Что делать, если твой отец случайно оказался злодеем?

      Маринетт собиралась снова впопыхах закинуть в себя весь завтрак и пропустить занятия, чтобы наведаться к мадам Чен, но в оппозицию встала сама Сабин из видеозвонка, которая запретила ей прогуливать уроки, в чем помог и я, заставивший ее съесть завтрак, а не просто запихать его силком в желудок. Она, в конечном итоге, сдалась под нашим с Сабин напором и уселась за стол с таким недовольным видом, что сдержать усмешку я не смог.       В этот раз мы успели на завтрак вовремя, поэтому рядом с нами сидел еще и Габриэль на своем обыденном месте. Мы не переглядывались злыми и презрительными взглядами, хотя хотелось по старой привычке покидать пару подобных, а просто сидели за столом втроем, как семья, переругавшаяся друг с другом пятью минутами ранее.       Маринетт этот образ усердно поддерживала и не собиралась с себя снимать: Габриэль с присущей ему напускной вежливостью попросил ее передать соль, а она в противовес его образу человека, соблюдающего этикет за столом, стукнула солонкой по столу так, что Габриэль даже вздрогнул от испуга.       Как оказалось позднее, он тоже сыграл некую роль в ситуации с проведыванием Сабин, собственноручно разбудив Маринетт пораньше стуком в дверь, а позже поторапливая на каждом шагу, не забыв пригрозить, что отведет ее в школу за руку, если она не пойдет сама.       Первую попытку к бегству Маринетт совершила, даже не выйдя из особняка. Она вдруг сказала, что обязательно сейчас и ни в какую другую минуту должна полить цветы под ее окном, и почти смогла ускользнуть за дверь, если бы Габриэль, все еще следящий за ней, не сказал, что цветы благородно полил ночной дождь, окончательно осыпав последние их лепестки перед холодной зимой. Сдерживать смех у меня больше не получалось. Я откровенно издевался над Маринетт всю дорогу, что стало в некоторой степени предлогом к новой попытке Маринетт сбежать.       — Ой, ты такой злой, — воскликнула она, мастерски изображая глубокую обиду. Развернулась и так бы ушла гордой походкой, если бы Алья не настигла нас опять также неожиданно и не решила напугать Маринетт, кинувшись обнимать ее со спины.       — Сегодня у нас грандиозные планы, дорогая моя, — улыбалась Алья, поправляя челку недовольной Маринетт. — И ты обязана быть на учебе.       — Будешь учить ее незаконно проникать в чужие дома? — вставил я, пока Маринетт не начала ругаться и с Альей.       — Нет, научу ее, как рвать все отношения с лучшим другом, — тут же кинула мне она. Я уверен, если бы не правила приличия, она плюнула бы мне под ноги.       Учеба началась со скучного урока истории, на котором учительница считала необходимым отвлечься от основной программы и начать обсуждать прекрасную биографию великих художников, выводя на экран их не менее великие произведения искусства. Одна из картин мне напомнила Фелона. Я в миллионный раз проверил расписание на сегодня и в миллионный раз убедился в том, что его уроки стоят последними, а дополнительный по физике — сразу после основных.       Второй урок начался более интересно. Нино пришел только сейчас, заняв место Маринетт до того, как та вернулась в класс с перемены. Ей же, и так негодующей с утра, пришлось молча усесться рядом со мной, потому что ясно понимала, что, начав новый скандал, окончательно испортит себе день. Она открыла блокнот, чиркнула первый штрих нового рисунка, встретилась взглядами с учителем, испугалась и закрыла блокнот, доставая уже учебный планшет.       Маринетт коснулась меня локтем, чтобы я обратил внимание на нее. Она кивнула на свой планшет, в котором было написано: «На следующем уроке занимаем их парту». И в глазах загорелся озорной огонек в ответ на мою усмешку.       Вот только на третий урок задуманное исполнить не получилось. Алья с Нино, будто предугадав наше намерение, выскочили с математики самыми первыми и уже сидели в кабинете биологии, когда мы с Маринетт, соревнуясь с другими одноклассниками за право первенства в коридорных гонках, пусть никто, кроме нас самих, и не подозревал об этом, прибежали на урок. А вот на литературе нам удалось занять желаемые места, однако пришлось пожертвовать ради этого обедом, из-за чего мы обглотались слюнями, когда Алья и Нино спереди ели из-под парты печенья.       