***
Поскольку Чимин порезал руку в результате в основном легкомысленного, безобидного несчастного случая, обязанности по мытью посуды были возложены на Тэхёна. Хосок всё ещё использует слишком много мыла, и на этот раз Тэхён не возражает. Вероятно, скоро их не будет рядом, чтобы стать свидетелями нехватки мыла. Возможно. Чимин жалуется на то, что больше не сможет ездить на ровере из-за своих поцарапанных ладоней, и начинает выкрикивать припев «Life is a highway». Хосок тоже присоединяется, слишком высоким тоном, и Тэхён качает головой с приглушенным смехом. Чонгук подходит и в какой-то момент встаёт рядом с ним, прислонившись к стойке и тупо уставившись на свои руки. И, очевидно, напевает. — Окей, идеи для названия группы. Дайте мне свои худшие варианты, — говорит Хосок, добавляя ещё немного мыла для мытья посуды. Тэхён наполовину убеждён, что ему просто нравится сжимать бутылку. — Худшее для одного человека — лучшее для другого, — мудро шутит Чимин с пола. — Полёт Капибар, — говорит Тэхён, всё ещё обдумывая слова, когда произносит. Его волосы всё время падают ему на глаза, и он не может как следует откинуть их назад своими мыльными руками, полными пищевого жира. — Отлично. Возможно, ты мог бы защитить это авторским правом, — говорит Чимин, ёрзая позади него, потирая подошвой ботинка лодыжку Тэхёна. — Капибары и сыновья? — Ужасно, — замечает Чонгук, подходя ближе к Тэхёну. — Капибары и Капибабы, — говорит он, откидывая назад волосы Тэхёна. Ногти Чонгука обкусаны и кажутся шершавыми на коже головы. Приятное чувство. — Ужасно. Но это тот вид ужаса, который работает, — вздыхает Чимин, бог знает чем издавая постукивающий звук. Чонгук убрал руку, но всё ещё стоит рядом. — Детка в кепке, — говорит Хосок после тщательного размышления, и все они одобрительно гудят. Сейчас эти люди чувствуют себя в безопасности. Они заставляют Тэхёна чувствовать, что он всё-таки недалеко от Земли. Потому что то, что делало Землю недостижимой, — тот факт, что на ней есть люди, которых он может любить и быть ими любимым. Теперь это есть у него и здесь.***
Чимин настаивает на том, чтобы остаться на ночь с Тэхёном перед тем, как войти в стазис с Хосоком. Первое, что он комментирует, — это набросок сломанной бедренной кости, который Чонгук нарисовал ему. — Это сделал Чонгук? — Да. — У него очень типичный стиль, — размышляет Чимин, грациозно плюхаясь на кровать. — Итак, что происходит между вами двумя? — спрашивает Чимин, когда они оба удобно устроились, укрывшись друг другом. — Что? — Ты и Чонгук. — Ничего? Почему ты вообще спрашиваешь? Иногда его сердцебиение учащается, когда Чонгук стоит слишком близко или ласково улыбается ему. Но это потому, что он не привык к присутствию Чонгука, а Чонгук привлекательный. И милый. В нём есть нехарактерная доброта, которая напоминает Тэхёну о Суншиме, его белом корейском Чиндо, с которым он вырос. И он заставляет Тэхёна чувствовать те же безопасность и комфорт, которые он испытывал с Суншимом в пятилетнем возрасте. Но между ними ничего не происходит. — Ты ему явно нравишься, — говорит Чимин, и это не то, что он ожидал услышать. Конечно, он чувствует себя непринуждённо в присутствии Чонгука, определённо отвечая взаимностью, и уверен, что каждый раз, когда Чонгук поддразнивает его, он завершает