Моя ненависть к тебе

Украшенная строгим витиеватым узором калитка поддалась рукам, и Эрен оказался в просторном дворе особняка Аккерманов, возле которого в ровный короткий ряд росли маленькие, пушистые голубые ели. Плотные иголки были словно покрытые тонким инеем. Вырвать бы их к чертовой матери. Влетев на веранду, он громко и тяжело постучал, мусоля в кулаке розовый смятый комок, визитку психиатра от Ханджи Зоэ. Открывать не спешили, а значит, либо хозяев нет дома, либо дверь не заперта. Борясь с волнением и шумно сглатывая, подросток дрожащими пальцами потянул вниз ручку и вздохнул с огромным облегчением, когда подтвердился второй вариант. Не глядя по сторонам, он стянул с себя грязные ботинки, оставляя те раскиданными в стороны, швырнул куда-то куртку и нагло прошел внутрь, оказываясь в широкой светлой гостиной, откуда вела дверь на кухню, соблазняя ароматами готовки. Леви там. Тирада из гневных слов давила на стенки его черепа, готовая вот вот обрушиться на Аккермана, остатки визитки намокли в вспотевшей, гневно сжимаемой ладони. Глаза лихорадочно бегали, сканируя пространство, а каждый шорох заставлял резко обернуться, словно зверя на охоте. — Эрен, — Леви вышел из кухни и оказался прямо перед ним. Эрен набрал побольше воздуха, дабы высказать ему все, что думает, но, как бы глупо и банально это не звучало, стоило увидеть мужчину, все слова вылетели из головы. Вряд ли, конечно, Леви выглядел как-то по-особенному в тот день: черные брюки, темная, незаправленная рубашка, волосы, как всегда, идеально уложены и разбиты идеально ровным пробором. Серые, привычно усталые глаза с тенями под ними смотрели хоть и спокойно, но тонкие брови все равно были сведены, как если бы он терпел головную боль. — Леви… — предпринял Эрен попытку вновь что-то сказать, но в беспомощности зло простонал и кинул в него маленький розовый сверток визитки, угодив Аккерману прямо промеж глаз, из-за чего тот зажмурился, затем стрельнул недовольством и, поджав губы, нагнулся, поднимая то, чем его только что атаковали. Небрежно развернул бледными тонкими пальцами небольшой квадратик и вновь взглянул на Эрена, непонимающе приподнимая брови, вероятно, увидев корявое изображение, нарисованное шариковой ручкой. — Отлично рисуешь. Что-то еще, сопляк? Эрен снова застыл. И Это всё? Вся гребаная реакция? Ни криков, ни оскорблений, ни даже пощечины? Это даже больнее, чем все вышеперечисленное. Равнодушие. Снова гребаное равнодушие, как будто они вернулись на много недель назад. Но что изменилось? Почему? — Почему… ты так жесток со мной, Леви? — Эрен, не сейчас, — мужчина выставил руку вперед, требуя, чтобы тот остановился. — Ты хочешь отправить меня в психушку? — Эрен… — Почему? Что случилось? Это из-за поцелуя?! — Эрен, заткнись! Эрен обреченно опустил руки, стараясь передать глазами весь сумбур чувств, выжигающий его изнутри, всё своё отчаяние и безысходность. Если бы было возможно, он бы содрал с себя кожу и показал бы Леви дыру в своей груди, но он не мог этого сделать. И облечь в слова всё, что сейчас чувствовал, тоже не мог. Поэтому просто сказал: — Я люблю тебя, — и слезы собрались в уголках его глаз. Не то чтобы это была какая-то новость для него самого и, тем более, для Леви. Но последний отчего-то замер, впадая в некий ступор, что было совсем на него не похоже. Затем медленно приблизился и аккуратно положил ладонь на горячий высокий лоб подростка, проверяя температуру. — Леви, я наберу его отцу? — раздалось со стороны кухни, и Эрен дернулся так, как если бы его подстрелили. Он тут же обернулся