Самая весёлая богиня. (Венок историй) (18+)

По сравнению с Джином, своим старшим сводным братом, Намджун был весьма добродушным и милым, по его собственному мнению, человеком. Когда ему было пять лет, у него погиб папа: автокатастрофа. Оказалось, что и папа был выпивши, и мужик, подрезавший его на повороте, а потом не справившийся с управлением и увлёкший их обоих в ближайшую стену, сел за руль не совсем трезвым. Отец Намджуна очень страдал и долго не мог ни на кого смотреть, даже на Намджуна, который из-за этого два года жил с тётей в её шумной и бестолковой, но весёлой и тёплой семье. Потом отец очнулся, прошёл курс психотерапии и вернул Намджуна к себе. Притирались они долго, но противиться отчаянной и безоглядной, тоскующей любви отца мальчик не смог. А через три года, когда отношения уже более–менее выстроились и напоминали вполне себе нормальную семью, отец влюбился. Как чуть позже выяснилось, в папу Джина. Сокджин был на год старше Намджуна, и сначала они друг другу вообще не понравились. У обоих начинался подростковый кризис — кризис осознания принадлежности гендеру: оба альфы, так что вначале приходилось туго. Потом притёрлись. Выяснилось, что общее увлечение музыкой сближает. Джин хорошо знал современную музыку, много слушал, хотя фанатом не был. А Намджун втайне мечтал стать рэпером, писал какие-то мучительно–злые тексты потихоньку ото всех. Только Джину, кстати, он и смог их показать однажды. Тот почитал, грустно вздохнул и предложил напиться. Они стащили у отца из бара бутылку русской водки и попробовали это сделать. Слава богу, папа, вернувшись раньше с работы, их накрыл раньше, чем алкогольное отравление. Следующие три дня они оба не любят вспоминать. Как и последовавший за этим месяц домашнего ареста тоже. Братья прикрывали друг друга и в школе, где Намджун числился в рядах отличников, которым мнение одноклассников и учителей нахрен не сдалось ни разу: он всегда был сам по себе. Джин, когда они с папой переехали к отцу Намджуна, тоже туда поступил, и за год учёбы показал себя таким образом, что все омеги и некоторые беты, с которыми он учился, рыдали на импровизированной вечеринке в честь окончания средней школы и умоляли его о всяком непристойном. А учителя тихо перекрестились. По крайней мере те, кто был христианином. А остальные просто возблагодарили всех известных богов, что эта красивая, но злобная дрянь покинула, наконец, стены их школы. Почему Джин был таким, почему хамил учителям изо всех своих сил и как будто нарывался на неприятности, Намджун не знал, потому что дома он в общем-то вёл себя нормально, к его отцу относился сначала настороженно–презрительно, потом — никак, а позже — более–менее уважительно. Своего папу Джеюна брат любил какой-то болезненной, воинственной любовью, оберегал ото всех и вся. Он сразу понял, что папа влюбился в Джехёна, отца Намджуна, но ревности, как ни странно, видимо, не испытывал, наоборот: иногда Намджун видел, что при взгляде на отца у Джина в глазах появлялось что-то вроде… благодарности что ли. Намджуна Джин не трогал даже в худшие их времена, а потом вообще стал относиться как к … ну, ладно, не другу, но — родственнику. Пару раз даже помог в разборках с обнаглевшими старшими: Намджун не любил давать списывать, а от него требовали, и часто, но он держался. С приходом Джина подобные поползновения в принципе почти сошли на нет. Намджун закончил среднюю, поступил в ту же старшую школу, что и за год до этого Джин. Было круто, они были счастливы. Джин в старшей школе вроде бы образумился, начал проявлять полупрезрительный интерес к учёбе и иногда даже обращался к Намджуну за помощью. Они все вместе ходили в театры и парк на выходных. Они ужинали вместе, то лениво подшучивая друг над другом, то деловито обсуждая планы на жизнь. А потом Джеюн однажды просто не вернулся домой. Сердечный приступ на работе. Просто утром всё было прекрасно, он дал подзатыльник Джину за разлитое молоко, мягко поцеловал Намджуна в лоб, тревожно спросил, почему тот такой бледный и в приказном порядке потребовал, чтобы младший сын перестал засиживаться до поздней ночи за компьютером. Омега поправил галстук встревоженному предстоящим важным совещанием Джехёну и уверил его, что всё будет отлично. Они распрощались у порога дома, отец отвёз ребят в школу, а папе было к десяти, в его редакции к распорядку творческих людей относились снисходительно. И всё. Увидели Джеюна ребята только на похоронах. Его похоронах. Как они пережили следующий год, было трудно сказать. Джехён похудел и побледнел так, что был сам на себя не похож. Он очень хотел запить. А потом сдохнуть. Но у него на руках были двое несовершеннолетних мальчишек, один из которых лежал в больнице после