____________________
“Встреча двух личностей подобна контакту двух химических веществ. И если есть хоть малейшая реакция — изменяются оба элемента.”
— Канеки Кен, Токийский гуль
____________________
Тсукаучи схватил руку Мидории и сунул в нее конверт. Мидория изучил его, но обе стороны были пусты. Он не посмел при Тсукаучи, буквально дышащем ему в затылок, посмотреть бумагу на просвет, чтобы прочитать содержимое. — Тсукаучи-сан, это письмо от Всемогущего? Детектив кивнул. — Я назначил встречу с Тодороки. Он будет в кафе через дорогу, — добавил он серьезным тоном. Мидория поморщился. Слишком близко. Тодороки наверняка будет нервничать, да и он, впрочем, тоже. Интересно, а не отправит ли Тсукаучи кого-то с навыками чтения по губам проследить, чтобы Мидория не напортачил? Ведь вся эта его философия “доверие строится с обеих сторон” наверняка просто красивые слова. — А какой предлог вы использовали для встречи? — Поблагодарить за сотрудничество, — Тсукаучи протянул второй конверт. Мидории даже не нужно было заглядывать внутрь, он сразу понял, что там лежат деньги. Он взял конверт, заметив походя, что вот он-то подписан. — Не могу ничего обещать, — предупредил он начальника. — У меня нет ничего похожего на гипнотизирующую причуду, чтобы наверняка заставить его прочитать. — У тебя есть кое-что получше, Мидория-кун. — А? — почему-то показалось, что его дразнят. — И что это? Тсукаучи легонько, словно играючи, толкнул его локтем. — Твоя наивность, — сказал он. Мидория едва сдержал приступ хохота. В ином случае пришлось бы иметь дело с Тсукаучи и его чертовой причудой, а он не мог так рисковать. Он подавил смех, ограничившись сдержанной усмешкой. От напряжения у него покраснели щеки, но это вполне могло сойти за смущение. — Вы очень в меня верите. — Конечно, верю, — улыбнулся Тсукаучи. Уже не в первый, да, видимо, и не в последний раз Мидория пожалел, что не у него причуда распознавания лжи, а так хотелось узнать сколько истины в словах Тсукаучи. Кафе, находящееся через дорогу, было небольшим заведением, зажатым между огромных офисных зданий, но оно излучало теплый свет, которого недоставало всей улице. Может причиной этого стала вывеска оранжевого цвета, резко контрастирующая с тусклым бетоном, а может манящий аромат кофейных зерен, доносящийся из открытых окон и постоянно привлекающий Мидорию. Хотя у него никогда не хватало времени побывать там, слишком много работы, а с началом дела Судьи ее объем только вырос. Так что все его знакомство с кафе ограничивалось желанием зайти, когда он волей случая оказывался возле стоящего у окна принтера и смотрел на это цветное пятно посреди окружающей его унылой серости. Мидория пришел за полчаса до назначенного времени и устроился в дальнем конце зала. Если такое его решение расстроит Тсукаучи, значит, он тем более должен немного побездельничать и расслабиться. Мягкий диван практически поглотил его, словно зыбучие пески, но Мидория позволил себе не сопротивляться, а просто утонуть в комфорте. Последние несколько дней что в полиции, что в его судейском деле выдались суматошными. Он заслужил минутку покоя. Пальцы обхватили кружку и он сделал глоток, вздрогнув, когда жидкость согрела ему горло. Он всегда пил кофе в офисе, где это было вопросом выживания, а не удовольствия, так что не особо-то и любил сей напиток. Но сейчас кофе не такой горький, как тот, что он варил по утрам. Плюс, взбитые сливки нежно таяли на языке, давая резкий контраст с привычным ему обжигающим черным кофе. Мидория позволил мыслям свободно течь, потеряться среди непринужденной болтовни посетителей, жужжания кофе-машин и фоновой музыки. Если бы хотя бы на одну секунду он мог бы отпустить… — Мидория-сан. Он вздрогнул от неожиданности и резко открыл глаза. Толчок оказался настолько сильным, что кофе выплеснулся на пол. Напротив стоял Тодороки и смотрел на него суровым взглядом. — Тодороки-сан, — ответил Мидория, переведя дыхание. — Прошу прощения, я вас не видел… — У меня мало времени. Что Тсукаучи