и в шоке обнаружил две пары глаз, наблюдающие за ними со смесью из скептицизма, удивления и жалости. И было еще что-то в этих глазах… презрение? осуждение? что? — Что они тут делают?! — закричал он, ощущая подбирающуюся истерику — Не надо, Эрвин, — спокойно ответил Леви, продолжая смотреть на Эрена, — Опять ничего не жрешь и не спишь, — обратился он уже к нему, — Идем. Поешь, — и направился к кухне, в проходе которой стояли двое, ожидая, что Эрен последует за ним. Но тот стоял, словно пригвожденный, не в силах отойти от шока. Они всё слышали. — Почему нет? — спросил Эрвин Смит своим спокойным, густым и одновременно неискренне мягким, как кислая патока, голосом. Они все здесь считали Эрена больным психом. Поэтому вели себя так странно. — Потому что нет! — неожиданно повысил тон Леви, и только тогда Эрен отмер. — Но, Леви, сделать это надо было уже давно, — вклинился женский голос. — Посмотри, что с ним происходит? Ты не знал его до этого, и он не рос на твоих глазах. Он весь словно увядает. Мы же педагоги, мы не должны просто смотреть на это! — Ханджи тараторила почти истерично, упирая руки в бока. Казалось, чем в большем она эмоциональном расстройстве, тем сильнее начинали блестеть ее очки. — Я сказал, вы не будете никому звонить, пока я здесь! И какого черта, Ханджи, ты дала ему это именно сейчас?! — и несчастная визитка вернулась обратно к ней. — Леви, ты хоть соображаешь, что творишь? — вновь начал Смит. Рядом с ним Леви казался еще меньше, но энергия, которую Аккерман сейчас транслировал вокруг себя, не оставила бы блондину шансов, даже окажись тот в два раза больше. — Пока я здесь, я просил вас, блять, не лезть. Один день. Один гребаный день вы можете подождать?! — Я не понимаю, почему по твоей прихоти мы вообще допустили, чтобы шестнадцатилетний ребенок довел себя до такого состояния?! Ты спятил, Леви! — Ханджи сделала шаг вперед, метая молнии и срываясь на крик. Эрвин стоял рядом, полностью с ней соглашаясь, хмуря густые брови и скрещивая мощные руки на груди. — Не смейте кричать на Леви! — Эрен выскочил, как черт из табакерки, оказываясь между ними и прикрывая Аккермана плечом. — Не лезь, сопляк! — А ты не затыкай мне рот! — подросток обернулся к нему, сжимая кулаки. Нет, он бы не тронул его сейчас и пальцем, но вот Эрвина… ох, с каким удовольствием он бы проехался по его выласканной антивозрастными кремами роже, превращая ее в кровавый натюрморт. Он ненавидел Смита за всё. За то, что тот отправил их с Жаном к директору, за то, что его родители в курсе драки, за дурацкую физику и этот вечно разочарованный, осуждающий взгляд, да даже за их с Леви дружбу. Как он вообще смог посчитать себя достойным его Леви? Какого черта он может быть частью его жизни, а Эрен нет? Чем он заслужил это гребаное право? Эрен опять встал к Аккерману спиной и теперь опасно взирал на преподавателя. Тот встречал его пылающий гневом взгляд ровной голубой гладью, как если бы наблюдал за шипящим котенком. — Освободите проход. Он поест, — приказал хозяин из-за спины Йегера, и взрослые, наконец, расступились в стороны, пропуская их внутрь кухни. Эрена немедленно усадили за стол, поставили перед ним тарелку с вилкой и стакан, который тут же наполнили ананасовым соком, — подожди минут семь, сейчас подогрею, — бросили раздраженно. — Хорошо… На столе уже стояла посуда с начатыми блюдами и полупустыми бокалами вина. Эрвин и Ханджи молча прошли следом, занимая свои прежние места, что оказались прямо напротив Эрена, и теперь всё, что происходило, находилось под их внимательными, препарирующими