Самая весёлая богиня. (Венок историй) (18+)

Солнышком Тэхёна называл папа Ёнхун. Так и говорил: «Моё самое любимое солнышко». А ещё — «Мой защитник». А ещё — «Мой единственный альфа». Тэхён папу обожал, поэтому прощал ему всё, чем мог бы быть недоволен: его отсутствие на праздниках в детском саду, а потом и в младшей школе, его усталое «Тэхён-и, солнышко, поиграй пока, папа поспит» в выходные утром. Папа уставал, потому что работал всё время, постоянно крутился, как мог, чтобы у Тэ было всё, о чем он мог мечтать. Это Тэхён понял позже, конечно, но когда понял, стал относиться к папе ещё трепетнее и нежнее: налёг на учёбу, взял на себя все обязанности по дому, встречал с работы горячим ужином и интересными и смешными рассказами о своей школьной жизни. Не рассказывал он только об одном. Иногда Тэхёну приходилось драться, чтобы отстаивать честь своей семьи перед унылыми ублюдками, которые дразнили его тем, что у его папы нет мужа, что сам Тэхён — безотцовщина. Что у него нет дорогих шмоток и новейших гаджетов, что он не может ночами напролёт играть на компьютере, а потом благополучно дремать на уроках: Тэхёну нужно было стать уважаемым и сильным, много зарабатывать, чтобы обеспечить обожаемого папу всем, чем только можно. Потому что у них больше никого нет, потому что им больше никого и не нужно. Причины драк Тэ от папы скрывал, говорил, что защищает тех, кто младше, от вымогателей денег на завтраки. Придумывал душевные подробности. Пусть папа думает, что сын у него — настоящий защитник и борец за справедливость. Правда, в этих драках Тэхён практически всегда проигрывал, огребал не то чтобы серьёзно, скорее, было обидно. А потом всё выяснилось одномоментно, когда драка вышла из-под контроля дерущихся. Они не просто подбили друг другу по глазу. У Тэхёна была сломана рука, а его противник — жирный и противный альфа на класс старше с короткой стрижкой и наглыми глазами — получил сотрясение мозга. Папу вызвали в школу. Он долго говорил с директором, вышел из его кабинета хмурым и очень сосредоточенным. За всю дорогу домой он не сказал ни одного слова умирающему от тоскливого страха и жуткого стыда Тэхёну. А дома состоялся очень важный разговор. Тэхён рассказал всё как на духу, упустив только самые оскорбительные подробности. Папа вздохнул и осторожно прижал сына к груди. — Мой милый мальчик… Моё солнышко… Тэ… Мне так жаль… Прости меня… Тэхён разрыдался и раскричался не на шутку. Это нечестно! Это глупо, в конце концов! Папа самый лучший. Самый красивый, самый любимый, самый добрый! Он не смеет извиняться! Он ни в чём не виноват! Тэхён не допустит!.. Тэхён поубивает всех, кто посмеет!.. Папа плакал вместе с ним, обещал больше таких слов не говорить. На следующий день Ёнхун куда-то звонил и долго с кем-то разговаривал. А потом посадил перед собой сына и твёрдым, не терпящим возражений тоном поставил того в известность, что Тэхён переезжает на оставшееся время этого учебного года, лето и последний класс средней школы в Тэгу. К родителям Ёнхуна. О существовании дедушек как минимум с одной стороны Тэхён, конечно, догадывался. Но папа никогда не говорил о них. А в том разговоре Тэхён узнал, что дедушки не приняли избранника своего сына, отца Тэхёна, альфу, который был старше Ёнхуна на семь лет. Омега пошёл на принцип и практически сбежал со своим, как он считал, женихом из родительского дома. А когда Ёнхун забеременел, альфа потребовал аборта, потому что не собирался взваливать на себя хлопоты по воспитанию ребёнка. Ёнхун от него ушёл. К родителям он, естественно, возвращаться не стал: было безумно стыдно. Однако они нашли его и помогали