хотел передать мне? Он только моргнул, застигнутый врасплох подобной резкостью, но все же совладал с собой и, слегка поклонившись, протянул конверт от Тсукаучи. — Тсукаучи-сан просит вас принять это в знак его благодарности за вашу помощь, — пока Мидория говорил, Тодороки успел разорвать конверт и достать оттуда йены. — Думаю, есть что-то еще, так? — А что если да? Тодороки протянул руку, словно приказывая: — Отдайте. — Вы его просто сожжете. — А даже если и так? Это письмо для меня, я могу делать с ним, что захочу. — Ваш учитель потратил время, чтобы составить это письмо, даже переписывал несколько раз, — возразил Мидория. — Может, что-то у вас и не ладится, но признать его усилия вы должны. Прочитать — будет хотя бы вежливо. — Я никогда его об этом не просил. Если у вас все, то я ухожу. Мидория резко вскочил с дивана и схватил Тодороки за рукав. Пусть его и бесила отведенная ему роль простого посыльного, но он ни за что не мог позволить себе провалить задание. Он не мог вернуться в полицейское управление ни с чем. — И что вы делаете? — спросил Тодороки с оттенком угрозы. — Если вы не хотите прочесть его сами, то я зачитаю вслух. — Я просто уйду. — Давайте, — парировал Мидория, крепче сжав хватку. — Если уйдете, то я просто последую за вами и буду читать. Глаза Тодороки почти незаметно расширились, а рот приоткрылся, хотя он не издал ни звука. Он посмотрел на руку Мидории, потом вздохнул, смирившись. Когда он заговорил, в его голосе не было ни грамма злобы. — Почему вы на его стороне? Вы ведь даже не знаете, что произошло между нами, мной и Всемогущим. — Тут вы правы. Но я не люблю ссор. И если у меня есть возможность прекратить их, то я ей воспользуюсь. — Неудивительно, что вы работаете в полиции. Ладно. Можете отпустить. Я никуда не сбегу. Мидория колебался, однако на лице его собеседника не виднелось ни следа фальши. Хотя вообще-то на нем особо эмоций и не было. Наконец, Мидория ослабил хватку и взялся обратно за кофе, к сожалению, остатков в его кружке не хватало даже на маленький глоток. — Я закажу вам другую. Тодороки не отводил взгляда от кружки, что Мидория сжимал в руках. Последний предположил, что профессиональный герой успел заметить его разочарованное выражение лица от факта отсутствия кофе до того, как он сумел сменить его на нейтральное. — Тодороки-сан, вы не обязаны… — В какой-то степени это моя вина. Так чего вы хотели бы? — Эм… Не помню точно, что я заказывал. Латте, может быть? Тодороки не проронил более ни слова и отошел к стойке. Мидория, шумно выдохнув, рухнул обратно на диван, распластавшись по нему. С его точки он хорошо видел Тодороки, который весьма выделялся своей необычной внешностью: одна половина его головы была бела, словно призрак, а другая — алая, словно кровь. Мидория наблюдал за ним, пока он возвращался, а затем взял протягиваемую ему кружку. В другой руке Тодороки держал свой напиток, который, в отличие от питья Мидории, был намного светлее и имел оранжевый оттенок под стать стенам в кафе. Мидория обратил внимание на пакетик чая, такого сорта он не знал. — Спасибо, Тодороки-сан, — он чувствовал себя так, будто получил лавровый венок, знак доброй воли Тодороки. — Сейчас отдам вам письмо. — А я не сказал, что просто так прочту его, — ответил тот. Мидория скрипнул зубами: — Слушаю. — Расскажите о себе. — Что? — он едва не уронил еще одну кружку. Тодороки даже ухом не повел, а значит, Мидория все верно расслышал. Он поерзал на диване, но только глубже утоп в нем. Теперь он по-настоящему смутился. — Зачем вы хотите обо мне узнать? — Вам правду или удобную ложь? — Правду, — такой выбор весьма шокировал Мидорию. — Ладно, — Тодороки вытащил чайный пакетик и положил его на салфетку. — Вы внешне особо ничего из себя не представляете. Прошу прощения, если оскорбил, но вы сами выбрали правду, — добавил он, увидев как насупился Мидория. — Можно говорить прямо и не грубить при этом. — Суть в том, — продолжал Тодороки, — что вы не тот, кем кажетесь. Детектив Тсукаучи этого не