остроумный ответ маленькими продуманными комплиментами. Он знает, что нравится Чонгуку. Как человеческое присутствие. Намёк Чимина — опасная территория. По сотням причин, но в основном потому, что в настоящее время он находится на планете, где нет ничего, кроме камней и пыли, и количество присутствующих людей можно пересчитать по пальцам. Это было бы несправедливо по отношению к любому из них. — Явно? Ты уверен, что это не говорит твоя предполагаемая интуиция? — Моя интуиция всегда следила за тем, чтобы мы получали всё самое лучшее, — Чимин щипает кожу на локте Тэхёна. — У меня есть записи, которые говорят об обратном… Я могу показать тебе свой дневник за девятый класс, когда мы вернёмся. — Господи. Ты всегда был одержим мной, — говорит Чимин, поглаживая волосы Тэхёна. Тэхён только сильнее прижимается к нему. — Пошёл ты. — Но это не имеет никакого отношения к интуиции. Это простое наблюдение. Тэхён стонет. Он думал, что успешно уклонился от темы. — Например? — Ты шутишь, что ли? Много чего. Я провёл несколько месяцев рядом с этим парнем, и он любит своё личное пространство. Но он активно стремится к тебе, — Чимин делает паузу, чтобы немного поёрзать на кровати, положив руку на спину Тэхёна. — И ты серьёзно никогда не замечал, как он колеблется, прежде чем прикоснуться к тебе? Сердце Тэхёна начинает странно биться при этом, потому что, да, он замечал. Чонгук нервно вертится вокруг него, маячит, прежде чем пожелать спокойной ночи, и его руки всегда приближаются, неловко двигаясь по его телу, прежде чем остановиться на плече Тэхёна. Это всегда заканчивается похлопыванием по плечу или спине. Однажды, когда Тэхён сидел, это было по голове. Он подходит, встаёт у него за спиной и кладёт руки ему на талию, но никогда не остаётся. Это всего лишь прикосновение его рук, прежде чем он снова встанет там, где стоял раньше — подальше от Тэхёна. Он ничего не думал об этом, потому что думать не о чем. У Чимина просто есть способ говорить вещи так, чтобы они звучали, как будто он высказывает свою точку зрения. — Это не историческая драма, в которой мужчина не может ухаживать за другим мужчиной. — Ты ему нравишься, Тэхён. Доверься мне. И тебе не нужно думать о том, что произойдёт, когда мы вернёмся и… ты знаешь. — Я знаю. — Круто. В конце концов дыхание Чимина выравнивается, рука на спине Тэхёна падает на кровать. За год, проведённый здесь, Тэхён хотел многого. Он хотел освободиться от бесчувственного кокона, внутри которого застыл, он хотел желать чего-то другого, кроме возвращения, он хотел засыпать на своей кровати даже в те ночи, когда она казалась невыносимо большой. Но он никогда не хотел ни одной из этих вещей настолько, чтобы что-то с ними сделать. Не чувствовал себя в безопасности, не пытался сделать жизнь здесь легче, а сон в кладовке потенциально мог убить его. Но с Чонгуком он хочет. Достаточно, чтобы хотеть что-то с этим сделать.***
I laugh and wake up laughing / and I want. I simply want and what dear god / is on the other side of want? I want that too. / My want is so wide I cannot cross it. — Michael Lee Я смеюсь и просыпаюсь от смеха / и хочу. Я просто хочу, а что же, дорогой бог / находится по ту сторону желания? Я тоже этого хочу. / Моё желание настолько широко, что я не могу его преодолеть.
