____________________
“Иногда не сила, а мягкость разбивает самые твердые раковины.”
— Ричард Пол Эванс, Потерянный декабрь
____________________
Раздался стук и дверь со скрипом открылась, луч света прорезал тьму комнаты. В ответ на вторжение послышался шорох одеял, но никакой другой реакции не последовало. — Я приготовила твое любимое, Изуку, — мягкий голос матери заполнил тишину. — Оставлю здесь, на столе, хорошо? Мидория Инко поставила тарелку кацудона и положила палочки для еды рядом с компьютером. Она замерла на пороге в надежде на ответ, но ее сын никак не проявил себя. Насколько она могла разглядеть в темноте, он сидел в углу под ворохом сваленных в кучу одеял. И похоже, вовсе не беспокоился ни тем фактом, что сидел на твердом полу, ни тем, что целый день не покидал комнаты. — Зови, если что понадобится. Я прямо тут за дверью, и я с радостью выслушаю, если захочешь поговорить. Дверь со щелчком закрылась, оставив комнату в непроглядном мраке. Мидория сильнее зарылся в одеяла, он так сильно укусил нижнюю губу, что на той проступила кровь. Мидория не хотел говорить. Он не хотел есть. Он не хотел выходить. Он ничего не хотел. Ведь он ничего не заслуживал.____________________
— Что значит он себя плохо чувствует? — Очевидно, он болеет и отказывается выходить из комнаты, — пожал плечами Тсукаучи. Тодороки усмехнулся и сильнее, чем обычно, щелкнул степлером по отчету: — Ну да, он решил отдохнуть в такой важный день. В офисе они находились только вдвоем, остальные члены команды разъехались по разнообразным поручениям, связанным с расследованием убийства Тозавы Анри. Утром в прессу попало следующее: ее квартиру подожгли ради отвлечения внимания, чтобы Судья смог спокойно убить профессиональную героиню Эрудицию. СМИ, само собой, не освещали отсутствие надписи “виновна” на месте преступления, превращенном в дымящиеся руины. — Он может и не знать о новом убийстве. — Почему вы защищаете его, детектив Тсукаучи? — лицо Тодороки посуровело, он прищурил глаза. — Ведь именно он толкнул ту речь про верность делу. — Я бы предпочел, чтобы мои люди отдохнули дома, а не умирали в офисе из-за наплевательского отношения к своему здоровью. — Вы на удивление быстро поменяли точку зрения. — Мы не давали Мидории-куну достаточно возможностей. А слушать его стоит ничуть не меньше остальных членов команды. Недавно я понял, насколько своим высокомерием мы его огорчаем. И если ему понадобилось немного личного времени, то я его предоставлю. Тодороки безэмоционально посмотрел на него: — Как любезно с вашей стороны. Тсукаучи потер лоб и громко выдохнул носом. Он постоял несколько мгновений, а затем сел на стул рядом с Тодороки, внимательно его изучая. — Вы не признаете его. — Я ему не доверяю. Тсукаучи не выглядел хоть сколько-нибудь расстроенным этими словами, словно он ожидал их услышать: — Потому что он иногда ведет себя как Всемогущий? Ни единый мускул профессионального героя не дрогнул, не выдал его, но Тсукаучи давно поднаторел в понимании языка тела и умел делать выводы из любой, пусть и ничтожно малой, информации. — Мидория-кун не Всемогущий. — Знаю. Меж тем детектив уловил едкие интонации в голосе Тодороки еще до того как сработала причуда, предупреждая о лжи. — Тодороки-сан, Мидория-кун не ваш учитель. Они оба обладают похожими качествами, например, бескорыстием и упорством, но каждый из них отдельная личность. — Знаю, — повторил Тодороки, и, похоже, если бы его собеседником был бы не Тсукаучи, то он без сомнения сорвался бы. — Это не его вина. Тодороки не нужно было спрашивать, кого имеет в виду детектив: Символ Мира или их коллегу. — Если бы он знал о вашем положении, что он бы сделал? Терпение Тодороки кончалось, от слов Тсукаучи начали дрожать пальцы. И не случайно левая сторона тряслась сильнее. — Тодороки-сан, я не прошу вас простить Всемогущего или выбросить часть себя. Я прошу принять. — А знаете, что Мидория спросил меня, буду ли мстить