замечает. Иначе не использовал бы вас в качестве мальчика на побегушках. В вас скрыто большее. И я хочу знать что. Он не знает. Он никак не может знать. — Я… Я не… Я — это просто я. — И кто же вы, Мидория Изуку? Да Мидории и самому хотелось бы это понять. Он чувствовал, словно в нем живут две противоположные личности, обе желающие справедливости, но так по-разному действующие. Пускай Тодороки изучает его, там, в чувствах все так запутано, что разобраться невозможно. — Я, наверное, не смогу сказать вам, кто я, но могу рассказать, кем я хочу стать. Тодороки изогнул брови: — Второе расскажет о вас не меньше, чем первое. — Тогда потом вы скажете — кто я. — По-рукам, — кивнул он без промедления. Мидория выпрямился, подобрался, перестал сутулиться. Он сам себе не мог объяснить, почему его сердце забилось чаще, а лицо запылало, когда он попробовал привести в порядок свои мысли. Он сейчас был так близок к тому, чтобы стать, наконец тем, кем хотел всегда быть, впервые с того самого дня как дело Судьи начало набирать обороты. — Я хочу стать профессиональным героем. Тодороки ждал продолжения, но когда его не последовало, спросил: — И все? — Да, это все, о чем я прямо сейчас думаю. — Значит, хотите быть профессиональным героем. Зачем? Деньги? Слава? — Нет, вовсе нет, — с чувством ответил он. — Хочу спасать людей. Это все. — Спасать людей? Они что-то для вас сделали? — Им ничего не нужно делать, чтобы я захотел их спасти. Я хочу этого просто потому что. — Значит, вы борец за справедливость? Мидория немного поколебался, но все же согласился: — Да. Люди не должны страдать из-за чужих хотелок. Глаза Тодороки нервировали, серый смотрел сурово, тогда как голубой — изучающе. Как вообще можно так выражать глазами разные эмоции, при этом оставляя лицо каменным? Тодороки не развивал тему, просто прихлебывал чай. Мидория повторил за ним, выпив свой латте, но даже вкусный кофе не успокоил его. — Из того, что я узнал о вас, Мидория-сан, вы вовсе не стремитесь стать профессиональным героем. — Что вы... — Говорите, что хотите стать профессиональным героем, чтобы спасать людей. Но большинство профессионалов никогда не руководствовались таким мотивом изначально. Сперва их вдохновил какой-то другой герой. А желание спасать пришло после. Думаю, так же и вы. И что случилось с вдохновившим вас героем, Мидория-сан? Он разочаровал вас? Проигнорировал? — Переходите к делу, — прохрипел Мидория, сжав кулаки. — Хотите прямо? Хорошо, Мидория-сан. Мне знаком ваш взгляд. Это гнев. Гнев сжигает вас изнутри, вы разочарованы. Точно не знаю, что случилось, причуды чтения мыслей у меня нет, но я уверен в одном: что-то с вами произошло и вы сломались. Мидория вскочил, он смотрел только в пол. Тодороки молчал, вне всякого сомнения оценивая реакцию, и пил свой словно бесконечный чай. Его высказывание было слишком близко к истине, но все же Мидория отрицал его. Он понимал свою позицию. Профессиональные герои используют свои навыки, чтобы защищать гражданских, руководствуясь благородными мотивами, прямо как он. — Спасибо за кофе. — И вы не спросите меня, почему я стал профессиональным героем? — заговорил Тодороки, когда Мидория направился к выходу. — Вы — сын Старателя. Тут и так все ясно. Мидория услышал злость в голосе Тодороки, который потребовал отдать то письмо. Он просто бросил бумагу ему в лицо и поспешил уйти, пока Тодороки снова не заговорил. Он даже не оглянулся, чтобы убедиться, что герой начал читать. К черту задание Тсукаучи. Мидории плевать. С него хватит.____________________