Намного интереснее стало на долгожданных уроках месье Фелона.       В этот раз он оглядывал класс с явной осторожностью. Его спина сегодня была ровнее, плечи — прямее, шея — длиннее. Его идеальный образ отчего-то стал идеальнее. Выдавали только глаза. Сухо проговоренная тема и умный вид при объявлении плана на урок не помогли скрыть волнения. Он вглядывался в каждого ученика, чуть ли не по списку поспрашивал, поняли ли мы прошлую тему, поворачивался спиной к доске на доли секунды, чтобы чиркнуть название темы или номер задачи и сразу повернуться к нам, будто за это короткое время могло что-то произойти. Вел себя, как герой-неудачник из боевиков, который настолько труслив, что не может и шагу сделать без осторожного осмотра территории. Бесконечная трясучка раскроет его перед всеми, пусть и видна она была только мне.       Алья успела передать Маринетт сверток бумаги в одно из тех мгновений, когда месье Фелон осмелился от нас отвернуться. Маринетт внимательно прочитала, подняла взгляд на Фелона, потом опять прочитала, подняла взгляд… чтобы положить сверток в пенал и продолжить заниматься уроком. Это начало «грандиозных планов» Альи?       Месье Фелон в миллионный раз прошелся глазами по журнальному списку и назвал фамилии Макса, Милен и Ивана, чтобы те готовились к ответу, пока он будет объяснять на примере задач новую тему по химии. И как раз в этот момент Хлоя, сидящая на задней парте с Лилой, громко засмеялась, отвлекая Фелона от бездушного объяснения. Он угрюмо зыркнул в их сторону, грубовато приказал вести себя скромнее и вернулся к теме. В эту секунду его неуверенный, осторожный взгляд превратился в искренне недовольный. Хлоя и Лила на него хорошо влияют.       После того, как весь класс вернул внимание к доске (или к делам, никак не связанными с учебой), мне пришло сообщение от Хлои. Говорит, побеседовать ей надо. И смайлик добавила с милой улыбочкой. Маринетт права. Хлоя просто издевается.       — Что пишет? — шепнула Маринетт, сразу сообразившая, от кого сообщение.       — Хочет поговорить. Про Габриэля и Андре, наверно.       — Я просил вести себя тише, — весьма громко повторил месье Фелон, кинув на меня озлобленный взгляд. Я бы хотел испугаться, чтобы поддержать образ трусливого подростка, но не успел вовремя сообразить и встретил его недовольство достаточно серьезной миной. Месье Фелон, конечно, похож на Габриэля больше, чем сам Габриэль, но грубо осаждать меня не стал и пропустил мою глупость мимо внимания, продолжая вести урок, как типичный американский преподаватель из сериалов для подростков, в которых монотонность лекций добавлена специально для того, чтобы создать контраст с насыщенной жизнью главных героев. Был бы я в подобном сериале, лекции казались бы мне раем, летним пляжем, спокойнейшей минуткой во время шторма. Фелон что-то говорит, пытается донести до класса элементарные термины, которые я заучил наизусть еще в начале года, когда углубился в комплекс неполноценности настолько, что считал борьбу с неукротимой химией главным поводом потерять смысл к существованию, а сам и не догадывается, что интерес в глазах его учеников напускной, созданный только для того, чтобы в начале их знакомства с учителем создать хорошую репутацию.       Маринетт буквально на месте не сидела от переполнявшей ее энергии. На второй парте уйти в творчество не так заметно для учителя, но теперь это стало Маринетт неинтересно. Ей нужно было сделать что-либо более подвижное, более динамичное. Именно поэтому она в совершенно неожиданный момент толкнула меня коленкой под столом (наверное, в качестве предупреждения о дальнейших событиях) и, скинув с парты тетради, в основном, мои, резко вскочила на ноги.       — Я не ожидала от тебя такого, Адриан! — вскрикнула она на весь класс, кидая на меня обиженный взгляд. Очень похожий на утренний концерт с попытками сбежать. Я не сразу сообразил, но стоило ее бровям дрогнуть и сжатым губам скрыть улыбку, как я вскочил вслед за ней и крикнул также громко:       — Да что ты себе позволяешь, Маринетт!       