за свою мать? Я сказал — нет, но на самом деле я не уверен. Тсукаучи одарил его кривой улыбкой: — Вызов не в том, чтобы отказываться признавать свои желания, но чтобы не уступать им. Вздох Тодороки напомнил ему, насколько профессиональный герой на самом деле юн. И все же шрам, портящий его лицо, тяжелые мешки под глазами и морщины, пересекающие лоб, не должны принадлежать молодому человеку. Это Тсукаучи наблюдал у матерых офицеров, так что пусть Тодороки и был вдвое моложе него, он видел в герое равного. — Приберегите речь для Мидории, — пробормотал Тодороки. — Не думаю, что он понимает разницу между справедливостью и местью. — Обязательно ему скажу, если вам так спокойнее, но не меняйте тему. Мы говорим о вас. — Больше нет, — заявил Тодороки, закатывая глаза, и Тсукаучи все-таки увидел двадцатилетнего юношу. — Вам не стоит переживать обо мне. Я о себе позабочусь. — Вы не одиноки. Теперь Тодороки стал похож на бывалого блюстителя закона, одинокого волка, которому вдруг предложили сотрудничество. Всемогущий говорил, что профессиональные герои — одиночки, но они могут при необходимости объединяться с другими. К тому же Тсукаучи не так-то много знал о герое. У него на полке стояла полная папка данных на Тодороки: его умения, образование, прошлое. Но она так и осталась нетронутой. Эту черту Тсукаучи не посмел пересечь. Тодороки не ответил и попросту отвернулся. В висках у Тсукаучи стучало, он едва поборол желание развернуть его, но все-таки просто опустился на стул. Что же, если Тодороки — бывалый блюститель закона, то кто он сам? Столетний разочарованный и усталый следователь? Впрочем, не так уж и далеко от истины, ведь именно так он себя и чувствовал во время разговора. — Не давайте прошлому поглотить вас. — Не дам. В носу у Тсукаучи защекотало. Да, ему не лгали, однако ему казалось, что Тодороки обманывает сам себя. Он смотрел как уходит профессиональный герой, не так, как тогда в кафетерии сбежал Мидория. Но их силуэты все равно слились в один, ведь оба оставили его в одиночестве, закрыли за собой двери. Тсукаучи вздохнул, позволяя себе склониться, упираясь локтями в колени и обхватив голову руками. Он совершил ошибку, а, возможно, он всегда так действовал и просто не замечал. Будучи командиром он должен был объединить команду, помочь своим подчиненным пройти их опасный путь. Но судя по всему он совершенно не справился с задачей, ведь самые младшие из них уже отвернулись от него. Плюс дело Судьи так и не сдвинулось с мертвой точки. Он взглянул на документы на столе. Они уже знали, что смерть Тозавы Анри не несчастный случай, но уверенности, что убийство дело рук Судьи, также не было. Отсутствие надписи “виновна” злило его. Почему Судья, если только это он, вдруг поменял свои повадки? Выпрямившись, Тсукаучи застонал. Пустой офис ответил ему молчанием. В дальнем углу на столе Мидории от засохшего растения отпал лист. Тсукаучи наблюдал за ним словно загипнотизированный. Как он ненадолго завис в воздухе, как опустился на стол, замерев. Одинокий, отделенный от стебля, хотя и когда-то бывший частью растения, теперь лежащий отдельно. Так чувствовал себя Мидория? Нет, неправильно. Так чувствует себя Мидория прямо сейчас? С тяжелым сердцем Тсукаучи скотчем приклеил лист обратно к стеблю. Бардак. Тот факт, что лист уже однажды отделился, никуда не денется. Но Тсукаучи теперь знал, как ему действовать.____________________