Пачка листов с хлопком опустилась на стол Тсукаучи, звук заставил детектива поднять голову. Мидория ухитрился нацепить улыбку и махнул рукой, указывая на свою работу. — Как вы и просили, список обладающих огненной причудой. Тсукаучи пробежался глазами по документам, бормоча слова одобрения, когда просматривал очередной лист. Мидория гордился своей способностью упорядочивать информацию, используя наиболее оптимальные группировки. В конце концов, методология была необычайно важна для Судьи, выбирающем новую жертву. — Ты серьезно подошел к делу. Тсукаучи всегда был мастером преуменьшать значение работы Мидории, будто бы она совсем ничего не значила. Он даже имел нахальство выглядеть впечатленным, будто бы Мидория никогда до этого не показывал ему достойных результатов. — Что же, пусть ты пропустил крайний срок, не могу не принять настолько детальную работу. — Тсукаучи-сан, если позволите, вы не ставили мне никаких сроков. — Мидория-кун, всегда есть крайний срок. — Тогда какой крайний срок для завершения дела Судьи? Тсукаучи перестал улыбаться и со вздохом потряс головой: — До того, как он убьет еще кого-то. Мидория просто не мог не увидеть тут вызов. — Ты сегодня опоздал, поэтому пропустил совещание. Лаборатория восстановлению не подлежит, но огонь, к счастью, быстро локализовали и он не распространился на верхние этажи. Записи с камер стерты, поэтому мы не можем установить, кто это сделал. А Ватанабе будет расследовать другое преступление, пока мы заняты делом Судьи. — Ватанабе ушел из команды? Тсукаучи насупился: — Среди прочих. После твоего вчерашнего выступления я получил шесть заявлений о переводе. Про себя Мидория порадовался. Может Тсукаучи и не замечал, но его манера командовать ничем не отличалась от какого-нибудь диктатора. Он имел право помыкать ими с восьми тридцати утра до пяти вечера… теоретически. В большинстве случаев они заканчивали около десяти, или девяти, если повезет. Иногда приходилось пропускать обед, ведь Тсукаучи требовал результатов как можно скорее, приковывая их к офису, даже не смотря на Тамакаву, который уже стал их представителем в вопросах здорового образа жизни. Он всегда напоминал детективу, что его сотрудники должны есть, пить воду, а не кофе, и уходить домой поспать. Без него команда Тсукаучи рассыпалась бы давным-давно. Мидория был рад не только как Судья, но и как коллега. Эти храбрые ребята теперь будут иметь возможность увидеться с семьей и насладиться личной жизнью. — Так что теперь нас шестеро: Тамакава, Йошида, Катсуо, Субару ты и я. А знаешь, что я не один из вас, нет? — Удивлен, что Субару-сан остался, — признался Мидория. — У него же тоже есть семья? — Да, младшая сестра. Но это был его выбор. Мидория кивнул. Он не мог оспаривать это, ведь и он сделал свой выбор, когда решил стать Судьей. — И хочу поздравить тебя, Мидория-кун, — продолжил Тсукаучи, теперь с улыбкой. — Я слышал, что Тодороки-сан наконец-то прочел письмо Тошинори. Вот как, значит? Что же, это, по крайней мере, честно, ведь Мидория поделился тогда мечтами и стремлениями. И хотя Тодороки без зазрения совести посмеялся над ними, свою часть сделки он все же выполнил. — Тогда, полагаю, мы больше не сотрудничаем с Тодороки-саном? — А вот тут ты неправ. Не знаю, что именно ты ему сказал, но он решил присоединиться к нашему расследованию дела Судьи. Вот как, значит? Мидория попытался скрыть раздражение, но Тсукаучи слишком внимательно смотрел на него. — Ты не кажешься обрадованным. А я думал, как раз ты будешь на седьмом небе от того, что к нам присоединиться известный профессиональный герой. — Мы в тот раз не слишком хорошо расстались, — признался Мидория, он старался избегать встречаться взглядом с детективом. — Уверен, вы двое решите эту проблему. Вы должны, потому что я не потерплю каких-то трений в коллективе. Как насчет того, чтобы посадить его за стол рядом с твоим? — Я не… — Тогда решено. Мидория был убежден: Тсукаучи делает это исключительно назло ему. В кабинете освободилось теперь шесть столов, но Тсукаучи выбрал именно стол Ишимуры, который стоял рядом. С самого первого дня Тсукаучи лез в его дела, а сегодня особенно назойливо. Но чем дольше он смотрел, тем сильнее преображался Тсукаучи. Лукавая улыбка сменилась уже знакомым выражением, тем самым, что впервые появилось, когда Мидория спас ту девочку, чей рисунок теперь украшает его стол. Уголки рта Тсукаучи опустились, демонстрируя глубокое разочарование, дыхание стало тяжелым, и все это