***
У него болит шея, и тело одеревенело, когда он, наконец, садится на стул прямо напротив Чонгука в конференц-зале. Без Чимина и Хосока комната кажется большой и пустой. Теперь он также лучше осознаёт присутствие Чонгука, но присутствие Чонгука всегда было фоновой необходимостью. Как оранжевое пламя в холодной, тёмной комнате, если он позволит себе драматизировать сравнения. Теперь он работает над своей статьёй более решительно. Есть много набросков, которые он не удосуживался проработать, пара математических вычислений, которые не сделал, потому что не смог найти калькулятор во время того ленивого похода в хранилище несколько месяцев назад. Но, по крайней мере, всё изложено. Ему просто нужно собрать всё воедино. Зарождение на самом деле довольно поверхностно, если вы не пишете об этом стихи. Ответ на вопрос о курице и яйце прост: не имеет значения, что было первым, яйцо не вылупилось бы без того, чтобы кто-то не обеспечил необходимое инкубационное тепло, а это означает, что оно не могло бы выжить без курицы. Приходить первым ничего не значит, если вы не можете выжить, а расчёт выживаемости — это многогранное дело, которое учитывает всё. Жизнь может зародиться на этой планете, потому что она может зародиться где угодно. Однако жизнеспособность полностью зависит от той жизни, которая зарождается первой. Чонгук сминает и бросает несколько чертежей на пол, и работает в основном над предметом в форме коробки. Через некоторое время он вздыхает, и это его победный вздох, дыхание переплетается с усталым счастьем. — Готово? — Что? — Чонгук сидит на корточках на полу, собирая всё, что он в отчаянии бросил на пол, и складывая в пакеты, которые он использует для утилизации. — Оу. Даже не близко, чувак. Встроенная система имеет компоненты, которых у меня здесь нет. Это значит, что я должен всё заменить. — У тебя хорошо получается умалчивать об этом, — Тэхён слегка улыбается ему, сгибая угол страницы, на которой сейчас находится, прежде чем закрыть блокнот. Чонгук вскакивает на ноги с ловкостью, которую Тэхён не может понять. Он почти уверен, что если бы он присел на корточки, его коленные суставы хрустнули бы достаточно громко, чтобы звук отозвался эхом. — Я не собираюсь умалчивать. Просто не вдаюсь в технические подробности, — Чонгук просматривает свои листы, раскладывает их по порядку и рассеянно открывает ручку, чтобы что-то записать. — Ты закончил со своей статьёй? — Почти. — Так что, есть ли какой-то общий вывод? Жизнь — не жизнь? — спрашивает Чонгук, наконец-то обратив внимание на Тэхёна. Он откладывает свои листы в сторону, аккуратно разложенные — все вплотную друг к другу. Тэхён задаётся вопросом, есть ли что-то большее в склонности Чонгука к порядку, чем то, что он является девой. Однажды он сделал небрежный комментарий о судьбе. — Жизнь может начаться где угодно, главное — за ней нужно ухаживать, чтобы она не исчезла. И ты не можешь действительно знать ответ на этот вопрос, если нет созависимой экосистемы. В целом это выглядит многообещающе. Сначала им придётся начать с культивирования тканей бактерий и водорослей, — говорит Тэхён, царапая грубую обложку своего блокнота. Трение о его ногти приносит удовлетворение. — Значит, люди идут последними? — Ага. Мы нуждаемся во всём, чтобы выжить, но на самом деле ничему не нужны мы. — Кроме друг друга, — говорит Чонгук с задумчивым выражением на лице. — Мы нужны друг другу. Тэхён знает, что мы — это его обобщённый способ сказать «люди». Но они — люди, оба. И они здесь единственные. — Да. Людям также нужны люди. Чонгук в последний раз кладёт листы на стол с резким звуком бумаги, ударяющейся о дерево, прежде чем отодвинуть свой стул и встать. — Я пойду в диспетчерскую. Надо кое-что посмотреть. Ты что-нибудь хочешь? Я думаю, что мы можем начать потреблять праздничную заначку. Медленно и аккуратно, конечно. — Немного печенья не повредит. Я даже не помню, чем мы запасались. У них много консервов. Консервированный