Зашуршала газета, а сразу после стала рассыпаться в пыль под хаотично движущимися пальцами Шигараки. Тот смотрел, как исчезает заголовок, а за ним статья об убийстве профессиональной героини Эрудиции, о большом пожаре в ее доме прямо посреди района Шибуя. — Прибирать будете сами, — послышался из-за стойки голос Курогири. — Из всех героев, которых можно было прибить, он выбрал именно ту, с кем мы работали, — прорычал Шигараки, игнорируя высказывание другого злодея. — От этого сукина сына одни только проблемы… — Значит, он убил Тозаву? Вместо ответа Шигараки пнул стол, отправляя ее в полет к другому концу зала. Курогири вздохнул, но не сдвинулся с места. Пока Шигараки не успокоится, он так и будет бить мебель и создавать беспорядок. — Но Шигараки-сан, разве вы не довольны, что Мидория совершил свое первое убийство? — Не совершил. Может он и нанес Тозаве удар, но он этого не принял, а еще нам пришлось играть в уборщиков. Это убийство ничего не стоит. — Почему вы так жалуетесь на необходимость прибрать концы, ведь все в конце концов делал я? Шигараки не ответил. Он вперился взглядом в экран монитора, стоящий в задней части комнаты, будто так мог его включить. Экран, однако, оставался черным и пустым, и Шигараки вскоре оставил игру в гляделки. — Не понимаю, почему Сенсей продолжает поддерживать этого ублюдка. — У него есть решительность, — отметил Курогири, — как и у вас. Ему не стоило подобного говорить, поскольку другой злодей схватил подушку, активировал причуду и разрушил ее в абсолютное ничто. Курогири потряс головой. Уже сотый за текущий месяц инцидент. А ведь еще только первая половина октября. — Шигараки-сан, воздержитесь, пожалуйста, от дальнейшего уничтожения мебели. Иначе нам придется покупать новый диван, а мы еще не заплатили Гирану за услуги. — Какие, нафиг, услуги? За ту белобрысую дуру и наглого типа и иены не дам. Они меня бесят. — Они разделяют как наши идеалы, так и Мидории. И мы уже видели на что они способны, когда убивали первые цели. Будет по меньшей мере глупо отпустить их сейчас. — Чего же ты сам не станешь лидером, раз такой умный? — прорычал Шигараки. Курогири наблюдал, как товарищ буквально вырвался из зала, громко хлопнув за собой дверью. Шигараки мог сколь угодно пафосно рассуждать об “ублюдках”, но сам вел себя как один из них. Курогири ошеломленно рассматривал разрушенную комнату, будто тут прошел ураган. Может, ему так и стоит его называть. Ураган Шигараки. Курогири вздохнул и морально приготовился к очередной уборке.____________________
Раздался стук и дверь со скрипом открылась, луч света прорезал тьму комнаты. Мидория было подумал, что мать пришла проверить, поел ли он, и забрать тарелку, но женщина осталась стоять снаружи. — Изуку, к тебе пришел Тсукаучи-сан. Что?.. Ему только-только удалось очистить разум и на несколько блаженных мгновений забыть об убийстве Тозавы, но вот он снова вспомнил, почему спрятался в своей комнате, дрожа под ворохом одеял. — Он ждет в гостиной, но если ты плохо себя чувствуешь и не можешь к нему выйти, он зайдет к тебе. Тсукаучи не должен быть здесь. Тсукаучи не мог быть здесь. Он заставлял себя дышать, но высказывать возражений уже оказался не в силах. — Я скажу ему зайти. Вот так легко мать решила его судьбу. Она ушла, оставив дверь открытой, являя миру его жалкое положение. Да, в доме, кроме него, находилось всего два человека, но Мидория все равно чувствовал, что за ним наблюдают. Тлеющий взор Тодороки, высокомерный взгляд Шигараки, безжизненные глаза Тозавы — все они смотрели на него. Раздался стук в дверь, но поскольку она уже была открыта, длинная тень Тсукаучи нависла над Мидорией. Детектив закрыл дверь и сел в отдалении. Мидория различал в темноте его силуэт, чувствуя подступающую тревогу. Как бы ему хотелось, чтобы Тсукаучи просто исчез. — Мидория-кун, это я. Знаю. Не тупой. — Если мы в чем-то и похожи, то ты явно не хочешь, чтобы я видел тебя в таком состоянии, но я здесь, чтобы выслушать тебя. Что ты несешь? Это шутка такая? Не трать мое время. — Да, доверие строится с обеих сторон, так что я готов ответить сперва на твои вопросы, если тебе так будет спокойнее. От таких слов в Мидории зашевелилось любопытство. В конце концов, кроме фактов о достижениях в учебе и об успешных расследований нескольких громких дел, Мидория ничего не знал о своем начальнике. Однако он не понимал, почему вдруг стал так взволнован. Ведь не может же такого быть, чтобы Тсукаучи имел