сочеталось с признаками беспокойства, выраженными покусыванием губ и сморщенным лбом. — А если серьезно, Мидория-кун, что произошло у вас с Тодороки-саном? Обычно у тебя не бывает трудностей в общении. Думаю, ты из всех нас самый коммуникабельный. — Пройдет, — не хочу даже думать об этом. — Почему вы спрашиваете? — Это преступление, что я о тебе беспокоюсь? Мидория чуть было не рассмеялся, однако вдруг осознал, что Тсукаучи вовсе не шутил. Тот изучал его, словно следователь на допросе, пытающийся найти брешь в показаниях. Мидория хотел бы никогда больше не видеть такого выражения лица, потому что, если это когда-нибудь произойдет, то после ареста Судьи. — А по вам и не скажешь, что нет, — усмехнулся он, сложив руки и отвернувшись. — Мидория-кун… — глаза Тсукаучи расширились, а рот приоткрылся. Он мог посчитать на пальцах одной руки ситуации, когда ему удавалось лишить детектива дара речи. Мидория хотел насладиться своей властью шокировать его, почувствовать хоть раз превосходство. Однако, посмотрев на лицо Тсукаучи, он увидел совсем не то, чего ожидал: детектив побледнел, а его губы были поджаты, выражая страдание. — А, Тодороки-сан, добро пожаловать. Мидория и Тсукаучи оба одновременно повернулись ко входной двери, чтобы увидеть как Тамакава приветствует профессионального героя. Тсукаучи поднялся, расправил невидимые складки на рубашке и направился туда же. Мидория не был уверен, игра ли это света или руки детектива действительно тряслись, даже крепко сцепленные за спиной. — Добро пожаловать в команду, Тодороки-сан. — Спасибо, детектив. Можно просто Тодороки, и на ты. — Хорошо, Тодороки, можешь занять любой понравившийся стол. Брови Мидории взлетели от удивления вверх, скрывшись за челкой. Разве Тсукаучи только что не настаивал, чтобы профессиональный герой сел рядом с ним в целях укрепления их несуществующих уз? Мидория стер гримасу со своего лица и указал на пустой стол Ишимуры. — Тодороки, вот, садись за этот. Он мог бы поклясться, что еще никогда не видел у Тсукаучи настолько широко распахнутых глаз. Тот, казалось, даже собрался возражать, а Тодороки тем временем уже бросил сумку на искомый стол и начал рыться в ней. Детектив прочистил горло и развернулся на каблуках, будто собираясь уйти. — Мидория-кун, на пару слов. И в самом деле они вышли из кабинета. Тсукаучи повел его в столовую, где команда никогда не обедала, что дало Мидории понять: они на нейтральной территории. Чтобы сделать их фальшивый поход сюда более правдоподобным, Тсукаучи заказал блюдо дня, а Мидория, стоявший за ним следующим в очереди, отошел от стойки с пустыми руками. Ожидание казалось бесконечным. Тсукаучи медленно разложил салфетку, словно предмет искусства, с которым необходимо обращаться со всей деликатностью, а галстук он развязал так осторожно, будто обезвреживал бомбу, готовую в любой момент взорваться ему в лицо. Он вертел в руках палочки для еды, пытаясь разломать их, его рот скривился от фальшивой сосредоточенности. Мидория бесстрастно наблюдал за его попытками. Тсукаучи никогда еще не испытывал проблем с палочками для еды, его движения всегда были уверенными и резкими. — Ты ведь знаешь, что я могу определять, когда кто-то мне лжет, — сказал детектив, откладывая палочки в сторону, все еще склеенные вместе. — Я очень хотел бы, чтобы ты солгал в недавнем разговоре, однако твой ответ был максимально честным. И это меня обескураживает. Мидория держал рот на замке, просто смотрел, как остывает нетронутая еда в тарелке Тсукаучи. Он подозревал, что так и останется. — Моя причуда не позволяет мне чувствовать эмоции, — продолжал детектив, — но, ответь пожалуйста, не ошибся ли я, когда почувствовал под слоем твоего сарказма глубокую ненависть. Мидория откинулся на стуле, сжав зубы. Ему казалось, что он хорошо может скрывать свои эмоции, но похоже его читали как открытую книгу. А теперь он в ловушке на неудобном стуле в столовой, сжимается под молящим взглядом начальника. Все же Мидория не мог дать ему нужный ответ. — Если