любую мелочь взглядами. Ничего больше не говоря, они просто молча наблюдали за тем, как Леви заканчивает готовить ужин для Эрена, подходит к нему со спины, выкладывает пюре с кусочками мраморной говядины на тарелку, что-то спрашивает, получая тихий ответ и открытый светящийся зеленью и детским восхищением взгляд. Затем мужчина отходит, что-то ополаскивает в раковине, а когда возвращается на свое место рядом с подростком, последний чуть голову не сворачивает, чтобы проследить его короткий путь глазами, жадно вбирая каждое движение взрослого. — Ешь, — тихо приказал Аккерман, когда школьник, забыв про еду, уже слишком долго на него смотрел. — Угу, — отвернулся тот, как обычно смутившись, покраснев и всё-таки принявшись нанизывать сочные куски говядины на вилку, мокая в маленькую миску с кетчупом. Его рука слегка подрагивала. Леви продолжал следить за ним, контролируя, чтобы тот действительно ел, а не маялся ерундой. Иногда мужчина отодвигал предметы вокруг парня, чтобы те ему не мешали, а в какой-то момент даже приподнял тарелку Эрена и разгладил под ней складку скатерти. В процессе аппетит только приходил, и Йегер, забыв про четыре наблюдающих глаза, стал с удовольствием уплетать ужин. Он всегда узнает руку Микасы, поэтому был уверен, что всё, что он сейчас ест, готовил Леви, отчего еда казалась вкуснее в разы, и он чувствовал, как энергия разливается по телу, кожа лица теплеет, а сам он точно пьянеет от этого мяса, щедро обмазывая его густым кетчупом с кусочками овощей. Одна капля всё же попала на белоснежную поверхность скатерти, из-за чего парень виновато ойкнул. Взгляды напротив не отрывались. — Ничего, — отозвался Леви совсем тихо. И в этот момент Эрен, изо всех сил старавшийся этого не делать, все же случайно посмотрел на преподавателей в ответ, увидев как брови Ханджи взлетели высоко над очками, а губы Эрвина поджались в непонятной эмоции. Эрен не мог понять, в чем дело. — Что? — спросил он их, непонимающе подняв голову. — Эрен, а в каких ты отношениях со своим отцом? — Ханджи, это не может подождать? Ты видишь, он ест? — заговорил Леви, и лучше бы он этого не делал, потому что Эрен опять отвлекся на него, перестав жевать. Ему очень хотелось вновь поцеловать его. Безумно. Влечение пронизывало всё тело, хотелось просто прильнуть к мужчине и украсть глубокий поцелуй. Прямо как тот, что Леви сам украл у него в магазине. Хотелось, так сказать, вернуть своё. Но это было слишком много, даже окажись они наедине. Поэтому он терзался вопросом, сколько он может себе позволить на глазах у миссис Зоэ и мистера Смита с учетом того, что они итак всё знают. Поцеловать Леви при мистере Эрвине Смите, хах. У Армина бы волосы встали дыбом, застань он такое, не иначе. Но, как бы ни был силен протест в сердце Йегера, он всё же не мог позволить такого хамства. Пока что не мог. А в щеку? Хотя бы в щеку? Он едва дотронется, разве это преступление? Преступление — это не позволить ему этого сделать. Пульс ускорился, а ладони вспотели, как если бы он собирался прыгнуть со скалы. Леви обернулся, встречая его сосредоточенное лицо, в мгновение догадываясь, что тот намеревается что-то выкинуть, но не успевает среагировать, как подросток подается вперед и мажет губами по его щеке, тут же отстраняясь и утыкаясь в свою тарелку, боясь реакции. Однако, раздирающее внутренности любопытство и восторг от содеянного слишком велики, почему он всё же поднимает блестящий острый взгляд прямо на Эрвина и отвечает на вопрос Ханджи: — Я в нормальных отношениях с отцом и с родителями вообще. Был. До