материально, хотя, конечно, не простили. Когда Тэхён был совсем маленьким, Ёнхун два раза привозил его к дедушкам, но в последний раз рассорился с отцом окончательно, отказавшись возвращаться в Тэгу: в Инчхоне у омеги была новая, но уже любимая работа, коллеги, перспективы… В общем, общение с родителями Ёнхун практически прекратил. Но сегодня позвонил им и попросил забрать к себе внука. Дело в том, что ему предложили длительную стажировку в фирме в США — четыре месяца. До того, как папа узнал о драке и о положении Тэхёна в школе, он хотел примириться со своим папой Мёнджи и попросить его приехать на это время и присмотреть за внуком: старший омега был настроен позитивно, давно хотел примирения и более близкого знакомства с Тэхёном. Но теперь… Тэхён поедет в Тэгу. На полтора года. А потом вернётся в старшую школу к Ёнхуну. Тэхён и рад бы был принять эту информацию в штыки, только предложить взамен что-то иное не мог. Да и не хотел. Доставать его и впрямь в последнее время стали больше. Хотелось всё бросить. Хотелось чего-то нового. Дедушки ему понравились. И он им тоже. За полтора года, проведённых в Тэгу рядом с людьми, которые души в нём не чаяли, баловали и всячески поддерживали, Тэхён расцвел. К нему вернулся его милый нрав, он снова поверил в то, что мир к нему справедлив, что всё у него будет прекрасно. Он пару раз влюблялся — но не всерьёз. Он пережил свой первый гон — дед рассказал ему всё, что он должен был знать об этом периоде. Было беспокойно, хотелось выть и трахаться до одури. В общем, всё было в порядке. С папой он общался по скайпу, несколько раз приезжал в гости. Тэхён был счастлив… Но всё равно иногда его томила какая-то странная тоска. Он чувствовал, что в его жизни чего-то не хватает. Иногда Ким Тэхён, окружённый любовью деда и дедушки, сияющий в школе своей забавной улыбкой, вызывающей неизменный отклик у всех вокруг, — Ким Тэхён чувствовал себя почему-то бесконечно одиноким. О своём романе Ёнхун рассказал ему сам в один из его приездов в Инчхон. И, смущаясь, сказал, что выходит замуж, потому что… беременный. Тэхён приходил в себя несколько минут. Чувства он испытывал очень странные и противоречивые: растерянность, радость за папу, страх перед неизведанным, какое-то глухое раздражение, бесконечную нежность к брату в папином животе — как-то всё вместе. Потом, когда он полностью осознал ситуацию, то понял, что его раздражало: папа выходит замуж, потому что залетел? Серьёзно? Ему что, шестнадцать лет? Его берут в семью только из-за ребёнка? А семья большая, омега рассказал о двух будущих братьях. Как они воспримут папу? Как отнесутся к самому Тэхёну, которого им — получается — навяжут обстоятельства? Эх, папа… Его опасения оправдались наполовину. Отчим Тэхёну понравился сразу. Мужественный, сильный, с активной доминирующей аурой, настоящий альфа. Он был очень заботливым по отношению к папе, буквально сдувал с него пылинки. Правда, Тэхёну какое-то время всё же казалось, что это всё относилось только к будущему ребёнку, а не к омеге. Но потом он понял, что был не прав. Джехён очень дорожил своим мужем. И к самому Тэхёну относился вполне себе по-дружески. В душу не лез, авторитетом не давил, на чувства не претендовал. Просто был рядом, когда надо было. В негромких и нечастых спорах Тэхёна с папой придерживался стороны, которую считал правой, и часто это был именно Тэхён, что последнему жутко льстило. Намджун—хён оказался классным парнем. Добрым, отзывчивым, заботливым — настоящим старшим братом, о котором всегда втайне мечтал Тэхён. Он был открытым и решительным, рядом с ним Тэхён всегда чувствовал себя защищённым. И он принял Ёнхуна