***
Они едят приготовленные Чонгуком бутерброды на кухне и пьют чай. Разговор получается коротким и обстоятельным. Чонгук ещё раз объясняет ситуацию с квартирой и извиняется за самоуправство. Юнги признаётся, что адрес ему дали знакомые и при этом никаких гарантий не давали, так что — ничего удивительного. — Я хотел спросить, — помявшись и насупив брови, спрашивает, наконец, Юнги о главном. — Ты меня сюда привез… зачем? Ну, то есть… Я бы понял, если бы ты хотел… захотел… — Омега смущается и внутренне этому изумляется: смущённого Юнги он и сам давно уже не видел, но здесь, рядом с этим странным альфой с его наивным светлым взглядом и ждущим молчанием, Юнги чувствует себя взрослым, развращающим младенца. Он тяжко вздыхает и продолжает: — Короче, чего ты ждёшь от меня? Что собираешься делать дальше... со мной? — Я собираюсь тебя покормить, — мягко говорит Чонгук и, улыбаясь, подвигает к нему тарелку с бутербродами. Колбаса, сыр, огурцы, листья салата. Роскошь непередаваемая! Как же давно Юнги такого не пробовал! Года два, наверно… Поэтому устоять он, конечно, не может. Старается только есть аккуратнее, не запихиваться, хотя очень хочется. — Запивай, — смеётся Чонгук и пододвигает к нему чашку с чаем. Юнги глубоко вдыхает и расплывается в довольной улыбке, обнажающей розовые дёсны: — Жасминовый!... Обожаю! — Я тоже, — отвечает Чонгук и почему-то грустно отводит глаза. — И всё же, Чон Чонгук, — дожевав второй бутерброд, настырно говорит Юнги. — Что мы будем делать дальше? — Лично я сейчас еду домой огребать пиздюлей от любимого старшего брата, — выдыхает Чонгук. Юнги хмыкает и молчит многозначительно. Младший поднимает на него твёрдый взгляд и продолжает: — А ты остаёшься пока тут. Это квартира моих друзей. Они ею пользуются иногда, но я попросил их пока этого не делать, так что какое-то время они здесь не появятся. Отдохни. И соберись с мыслями. Мне кажется, тебе это очень сейчас надо. И ничего, слышишь? Ничего не бойся! Ты в безопасности здесь. Тебя никто не обидит! Перестань себя накручивать. Юнги почти пугается. Откуда Чонгук узнал?... Омега действительно ощущает растерянность и страх. Он не понимает, с какого хрена всё это сейчас с ним происходит. Сбежав из дома дяди, он тайком пробрался в свою с папой квартиру, подождав, когда тот уйдёт в магазин. Юнги забрал все деньги из заначки Минхёна, о которой узнал совершенно случайно — однажды искал в его секретере бумаги для школы и нашёл, — и свои документы. Лиюн не додумался забрать их себе, видимо, уверенный в полной покорности семейства Мин себе любимому. Было ли Юнги стыдно? Да. И он понимал, что оставляет папу в руках озлобленного и жестокого дяди, однако всё же рассчитывал, что старший омега сможет о себе позаботиться, тем более, что в последнее время у него кто-то там появился, какой-то хороший альфа, с которым он обещал познакомить сына, когда придёт время. После этого Юнги уехал из Тэджона первым же автобусным рейсом и почти два года скитался. Деньги экономил, отказывал себе практически во всём. Подрабатывал на заправках, посудомойкой, разделывал на рынках рыбу, помогал готовить уличную еду, крутился, как мог. Получалось с трудом, но Юнги терпел. Он был уверен, что дядя, поняв, что омега не просто взбрыкнул, а прямо сбежал по-настоящему, будет его искать. И о том, что будет, если дядя его найдёт и вернёт, Юнги думать не хотелось. Поэтому он научился всегда вполглаза наблюдать за обстановкой, ловко уклоняться от встреч с полицейскими патрулями, не высовываться и держать голову опущенной. Жил, где придётся, снимая на короткий срок грязные дешёвые комнаты. Досыта не ел. Одежду берёг пуще глаз, потому что покупать себе что-то новое — даже если и на барахолках или секондхендах — было очень дорого. Два года не такой уж большой срок. Но для молодого, умного омеги, который жаждал хоть какого-то света в своей жизни, они были адом. Он ни разу не почувствовал на своём затылке страшного