом деле, это вовсе не банальщина. Слово «дела» настолько пугает меня в его произношении, что собрать мысли в порядок мне удается с трудом. Дела — это обвинения, суд и Ренкомпри. Дела — это то, с чем у меня сейчас все туго, то, что уже душит, не дает спать. Дела бесят, раздражают до кончиков волос, не дают отдохнуть. А я, как дурочка, как жертва героизма, как образ несдающейся Ледибаг, необдуманно и рефлекторно кинула: — Все хорошо. — И ушла под ручку с Альей в комнату, подальше от дел: обвинений, суда и Ренкомпри.***
Алья ссориться не любит. Да, поспорить она не против, но обиды никогда не затаит. Сезер любит говорить и любит слушать. Может болтать часами напролет и внимательно вслушиваться в мои россказни. Это все, что нужно о ней знать, чтобы понять, почему она сейчас так беззаботно и весело начала тараторить о фильме, который посмотрела вчера в паре с Нино. Я уверена, в ее голове тоже вереница мыслей, однако она умеет их контролировать. Иначе я не знаю, как у нее получается отвлечься от одного и бездумно перейти к другому. Единственное, чему я никак не могу научиться. — Зато мы впервые досмотрели фильм до конца… — и улыбнулась во все зубы кокетливой улыбкой. — А ты смотрела его? Там про Маджестию и ее дружков. — Нет, и не хочу. Не люблю супергеройские фильмы, — я посмеялась с ней в унисон. — Зато одного супергероя ты… — она вытянула палец, намереваясь ткнуть меня им в нос, а я, возмущенно хлопнув по нему ладошкой, перевернулась на бок и выставила, в свою очередь, свой указательный перед ее лицом, беззастенчиво ее перебив. — О нет, Алья, — протянула я, не сдержав улыбки. — Ты обещала не начинать. Алья и не собиралась замолкать. Она накрыла ладонью мою руку. — Ты просто, дорогая, боишься признаться, что влюбилась в него дважды, — и щелкнула меня по щеке, пылающей и сдающей меня с головой. Я откинулась ей на живот, а она рефлекторно залезла пальцами мне в волосы. Одеяло подо мной неприятно свернулось. — Я не… Он не… — я зло вздохнула. Опять этот гребанный язык, будто связавшийся в узел. — Я не влюбилась. И он теперь считает нас друзьями. — Вот, — хмыкнула она, усмехнувшись, — как раз в стиле Адриана. Еще один аргумент в мою пользу. Я не смогла сдержать смеха. — Слушай, раз такое дело, может, пойдем это проверим? — Рука Альи так и осталась в моих мокрых волосах. Меня осенило. Как в книгах, мгновенно и неожиданно. Настолько неожиданно, что меня передернуло от ее слов. Взгляд сам кинулся к ее глазам: вдруг шутит, вдруг издевается. А на лице улыбка — извиняющаяся, будто она уже ворвалась в комнату Адриана, будто уже отыскала все, что ей нужно. И Алья сделает это в любом случае — независимо от моего ответа. — Не говори, что ты пришла сюда только из-за этого, — я села в кровати, скинув ее руку с себя. — Алья… — Маринетт, — опять этот каменный, не принимающий возражения голос. — Посчитай, сколько твоих проблем решится, когда мы рассекретим его. Вон, посмотри в этих бумажках, — она кивнула подбородком на стол. — Посмотри на Натали. Посмотри на Габриэля. Они не мучаются так, как ты. И знаешь почему? Они знают, кто скрывается под маской Черного Кота. И как думаешь, почему вдруг Габриэль разрешил тебе переехать к ним? Он хочет держать всех героев у себя под крылом, рядышком, чтоб в любой момент спереть талисманы. — Нет, Алья, ты не знаешь, о чем говоришь, — я даже не заметила, как тело мое поднялось с кровати и принялось ходить из угла в угол. — Он… Габриэль… Он меня спас. Он мне помогает. Ты-т-ты просто этого не видишь. — Вижу. Вижу, что бывший Бражник, начальник и отец со сложным характером, нетерпеливый и никогда не дающий второго шанса человек решил вдруг после собственного раскрытия приютить к себе Ледибаг. Интересно, почему? — Он мне помогал! — Я не хочу слышать ее слов. — Если бы не он, я бы пропала. Он помог мне с родителями, а я ему с репутацией. — Ага, верь, — ее сарказм по сердцу тупыми иглами. Мучает, мучает. И не оставляет даже капли надежды. — Где сейчас Сабин и Том? Где? Твоя мама умирает в больнице, папа ждет суда, чтоб после просидеть взаперти десятки лет. Габриэль только умеет строить иллюзии, а ты вдруг начала ему верить, как толпа парижан — схватила крючок ртом добровольно. Хватит, хватит, хватит! Я не могу это слушать. С ее слов все выглядит гораздо, гораздо хуже. А все совсем не так. Габриэль и Натали далеко не злодеи. Мама лежит в больнице не из-за них. Папа сидит в ожидании суда не из-за них. Я живу здесь не из-за них. Я управляю своей жизнью, я контролирую ее, держу в кулаках, потому что могу сама в любой момент их предать. Могу выйти на улицу и указать пальцем на особняк, и люди, вся толпа, все защитники в интернете набегут на них. Я это контролирую, я руковожу, я играюсь с правилами. Не они. Я живу с ними только потому, что они не выживут без меня. — Хорошо, — сказала я. — Хорошо, — повторила и еще покивала зачем-то. — Пойдем проверим. И ты поймешь, что я права.