абсолютно спокойно, всегда относился к нему уважительно. Тэхён очень быстро стал доверять Намджуну полностью и абсолютно, хотя сначала его забота и внимание немного тяготили младшего, потому что ему казалось, что проявляет их Намджун только по обязанности старшего брата. Хён доказал ему обратное, и их связала крепкая и душевная дружба. Второй брат, старший, Джин, тоже к папе относился вполне себе лояльно. Вроде бы никогда ничем его не задевал. Особой любезности не проявлял, но под суровым взглядом отца Джехёна смирял порывы насмешливой хамоватости, столь ему свойственной. А вот к Тэхёну сразу отнёсся крайне враждебно. Выгнал из комнаты, когда Тэ сунулся туда познакомиться поближе и пообщаться. Намджун—хён посоветовал не обращать внимания и сказал, что это пройдёт, надо подождать. Но Тэхён не мог терпеливо ждать. Совсем не мог. Потому что с первого взгляда, с первой встречи, с первого хмурого «Ну, здорово, братец» — с первых минут знакомства Тэхён безумно, безоглядно, страстно влюбился в Ким Сокджина, своего старшего сводного брата. В этот нежный овал идеального лица. В эти его прекрасные, грустные, выразительные глаза, которые так редко смотрели на Тэхёна, в которых он находил только насмешку или злость. Но был готов смотреть в них и тонуть, тонуть, тонуть — бесконечно. Тэхён мечтал о прикосновении этих сильных рук с кривоватыми пальцами, которые часто нервно перебирали что-то, редко находясь в покое. Тэхён хотел почувствовать себя в объятиях Джина. Тэхён хотел Джина себе. Всего. Навсегда. А Джин проходил мимо, игнорируя его «Доброе утро, хён». Джин насмешливо фыркал, когда Тэхён спрашивал Намджуна о его отношении к уфологии. Джин язвил на непозволительно личные темы, как будто нарочно стараясь вывести Тэхёна из равновесия и заставить покраснеть. Один только раз в глазах Джина Тэхён увидел сочувствие — по поводу выкидыша Ёнхуна, который Тэхён пережил очень трудно. Только тогда на какое-то мгновение Тэхёну показалось, что не всё так плохо. Зря показалось. Когда Джин уехал учиться в Сеул, Тэхёну стало, как ни странно, немного легче. Выражение «Не видишь — не бредишь» отражает истину. Любовь Тэхёна осела где-то в глубине его трепетного сердечка и напоминала о себе только в дни гона. Тогда и только тогда Тэхён позволял себе мечтать о поцелуях Джина, о его ласках, о том, как покорится Тэхён, если старший зажмет его где-нибудь у стены, и отдаст всё, о чем бы Джин ни попросил. О том, как сам возьмёт от него всё, что можно будет взять. В общем-то именно это он и продемонстрировал, когда Джин пришёл к нему ночью, чтобы выполнить задание мерзких альф—старшеклассников. Разговор двоих из них Тэхён подслушал в коридоре, по которому слонялся, пытаясь выловить Джина и спросить, почему он такой озлобленный и нервный. Тэхён был шокирован, когда понял, что Джин влип по полной, что ему угрожают — угрожают здоровьем и спокойствием Намджуна и его, Тэхёна, собственным. Ложась тогда в свою постель, Тэхён мучительно пытался понять, что он может сделать для любимого хёна, чем может помочь. Решил, что если Джин не придёт, не станет его беспокоить, то Тэхён пойдёт к нему сам. И только он пришёл к этому решению, как услышал под дверью осторожные шаги и уловил запах. Терпкая чёрная смородина с лёгкой будоражащей перчинкой. Любимый запах Тэхёна — запах Джина. От поцелуя Джина у Тэхёна сорвало тормоза. Единственное, о чём он мог думать, — это о том, чтобы чувствовать Джина в своих руках, чтобы чувствовать его горячее тело на своём, чтобы чувствовать его жаркие губы на своих. Он был готов наброситься сам. А когда Джин, наконец, сдался, Тэхён почувствовал, что хочет кричать