Самая весёлая богиня. (Венок историй) (18+)

Юнги было так хорошо, спокойно и уютно, что он подумал, что умер. Просто в его жизни такого ещё никогда не было, поэтому — а что ещё думать? Ему ничего не снилось, всё кошмары, которые преследовали его последние пять лет, почему-то отступили. Было тепло, рядом был кто-то очень близкий… вот только… Юнги не помнил, кто это. Сейчас, сейчас… Ему надо вспомнить, кто это, потому что он точно любит этого человека, он такой… так пахнет… так по-родному… Домом. Покоем. Счастьем. И небо… небо такое над ним… Светлое, прекрасное, чистое… Как тогда, на кладбище, над могилой отца… Юнги вздрогнул. Небо потемнело, и в нём, прозрачные, ясные, появились чьи-то глаза… Они сияли добротой и нежностью… «Юнхо! — хочет крикнуть Юнги. — Я здесь, видишь? Юнхо! Юнхо! Не уходи…» Глаза смотрят сверху по-прежнему нежно, но в них читается явная грусть… а потом они наливаются болью и ужасом… и начинают таять, сливаться с синевой неба. «Не…нет… Беги, пожалуйста... глупый, беги…» — беззвучно кричит Юнги. А потом слышит чей-то стон. И глухие звуки ударов. И смех — грубый, громкий, ненавистный. И — шёпот (о, как ненавидит Юнги этот шёпот!) — шёпот, который травит кровь ужасом, а тело — бессилием: «Пока можешь, щеночек, пока я разрешаю…беги». Он вздрагивает и с криком просыпается, мечется и упирается в чью-то грудь, судорожно пытается оттолкнуть, воет от страха «Не-е-ет, не-е-ет, пусти-и-и» и слышит над ухом: — Тише, тише, мой хороший, тише, тише... не бойся, слышишь, не бойся… тише, тише, ну же, не бойся… Юнги в ужасе, он не понимает, где он, кто рядом, но запах… Он чувствует сильную ауру, которая, словно одеяло, окружает его мягким и уверенным спокойствием. Дым и шоколад… Божественный и благословенный… ветивер… — Тише, тише, маленький, тише… — голос баюкает и приказывает одновременно, он вливает в вены слабость, он заставляет отпустить себя. И Юнги начинает трясти, он рыдает, содрогаясь всем телом, сжимая в пальцах чью-то рубашку, прихватывая кожу, царапая, и прикусывает чьё-то плечо. Истерика длится недолго, запах успокаивает, через несколько минут от вспышки остаются только судорожные всхлипы, пальцы разжимаются, и Юнги наконец-то отстраняется от альфы. Ощущение, что рядом был альфа, кстати, появилось сразу, но как-то странно: Юнги не испугался, как это бывало обычно. Почему-то… Глаза у Чонгука всё же поразительные. Детские, но такие, которым противиться невозможно. Выразительные и властные одновременно. О, точно, Чонгук. Его зовут Чонгук. Юнги смутился и, судорожно вытирая мокрое лицо, буркнул: — Извини…те. Я... я прошу прощения. Это всё... — Ты в порядке? — перебил Чонгук, нетерпеливо сведя брови. — Очевидно же, — горько усмехнулся Юнги. — Хорошо, — резко выдохнул Чонгук. — Тогда сразу к делу. Юнги вздрогнул и подобрался, быстро скосил глаза на дверцу, пытаясь определить, заблокирована она или нет, а потом тревожно–быстро охватил взглядом фигуру альфы. Чонгук мгновенно уловил все эти трепыхания и нахмурился ещё сильнее: — Даже не думай. Дверь я заблокировал, никуда не отпущу, пока не поговорим. Юнги сжался и вопросительно на него посмотрел. Чонгук не был похож на того, кто собирается нападать. Таких Юнги научился вычислять по жадному взгляду и усиливающемуся запаху с неизменной душно-кислой ноткой готовности к насилию и подавлению сопротивления. Всегда у всех — одно и то же. Но сейчас ветивер был по-прежнему свеж и прекрасен, а в чудесных глазах цвета горького шоколада плескалось беспокойство и почему–то — упрямая решительность. — Значит, так, — начал Чонгук. — Я был по твоему адресу, мне там не понравилось. Юнги испуганно развернул голову к лобовому стеклу и увидел, что они стоят на какой-то тихой улочке с уютно горящими фонарями и невысокими аккуратными пятиэтажками вдоль неширокого проезда. — Это здесь? — спросил он. — Нет, конечно, мы около моей… ну… то есть около того дома, в котором я предлагаю тебе пока временно поселиться. Юнги заломил брови и распахнул от изумления глаза, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но ему не дали. — Я знаю, знаю, — альфа поднял руки в защищающемся жесте, — знаю, что ты скажешь. Мы встретились при странных обстоятельствах, я ни разу не вызываю у тебя доверия — ты даже руки мне не подал, да что там: я даже не знаю, как тебя зовут, — я всё понимаю, но послушай! — Чонгук тараторил, тревожно вглядываясь в наливающиеся злостью глаза омеги. — Послушай меня, я не желаю тебе зла. Там, куда ты попросил тебя отвезти, явно неблагополучный район, там опасно, там были три пьяных мужика на пороге, как бы я тебя оставил? Ты спал, я не стал тебя будить, иначе этот разговор пришлось бы вести там, а мне не хотелось привлекать их внимание. Ты омега, понимаешь? Я не мог отдать тебя… Я просто предлагаю помощь, ты, может, не понял, но я делаю это просто потому, что могу это сделать. Мне от тебя ничего не надо, у меня просто есть квартирка… ну... как у меня.. а, неважно! Есть такая возможность, понимаешь? Я предлагаю помощь! Помощь, а не услугу, за которую надо будет платить! Чонгук замолчал, отчаянно глядя в хмурые, но уже не такие злые глаза юноши. Злость растворилась под напором этого странного словесного потока. «Какая разница, где сдохнуть?» — как-то равнодушно подумалось Юнги. Он устал. Он безумно устал. Он не хотел верить и не верил, но… спорить что ли с этим парнем? Он скрутит Юнги в два счета и всё равно сделает по-своему. Юнги устало вздохнул: — Юнги. Мин Юнги. У Чонгука расширились и без того большие глаза, и он просиял такой улыбкой, что Юнги невольно засмотрелся. Такой милый кролик. А ещё альфа, тоже мне… — Пойдём, Мин Юнги. Тебе сколько лет? — Двадцать один. — Пойдём, Юнги–хён. — Эй, я не разрешал… — А как тогда? — Ммм… Хрен с тобой, пусть будет хён.