дыхания погони, поэтому страх попасться немного отпустил — и Юнги решил двинуть в столицу. Денег, украденных у папы, осталось мало, он их очень берёг, но всё же жизнь оказалось штукой очень дорогой. У знакомого на последней своей работе он раздобыл адрес «самой дешёвой квартирки», как тот говорил, уверяя, что эту квартиру сдаёт его тётя, очень приличная женщина. Естественно, Юнги не сказал, что узнаёт для себя. Как можно безразличнее поинтересовался, типа как для друга. И вот теперь он сидит в шикарной, по меркам Юнги, квартире рядом с прекрасным альфой — и не знает, что ему делать. «Никогда и ничего — запомни, Юнги, — никто тебе не будет делать просто так», — звучит тягучий голос дяди Лиюна. «Беги, щеночек,беги. Это же альфа, щеночек, и этот альфа не Юнхо…» — шепчет злой гений Юнги, туманя сознание страхом и недоверием. Но глаза Чонгука честны, и смотрит он серьёзно и без тени тревожности. Запах приятно чист и призывает успокоиться и перестать бежать. И к двум вечно звучащим в голове Юнги голосам, перекрывая их, присоединяется третий, мужественный и твёрдый, уверенный: «И ничего, слышишь? Ничего не бойся! Ты в безопасности здесь. Тебя никто не обидит!» «Если бы ты знал, как я хочу тебе верить… Но ведь так не бывает…» — думает Юнги. — А дальше? — спрашивает он резко. — На какой срок ты меня сюда…пустил? — Знаешь, давай так. Я даю тебе три дня. Просто на то, чтобы ты подумал, что будешь делать дальше. И через три дня мы с тобой снова поговорим. Здесь… — Чонгук снова замялся. — Здесь не получится задержаться надолго, это всё же… не моя квартира. Но я помогу тебе, — торопливо добавляет он, — я помогу снять что-то… другое. А потом будешь работать, ты же, наверно, это собирался делать? Будешь работать и сможешь сам себя содержать. — И он тревожно смотрит на Юнги. На губах Юнги кривая ухмылка. — А ты не боишься, Чон Чонгук, что я просто ограблю твою квартиру и сбегу? Ты же ничего обо мне не знаешь? — Голос истерически подрагивает, но Юнги продолжает говорить, скаля зубы в неприятной отчаянной улыбке. — Так не бывает, Чонгук, и я не вчера родился, поэтому, знаешь, давай начистоту! Чего ты хочешь от меня взамен? Чем я должен тебе заплатить за твою помощь? Я всё понимаю, ты не думай, я тебе очень благодарен, что довёз, что не бросил в той квартире с альфами, просто скажи, чего ты хочешь взамен, альфа, — и я тебе поверю! В конце голос срывается на крик. Потому что Чонгук молчит и внимательно слушает. А на лице его такое сочувствие, такое понимание, что хочется заорать во весь голос: «Перестань! Не смей меня дразнить! Ты не смеешь!» В два шага Чонгук пересекает комнату и заключает несчастного омегу в объятья. Юнги вырывается, пытается стукнуть, шипит и кусает в плечо, а потом горько–горько рыдает. У Чонгука дрожат губы, он чувствует такое страдание, такую боль, что трудно дышать. Но он только сильнее сжимает руки и не выпускает этого колючего ёжика из них. Да, Чонгук сейчас страдает. Иголки недоверия, злости, отчаянного желания причинить боль — всё это вместе впивается в сердце альфы и терзает, мучает. Юнги кричит, чтобы Чонгук не смел, чтобы отпустил, что он не подчинится, что не будет, что он не игрушка, что с ним так нельзя, что он ни в чём не виноват, что не хочет… Чонгук жмурит глаза и крепче сжимает омегу. Шепчет холодными губами: «Не кричи, пожалуйста… Тише… Тише, маленький… Не кричи… Я не обижу… Пожалуйста… Не бойся… Не бойся… Всё хорошо… Я с тобой… Я с тобой… Я с тобой… Дыши…» И снова — как тогда, в машине — это срабатывает. Юнги успокаивается, медленно приходит в себя, но не отпускает. Он жмётся к Чонгуку, и альфа чувствует, как юноша утыкается в его шею и начинает судорожно вдыхать его запах. А потом слышит шёпот: «Юнхо… Юнхо… Не уходи…» — и омега теряет сознание. Чонгук переносит Юнги в зал и бежит за холодной водой. Он приводит омегу в чувства, и они какое-то время сидят молча, обнявшись. — Прости меня, Чон Чонгук, — шепчет