от счастья — на весь мир, на весь свет. Потому что в горячих и страстных ласках Джина было столько чувства, столько нежности, что Тэхён понял, что любим. Любим своим суровым, жестоким, насмешливым и злым хёном. Джин шептал его имя, выстанывал его в губы Тэхёна — и это было лучшим, что слышал Тэ в своей жизни. И ему было так хорошо, он был так счастлив! Проснулся Тэхён в одиночестве. Джин весь день был хмурым и никак на ласковые взгляды и нежные прикосновения младшего не реагировал. Тэхён растерялся. Неужели ему всё это привиделось? Показалось? Вечером Джин снова пришёл в его комнату, когда уже все в доме спали. Он присел на край кровати и объяснил, что Тэхён должен сказать Юнсоку и Мёнджину, если они подойдут к нему с претензией. Братья вполне себе нормально поговорили, продумали план действий на тот случай, если слов Тэхёна — о том, что, как и требовалось, Джин «сделал ему приятно», — и засосов на его шее этим двум придуркам не хватит. А потом Джин поднялся, чтобы уйти. Но Тэхён ухватил его за руку и дёрнул на себя, на пределе громкости прошептав: — Ты не уйдёшь сейчас от меня, Джин-хён. — Не дури, мелкий, пусти… — растерянно зашептал в ответ Джин, пытаясь подняться. Но Тэхён не давал. Он обвил брата руками и утянул на подушки, оседлав, лёг сверху, не давая двинуться. — Я не пущу, хён. Ты меня сегодня и так достаточно игнорировал, я не позволю! Ты теперь мой! Ты мой, Джин-хён! Ты принадлежишь мне, — страстно шептал он кусая щёки и подбородок Джина. Старший почти не сопротивлялся. Он лежал, прикрыв глаза, тяжело дышал, откидывал голову, давая Тэхёну доступ к шее, на которой тот тут же начал оставлять свои собственнические метки. Он только попытался оттолкнуть руку, которую Тэ засунул ему в боксеры, но тот не дался, и через несколько секунд Джин уже протяжно постанывал под горячечными ласками младшего. Когда Тэхён нырнул вниз — о, он столько раз мечтал об этом, что не попробовать этого сейчас просто не мог! — Джин хотел было его остановить, но опять же не успел. Противостоять острому язычку, горячей влажности рта и неумелым, но таким искренним в своём желании доставить удовольствие движениям у Джина, очевидно, не было ни сил, ни желания. Излился старший с тихим, страстным рычанием и именем Тэхёна на зацелованных губах. А когда хотел отплатить, выяснилось, что уже не надо: Тэ кончил раньше, слушая, как сладко стонет его хён. Засыпали они в обнимку, но следующее утро снова встретило Тэхёна одиночеством. В этот раз он рассердился не на шутку. Но когда пришёл к хёну за объяснениями, то застал его спешно собирающимся. — Ты уезжаешь? — растерянно спросил Тэхён. — Мне пора, Тэхён, — не глядя на него, подрагивающим голосом ответил Джин и продолжил торопливо кидать вещи в большую сумку на своей кровати. — Ты... убегаешь от меня, хён? — тихо спросил младший. Джин сердито нахмурился и закусил губу. — Мне правда пора, Тэхён. Я не бегу. Я просто больше не могу здесь оставаться. — Он остановил решительным движением руки бросившегося было к нему младшего. — Нет! Не подходи! Стой, где стоишь, Тэхён. Джин поднял на брата усталый и очень несчастный взгляд. — То, что мы сделали, очень неправильно, Тэхён. Ты ещё маленький, ты не понимаешь... — Ночью ты не считал меня маленьким! Джин болезненно скривился и выдавил: — Вот именно, Тэ-тэ… Именно поэтому меня надо изолировать от тебя, а лучше — вообще ото всех. — Он отвёл взгляд и, мучительно сглотнув, как-то буднично сказал: — Я чудовище, Тэхён-и. Прости меня, если сможешь. — Подхватив сумку, он двинулся к дверям, но потом остановился и, не оборачиваясь, чётко добавил: — Но лучше не прощай. Целее будешь. — И вышел.