джем, консервированный тунец. Он помнит, как все они вмешались, чтобы перестать есть хорошую еду, и специально для Чонгука — чтобы перестать есть прямо из банки, чтобы он не умер от отравления ртутью. — Печенье, хорошо. Если есть что-то ещё, чипсы или что-нибудь, я принесу и это, — Чонгук уходит с лёгкой улыбкой и тихо закрывает дверь. В его отсутствие размеры комнаты почти пугают. Он смотрит на свои инициалы, вырезанные на обложке блокнота. Kth. Самое первое объяснение, которое он придумал из этих букв, когда ему было десять лет: K- kind (добрый) t- true (честный) h- happy (счастливый) Он добрый. Он изо всех сил старается помогать людям, выставляя себя доступным фронтом в свои худшие дни, улыбается, когда больше всего на свете хочет никому не показываться в течение долгой тёмной недели. Но честный и счастливый? Вот где он потерпел неудачу и не оправдал своего имени. Они могут быть взаимосвязаны — он не честен с самим собой, и, возможно, именно поэтому счастье никогда не остаётся. Он выуживает свои заметки и снова начинает писать, или, по крайней мере, пытается. В конце концов он покрывает всю страницу каракулями леса. Когда Чонгук возвращается, Тэхён не знает, сколько времени прошло. Чонгук пододвигает маленькую металлическую тарелочку с шоколадным печеньем. Пахнет сахаром и теплом. — Боже, как вкусно пахнет. Я могу заплакать. — Вот почему я съел его в одиночку. Не нужно было сдерживать слёзы. Тэхён улыбается сквозь наполовину пережеванную кучу печенья во рту, и даже если счастье мимолетно, Тэхён думает, что хорошо, что оно вообще есть.***
— Я играл в эту игру со своим братом, — говорит Тэхён, на середине предложения вытаскивая находящийся у него во рту карандаш. — Где один человек задумывает человека, которого оба знают. Например, знаменитого исторического персонажа или музыканта… А другой должен задавать вопросы и пытаться угадать. Тот, кто угадал, используя меньше вопросов, выигрывает. — Ты предлагаешь нам сыграть в эту игру? — Чонгук очень любезно согласился создать небольшой рабочий блок в конференц-зале, потому что Тэхён не выносит центр связи или одиночество. — Да. Вздох. Затем: — Хорошо. Ты первый. Тэхён решает не напрягаться в их первый раз. — Окей. Загадал одного. — Хммм. Так быстро? Это случайно не голландский художник? — Чонгук смотрит на него с понимающей улыбкой на лице, которая не даёт Тэхёну отступить. — Я был к тебе снисходителен. Пытался показать, как это работает, — бормочет Тэхён, стараясь не думать о той смущающе длинной тираде о Ван Гоге, которой он подверг Чонгука на прошлой неделе. — Конечно, так оно и было. — Так и было! В любом случае, сейчас ты загадываешь кого-то, — Тэхён удобно откидывается на спинку стула, наблюдая, как Чонгук собирает вещи. Его это устраивает. Создание, исправление. — Хорошо. Спрашивай. — Это… герой войны? — спрашивает Тэхён, ломая голову в поисках очевидного человека, на котором Чонгук зациклился. Он много говорит о войнах и очень увлечён историей. Тэхён знает, что это кто-то из прошлого. — Нет. Не является участником какой-либо войны. По крайней мере, насколько мне известно. Тэхен хмыкает, подхватывая смутное подтверждение того, что это действительно кто-то, кто является частью истории. — Ладно, в чём является исторической личностью? Активист? Какой-то случайный исследователь космических фактов? — Я думал, что должен отвечать только «да» или «нет» — Прекрасно. Относится ли это как-нибудь к тем вещам, которые я только что сказал? Чонгук прищуривается. Задумчиво поправляет волосы. Пряди длинные. Слишком длинные. Длина позволяет Чонгуку заправлять их за уши. Юнги был достаточно любезен, чтобы отрезать Тэхёну непослушную чёлку, но Чонгук, похоже, справляется с более длинными волосами, чем обычно. И что ж, он хорошо выглядит. — Активист, технически. — Значит… автор? Поэт? — Да. И то, и другое, — говорит Чонгук, кладя провод, который он складывал, на стол. Он переключает своё внимание на