куда-то ему в плечо Юнги. — Ты меня прости, — отвечает Чонгук. — За что? — как-то обречённо и не очень удивлённо спрашивает омега. — Не знаю… За то, что сделали тебе другие альфы? — Голос Чонгука звучит устало, но убеждённо. — Почему ты думаешь… — начинает Юнги, но не договаривает. Потом отстраняется от Чонгука и смотрит на него, как будто только что впервые увидел. — Ты вообще реальный? Такие, как ты, — бывают? — Нас осталось мало в природе, — серьёзным тоном подхватывает Чонгук, — поэтому нас надо беречь, холить и лелеять. Ты вот, например, умеешь лелеять? — Нет, — с сожалением в тон ему отвечает Юнги. — Но я могу научиться! И они вместе начинают смеяться. Сначала просто громко и дружно, а потом истерически, до колик в груди. Через час Чонгук собирается в прихожей. Он, смущаясь, подаёт Юнги несколько некрупных купюр: — Возьми, пожалуйста.. Я же понимаю.. — Нет, — мягко отвечает Юнги и слегка отталкивает руку альфы. — У меня есть немного, Чонгук, правда! Я куплю поесть и сделаю себе суп, обещаю! Чонгук решает не настаивать и согласно кивает. — Я позвоню, Юнги–хён. Вечером, наверно. Ладно? — Я обязательно отвечу, Чонгук-и. Не переживай. И… спасибо тебе… ещё раз…***
Чонгук обожает своего брата. Вообще лучше, чем Хосок, Чонгук, наверно, человека не встречал. Ему не надо долго что-то объяснять. Он всегда понимал Чонгука с полуслова. Вот и сейчас, выслушав немного сбивчивый и очень взволнованный рассказ о дороге с Чеджу и встрече с Юнги, Хосок лишь вздохнул и спросил: — Хорошо, три дня. А что потом? Ты же понимаешь, что он на трассе не просто так оказался. Совсем молодой омега, ни денег, ни знакомых… Документов его, ты, я так понимаю, тоже не видел.... Как ты собираешься помогать ему дальше? И… чем я могу тебе помочь? Они обсуждают это недолго и решают, что через три дня поговорят с Юнги вместе, чтобы всё выяснить и определиться уже по ходу дела. Чонгук так и порывается позвонить Юнги, чтобы узнать, как он там, но Хосок его останавливает: — Дай ему время. Пусть успокоится. Пусть поверит, что всё, что с ним случилось, — правда. Не веди себя, как настойчивый и навязчивый хозяин положения! — Н-нет... Хосок–хён, ты что? Я и не думал! — Чонгук возмущён и немного обижен. Но поразмыслив, решает, что Хосок прав. — Гук-и… Хочу спросить, только ты, если что не бесись, ладно? — Хосок растерянно трёт бровь. — Ты… Ты в него, в этого Юнги… влюбился? Он тебе… — Нет! — вскрикивает Чонгук. — Конечно, нет! Ты же знаешь, хён, ты же знаешь! — Просто от тебя ландышем прёт за три версты… Я и подумал… — Эээ… — Чонгук невольно принюхивается. — Нет… я… у него там истерика была, я, пока успокаивал, обнимал его… поэтому… — Младший заливается румянцем, но Хосок понимающе хмыкает и больше ни о чём не спрашивает. — Кстати, — добавляет он, — сегодня вечером Чанёль позвал на вечеринку. Ты пойдёшь? Посидим, отдохнём, расслабимся. — Хорошо, — легко соглашается Чонгук. — Только я пойду пока посплю. Надо будет идти — разбуди. Хосок ласково треплет младшего по волосам и улыбается. Его братишка стал совсем взрослым. И спасает приблудных омег. Прелесть. Наконец-то трудности.***
Когда Чонгук видит в проёме двери Чимина, у него перехватывает дыхание. А он уже было подумал, что у него галлюцинации, когда почувствовал из-за двери нежный запах жасмина. Чимин прекрасен. Русые волосы в летящей укладке, светлая лёгкая рубашка с вышивкой на одной стороне, облегающие синие джинсы. Глаза сияют, губы таинственно поблёскивают… Чонгук отмирает только когда Хосок к нему поворачивается, чтобы представить. Но ведь это ЕГО Чимин… Его не надо представлять. Обнимая шагнувшего к нему Чимина, Чонгук внезапно понимает, что не может, не хочет отпускать. Кажется, отпусти — и он снова исчезнет. Поэтому чуть покрасневший Чимин практически выдирается из внезапно крепких объятий альфы, что-то бормоча по поводу проходите — будьте как дома. Чонгук натыкается на заинтересованно–насмешливый взгляд Джина, который