Мне хотелось глянуть на учительское место, чтобы посмотреть на реакцию учителя, который подозрительно долго молчал, но мне не пришлось ничего делать — Маринетт выбежала из кабинета, изображая вселенскую обиду, из-за чего у меня не было выбора, кроме как пойти за ней. Вот только Фелон меня молча остановил жестом перед своим столом. Он что-то чиркнул на розовом стикере и протянул его мне. Только после этого я вышел из кабинета.       — Нас отправили к директору, Маринетт, — шепнул ей я, встретив озорной огонек в ее глазах, когда она увидела записку.       — Что я себе позволяю? — она засмеялась.       — А что мне еще надо было сказать? Я и так растерялся. Ты хотя бы предупреждай, — и я поддержал ее громкий смех. Я знаю, что усидчивость Маринетт улетучилась из-за выздоровления Сабин, и знаю, что ее шаг на грани легких прыжков связан с радостью внутри нее, овладевшей телом целиком. Я не должен потакать ее выходкам, но с самого утра только она и поднимает мне настроение. Вряд ли бы я кого-нибудь поддержал подобным образом, кроме Маринетт.       Почти в конце пути до кабинета директора она усадила меня на скамью, на которой учеников в зимнее время заставляют переобуваться в запасную обувь, и со всей серьезностью сказала:       — План таков: ты следишь за месье Пиджаком, я — за мадам Обману. Во-первых, оба избегают какого-либо контакта, во-вторых, оба ведут себя сегодня еще более странно.       — А у тебя как получится следить за мадам Обману, — я усмехнулся, — не оборачиваясь назад?       — Девочки, мой дорогой Адриан, имеют по паре глаз на затылке. У нас свои способы слежки.       — Признайся, что ты весь урок списывалась с Натом, который вел слежку вместо тебя.       Она нервно засмеялась, по-дружески хлопнула по плечу и тут же кинула холодное: «Нет».       Маринетт стала рассказывать о том, что Лила сегодня пришла в весьма приподнятом настроении в паре с Хлоей и до сих пор от нее не отрывалась. Мол они постоянно шутят, смеются и сплетничают о ком-то в соцсетях. Хвостики ее прыгали от каждого кивка, а челка то и дело падала на глаза, когда она возмущенно мотала головой. Из всей ее скороговорки можно было выделить главную мысль: Хлоя, конечно, плохая, но Лила хуже.       — Мне казалось, ты подозреваешь Хлою в том, что произошло в пекарне, — вставил я, пока замечания Маринетт не перетекли в злобные высказывания о Лиле, как обычно и бывает, когда речь заходит про нее.       — Очевидно, что они обе друг друга стоят. Ты только посмотри — они теперь подружки, — лицо Маринетт исказилось в презрении.       — А с Фелоном что?       — Ну… — протянула она, непонимающе на меня смотря, — ты же вчера сам говорил Роджеру про картины и тайную квартиру.       — Ах да, — неловко усмехнулся я, потирая затылок. Пора бы уже привыкнуть, что Маринетт известно про Черного Кота. Сложно заставить себя выкинуть из бессознательного необходимость врать и играть в дурака, когда тема становится очень близка с некогда неизвестными никому тайнами.       — Фелон сегодня с другой прической, — заметила она. — Челку он зачесал набок, а не назад. Либо у него закончился лак для волос, либо у него не хватило времени на укладку. Вдобавок щетина.       — Еще он ни разу не посмотрел на Джулеку, — добавил я.       — И выглядел подозрительным.       — Очень.       — Очень.       Дверь кабинета директора с размахом распахнулась. Месье Дамокл сначала совиной походкой спустился по лестнице, потом прошелся до центра зала, остановился и обернулся на нас, замерших, как пара мраморных статуй. Попытки слиться со стеной оказались тщетными, поэтому нам пришлось их оставить. «Почему не на уроке?» — спросил он, не сдвигаясь с места. Нам с Маринетт ничего не оставалось, кроме того, как подойти к нему и молча всучить записку Фелона. Он что-то мычал, когда читал ее, и поднимал на нас взгляд на каждом слове, отчего Маринетт давилась смешками.       — Все обсудили? — спросил он по окончании чтения.       — М? — не понял я.       — Все обсудили, все решили, мы теперь друзья-друзья, — протараторила Маринетт, уводя меня за руку обратно на химию, крича по пути месье Дамоклу слова безудержной благодарности, что было, как и на протяжении всего утра, очередной актерской игрой. Или лицемерием.       