***

Квартирка была маленькой, но вполне себе уютной, хотя и пустоватой. Чистая кухня, которой, видимо, крайне редко пользовались, небольшой зал с диванным уголком и плазмой на стене и спальня с широкой кроватью, застеленной свежим и приятно пахнущим бельём. Чонгук почему-то смутился, когда показывал спальню, заходить не стал, просто приглашающим жестом обвёл и сказал: — Располагайся, Юнги–хён. Я пока в зале подожду. Ты есть хочешь? — Нет, — быстро ответил Юнги. Ещё чего не хватало, есть он при Чонгуке не будет. Чонгук удивился, но настаивать не стал. Юнги закрыл дверь спальни и первым делом достал из рюкзака воду и жадно попил. Потом подошёл к окошку. Пути отхода не было. Квартира была на четвёртом этаже, балкон был, видимо, в зале, окна выходили во двор. Юнги осмотрел дверь комнаты: замка не было. Даже задвижки. Над этим надо подумать. В голове у Юнги была какая-то странная пустота и нелепая лёгкость. Он сидел на непонятно чьей кровати в непонятно чьей квартире, рядом в зале был незнакомый альфа —попутчик с трассы, который предлагал жить в этой квартире — и ничего не сказал ни об оплате, ни об условиях. Просто — живи. Так не бывает, Юнги это знал. Поэтому тема для грядущего разговора была очевидной. На стене висели круглые часы с чёрными стрелками. Юнги присвистнул: двадцать минут пятого. Самое время для серьёзного разговора. Но разговора не получилось. Когда Юнги, опасливо зыркая по сторонам глазами, вошёл в зал, он увидел, что Чонгук, растянувшись во весь свой немаленький рост, спит на диване, закинув под голову руку. Юнги медленно приблизился и присел на корточки около альфы. Он гипнотизировал его суровым взглядом несколько минут, но тот, видимо, и впрямь спал, а не притворялся. «Рука затечёт, и будет болеть спина. Он ведь всю ночь был за рулём. И до этого какое-то время», — подумал Юнги. — Не будь сволочью, Юнги, накрой его чем-нибудь и дай поспать, — сказала ему совесть. — Не будь идиотом, Юнги, разбуди и потребуй объяснений, — возразил инстинкт самосохранения. — Неблагодарность — это плохо, — укорила совесть. — Отсутствие замка в комнате — вот это плохо, — ответил инстинкт. Юнги вздохнул и оглянулся в поисках подушки и пледа. В зале не было, он притащил их из «своей» спальни, осторожно подложил подушку под голову забормотавшему что-то во сне альфе, предварительно осторожно вытащив из-под его головы руку и положив её вдоль тела, после осторожно укрыл его до груди пледом. Может, Юнги и надеялся, что из-за всех этих манипуляций Чонгук проснётся и они всё же поговорят, но тот только немного застонал, а когда почувствовал тепло мягкого пледа, внезапно так по-детски улыбнулся, что Юнги захотелось заплакать. Он осторожно приблизил лицо к открывшейся шее альфы и вдохнул, закрывая глаза. У Юнхо запах был чуть слаще, с какими-то молочными нотками. А здесь было больше дыма, а шоколад немного горчил. Это было прекрасно и грустно. Чонгук вздрогнул во сне, и Юнги, испуганно отстранившись, почти бегом ушёл в спальню. Он закрыл дверь и приставил к ней стул. Потом, не раздеваясь, лёг на мягкую и приятно пружинящую кровать, свернулся калачиком и мгновенно уснул.