какой-то позорный секрет? Он же идеальный и бескорыстный следователь, который всех спасет. Тсукаучи сдвинулся с места и Мидория напрягся готовый в любой момент выскочить из комнаты, однако детектив всего навсего сменил позу на более удобную. Он сидел напротив Мидории, скрестив ноги и обхватив руками колени. — Ты хотел знать, почему я взял тебя в команду. По-моему, твоим наблюдательности и дедукции нет равных во всем управлении. Поэтому ты являешься ключевой фигурой в деле по розыску и поимке Судьи. С твоей проницательностью становится возможным предсказать, что произойдет и в каком направлении стоит действовать. Я уважаю такие навыки, Мидория-кун, и в том числе поэтому и выбрал тебя. Иногда я вижу себя в тебе. Мидории захотелось рассмеяться. Ситуация выходила из-под контроля, становясь все более нелепой. Он совсем не против, если его сравнивают с Тсукаучи, ведь именно так и происходило с момента, когда он выяснил, что у него нет причуды. Но Тсукаучи, сравнивающий себя с ним? Разве у детектива нет ни капли стыда? Они двое — обитатели разных миров, пускай и живущие в одном городе, и их пути продолжат расходиться. Разве не это началось после убийства Тозавы? Морщась, Мидория схватился за живот. Ощущение, столь же неприятное, как и Тсукаучи, на несколько секунд помогло очистить разум. Однако вскоре образ кукольного тела Тозавы, так легко поломанного несмотря на причуду, снова возник в его воображении, причиняя вдвое больше страданий. Мидория прикрыл рот рукой, сопротивляясь приступу тошноты, желчь опалила ему горло. — Моя причуда неприметна. Я могу определить, когда мне лгут, и если сосредоточусь, то могу анализировать разговоры, которые слышу. Но все же я думал, что это инстинкт, какое-то внутреннее чутье, и считал себя беспричудным. В детстве мои друзья постоянно хвастались своими способностями, демонстрировали их при каждой возможности. А я помню, как мечтал иметь причуду, похожую на их, но в семь лет уже поздно о таком думать. Пока я не поступил в Юэй, я не понимал, что у меня есть причуда. Но у тебя есть причуда и ты поступил в Юэй, это все, чего я бы только мог желать. — Я не поступил на геройский курс. Не думал, что пригожусь там. В конце концов, моя причуда не представляла собой ничего особенного по сравнению с другими учениками со сверхскоростью, сверхвыносливостью, сверхгибкостью, сверхсилой… Сокурсники называли меня “Детектор херни”, что не похоже на комплимент. И так было пока я не встретил Тошинори, ты знаешь его как Всемогущего, только тогда я осознал, что стою больше, чем считал. Мидория съежился и зажмурил глаза. Эта самая комната, где они находились, полнилась мерчем Всемогущего. Он когда-то собрал каждую фигурку, заучил каждое интервью, которое давал профессиональный герой, проводил время в мечтах, как будет сражаться бок о бок с ним, что он может сражаться бок о бок с ним. Все же, когда он таки встретил Всемогущего, он осознал, что стоит куда меньше в глазах общества, чем он полагал. — Тошинори был величайшей надеждой Юэй и он превосходно исполнял эту роль. Он имел все черты истинного героя: доброжелательность, харизма, уверенность в себе, сила. Когда я встретил его, я поразился, разве такая личность вообще может существовать. Когда мы были рядом, я смотрел на него, как насекомое смотрело бы на бога. Но так получалось потому что я смотрел на героя, а не на человека. Я понимал, обе части бесконечно близки, практически неделимы, но все-таки не одно и то же. Что ты хочешь мне сказать? Какое вообще отношение Всемогущий имеет ко всему этому? — Всемогущий всегда улыбался, даже в самые мрачные дни. Он смеялся и шутил, пока спасал людей. С другой стороны, Тошинори часто ходил ссутулившись и часто вздыхал. Он много думал о тех, кого не смог спасти. Это не делало его менее замечательным, но делало человеком, — Тсукаучи остановился и издал нервный смешок. — Как-то речь подзатянулась, да? В общем, я хотел сказать, что