Пришли под звонок. Наше с Маринетт место опять было занято Альей и Нино. Первая с полуулыбкой выразительно указывала взглядом на телефон Маринетт, чтобы та посмотрела, я так понимаю, на тысячи сообщений, которые она успела наотправлять во время нашего отсутствия, а второй сразу же после звонка натянул наушники и включил привычную громкую музыку, чтобы в очередной раз закрыться от всего мира и, в частности, от меня. Как ни странно, все возвращается на круги своя. У Альи с Маринетт свои сплетни, Нино меня избегает, а единственным отличием от недельного игнорирования друзей является то, что слева сидит Маринетт — единственная, кто меня понимает.       Чудеса.       Хотелось бы вернуться года на два раньше, когда мы доверяли друг другу новости о нелицеприятных болезнях и трогательных откровениях, зная, что ничего не расколет нашу дружбу, но то время слишком далеко. То время лучше забыть.       Ледибаг права. Проблемы можно исправить. Тем более если не считать проблемы таковыми.       Вот, например, Нино меня ненавидит. Не хочет со мной общаться, потому что потерял доверие. Как мне вернуть это доверие, если его мнение сложилось уж точно не из-за моих поступков? Никак? Значит, теперь не моя проблема. Значит, пусть Нино сам справляется со своим недоверием. Мне не нужен человек, отвернувшийся в самый сложный для меня момент.       Да, но нужен человек, который смехом исправит все проблемы, непринужденностью в разговоре убьет всю официальность и любую новость воспримет с глупой легкомысленностью. Человек, который поддержит неправого и нападет на обидчика только ради того, чтобы защитить друга. Который, доверив самые сокровенные желания, плюнет на все и скажет, что ничего не стоит его грусти, чтобы с такой же простотой решить и проблемы других. Такой человек, как Нино, но чтобы он не велся на поводу мнений тысяч других, а остался на моей стороне и сам бы нашел разгадку к своим вопросам. Чтобы я посмотрел на него, только один взгляд, одно мгновение, и он хлопнул бы меня по плечу, громко рассмеявшись: «Чува-а-ак, да что ты паришься! Твой старик всегда был говнюком, но что бы он не вытворял, мы с тобой всегда побеждали». Напомнил бы наши самые удачные противостояния против недоброжелателей в роли родителей, учителей и весьма задиристых ровесников и уже бы собирал вещи, чтобы пораньше уйти с урока и провести со мной время в той же кафешке на Ришелье или под лестницей на первом этаже школы, чтобы дать послушать недавние произведения своего творчества, как делал всегда Нино. Но такой человек — лишь плод моего воображения. Нино испугался, не смог отнестись к проблеме также легкомысленно, как привык, доверился подозрительности Альи и не смог мне сообщить об этом в менее агрессивной форме.       Он мне не доверяет. А я ему подавно. Проблема решена — я избавился от человека, который душил меня долгое время игнорированием и пренебрежением.       Дополнительный по физике начался с модельного прохода по подиуму в виде деревянной скрипящей лестницы. Открывала показ стеснительная Милен, постоянно оборачивающаяся назад к лицу здоровенного Ивана, который увлеченно рассказывал о том, как вчера он выкинул джинсовку, порвавшуюся от колючего верха забора. Джулека старательно прятала глаза под челкой, проскочив к парте стрелой. Ни на кого не обернулась, ни на кого не посмотрела. Уверенностью блистала Лила в секунду своей славы. Гордой походкой и с милой улыбкой она прошла мимо нас, задержав взгляд на мне. Внезапно закрытие модельного показа провела Хлоя, которая, углубленная в события в соцсетях, буквально вслепую поднялась к парте, рискуя навернуть шею. Она единственная, кто собрал кучу пораженных взглядов — Хлоя пришла на необязательный урок.       Месье Фелон, не выходивший из кабинета ни разу за два урока, просидел и эту перемену за учительским столом. Он постоянно отвлекался от ноутбука на шепот Милен и Ивана, дергался от каждого их смеха. Стоило прозвенеть звонку, как он, глубоко вздохнув, начал урок. Опять задачи, опять он у доски и опять он оглядывается назад с периодичностью в минуту. Его нельзя осуждать. Если бы я украл столько произведений искусства, а меня спалил какой-то подросток в спандексе, то я бы тоже с осторожностью поглядывал на каждого ученика. Все-таки зря он пришел в школу. Ему бы уволиться и спрятаться где-нибудь в другом месте, менее привлекательном, чем центр Франции, а не проводить уроки там, где его расписание может изучить некий внимательный Черный Кот, чтобы поймать его здесь.       — Странно, что он пришел в школу, — шепнула мне Маринетт на ухо, когда я этого совсем не ожидал. Щекотная теплота ее дыхания перепугала меня до заметного вздрагивания. Ее шепот вдруг оказался чем-то материальным, чем-то обретшим форму, потому что я не знаю, как смог ощутить его на коже таким теплом, отчего аж закололо в пальцах. Маринетт подозрительный взгляд перевела с Фелона на меня, не понимая поведение сначала одного, а затем и второго. Я даже не сразу понял, что Маринетт умудрилась прочитать мои мысли и что с ее языка мое умозаключение слетело в более обвинительном тоне. Логично ведь предположить, что Фелон не просто так сюда пришел. Попавшись на глаза супергерою, ему в первую очередь стоило бы где-нибудь спрятаться. Что заставило его сегодня с утра показаться на людях? Мы пересеклись с ним взглядами. Он что-то мне сказал? Нет. Молчит. Почему-то я не смог отвернуться. Будто сейчас я смогу увидеть в нем ответ на свои вопросы. Будто испортившаяся к концу учебного дня прическа с выбившимися и распушившимися волосками сможет дать мне какую-то подсказку. Будто покрасневшая кожа на переносице, которую он так усердно только что потер после весьма краткого ответа Ивана, выявит все его слабости в одно мгновение. Будто испарина на его лбу сведется в слова, которые прямым текстом опишут его самые потаенные секреты.       И он не отворачивался. В голове пролетело миллион догадок, сводившиеся к одному сомнению — он знает, что я Черный Кот. Фелона нельзя было недооценивать. Его стало слишком много везде. Появляется там, где ему совсем не место. Он ведет себя подозрительнее, чем когда-либо. Его тяжелый взгляд, подобный манере Габриэля, создавал столько трусливых мыслей в голове… Вдруг он меня узнал? А вдруг я попался в его ловушку? А вдруг у него с собой револьвер? И много-много «вдруг», которых всех не упомнить, но которые формируют общую картину старого доброго испуга. Самого настоящего. Испуга, похожего на тот, когда Габриэль отеческим жестом укажет «Молчать» или тихим стуком вилкой о тарелку прикажет уйти в комнату, чтобы за столом было меньше ушей. Когда немое движение отдается криком. Когда любой вздох равняется концу света.       — Исправите?       Даже сейчас на долю секунды голос Фелона стал слишком габриэлевским.       — Что? — я сглотнул. Оказалось, на самом деле и секунды не прошло. Переглядка не продлилась и доли того времени, которого я себе напредставлял. Но пусть так. Пусть это было недолго, но зато все, что я почувствовал за это мгновение, мигом пролетевший по всему телу страх, да так и улетевший куда подальше, не были выдуманными.       — Двойку, которую вы получили на прошлом уроке, — теперь голос был не габриэлевский. Обычный голос уставшего Фелона, которому не помешало бы отдохнуть после нервного дня.       — Да, конечно, — выдохнул я, тут же поднимаясь. К слову, я не знаю урока в той же степени, в какой и не знал тогда. Мельком взглянул на поддерживающую улыбку Маринетт, кивнул ей и побежал получать очередную двойку.       Мел под моими пальцами заскрипел. Я сломил его напополам, будто невзначай оглядываясь назад. Мне хотелось заглянуть в экран ноутбука Фелона. Он постоянно в нем, его глаза из раза в раз возвращаются к нему. Но то ли учитель успел включить документ с лекцией до того, как я поднялся к доске, то ли ему правда так интересно перечитывать лекцию по физике с прошлого урока.       Хотя что я там собирался увидеть? «Ангела в зеленом» на весь экран? Надпись: «Я вор, скриньте»? Плагг бы посмеялся и грубо кинул мне: «Занимайся своим делом». Я сжал в руках задачник, который когда-то успел вручить мне Фелон, и вывел на доске номер задачи, решение которой я не знаю. К слову, я бы ответил без какого-либо решения. Задачка проста, но, мне кажется, Фелон оценивает не ум, а умение зазубривать формулы, которые я должен вывести мелом. Что-нибудь придумаем.       В планах было разговорить Фелона так, чтобы это не казалось подозрительным. Главное, не спросить: «Как относитесь к эпохе ренессанса?» и желательно не упоминать картины в целом.       — Я тоже хочу стать физиком, — минута молчания по всему классу, и моя замершая рука с мелом, так и не написавшем ни одну формулу.       