отвечу, я солгу. Тсукаучи вздохнул, ссутулившись. — Понятно. Мидория-кун, я задам тебе вопрос и хочу, чтобы ты не лгал мне. Забудь, что я твой начальник, если тебе так будет проще. Тебя не накажут, неважно, что ты скажешь, и твои слова останутся только между нами. Я хочу знать, что я сделал, из-за чего у тебя появились эти эмоции? — Почему вы хотите знать? Тсукаучи открыл было рот, но тут же закрыл его обратно. Мидория очень старался не улыбнуться. Он мог бы побиться об заклад, что детектив чуть не сказал что-то вроде: “здесь я задаю вопросы”, но сейчас они говорили не как детектив и офисный работник, и даже не как равные коллеги. Он по своей воле отказался от преимущества, даваемого должностью начальника, и теперь должен столкнуться с реальностью, с которой Мидория борется уже давно. — Общение… Он хмыкнул, сложив руки: — Вот не говорите мне о хороших отношениях. Вы с легкостью могли бы взять кого-то другого, у кого есть необходимые навыки для работы в поле, вместо меня, я ведь только путаюсь под ногами и занимаю место в команде. Так почему вы продолжаете держать меня на должности, а не просто понизить? Зачем вам кто-то такой бесполезный, как я? Мидории хотелось что-нибудь ударить, желательно лицо Тсукаучи. Его кулаки сжались, но он оставил их на коленях, только костяшки пальцев побелели. Он боролся с желанием схватить палочки и разломать их на две, четыре, а может все шесть частей, раскрошить в щепки. — Ты веришь… — Тсукаучи недоверчиво посмотрел на него. — Ты веришь, что бесполезен. — Нет. Я достоин. — Ложь. — Нет, — повторил Мидория ровным голосом, его ногти впились в ладони, оставляя заметные следы на коже. — Я достоин. — Моя причуда… — Да к черту вашу причуду. У меня вот нет ни одной, но я достоин! Он вскочил на ноги, перевернув стул и пряча глаза, ибо в них сейчас бушевала настоящая буря. В столовой царила тишина, но в ушах у Мидории все ревело. Он не мог сосредоточиться ни на одной из бегающих туда-сюда мыслей, борющихся в голове за его внимание, ломающих видимость доброжелательности, которую он так старался поддерживать. Он словно сквозь туман увидел, как Тсукаучи тоже поднялся, слова отпечатались у него на сетчатке, закрыли ему обзор. Он узнавал некоторые, но не мог разобрать их. Он знал, что случись это, они сожрут его заживо. Пожрут глаза, а потом проберутся по зрительному нерву прямо в мозг и расплавят его. Он сморгнул их и пошел к выходу из столовой. Выйдя за дверь, он сорвался на бег. Он задыхался в этом здании, на этой должности, в этой жизни. Здесь не было достаточно воздуха для кого-то такого, как он. Да и если подумать, то не стоило тратить его для кого-то такого, как он. Кислород предназначался для профессиональных героев, которые жадно глотали его, которые занимали столько эфирного времени, которых так почитали гражданские. А ведь они принимали все как должное, да? Весь этот кислород вокруг. Мидории было лучше знать. Ему пришлось бороться за свое место, а его место — полицейский офицер, который больше напоминает секретаря, составляет списки и смотрит на засохшее растение. Не слишком воодушевляет. Недостойно. Он все еще должен бороться, выгрызать себе место под солнцем, пусть и знает, что его никогда до конца не примут. Да, в этом мире явно не хватало воздуха для семи миллионов человек. Он был переполнен. Не мог не думать, каким узрел Тсукаучи в тот момент. Всего лишь мимолетный взгляд напоследок, прежде чем он вырвался из столовой, но он успел заметить то, чего не могло быть. Он увидел протянутую руку, словно собирающуюся погладить его по щеке, а не ударить, притянуть, а не оттолкнуть. Он увидел морщины на лбу, складки между сведенными бровями, приоткрытые губы, будто Тсукаучи звал его по имени, но вовсе не тем ожидаемым слащавым голосом, а мягким тоном, каким разговаривают с брошенными детьми и ранеными животными. Мидория не был ни тем, ни другим. Или был? Но Судья уж точно не был. — Эй. Он развернулся, готовый немедленно отбиваться от нападающего, но его кулак намертво застрял