недавних пор. Что он имел в виду, объяснять не требовалось. Мужчина всё понял бы и без слов. Однако наивно было полагать, что демонстрация обиды шестнадцатилетним подростком сможет пронять преподавателя с более чем десятилетним стажем работы. Смита смутило другое. То, что еще никогда не происходило на его глазах, а именно — при нем еще никогда несовершеннолетние школьники, особенно парни, так откровенно не клеились ко взрослым, особенно своего пола. Пытаясь сохранить лицо, он лишь поправил галстук, вновь поджимая губы. И снова Эрен не знал, как трактовать гребаный набор микроэмоций Эрвина, мать его, Смита. Да и плевать на него. Зато Ханджи после этого маленького поцелуя в щеку теперь сидит и открывает и закрывает рот, как рыба, то ли собираясь что-то сказать, то ли просто забыла, как дышать. — Леви! — произнесла она наконец, дрожа от переполнявших ее чувств и спешно делая крупный глоток из своего бокала. — Мне ему ёбнуть? Или что? Что я должен сделать? — ответил Леви на ее возмущение. — Оттолкнуть! Глаза Аккермана потемнели, и это удивительно совпало с тем, как солнце за окном спряталось за облака, из-за чего потемнело и в помещении. — Ты думаешь, я не отталкивал его? Не пытался объяснить? Не выгонял? Не, черт возьми, бил его по лицу? Ты, блять, серьезно думаешь, что я не перепробовал все варианты, Ханджи?! — Эрен в шоке уставился на него, пытаясь вспомнить, видел ли того когда-нибудь в столь сильном эмоциональном расстройстве? Внутри, совершенно неожиданно для него самого, вдруг дала новые плоды абсолютно неуместная ревность теперь еще и к Ханджи, ибо сейчас она несколькими жалкими словами зачерпнула так глубоко внутрь души Леви, как не удалось Эрену за многие и многие недели нещадной борьбы. Может быть, потому что между Леви и Ханджи с Эрвином не было той стены? Выходит, она возведена персонально для Эрена… И, чёрт, это так больно осознавать. Он совсем не ожидал принять новый нож в свою грудь именно сейчас. — Один вариант ты всё же пропустил, — вставил Эрвин, не решаясь взглянуть на друга и вместо этого делая вид, что на дне его бокала что-то интересное. — И что я им, блять, скажу? Уже слишком поздно! — Тебе нечего бояться, ты же не переспал с их сыном, в самом деле! — повысил голос теперь и Смит. Подросток знал глубинную суть ситуации, отлично понимал причины, почему Леви не выдает его родителям. Эрен не был круглым идиотом, и все карты перед ним давно разложены. Вот только неужели Леви действительно сейчас расскажет своим друзьям всё о их близости, о поцелуях, о объятиях, о… — Ты прав, но… мы спали с ним в одной кровати. Несколько раз. Ничего не было, но мы засыпали вместе, — отрезал Леви, и в кухне повисла гнетущая тишина. — И я не знаю, расскажет ли он им об этом или нет. Он непредсказуемый, не контролирует сам себя, и упертый до невозможности. Он сделает, что угодно, если сочтет, что оно поможет ему добраться до меня, — Леви прервался, чтобы вцепиться в стоящий рядом с собой бокал и залпом осушить его, после чего торопливо и отчаянно продолжил, — И я, блять, не знаю, что скажу Йегерам, когда они спросят у меня за это. Почему позволил, почему сам прикоснулся в ответ… Я не имел, блять, права даже пальцем трогать их ребенка! И уж тем более не имел сраного права спать в одной постели с их несовершеннолетним сыном, даже если я ничего с ним не делал! Они спросят меня, какого хуя! — Леви поставил бокал так резко, что его тонкая хрустальная ножка со звоном сломалась. — Вообще-то я достиг возраста согласия! — возмутился Йегер, но никто не обратил на него внимания. Он