Фелон хмыкнул и отвернулся от меня. Позади (в районе первых парт) послышался тихий, сдавленный смешок.       — Физика, на самом деле, очень нужный предмет. Особенно для детей, которым нужно логически думать, — давай, Адриан, натяни маску дурака по уши, тебе идет. Фелон обернулся на доску, проверил, не написал ли я чего и снова отвернулся. Алья стала меня снимать, а Маринетт прикрывала рот, чтобы не засмеяться, потому что они обе понимают, что я хочу сделать.       Я чиркнул на доске самые логичные буквы для обозначения терминов. Встретил в задачке слово «электричество» — написал Е. Увидел «проводник» — приписал сверху стрелочку. Пока логично. Таким образом, написал языком физики то, что когда-то учил. Как раз сформировал вопрос для Фелона за это время.       — А вы куда поступали? Может быть, это будет хороший вариант для меня.       На девочек сзади я уже не смотрел. Их издевки только вредят.       — Попытками меня разговорить, месье Агрест, решить задачу у вас не получится, — он встал, взял половинку моего мела и под моей формулой написал другую, отличающуюся только одной буквой. — С правильными формулами решается легче.       И выдохнул. Эту формулу я, оказывается, знаю. Мы с Натали месяц назад прорешали ее вдоль и поперек для одной олимпиады. Как я мог ее не вспомнить. Задачку я дорешал быстрее, чем думал, получил в журнал четверку и уселся за свое место рядом с красной от подавляемого смеха Маринетт, чтобы просидеть недовольным весь оставшийся урок, потому что ничего толкого я про Фелона не узнал.

***

      — Следил за ним? — Ледибаг и сегодня появилась неожиданно. Я спускал детей, решивших поиграть на крыше, когда Ледибаг подкралась из-за спины.       — За кем? — глазами, полными восторга, спрашивал мальчик у меня в руках. Держу пари, в его голову уже закрались мыслишки снова поиграться с друзьями здесь, чтобы опять быть спасенным героями.       — За плохими детьми, которые лазят там, где им не место, — нахмурилась Ледибаг, чем больно задела мальчика. Я расправился со всеми детьми, которые с тротуаров закинутыми головами еще пялились на нас, и повторил вопрос, который задал мальчик. — За Фелоном, конечно. Есть успехи?       — Последил. Ведет себя странно. Бояться всех стал. У тебя есть какие-то новости?       — Да, — она зловеще рассмеялась. — Еще какие, Котенок. Пойдем.       Она куда-то побежала, я за ней. Выскользнувшее солнце из-за туч сегодня больше мешало, чем радовало. Слепит глаза, а скрыться от него можно только в переулках. Ветер все также неприятно обдувал лицо, дышать было нечем, но зато пробежка с Ледибаг оказалась не слишком долгой. Мы остановились у трехэтажного дома со старой, частями обламывающейся штукатуркой и кривыми ограждениями балконов. Все вразнобой, где-то новые окна, где-то старые. Под одним из окошков греются на солнце сгнившие цветы, под другим трепыхается белая простыня на проволоке, протянутой до другого окна. На серой скатной крыше сидели жирные голуби, обсуждали важные голубиные дела. Ледибаг махнула мне рукой и прыгнула к самому верхнему окну с левого угла, которое выглядело более-менее презентабельно. Ухоженный подоконник, незапятнанные ночным дождем окна.       — Здесь чисто, — подвел я черту к своим умозаключениям, когда оглядел комнату внутри.       — В том и дело, — хмыкнула Ледибаг. — Здесь очень чисто. Комната будто неживая. Посмотри, ни одной вещички на письменном столе, ни одна пылинка не блеснет на солнце. Будто здесь никто не живет, а убираются только ради приличия. Нет такого ощущения?       Как раз-таки есть. Заправленная без единой заломинки кровать, вытертое до блеска зеркало. Ворсинка к ворсинке на белом ковре, как после пылесоса.       — И кто здесь живет? — не просто так же Ледибаг привела меня сюда.       — Угадай.       — Человек, которого ты подозреваешь в чем-то ужасном, я так понимаю.       — Не просто в чем-то ужасном. Здесь живет главный подозреваемый в злодействе?       — Хищная Моль что ли? — удивился я, еще раз осматривая комнату, будто смогу увидеть еще какие-нибудь детали. Все так же. Все в идеальном порядке.       — Имя!       — Хлоя?       — Ты подозреваешь Хлою? — Ледибаг от такого заявления поперхнулась.       — Нет. Просто ты ее всегда недолюбливала.       — Это да, — протянула она, отворачиваясь. — Но Хлоя в качестве убежища выбрала бы не такое… нелепое место.       Я усмехнулся. В чем-то она права.       — Я хоть знаю его? Дай подсказку.       — Знаешь. Она испытывала немалую любовь к талисману Лисы.       — Алья что ли?       — Кот! — рявкнула она. — Не тупи!       Я рассмеялся, признаваясь себе, что воспользовался моментом, чтобы разозлить ее. Чем, кстати, очень рисковал, потому что я только что так незаметно раскрыл Ледибаг мою осведомленность в личности Рены Руж.       — Лила ведь живет с родителями, — помотал я головой, не совсем согласный с ее мнением. Я знаю, где живет Лила. Она когда-то отмечала свой день рождения в квартире родителей, пригласив почти всех одноклассников (в «почти все» не вошла одна единственная девочка), и не умолкала о том, какие у нее хорошие родители, какие они богатые и добрые. Тогда никто из нас с ними не познакомился, потому что «они помогают бедным животным в Анголе», но квартира была побольше этой. Большая гостиная, две комнаты, кухня и отдельная гардеробная, которой в тот день все так восхищались. Говорить о красивой ванне и черных унитазах не буду. Та квартира была идеальна во всем. Эта же была уж слишком тесная. В одном окне эта маленькая комнатка, в котором вся мебель чуть ли не впритык, в соседнем — компактная кухня, которую можно было оглядеть одним коротким взглядом.       — Она прописана здесь. Все документы указывают на эту квартиру, — я переспросил у нее: «Документы?», что она проигнорировала, дерганно отвернувшись от меня. — После учебы она постоянно теряется в переулках и смешивается с толпой, но еще ни разу не приходила сюда.       — Ты устроила серьезную слежку за ней, я посмотрю, — добавил я. А больше нечего сказать. Я поражен, что у Ледибаг все это время была подозреваемая, за которой она тщательно следила, а я узнаю об этом только сейчас. Что странно, потому что и Маринетт нашла что-то подозрительное в Лиле.       — Она единственная, кто так идеально подходит на роль Моли.       Ледибаг выглядела безумным ученым, который вот-вот раскроет тайну вселенной. Она довольно улыбалась, погружаясь в мысли. Глаза поблескивали на солнце, подчеркивая ее одержимость победой. Если смотреть на нее еще дольше, можно напридумывать больше схожестей с клишированными героями мультфильмов.       — Я ее тоже подозревал. Лила много скрывает, постоянно врет и подозрительно много знает о камнях чудес. Украденный талисман Лисы только подтверждает ее участие. Но этого ведь не хватает для обвинений. Такими темпами, любой прохожий может оказаться злодеем. Да та же Алья. Ее осведомленность в делах геройских могла бы пугать, если бы не играла нам на руку.       — Тогда кто?       — Месье Фелон.       — Предсказуемо.       — Но весьма вероятно. Только посмотри! Он учитель физики и химии в коллеже Дюпон — в самой известной школе Парижа. Он всегда уложен, ухожен, опрятен и чист. Прямая спина, поднятый подбородок, под линейку выбритая борода. Он играет роль идеального учителя. Он не делает ошибок. Он нравится всем. Нравится директору, нравится ученикам. И тут оказывается, что Фелон — наглый вор. Ты же знаешь эту историю?       — Про картины? Да. Роджер жаловался.       — Ну вот. Я собственными глазами видел сборище картин, которые пропали из музеев разных стран в давние годы. Видел его револьвер, его старинный комод, кипу книг. Он смотрел на меня напуганным взглядом. Как мальчишка, пойманный за проказой. И буквально на следующий день он приходит в коллеж, как ни в чем не бывало. Только подозрительно оглядывается, будто видит во всех угрозу его раскрытия. Ну и вчерашняя ситуация с Роуз…       — Мы не можем подозревать всех преступников.       — И ненавистных нам девочек просто из-за их существования тоже подозревать не можем.       — И что ты предлагаешь?       Мы уже спустились на улицу и шли по тротуару, как обычные прохожие, не найдя причин еще дольше оставаться в той квартире.       — Проверим его квартиру, сфотографируем все картины и посадим, потому что никто кроме нас этим не занимается.       — Потом будем ждать, появится ли акума, и если появится, отпустим его на добрую волю? Сажать всех подозреваемых нет смысла. Всех не пересадишь.       — Он вор, Ледибаг. Он в любом случае должен сидеть.       — Это не наша забота. Мы боремся с магией, а не занимаемся работой полицейских.       — Дюжина человек, спасенная нами месяц назад, думают совсем иначе.       — Мне надо было пройти мимо горящего автобуса?       — Мимо вора ты уже проходишь.       Она вздохнула, потирая устало глаза. Начинает злиться. Ну конечно, до этого момента она делала все, что считала правильным, никого не вмешивая и ни у кого не советуясь, однако теперь вынуждена слушать и меня. Впрочем, не такую уж я и глупость сморозил. Все-таки держать под контролем каждого подозреваемого лучше, чем пустить все на самотек. Отдадим Люпена властям, приставим к нему больше охраны и будем спать со спокойной душой.       — Теперь мой черед? — спросил я, когда молчание затянулось слишком надолго.       — М?       — Моя очередь задавать вопрос, — напомнил. Она усмехнулась, кинув мне короткое «Ну задавай». — Зачем ты пригласила Фелона вчера?       Ледибаг усмехнулась, опустив глаза к полу. Она виноватым голосом спросила:       — Неужели я настолько предсказуема?       — Я догадался, что что-то не так, когда ты допустила незнакомого тебе прохожего так близко к акуме и заложнице, сидя в укрытии при этом с очень спокойным лицом. Просто предположил, что Фелон является частью твоего плана, а ты вдруг разозлилась, подтверждая мои догадки.       — Какой ты догадливый, мистер Ватсон. Твой Шерлок решил использовать Фелона для смягчения ярости Роуз. Откуда мне было знать, что он — главная причина ее акуматизации? Он, к слову, немедля решился мне помочь. Это ли не смягчающее обстоятельство?       — У меня есть один знакомый, который акуматизировал самого себя, чтобы отогнать подозрения.       Ледибаг рассмеялась. В последнее время я чаще вижу улыбку на ее лице.       — Мы пришли, — воскликнул я, когда перед нами возвысилось невысокое квартирное здание с комнаткой, которую несколькими минутами назад я так яро описывал Ледибаг. — Хоромы нашего вора.       Получив фиаско, я еще с минуту не мог открыть рта. Держал равновесие на шесте на уровне окна (почему-то не закрытого) и пораженно пялился на Ледибаг, будто смог бы что-то ей сказать одними мыслями. Комната была чиста, как палата психиатрической больницы. Выбеленные стены, вымытый пол, протертые окна. И ничего более. Обычный куб с четырьмя стенами, дверью и старым комодом — единственным, слава всем квами, доказательством моего не съехавшего рассудка. Жаль только то, что он был пуст также, как и вся комната. Ни тебе книг, ни тем более картин.       — Чисто, — хмыкнула Ледибаг, нырнув за мной в комнату, будто я и сам не видел. — Это точно та квартира?       — Не строй из меня дурака! Буквально вчера мы с Фелоном в гляделки здесь играли. Вот! Даже след от моего ботинка остался, — воскликнул я, тыкая пальцем на кирпичный подоконник снаружи.       — И что тогда получается? — грустно вздохнула Ледибаг, нехотя принимая мои обвинения за правду. — И Лила, и Фелон ведут себя странно.       — Фелон все-таки страннее. Он испугался, что Черный Кот поймает его, и сбежал со всем своим добром. Очень даже может быть, что он скрывает что-то более важное. Не просто так он устроился в школу.       — Лила мне все равно кажется подозрительной. Она в Париже настолько долго, что получше любого разбирается в геройских делах. А липовый адрес в ее документах только доказывает мою правоту. Она явно что-то прячет.       Мы так и не пришли к общему согласию. Она продвигала Лилу в кандидаты на Хищную Моль, а я, соответственно, — Фелона. Разошлись мы только тогда, когда любопытство прохожих снизу уже стало раздражать.       Жаль, что вернуться домой к обеду не получилось. На моей любимой Ришелье недалеко от нашей кафешки подвыпивший водитель недорогого авто сбил двоих прохожих, остановившись только от удара в столб. Авария произошла прямо на глазах. В доли секунды. Я не успел бы ничего сделать. Даже шагу сделать.       На пешеходном лежала старушка рядом с худощавым мальчиком в яркой кепке. Водитель из машины не вышел, даже когда изнутри покореженного салона стало дымить. Дело незамедлительное, понял я. Дело ужасное, испугался я.       — Умер, — кто-то крикнул с тротуара, когда я наткнулся взглядом на парня в красной кепке и синей футболке, лежащего в расширяющейся луже крови рядом с корчащейся от боли старушкой.