ты, Мидория-кун, возможно, видишь во мне, как в начальнике, безупречного детектива, который не может ошибаться, но я тоже человек. И у меня тоже бывают неудачные дни. А сегодня может считаться моим неудачным днем? Мидория задумался. — Ты можешь обладать прекрасной причудой, как Всемогущий, или скучной, как у меня, или не иметь ее вовсе, это не делает тебя менее человеком. Это не делает тебя менее… кем угодно. Похоже, лимит красноречия есть даже у Тсукаучи. — Тсукаучи-сан. Услышав свое имя, детектив оживился. Он старался хоть немного скрыть воодушевление и совершенно не преуспел. Мидория не убрал одеял, но позволил им сползти с плеч. Он не знал, видит ли Тсукаучи его лицо, поэтому на всякий случай придал ему каменное выражение. — Сколько человек вы убили? Тсукаучи от удивления вздрогнул: — Я… тринадцать человек. — Они все были виновны? — Думаю, да. Они либо сопротивлялись аресту, либо игнорировали приказ сдаться, поэтому приходилось обезвреживать их. Я всегда сперва целился в ноги, но иногда приходилось стрелять и на поражение. — Значит, вы убивали намеренно? — Такое решение непросто принять. Забирать жизнь — ужасно, даже во имя правосудия. И то, что они преступники, слабое утешение на самом деле. Ничто не отменяет того факта, что те, кого ты убил, кому-то были дороги. — А что насчет убитых этими преступниками? Вы бы пощадили злодея, потому что его кто-то любит, но забыли бы о родных жертв? — Я не могу убить того, кто сдался. Иногда хочу, но это не в моей компетенции. Это не справедливость. — Тогда что? Тишина, затем вздох. — Права, которые мы обязаны соблюдать, есть у каждого. Уважать их — справедливость. Нарушать их — преступление. Осуждение тех, кто нарушает права и чья вина доказана, — справедливость. Однако, убийство преступника справедливостью не является, ведь этим мы нарушаем уже его права. Это просто месть. — Понимаю, — прошептал Мидория. И он понимал. Он собрал доказательства, что Тозава Анри продавала информацию якудза и участвовала во множестве незаконных операций. Так что ее действия запускали длинную цепочку нарушений чужих прав, кто только сталкивался с якудза. Суд над ней, следовательно, был справедливостью. — Что-то беспокоит тебя, Мидория-кун? Мидория без труда понял, что на самом деле имеет в виду детектив: “Почему ты задаешь мне такие вопросы?” Для разнообразия, Мидория решил сказать правду. — Убийства станут для меня обыденностью. Мне хотелось узнать о вашем опыте. — Будем надеяться, что обыденностью они не станут, потому что это весьма неприятный опыт. Для полицейского, может и не станут, но я спрашиваю не как полицейский… — Мидория-кун, ты понимаешь, о чем я говорил? Мы с тобой оба люди. Ты можешь ошибаться, колебаться, отрицать. Не считай, что я тебя понижу из-за этого. Ты ни разу не давал мне поводов. Мидория глубже закутался в одеяла, шмыгнув носом. Слова Тсукаучи значили, что он либо ничего не знает о роли Мидории в убийстве Тозавы, либо пытается вырвать у него признание. — Твоя мама, сказала, что ты ничего не ел со вчерашнего дня. Давай я угощу тебя обедом? Тут через пару улиц есть лапшичная, где делают неплохой удон. — Вынужден отказаться, Тсукаучи-сан. Вы и так много времени на меня потратили… — О чем я говорил тебе, Мидория-кун? Разговор с тобой — не пустая трата времени. Теперь вставай, я решил: мы идем есть. Тсукаучи открыл дверь, яркий свет ослепил Мидорию. Он сощурился, а стоило проморгаться, как он увидел детектива, стоящего с протянутой к нему рукой. Мидория вытащил себя из уютного кокона сам, проигнорировав руку, встал твердо. Он даже не думал, что когда-нибудь сможет вот так уверенно стоять рядом с детективом на ногах, а не на коленях. Мать была так рада увидеть Мидорию вне комнаты, что пролила целое море слез, цепляясь за его рубашку. Он застенчиво попросил прощения за причиненное беспокойство. Ему стоило понимать, что даже у преступников есть близкие люди. Его мать являлась ярчайшим тому