боялся пошевелиться. Он чувствовал, как что-то запретное и тайное стало достоянием целых двух взрослых людей. И по мере того, как круг посвященных продолжит расширяться, оковы секретности будут спадать, что определенно было хорошо для него и безмерно плохо для Леви. Для его репутации, для его отношений с Микасой, для его уклада жизни… Всё, что он получил бы взамен на такую жертву — это Эрен, целиком и полностью. Только вот он ему не нужен. — Леви… — неуверенно и как-то слишком тихо для себя начала Ханджи, поправляя очки, чтобы выдержать паузу. — А если… если тебя спросим мы? Леви молчал, уставившись в пространство, повторяя выражение лица Эрена. Выражение безысходности и загнанности в угол. Подросток посмотрел на него, в ужасе обнаруживая, как белки его прекрасных серых глаз покрылись тонкой красной сеткой. Боль. Спасти. Спасти его. Защитить. Он должен что-то сказать тоже. Должен донести до этих людей истинную суть. Эрен глубоко вздохнул, похрустел дрожащими пальцами, взял себя в руки и заговорил, аккуратно подбирая каждое слово и стараясь игнорировать гулкий стук в висках. — Леви не оттолкнул меня, потому что… — преподаватели в миг повернули голову к нему, — потому что он не хотел расстраивать Микасу, мы с ней очень близки ведь. И он не хотел портить со мной отношения, потому что знал, как это важно для неё… — Эрен, — глаза Ханджи наполнились невыразимой тоской. — И, может быть, еще потому, что Леви очень одинок. Поэтому он взял опеку над Микасой, ведь так? Ведь это может говорить только о том, что ему хотелось рядом кого-то близкого, семьи, детей. И потом еще появился я, и он, вероятно, увидел во мне эту тягу, то, что я… ну… люблю его, и… ох… — Эрен волновался и запинался, боясь, что несет полную чушь, — Микаса, она, знаете, холодная. Она так и не стала для родителей любимой дочкой, и пусть это странно, и вы мне не поверите, но это была не их вина, а Микасы. Она их отталкивала. За всю жизнь, может, и подпустила к себе только Энни и меня. Ну и немножко Армина. Поэтому она не смогла стать Леви дочерью. Как бы близко они не общались, в какой бы гармонии ни жили, я уверен, что она так и не открылась ему полностью. Леви не получил то, чего хотел. А со мной… — он вновь остановился и посмотрел на Леви, который всё так же продолжал избегать его взгляда. Йегер почувствовал в уголках глаз что-то влажное, и что картинка перед ними размывается, подергиваясь мутной пеленой. — Со мной он получил всё. Я люблю его безусловно. Люблю любым, и я бы сделал для тебя всё, Леви! И я знаю, Ханджи, зачем вы спросили, в каких я отношениях с Гришей. И мой ответ вам — я не увидел в Леви папочку, если вы об этом. Мне хватило в детстве внимания отца, чтобы не заниматься подобной ерундой. А вот Леви, может быть, увидел во мне сынка. Вот к чему я клоню. Поэтому не отталкивал, а иногда даже поощрял. Но лично я могу воспринимать Леви лишь как свою вторую половинку и больше никак! — он наконец закончил, и слезы сорвались с его глаз, сопрягаясь со сдавленными рыданиями. Он больше не мог себя сдерживать, и невыносимая тоска и печаль от предстоящей разлуки, неудовлетворенности, безнадежности и одиночества обрушились на него, погребая под собой. Он расплакался перед тремя взрослыми людьми, как маленький мальчик. — Больше я не могу найти этому объяснений. Но в чём я точно уверен, это в том, что он не может меня любить в том самом смысле, если именно этого вы так боитесь. Когда-то я всем сердцем верил в подобную возможность, но теперь я понял, что мы живем в мире, где таких чудес не бывает, и