***
Минхо сидел на кушетке в кабинете и о чём-то увлечённо болтал с симпатичным омегой—врачом, который успевал за этой болтовнёй осматривать и ощупывать маленькое полуголое тельце. — Чанёль-хё-ё-ё-ён!! – заорал Минхо, спрыгивая на пол, и, оттолкнув попытавшегося его удержать доктора, с разбегу прыгнул на руки Пака. Тот прижал к себе мальчишку и подумал, что никогда больше его не отпустит. — Ты чего ревёшь? — услышал он голос, и маленькие ручонки стали тереть его щёки. Он и не понял, как заплакал. Зато понял, что не может остановить эти такие неуместные сейчас рыдания, он прижимался к плечу затихшего в его объятиях Минхо и содрогался в спазмах плача, стараясь не выть в голос, чтобы не напугать альфочку ещё больше. Только сейчас он понял, как боялся, что не увидит больше никогда это чудесное личико с круглыми цвета тёмного шоколада глазками, внутри которых всегда сияли звёздочки. Минхо обнимал его, гладил по голове и молчал. Он не плакал, не сопротивлялся, не пытался вырваться. Он терпел. Он согревал. Он утешал. — Отпусти его Ёл-и. — Голос у Чонгука был полон мукой сопереживания. — Пусть доктор продолжит осмотр. Отпусти, Ёл-и… — Мне не больно, — внезапно сказал Минхо. — Пусть плачет. Это как умывание. Чисто внутри становится… Омега–доктор внезапно хлюпнул носом и, прошептав сквозь сжатые зубы: «Простите, я… минуту...» — выбежал из кабинета. Чонгук нервно сжимал плечо Чанёля и тайком вытирал глаза. Чанёль пришёл в себя спустя несколько минут, он напоследок ещё раз сжал Минхо и осторожно усадил его снова на кушетку. Тревожно оглядывая его лицо, он спросил: — Ты в порядке? Тебе не делали больно? — Нет, — покачал головой Минхо, — меня только на камеру снимали. На колени дядька с красными волосами посадил, от него воняло неприятно. Я пытался вырваться, но он держал. Чанёль мучительно сжал зубы и прикрыл глаза, издав хриплый рык, в котором была такая жажда убивать, что Чонгук испуганно зашептал, снова начав сжимать его плечо: «Тише, тише… напугаешь...». — Нет, нет, — торопливо сказал Минхо, — просто поснимал и отпустил. Там… там даже игрушки были. Правда, для маленьких. Кубики какие-то и раскрашивалка. А кашу я не стал есть. Мне тогда дядя Хоюн бургер принёс. И картошку. А потом я заснул. А потом дядя Хоюн отвёл меня в детский дом обратно. — Почему ты ушёл с ним, малыш? — мягко спросил Чанёль. — Он сказал, что меня ждёт папа, — доверчиво улыбнувшись, ответил Минхо. Чанёль не поверил своим ушам. — Кто ждёт? — переспросил он, бледнея. — Папа. Дядя Хоюн сказал, что он знает моего папу. Что папа ищет меня и вот теперь нашёл. И сказал, что отведёт меня к нему. — Малыш… — прошептал Чанёль, присаживаясь перед кушеткой на корточки. — Малыш… Твой папа… — Я знаю, — пресно усмехнулся Минхо, но на глазах у него появились слёзы, — я знаю, он меня обманул, Хоюн. Мне дядя Бэк… Он говорил… что мой папа умер… Но… Я почему-то подумал… Вдруг… он ошибся… Он закинул голову и, хмурясь, попытался сделать так, чтобы слёзы, предательски выступившие на глазах, вернулись обратно. Мальчик всхлипнул, шмыгнул носом и нахмурился ещё сильнее. На этот раз не выдержал Чонгук, он резко отвернул голову и торопливо вышел из кабинета. Чанёль снова подхватил Минхо на руки и, присев на кушетку, усадил мальчика на колени и прижал к себе. — Я буду с тобой рядом всегда, Минхо, слышишь? — зашептал он ему. — Я никогда не смогу заменить тебе папу, но я буду любить тебя так, как любил бы тебя твой папа. — Нет, Чанёль—ши, что ты такое говоришь? — как маленькому, начал объяснять Минхо. — Как папа, меня любит дядя Бэк. А ты будешь любить как отец! Это же понятно! А где дядя Бэк? — вдруг, как бы очнувшись, спросил Минхо. — Он… Он с тобой? У Чанёля будто ножом резануло по сердцу, и от этой резкой боли он невольно поморщился. — Дядя Бэк… Он придёт чуть позже. Он тоже… Скоро придёт, Минхо. Он будет с нами. Обещаю. В это время очень кстати в кабинет вернулся доктор. Он, отводя покрасневшие глаза, чуть наигранно улыбнулся и предложил продолжить осмотр. — Подождите в коридоре, — мягко предложил он Чанёлю. Тот благодарно кивнул, потрепав Минхо по голове, он вышел за дверь и прислонился к стене. Ноги отказались его держать, и он медленно сполз вниз.***