Тэхёна с расчётливым выражением на лице. — Мы когда-нибудь говорили об этом человеке? — Ага. На самом деле, ты говорил. Тэхён говорил о многих людях. Он любит говорить, и он любит людей, и он любит говорить о том, что люди сделали. Однако в последнее время он подробно говорил только об одном авторе. — Владимир Набоков? Значит ли это, что, когда мы вернёмся, ты будешь читать «Письма к Вере»? Знаешь что. Ты можешь получить мою аннотированную копию. — Я предполагаю, что иметь честь позаимствовать твою аннотированную копию — это огромное дело? — говорит Чонгук с лёгкой улыбкой на лице, снова берясь за провод. — Да, Чонгук. Аннотации дают вам прямой доступ к состоянию ума человека. — Хорошо, хорошо, — соглашается Чонгук, поднимая ладонь в знак капитуляции. — Любая конкретная причина думать о нём? — Тэхён подавляет зевок. Он трёт глаза и пытается избавиться от едкого жжения. Он помнит их разговор. О письмах, отношениях на расстоянии и тайных отношениях, о природе и необходимости секретности — классовая разница, гендерная общность, один из них — военный преступник, семейная вражда. Они даже сочинили историю со всеми этими сюжетными линиями, собранными в одну. Это была сладкая катастрофа. — Нет, — говорит Чонгук, — нет, я просто не мог перестать думать о той строчке, которую, по твоим словам, он написал. Той, о мечтах… что он играет на пианино, а его жена переворачивает для него страницы. И эта часть, где он навещал бы её, когда наступит конец света. Если бы наступил конец света. — Ах, да. Иногда… чтение о любви похоже на чтение фантазий. Я могу оценить это чувство, я могу упасть в обморок из-за расположения слов и того, как они заставляют меня себя чувствовать, но это чувство кажется недостаточно реальным, чтобы я мог отождествить себя с ним. Не так, как я могу с поэзией о горе и утрате, и о… ты знаешь, других подклассов печали. — Ты же знаешь, я не очень много читаю, — говорит Чонгук, складывая проволоку, которую он держит между большим и указательным пальцами. — Но я всегда считал, что любовь — это индивидуальный опыт. Это то, что вам нужно, и это похоже на что-то знакомое. Всегда. Тэхён думает об этом, думает о своих собственных незначительных или запутанных встречах с романтической любовью. Он только мычит в ответ, наблюдая, как Чонгук снова начинает работать. Должен вытащить свой блокнот и тоже начать писать. Но он сонный и усталый, и должен полить растения Юнги через два часа. Поэтому опускает голову на стол и закрывает глаза У Чонгука очень типичный способ разбудить его. Мягкая ладонь на его спине и шершавый большой палец на голой коже затылка — двигаются по полукругу. Причина, по которой Тэхёну требуется много времени, чтобы ответить хмыканьем, заключается в том, что он чувствует себя так хорошо. Он хочет обнять Чонгука. Чтобы обвиться вокруг Чонгука, растаять, если это возможно, в его объятиях. Не то чтобы он многого хотел. Рука Чонгука исчезает в ту же секунду, как он отвечает. Это немного портит Тэхёну настроение. — Пора проверить сад Юнги? — спрашивает он, быстро моргая, чтобы привыкнуть к яркому свету в конференц-зале. Он маломощный, но не светодиодный. Не может быть светодиодным, когда так обжигает сетчатку. — Да. У тебя сработал будильник, — Чонгук в последний раз похлопывает его по плечу, прежде чем отступить. — Можно мне пойти с тобой? Надоело работать над одним и тем же. Тэхён привыкает к очаровательно вежливым манерам, которые использует Чонгук, чтобы скрыть свою нерешительность. Это лучше, чем собственный способ Тэхёна справляться с неуверенностью — неловкая возня, которая заканчивается отрицанием. О, я никогда этого не хотел. — Да. Конечно. В итоге они идут в сад в основном в тишине. Тэхён немного рассказывает Чонгуку о методе проб и ошибок, который принял Юнги, и о совете Сокджина, которому Юнги отказался отдать должное. С выключенными регуляторами температуры на планете холодно. Тэхён одет в свитер поверх рубашки, но всё равно