стоит, привалившись к кухонному дверному косяку. — Привет, мелкий. Как жизнь? — ехидно спрашивает Джин. — Говорят, ты у нас лягушка–путешественница? Или милашка–потеряшка? Чонгук красноречиво смотрит на Хосока, но тот делает индифферентное лицо и уходит в комнату. Еда, выпивка, интереснейшие разговоры ни о чём. Вопросы Чонгуку и его смущённые неловкие ответы, обходящие стороной самые трепетные моменты. Тосты Чанёля. Шутки Тэхёна. Смех Чимина. Рассказы Джина о таинствах комнаты отдыха для магистрантов. «Перестань, Джин, среди нас дети» —и выразительный взгляд в сторону Чонгука и Чимина. «Ну, что вы, Джину похер, это его образ жизни» — насмешливым голосом Тэхёна. Чимин почти не смотрит на Чонгука. Чимин смотрит на Тэхёна. Улыбается ему, заинтересованно раскрывает свои прекрасные глубокие, как омуты, глаза и приоткрывает нежные губы, слушая альфу. Тэхён сегодня в ударе. Шутит зло и остроумно, не хуже Джина. Выглядит шикарно, лучше всех, наверно. Кроме Чимина… Чимин… Чонгук сначала просто не мог на него насмотреться. Он забыл обо всем. Оказывается, он не просто скучал. Оказывается, он тосковал. Он вполне отдавал себе отчёт, что думает о Чимине чаще, чем о ком бы то ни было. Хочет, мечтает снова его увидеть. Услышать его звонкий смех. Его мягкое «Чонгук-и». Но вот он — перед Чонгуком. И не смотрит на него. Не слышит его. Не чувствует. Чимин радуется жизни, он счастлив — без Чонгука. Зато с Тэхёном. Но ведь Чонгук чувствует за словами, за интонацией, с которой говорит Тэ, какую-то глухую тоску, даже злость. Тэхён не счастлив. Тэхён мечется внутри и бесится. Ему НЕ хорошо рядом с Чимином. НЕ ЕГО Чимином. Чонгуку становится невыносимо больно. Ему хочется, как Тэхёну, рвать и метать. Ему хочется схватить, оттащить, прижать и крикнуть так громко, чтобы услышали все — и понял один: «МОЁ!» Он поднимается и быстро уходит на балкон, оправдываясь — «Душно». Что с ним происходит, он не понимает. Такого никогда в жизни он не испытывал — и слава богу, потому что нереально пережить! Тело горит, губы дрожат, руки сжимаются непроизвольно: хочется бить стену или сжимать хрупкое горло — одно из двух. «Что со мной, — растерянно шепчет Чонгук. — Что со мной?» Он рвано дышит, пытаясь напитаться прохладным воздухом — и не может, потому что воздух не доходит до лёгких. Как будто он разучился дышать. Он ощущает себя беспомощным и ненавидит это ощущение. Жаркая, плещущая через край огнём злоба наполняет его. И вместе с этим огнём внутри разгорается и другое, непонятное, страшное желание: смять, сжать, впиться, вгрызться — и пометить, забрать себе навсегда, чтоб никто, НИКТО! никакой непонятный Ким Тэхён не посмел даже приблизиться! даже посмотреть! Потому что его! Потом что Чон Чонгука! Он делает ещё несколько резких, как затяжки, вдохов, пытаясь хоть немного успокоиться. Умом он понимает, что творится что-то странное и, наверно, неправильное. Но альфа внутри, его вечно сонный альфа, смотрит внезапно очень трезвыми и горящими красным огнём глазами и требует: иди и возьми. Сейчас же. Чонгук уже делает пару шагов к двери в комнату, как слышит что-то странное. Стон. Нежный, мелодичный. Балкон соединяет комнату и кухню, и звук идёт именно с кухни, тёмной, без света. Чонгук крадучись подходит к входу на кухню и застывает, чувствуя, что сейчас умрёт: около кухонного окна Тэхён зажимает Чимина. Альфа почти переламывает тонкую фигуру омеги своими сильными руками, вжимая его в себя. Поцелуй жадный, страстный, звучащий влажно и крайне возбуждающе. Глаза у обоих закрыты в сладкой истоме, Чимин обнимает Тэ за плечи и ещё раз высоко и трепетно стонет в поцелуй, когда рука Тэхёна с силой проезжается с талии на задницу и сжимает её страстно и уверенно. Чонгук определённо готов убить. Именно с этой целью он рывком открывает дверь на кухню, но не успевает сделать и шагу, как свет загорается и он видит в дверях напротив разъяренное лицо с бешеными глазами — лицо Джина.