Бэкхён куда-то плыл. Его несло течение, но воды на коже он не чувствовал. Ему было хорошо, тепло, не больно. Почему-то очень важно, что не больно. Хотя в жизни он не так часто испытывал физическую боль, но он точно знал, что очень её боится. А потом он решил вдохнуть. И понял, что не получается. Он попробовал ещё раз — и снова в лёгких пустота. Эта пустота внезапно начинает разрастаться во все стороны шипами, которые протыкают его насквозь, разрывают грудь. Он пытается вырвать руками эти шипы, но руки не двигаются, он абсолютно беспомощен и может только чувствовать, как растёт в его груди огромный шар из шипов, раздирая, уничтожая, убивая его. — Бэк! Бэкхён пытается вдохнуть снова, снова и снова. И опять натыкается на шипы, каждое движение измученного рта отдаётся пронзительной болью. — Бэк!! Его зовут. Он пытается открыть глаза, но у него не получается, потому что кто-то заклеил его глаза липкой и вязкой глиной, ресницы почти невозможно разодрать, а в щёлочки, которые всё же получаются после мучительных и болезненных попыток начинает сочиться нестерпимый красный свет: словно он открыл глаза в бассейне с кровью. — Бэк! Открой глаза! Ван Ын… Он хочет, чтобы Бэк проснулся? Не получится. Ван Ын умер, это Бэк хорошо помнит. — Бэк, ты должен открыть глаза. Мучительное усилие — и красная муть спадает с глаз Бэка. Он видит вокруг себя воду. Всё-таки бассейн? Нет. У воды нет ограничений в виде стенок. Она везде. Бэк в воде, на дне. Глубоко на дне. Вода давит на него, он не может пошевелиться. Она сковывает его, не даёт вдохнуть, заполняет всё существо Бэка. И кричит. Вода кричит в его уши голосом Ван Ына: — Вставай! Тебе надо идти! «Не могу, — хочет прошептать Бэк, но не может разжать сведённых болезненной судорогой губ. — Я не могу…» — Ты должен. Не так! Слышишь? Не так! «Так получилось, Ын… Я не выбирал…» — Нет! Ты должен идти! Ты обязан рваться изо всех сил! «У меня нет сил, Ын… Меня выпили, высушили, вытряхнули до дна… Я всего лишь никому не нужный бета… пустышка…» — Ты остался жив, благодаря тому, что ты бета! «Что?.. Я не жив...» — Так оживай! Ты всегда ненавидел свою сущность, ненавидел себя! Но именно она спасла тебя! «Меня убили… Он убил меня потому, что я не ты… не омега…» — Меня бы он убил по-настоящему! Разорвал бы мне душу, выгрыз сердце, осквернил тело! «А меня… что он сделал со мной?..» — Тебе решать! Вставай! Не дай ему победить! «Я не…» — Бэк! Ты, может, и не можешь. Но ты должен! У тебя есть Минхо! Мой Минхо! Твой Минхо! «Минхо… Минхо! Мой Минхо!» — У тебя есть Чанёль! «Ёл-и… Спаси меня… Чанёль… Чанёль!.. Нет! Нет! Я не могу тебя отпустить! Я люблю тебя!» — Дыхание? — Стабилизировалось. Сердцебиение в норме. — Вытащили. — Пострадал мальчонка, однако. Смотрите… здесь… и здесь тоже. — Это всё пройдёт и заживёт. Главное, чтобы психологических не было. Ран. — Вряд ли… вы же знаете… как его… — Сильный, молодой. Оправится. Тем более, что не один. — Ах, да, точно, там же этот его… альфа. Беснуется за дверью. — Поди, скажи этому буяну, что никуда не денется от него его бета. Сильный парень. Молодец. Выкарабкался всё-таки.