примером. Лапшичная находилась всего в десяти минутах ходьбы, но их оказалось достаточно, чтобы небо заволокло тучами и полил дождь. Улицы очистились от медлительных пешеходов, и вскоре Тсукаучи и Мидория остались совершенно одни на улице, бегущие к месту назначения и старающиеся не поскользнуться. Ресторанчик стоял в переулке, примыкающем к проспекту, у самого входа в лабиринт маленьких улочек, которые уходили далеко в пригород. Вдвоем они устроились за стойкой, способной вместить до пяти человек, радуясь небольшому навесу, защитившему их от дождя. — Драсте, — поприветствовал их пожилой человек, в его искренней улыбке не хватало нескольких зубов. — Чегось изволите? — Ты, наверное, проголодался, Мидория-кун. Может возьмем большой бочонок на двоих? Мужчина за стойкой широко улыбнулся: — Вы, ребятки, не первые, кто пытается такой прикончить. Посмотрим, получится ли у вас. Мидория даже подпрыгнул, когда похожая на ведро емкость, наполненная с горкой лапшой удон оказалась на стойке. С того места, где он сидел, ее край доходил Мидории практически до носа. Перед ними также возникли палочки для еды, чашки и стопка салфеток. Глаза повара блеснули, когда он ретировался на кухню. Мидория же неуверенно смотрел на удон. Сидящий рядом Тсукаучи хмыкнул и приготовился есть. Когда мужчины, наконец, приступили к трапезе, воцарилась тишина. Тут странно мирно, осознал Мидория, пока всасывал лапшу, слушая шум дождя. — Знаешь, Мидория-кун, ты мне как сын. Мидория вздрогнул, едва не подавившись. Сумев таки проглотить лапшу, он внимательно осмотрел открытое лицо Тсукаучи. Тот улыбался, но в глазах царила тьма, которая, казалось, угрожала вырваться и затопить все вокруг. — Я знаю, у тебя есть отец, но… я твой наставник и отношусь к тебе, как к сыну, которого у меня никогда не было. Мидория молча вытер уголки рта. Он привстал, чтобы положить себе еще лапши. Три четверти уже было съедено, но Тсукаучи уже закончил с едой. — Мы познакомились, когда ты пришел в полицейское управление, так? Прошло ведь уже четыре года? Мидория кивнул, не прекращая поглощать пищу. Его желудок кричал ему остановиться, грозя просто взорваться в любой момент, но это был единственный способ не отвечать детективу. — Ты повзрослел, Мидория-кун. Ты можешь не замечать, но я вижу. Я тобой горжусь. Ладонь Тсукаучи пробралась сквозь кудри и похлопала Мидорию по голове. Незнакомое ощущение заставило того замереть. Да, он много раз видел, как отцы делают так своим детям, или даже друзья друг другу. Мидория думал, что уже слишком взрослый для такого, но, похоже, для Тсукаучи это был единственный способ выразить его… Отцовскую любовь. — Тсукаучи-сан?.. — переспросил Мидория, когда детектив убрал руку. — Никому об этом не говори. А то меня обвинят в фаворитизме, — пошутил тот. Теперь Тсукаучи начал есть, несмотря на переедание, избегая любых вопросов Мидории, которых у того возникло миллион. И пусть в горле стоял ком, Мидория также взялся за палочки и потянулся к чашке. Бочонок они опустошили, заслужив комплименты хозяина и обещания бесплатной порции в следующий раз. Они задержались под навесом, смотря на льющийся дождь. — Мне стоит проводить тебя домой? — шепот детектива едва пробивался сквозь стук капель. — Все нормально. Тсукаучи широким жестом снял свое пальто детектива и отдал Мидории: — Вот. Защитит от дождя. — Это просто дождь, — отозвался Мидория, но пальто все-таки взял. — Завтра ты должен быть в офисе в отличной форме, а значит, простужаться тебе нельзя. Мидория кивнул, на секунду ему показалось, что Тсукаучи снова похлопает его по голове, но детектив только помахал ему и ринулся сквозь дождь. Мидория задержался у стойки еще на минуту, а потом надел чужое пальто. Он пребывал в таком шоке, что начисто забыл о чем-то важном. Он не помнил, когда перестал думать об убийстве Тозавы. (Он точно знал, когда перестал думать о ней, потому что его макушку до сих пор что-то покалывало.)