в крепкой хватке Тодороки, останавливая этот порыв. Тот поднял брови, заметив ярость Мидории. — И куда ты идешь? — Пусти. Человек рядом был профессиональным героем, или, вернее, он называл себя профессиональным героем, но Мидория не мог сказать этого наверняка, пока не увидит Тодороки в деле. Диплом не делал из человека настоящего героя, а только являлся билетом к привилегированной жизни, которую большинство вовсе не заслуживали, злоупотребляя. — Ты должен показать мне тут все. — Не хочу. Попроси Тамакаву. Тодороки не сдвинулся с места: — Это приказ Тсукаучи. Вместо того, чтобы воодушевить его, слова вызвали совершенно противоположную реакцию. Ему захотелось сбежать, хотя он даже не мог представить куда. Можно было бы отправиться в штаб Лиги, но он сомневался, что выдержит встречу с Шигараки и его сверхъестественным умением сыпать соль на рану. Можно еще пойти домой, но что там делать? Рыдать? Рвать простыни? Поджечь диван? К тому же врать матери не хотелось. Тодороки меж тем потирал рукой подбородок, а его брови вернулись в обычное положение. — Он не сказал, что ты обязан, — признался он. — Можешь провести экскурсию в другой раз. — На каких условиях? Он знал, что герои — жадные твари, жаждущие денег, силы и славы, которые предоставляла им их профессия. И он нисколько бы не удивился, узнай он, что Тодороки такой же. — Позволь закончить анализ твоего характера. Мидория махнул рукой, вовсе не собираясь ничего слушать. Что же, если сделка нужна, чтобы его оставили в покое, то он ее заключит. — Что-то случилось, что испортило тебе весь день, и некому тебе помочь. Мидория так резко вздрогнул, будто получил удар плетью. Он сделал судорожный вдох, но все равно продолжал задыхаться, словно воздух так и не попал к нему в легкие. А Тодороки продолжал говорить, внимательно его рассматривая. — Я не знаю, что случилось и не буду даже пытаться предполагать. Честно говоря, бесполезно копаться в прошлом. Мы должны в меру своих способностей смотреть в будущее. Если гнев в твоих глазах не утихнет, то ты просто уничтожишь сам себя. Тодороки указал на его руку, растопыренные пальцы обвились вокруг чужих. Мидория смотрел на это выпученными глазами. — Я ничего не знаю о твоем прошлом, но я буду рядом в настоящем. Может, тебе и наплевать на будущее, но пока мы команда, мы идем в одном направлении. И я не приму поражения, нанесенного кем-то, кроме меня, так что я предлагаю тебе сотрудничество. Но Мидория только потряс головой, спрашивая: — Какую игру ты ведешь? — Вовсе нет, думаю, ты тут единственный, кто ведет игру. Я не могу так просто освободить тебя, но могу указать путь. — Меня не нужно спасать. — Разве? Его бесило, что Тодороки совсем не был обеспокоен. Его бесило, что рука Тодороки оставалась твердой и он не пытался ее убрать, что в этой руке скрыты все ответы и что рукопожатие может решить все его проблемы. Его бесило, что взгляд Тодороки пронизывал его насквозь, достигая самых глубин души, словно те стены, которые он возводил долгие годы, были бумажными. Его бесило, что в голосе Тодороки не звучало тревоги, что тот воплощал собой мистера Уверенность, но при этом не принижал собеседника. — Значит, не хочешь освободиться от ненависти в твоей душе? Его бесило, что слова Тодороки так задевали. — Зачем тебе это надо? Его бесило, что в улыбке Тодороки было столько понимания. — Я знаю каково это. И никому такого не пожелаю. Его бесило, что у Тодороки такие чистые намерения. — Никому? Даже человеку, из-за которого и чувствуешь гнев? Его бесило, как Тодороки искренне пожал плечами, будто прошлое — просто препятствие, которое он преодолел. — Никакой пользы от такого желания не получить, к тому же оно никогда не исполнится. Я прошу перемирия, Мидория. У нас с самого начала не заладилось, но я не хочу, чтобы это первое впечатление отравило нам все дальнейшее сотрудничество. Давай оба постараемся схватить Судью. Его бесило, что Тодороки — профессиональный герой. Но больше всего его бесил он сам, пожимающий Тодороки руку.