попытки суицида. Злой и насмешливый Джин давления не выдержал. Слава богу, Намджун пришёл из школы раньше и, благодаря курсам первой медпомощи, знал, что и как делать. Но в ванну ещё долго после этого заходить не мог. Пришлось сменить квартиру и район. Два года они пытались прийти в себя. И нашли опору друг в друге. Невольно им пришлось осознать, что они не одиноки. Дольше всего это осознавал, естественно, Джин, которые первые несколько месяцев вообще практически молчал. На помощь психолога согласился со скрипом, только когда Намджун, не выдержавший его смертельного игнора, устроил ему один на один такую истерику и столько наговорил, что Джин очнулся. Намджуна в таком состоянии видеть он больше не захотел, потому что это было страшно. Да и второй раз ремонтировать комнату, в которой тот учинил дикий погром, тоже не хотелось. Два года — это бесконечно мало, чтобы исправить что-то в такой ситуации. И всё же… И всё же однажды Джехён пошёл расслабиться в бар со своими друзьями и всё-таки напился. Не то чтобы до поросячьего визга, но достаточно, чтобы ответить на заигрывания какого-то милого омеги. Ёнхун оказался прекрасным собеседником и собутыльником. Они выпили ещё, поговорили, потанцевали. И проснулись на следующее утро вместе в квартире омеги. Джехён безумно сожалел о том, что произошло. Ему было стыдно перед всем светом, особенно перед сыновьями. Но Ёнхун был таким милым, добрым и тёплым, он так нежно смотрел в глаза и сочувственно гладил альфу по голове… Ему хотелось довериться. И Джехён доверился. Он рассказал омеге обо всём: о своей семье, о смертях своих мужей, о том, что считает себя проклятым, что приносит тем, кого любит, только смерть. Откровения с похмелья — такое себе занятие. Но иногда так трудно от них удержаться. А через пару недель выяснилось, что Ёнхун беременный. От Джехёна. Они к этому времени начали часто общаться, несколько раз ещё переспали. Джехён узнал, что у Ёнхуна от первого брака есть сын Тэхён, который сейчас учился в Тэгу у бабушки с дедушкой, но в старшую школу поступать приедет к своему папе в Инчхон. Когда отец попросил Джина и Намджуна собраться в гостиной на один очень важный разговор, последний сразу понял, что что-то стряслось. Джин тоже пришёл не в настроении, поэтому атмосфера была жутковатой. Джехён был достаточно прямым и грубоватым, поэтому тянуть кота за неизбежное не стал. Новость о том, что у них будет новый папа, а также есть ещё один брат и ещё один, видимо, на подходе, была для Намджуна сродни удару кувалдой по башке. А вот Джин отнёсся к этому как-то странно: он усмехнулся и кивнул головой: — И впрямь. Чего тянуть. Правильно, отец, надо дальше жить. — И ушёл. Вот тут Намджуну стало по-настоящему страшно. И не столько за брата, сколько за отца. Он понёсся в комнату Джина, практически вынес дверь, думая, что старший закрылся. Он присел около кровати, на которой спиной к нему лежал Джин, и тронул того за плечо. — Уходи, Джун-и.. Я в порядке. — Нет, Джин-хён, прошу, поговори со мной! Хочешь — наори на меня, хочешь… — Лучше на меня, Джин-и, — произнёс стоящий в дверях Джехён. — Прости меня, сынок, прости… — За что? — глухо прорычал Джин. — За то, что не умеешь член в штанах держать? Или за то, что никогда не любил моего папу? Разве я… я! да кто я, чтобы тебя осуждать?! Я же вам никто! И вы... вы тоже мне никто! Уходите, убирайтесь! Вон из моей комнаты! Джин резко развернулся на постели и, оттолкнув замершего в ужасе Намджуна, вскочил и встал перед отцом с перекошенным лицом. Его трясло от злобы и ненависти. Он шагнул к Джехёну и замахнулся. Старший поднял на него глаза — и рука Джина замерла в воздухе. Всё-таки Джехён был альфой. Сильным и с мощной аурой. На его плечах было управление целой компанией, и руководителем он был жёстким и суровым. Запах — смесь кедра и еловой древесины, — когда альфа того хотел, мог просто сбивать с ног и подавлять. Джин это знал, Джин надеялся, что его остановят. Но сейчас перед ним в глазах–омутах отца (а Джин, несмотря ни на что, искренне считал Джёхёна отцом) он видел столько боли, столько горя, а в его мгновенно усилившемся запахе было столько хвойной горечи, что Джин подавился воздухом и закашлялся. Он остановился не под давлением запаха. Наоборот, тот подталкивал: давай, мне плохо, добей. Джин впервые в жизни почувствовал себя подлецом. И ему это ощущение не понравилось. Прощение за свои слова Джин попросил гораздо позже. А тогда… Тогда он просто ушёл в себя на какое-то время. Он пропустил мимо своего сознания тихую быструю свадьбу, переезд Ёнхуна в их дом. Он ел, спал, делал домашнее задание, смотрел что-то… Листал ленту новостей, лениво переговаривался о чём-то с Намджуном. Кстати, только Джун был тем, о