немного холодновато. Цветы прекрасно расцветают. Чонгук берёт кроваво-красный лепесток между пальцами и говорит: — На самом деле я никогда не прикасался к ним. Боялся гнева Юнги. Они такие мягкие. Тэхён смеётся, закрепляя выходную трубу бака с азотом. — Я не знаю, почему люди беспокоятся о том, чтобы перейти ему дорогу. Переступить через него невозможно. Он выглядит недовольным, но Юнги даже ни на кого не повысил голос. Ни разу. — Похоже, ты ему нравишься. — Я всем нравлюсь. Чонгук улыбается. Говорит: — Это правда, — и это звучит как признанное поражение. Тэхён тоже улыбается. Они садятся на землю лицом к цветам, сложив ноги и соприкасаясь бёдрами. Приятно вот так делить пространство. Они говорят об ужине, говорят о своих любимых цветах, говорят о том, чтобы подарить кому-то цветок. — Но почему традиция дарить цветы в качестве подарка сохранилась? Я имею в виду, что вы отрезаете что-то от источника жизни… Раньше вариантов было не так уж много, но теперь. Нет смысла дарить цветы, — размышляет Чонгук, рисуя что-то в пыли, на которой они сидят. Цветок, сломанный у стебля, но всё ещё цветущий. — Общепринятый беспроигрышный жест. Иногда ты хочешь, чтобы твоё действие что-то значило, но ты не знаешь, как действовать. Приятно, когда действие уже означает то, что ты хочешь, — отвечает Тэхён, наклоняя голову так, чтобы она покоилась на плече Чонгука. — Ты говоришь как человек, у которого не должно быть проблем с недопониманием, — говорит Чонгук, слегка меняя положение плеча, чтобы им обоим было удобнее. — Если ты до сих пор не увидел, как я притворяюсь мудрым, тогда я не могу тебе помочь, Чонгук. Это пустая мудрость, — говорит Тэхён в плечо Чонгука, и для того, кто много ёрзает, Чонгук вообще не двигается, пока они сидят там.***
Тэхён пишет об устойчивости жизни. Пишет о том, как, если вы видите сокращающийся вид животных, вы не выбираете первое существо, принадлежащее к этому виду, и не взращиваете его в безопасной жизни. Вы выясняете, чем оно питается, и убеждаетесь, что эта пища регулярно произрастает, вы проверяете наличие ингибиторов в его среде обитания, вы убеждаетесь, что в районе, где оно обитает, есть чистая вода. Вы спасаете среду обитания раньше, чем её обитателя. Но на этой планете ничего нет. (Ничего, кроме Чонгука рядом с ним, прямо сейчас улыбающегося. Прикасающегося к нему более свободно, теперь, когда нерешительность прошла. Голова Чонгука у него на коленях, пока они оба рисуют — он карикатуру на Чонгука, моющего посуду, а Чонгук — схему конфигурации проводов. Когда он показывает свой рисунок Чонгуку, тот смеётся — звук, который звенит и оседает на костях Тэхёна. Этот звук целует запястье Тэхёна, прижимаясь губами к точке пульса, и у Тэхёна кружится голова от его тепла. У этой планеты нет ничего, кроме, боже, у неё есть всё.) Тэхён пишет о вещах, которые он узнал — об одиночестве и важности физического прикосновения, и о том, как вы думаете, что забыли звук чьего-то голоса, но однажды ночью он играет в вашем сне, снова и снова говоря вам, что вы любимы и о вас заботятся. (По какой-то причине Тэхён не спит в ту ночь.) Тэхён пишет о гипотетическом человеке для своей гипотезы, который помогает инициировать жизнь. Человек рассматривает одноклеточные организмы, которые вырастут из тканевой культуры, рассматривает заменители растений, рассматривает то, что, как он считает, поможет начать здесь жизнь. За исключением того, что он немного облажался и написал об улыбке этого человека и его чрезвычайно шершавом большом пальце. Его уверенной хватке на вещах, таких как чужое запястье. Его довольно длинных волосах, но это было бы разумной причёской для защиты от холода на этой планете. Его постоянном мычании, которое, вероятно, способствовало бы росту на этой зловеще тихой планете. Его мычании, похожем на то, которое он сейчас слышит, когда пишет, доносящимся из другого угла комнаты.***