Леви никогда не полюбит меня так, как я его. Леви отодвинул свой стул и присел перед ним на корточки, беря его руки в свои. — Эй… не реви, — попросил мужчина тихо, заглядывая в его мокрое от слез лицо. Сам он вновь облачился в маску безэмоциональной холодности, однако глаза всё равно выдавали его близкое к Эрену состояние. Дрожь парня передалась ему, и теперь Аккермана тоже бил мелкий озноб, а от кожи лица отлила кровь, окрашивая его в белый, точно мел, цвет. — Н-не могу, — проговорил Йегер тяжело. — Т-ты уедешь, а я… так люблю тебя. Через стол все услышали, как шмыгнула носом Ханджи и теперь, сняв очки, промокала глаза платком. Леви приблизился и положил ладони на горячие красные щеки парня, большими пальцами утирая слезы. Тот стал медленно успокаиваться, всё еще продолжая восстанавливать рваное дыхание из-за сдерживаемых всхлипов, затем перехватил одну из ладоней и мягко поцеловал ее влажными раскрасневшимися губами. — Твои предположения наивны, Эрен, — заговорил Эрвин, а Эрен предпочел сделать вид, что не слышит его, полностью погрузившись в Леви, рассматривая родные черты и трепетно поглаживая в ответ черную копну густых волос на макушке, пропуская короткие прядки сквозь дрожащие узловатые пальцы. Ему не верилось, что совсем скоро он покинет его навсегда. — Ты не обижайся. Наивность — совершенно нормально для столь юного возраста, — продолжал Смит тем временем. — Потому ты во всем в корне ошибся. К большому сожалению, отнюдь не отеческие чувства к Микасе или к тебе двигают Леви. Поэтому он не звонит родителям. Поэтому он бежит от тебя за двести километров в другой город. — Эрвин, прошу… — Ханджи плакала, как не в себя. Отчего-то она не хотела, чтобы то, что было у всех на уме, всё-таки прозвучало. Эрен тем временем нагнулся и поцеловал холодный прямой лоб, спускаясь к виску и наблюдая за тем, как Леви прикрыл веки, увенчанные короткими черными ресницами. Ему уже было плевать, кто находился с ними в одном помещении. Будь это хоть отец с матерью, ему всё равно. Ничто не имело значения, кроме существа, что сейчас сидело у его ног. На него все напали, его обругали и приставили к ответу, и Эрен готов был на все, лишь бы унять его боль, оградить от внешнего несправедливого мира собой и принять грудью все выстреленные в него пули. — Увидь он в тебе сына, он бы не спал с тобой в одной постели и не позволял бы целовать себя. Не так общаются отцы со своими шестнадцатилетними сыновьями, Эрен, ты сам это знаешь. И одиночество тоже не дает ему право соблазнять тебя, провоцируя лечь к себе под одеяло, даже если растлить тебя он собирался только в мыслях. — Эрен вновь поцеловал щеку, а затем острую скулу, заправив выбившуюся прядь за ухо и уткнувшись носом в ежик сбритых волос на виске, втягивая в себя родной хвойный аромат. На своей шее он почувствовал, как Леви горячо выдохнул, из-за чего по телу прошелся ток мурашек. — Поэтому руководили им не высокие мотивы или платонические привязанности, — подросток подтянул мужчину ближе к себе, из-за чего Леви теперь стоял на коленях в его объятиях. Они уже находились в таком положении на этом самом месте, но только в противоположных ролях, а еще они были одни, за окном царила ночь, а потом Эрен получил знатную оплеуху. Сейчас же он чувствовал, что мог делать, что хочет, и никто не остановит его. — А всего лишь эгоизм и еле сдерживаемая и умело скрываемая… — Низко склонившись, он прижался лбом ко лбу Леви, не боясь больше ничего, даже если сейчас на полной скорости в него врежется поезд. — похоть. — закончил Смит. А Эрен поцеловал.