ком Джин думал в это время. У младшего был какой-то там очередной роман, который был, конечно, на всю жизнь и марш Мендельсона, но потом закончился — быстро и бесповоротно. И спокойный и уверенный в себе обычно Намджун отчаянно ревел в комнате Джина, как последний брошенный омежка. А Джин гладил брата по спине и из последних сил сдерживал так и рвущуюся с языка насмешку. Это было дико трудно, иногда казалось, что Джун нарочно нарывается на неё, но Джин терпел. Полностью вернуться в реальность его вынудил приезд нового братца. Тэхён, с его чёрными, как смоль, пушистыми волосами на кончиках которых сияли ярко-синим пёрышки, с кофейными бархатными глазами, в которых читалось стеснительное «Привет, мир, я — хороший», с его дурацкой квадратной, по-голливудски белозубой улыбкой, с этой родинкой на кончике мягко закруглённого носа, с его этой нелепой оверсайз одеждой в стиле «На выброс или бате в гараж» — Тэхён Джину не понравился категорически. О чём он немедленно известил сначала Джуна, а потом и самого Тэхёна. Джун обречённо вздохнул и попросил не начинать. Напомнил, что терпеть чуть–чуть, что скоро Джин поступит в университет и уедет в Сеул, что «ребята, давайте жить дружно», потому что это взаимовыгодно. Что в конце концов бедный ребёнок не виноват, что… В общем, не виноват, ему самому тоже херово, наверно, обрести такого братца, как «ты, Сокджин-хён, уж прости, но мы же оба понимаем, что таких крокодилов, как ты, ещё поискать». Сам Тэхён на Джиново «ты мне не нравишься, так что вали из моей комнаты» отреагировал достаточно странно, по мнению Намджуна, ставшего свидетелем этой эпической встречи, и самого Джина. Тэхён захлопал своими длинными ресницами и потерянно улыбнулся, не сводя взгляда с нахмуренного лица Джина. — П-п-почему? — промямлил он. — П-п-потому что, — передразнил его Джин, хотя уже и не так уверенно. — Я-я… я не хотел тебя обидеть, хён, — заламывая брови и не отрывая взгляда от старшего брата, сказал Тэхён. — А я и не обиделся, отвали, — зло фыркнул Джин. У Тэхёна дрогнули брови и губы, но глаз он не опустил, просто ответил «Хорошо, хён» — и ушёл, аккуратно прикрыв за собой дверь. После этого Джин и выслушал мнение Намджуна и почти обиделся на крокодила. Как это ни печально, братьев сблизило следующее несчастье семьи Ким — выкидыш Ёнхуна. Тогда Намджун впервые реально задумался о том, не висит ли над его семьёй какое-нибудь проклятье. Да, врачи говорили, что беременность сразу была трудной: всё-таки возраст, все дела. Но…но. Ёнхун был раздавлен, Джехён по кусочкам пытался собрать его и себя. А Джин и Намджун впервые вместе вошли в комнату Тэхёна, чтобы попытаться его успокоить. До этого Намджун с ним общался очень даже неплохо, показал школу, приказал говорить, если вдруг кто полезет. Тэхён оказался неплохим парнем. Добродушным до простоватости, очень наивным и увлекающимся — до веры в инопланетян и абсолютно честных людей. Он очень быстро завоёвывал симпатию, на него было трудно всерьёз обидеться. Если, конечно, тебя не зовут Джин и ты не видишь в нём лишнего в своей жизни человека. У Тэхёна были и свои загоны, конечно. Он безумно стеснялся того, как они с папой вошли в семью Ким, злился на Ёнхуна, был с ним порой резковат, хотя старался не расстраивать, помня о его положении. Он долго не мог разговаривать с Намджуном спокойно: всё время мялся, пытался быстрее убежать, отнекивался, отказывался от помощи. Пока однажды Джуну это не надоело. Он взял Тэхёна за грудки, заставил поднять голову и твёрдо сказал: — Ты теперь мой брат, Тэ. Не смей от меня отгораживаться. Ты больше не один. И твой папа больше не один. Ты меня понял? — Тэхён нервно сглотнул, кивнул и очень по-детски счастливо улыбнулся. А вот Джин успешно игнорировал Тэхёна. Больше не задевал, но относился как к пустому месту. До выкидыша. Джин слышал, как рыдает Тэхён в своей комнате. Они были соседями, и Джин только сейчас осознал, что до этого он вообще не слышал младшего. Тот, видимо, умел передвигаться и жить абсолютно бесшумно. Джину по-прежнему было наплевать на брата, он его братом точно не считал. Но эти рыдания напомнили ему его собственное горе. И он поплёлся вслед за Намджуном к Тэхёну. Принимать участие в утешениях он не стал: ему нечего было сказать. Он просто стоял у окна и смотрел, как Намджун гладит Тэхёна, содрогающегося у него в объятиях, и молчал. А потом спросил: — Тебе так жаль, что у тебя не будет ещё одного брата? Намджун цокнул и посмотрел сердито. А Тэхён поднял на Джина мокрые красные глаза и прошептал: — Мне жаль папу… Ему сейчас так плохо… А я столько грубил ему в последнее время… Мне так стыдно… Джин молча кивнул и быстро вышел из комнаты. Может, всё и началось именно в этот момент.