В: О чём вы сейчас думаете? О: Это слишком широкий вопрос, на который нет реального ответа. В: Дай мне любой возможный ответ. О: Ну, я думал об ужине. В какой-то момент. Так что ты можешь получить это в качестве ответа. В: Расскажите мне о приятном воспоминании из вашего детства. О: Я так плохо отвечаю, когда меня ставят в такое неловкое положение. Приятное… [5-секундная пауза. Вздох] Я ходил в поход с бабушкой и дедушкой, когда мне было пятнадцать лет. Мы взобрались на местный холм, был ноябрь, так что погода стояла идеальная. [короткая пауза] Они всегда были слишком мудры. Пожилые люди, возможно, не всегда могут быть правы, но в каком-то смысле они правы. Потому что они говорят, опираясь на собственный опыт. И что ж, один и тот же опыт можно пережить тысячью разных способов, поэтому советы, основанные на этом опыте, не могут быть универсальными, но где-то в этом совете есть знания, которых нет у кого-то моложе. Важно слушать. [3-секундная пауза.] Они также всегда были слишком добры. Мы просто пошли по тропе и по пути сорвали пару фруктов. Но у нас был разговор о довольстве и о том, что на самом деле это и есть жизнь, и я всё ещё ловлю себя на том, что возвращаюсь к этому разговору, когда чувствую себя потерянным. В: Первая песня, которую вы когда-либо пели для кого-то? Был ли это парень? Девушка? О: Парень. Landslide — Fleetwood Mac. Хотя я не уверен, что он знал, что это было для него. В: Вы споёте её для меня? О: [смех] О, подожди. Ты серьёзно? Эм, я спою её для тебя. I Took my love, I took it down~ [Смех] В: Сцена из фильма, о которой вы часто думаете? О: Ээ, ну, я знаю, что эта запись на самом деле не выйдет. Один из последних фильмов, которые я видел перед тем, как мы прилетели сюда, был … «Бойфренд из будущего» Ричарда Кертиса. Не очень плох, я имею в виду, что у него была Рэйчел Макадамс. Но да, в нём есть сцена, где персонаж Рэйчел, я не помню её имени, спит, а парень приходит с нанятым струнным квартетом и делает ей предложение… И мне это показалось довольно милым. Должно быть, приятно знать, что ты достаточно сильно хочешь человека, чтобы сделать предложение подобным образом. Это было… очень романтично. Как он понял, что хочет провести с ней всю оставшуюся жизнь, и не стал ждать ни секунды дольше, чтобы сказать ей об этом. В: У вас всегда есть такие классные ответы. Мне всегда хотелось задать кому-нибудь следующий вопрос: напоминаю ли я кого-нибудь? О: Ты спрашиваешь, напоминаешь ли ты мне о ком-то? Кого я знаю? В: Могу ли я напомнить тебе о ком-то, кого ты не знаешь? О: Я имел в виду, что знаю лично. В: Детали не имеют значения. Я тебе кого-то напоминаю? О: Да. Да, напоминаешь. [тишина] В: Хорошо…? Кто это? О: [стон/вздох (?)] Моя собака детства… Суншим. Его больше нет с нами, и, честно говоря, я давно о нём не думал. Ты… ты определённо напомнил мне его. [ПАУЗА] В: Каким он был? О: Он был самым лучшим! Белый симпатичный корейский Чиндо. Он был гигантом, а я ребёнком, наверное, лет семи. Когда я начал спать один, он спал со мной. Он любил эту специфическую марку собачьего корма, которую папа привозил из города, и без неё становился раздражительным. Замечательный компаньон. В: Напоминать кому-то о домашнем питомце из детства. Я думаю, это какая-то высокая степень похвалы? О: Определённо. Высшая степень. В: Что ж, спасибо. О: Всегда пожалуйста. Ты же понимаешь, что не следовал за форматом вопроса/ответа, верно? В: Я действительно забыл причину, по которой мы изначально начали это. Мы не следили за целью этого. О: Мне нравится говорить в коробки. Это круто. В: Окей. Почему коробки плохо играют в покер? О: Боже, я слишком голоден для этого. Почему? В: Потому что картон легко складывается. О: [ПАУЗА.] Это одна из самых худших шуток, которые я когда-либо слышал. Все они, кстати, твои, это уже не соревнование. Ты победил. [Смех] О: И я имею в виду, посмотри, как ты гордишься чем-то настолько ужасным. Боже. В: Тебе нравится моя компания. О: Меня это тоже удивляет. [Смех.] [статический звуковой сигнал.]