***

На семнадцатилетие Тэхёна Джин приехал домой, хотя первый курс был адски трудным. Не то чтобы это был великий праздник, но Намджун сказал, что его все очень ждут, — вот Джин и приехал. За это время отношения с Тэхёном у него не очень-то наладились, и не по вине последнего. Тэхён явно тянулся к Джину, ему очень хотелось, чтобы старший его похвалил. Или просто обратил внимание на его скромную персону. А Джина это раздражало. Чего к нему лезть? Вон, есть же Намджун, который всегда готов поддержать. Хороший хён. А Джин точно знал, что он плохой хён. Очень-очень плохой хён, поэтому к нему лучше не лезть, не смотреть на него и не дышать в его сторону. Праздник удался на славу. Ёнхун приготовил шикарный обед, подарки привели Тэхёна в восторг. А на следующий вечер была назначена тайная вечеринка у одного из одноклассников Намджуна, на которой братья решили ещё раз отпраздновать день рождения младшего. Тэ тогда оделся не в привычную свою отстойную одежду. Намджун настоял, чтобы выглядел именинник прилично — и Тэ выглядел. Да так, что при его появлении на вечеринке омеги и некоторые беты тихо и очарованно вздохнули, а Джин, когда увидел принаряженного младшего, почему-то почувствовал глухую злобу и какую-то тоску. Но ничего не сказал, хотя Тэхён явно нарывался на комплимент, спрашивая хёна, как ему и не слишком ли. — Чего ты, как омега, вертишься? — грубовато оборвал его Джин. — Выглядишь нормально, парень как парень. Тэхён съёжился, притих и больше на Джина глаз не поднимал. Джин был на этой вечеринке очень желанным гостем: старший, серьёзный студент, такой красавчик, такой недоступный. Все омежки были от него в восторге и не отлипали весь вечер. Это, конечно, подбешивало местных альфачей, на которых Джин плевал с высокой колокольни и, нарочно дразня их, собрал вокруг себя компанию из самых красивых омег вечера. Он рассказывал им весёлые истории из своей бурной студенческой жизни, а они заливисто смеялись и пытались дотронуться, приобнять, обратить на себя внимание этого прекрасного альфы. Когда и кто предложил игру на желания, Джин не помнил. Намджуна рядом не было: он где-то резался в какую-то новомодную игрушку на компе у хозяина дома. Тэхён с несколькими одноклассниками был у бассейна: Джин несколько раз тревожно искал его глазами (я просто хён его, ничего такого) — и видел, что парню весело. Игра на желания, по мнению Джина, — затея идиотская. Но он выпил, ему было почти весело, ударить лицом в грязь перед парнями, которые для этого зазвали его в свой тесный кружок «самых крутых на этом мероприятии людей», не хотелось. Он согласился. Их было пятеро — играющих. Все пятеро — альфы. Они ушли в отдельную комнату, «чтобы никакие пьяные долбоёбы не мешали». И первым же желанием проигравшему кон Джину было переспать с тем, кто первым войдёт в дом, когда они спустятся после игры. Джин насмешливо присвистнул: а вы, товарищи, не мелочитесь. Игра была занимательной, все — а проиграл хотя бы по разу каждый — получили дурацкие и совсем не безобидные задания, закрепили договор выполнения рукопожатием. Доказательства выполненных заданий — фотографии. Всё честно. Джину было плевать: он к этому времени уже хорошо так выпил, в этой компании он был гостем, затащить кого бы то ни было в постель для него трудности не представляло. Так что, спускаясь после игры, он был относительно спокоен и настроен оптимистически. Игроки встали напротив двери, делая вид, что переговариваются, и с интересом переглядывались. Джин иронические щурился и молчал. Ждал. И дождался. — Сокджин–хён! Я тебя искал! Смотри, что мне Донхён подарил! — И квадратная улыбка на пол-лица. Счастливая такая, проклятая улыбка.