Моя ненависть к тебе

Раньше, чем Эрен успевает что-то сообразить, Леви хватает его за рукав и насильно увлекает в ванную. Подросток понимает этот жест совершенно по-своему и, когда они оказываются в светлом, чистом помещении, падает на колени. — Уйми свои таланты, сопляк, — мужчина вздергивает его и разворачивает к раковине. Их взгляды встречаются в зеркале, и теперь, кажется, до Эрена доходит. Ему открываются блестящий от выступившего пота лоб, покрытые красными пятнами щеки, взмокшие волосы и подернутые нездоровым блеском глаза с огромными зрачками. Но что самое интересное, Леви выглядел не лучше. А в контрасте с его обычным неприступным обликом, казалось, у него на лице всё было написано, выдавая, чем он занимался только что. Не выдержав, Эрен повернул голову, ткнувшись в красные, натруженные губы, с трепетом ощущая на них свой вкус. — Я тоже хочу! — требует он страстно. — Заткнись, — и, схватив за волосы, парня жестко нагибают вниз, умывая ледяной водой и стараясь делать это так, чтобы не попало на одежду. — Шевелись, мать твою, и проваливай к мамочке с папочкой. Скажешь им, что ты такой красный, потому что помогал мне двигать шкаф. А я остался наверху, чтобы отлить, и скоро вернусь. — Позволь мне хотя бы потрогать… — Не неси бред! — Леви вел себя так, будто к нему подбиралась паника. Он явно чего-то боялся, но Эрен был слишком молод, чтобы сообразить, чего именно. — Я просто потрогаю, Леви! Это нечестно! — Прекрати, блять, орать! — Пожалуйста… — Эрен послушно перешел на шепот, — Это несправедливо. С тяжелым вздохом безысходности Аккерман сдался, и парень развернулся, прижимаясь вплотную и укладывая руки на ремень мужчины, чувствуя, как собственное дыхание вновь начинает учащаться. Разум его терял грани, превращаясь в вязкую субстанцию, перед глазами плясали пятна, и он будто бы проваливался всё глубже с каждым жарким прикосновением к желанному телу. Все умывания и попытки привести подростка в порядок вот-вот окажутся напрасными. С минуты на минуту их хватятся, и будет так нестерпимо обидно разрушить всё в последний момент, обнаружив себя перед родителями. Но разве можно об этом думать, когда перед тобой он? Сознание Эрена сузилось, превращаясь в точку и сосредотачиваясь только на чужой ширинке. Максимально осторожно, будто боясь спугнуть, он погладил ладонью теплое бедро, а затем, обнимая мужчину за поясницу, накрыл рукой выпирающее и твердое, чувствуя, как Леви напрягается, задерживая дыхание. Если бы еще совсем недавно Эрену сказали, что они будут так невыносимо близки, он бы не поверил. Ни за что не поверил, будучи не в состоянии мучить себя и выворачивать наизнанку надеждами. Но вот он. Живой, теплый, нервный и сомневающийся, но в его руках. Почти покорный. Эрен то и дело метался взглядом от красивого родного лица со сведенными бровями и расширенными зрачками, с легким, едва заметным румянцем на щеках, к собственной руке, против воли начавшей поглаживать, выбивая сдавленный рык из мужчины. Очень скоро Леви спохватился, зажмурившись и до боли прикусив губу, не позволяя себя поцеловать. А затем, не толкаясь, без ругани и принуждений отстранился. — Потрогал? Теперь иди. — Я люблю тебя, — прошептал Йегер. Понимание, что это их последний раз наедине, накрыло волной невыносимой боли. — Я верю. — Т-ты будешь думать обо мне иногда? Пообещай, что будешь! Пообещай, что запомнишь, как сильно я любил тебя, Леви! — одна рука, дрожа и едва слушаясь, снова вернулась на поясницу, а вторая привычно запуталась в черных, слегка взмокших сейчас, волосах. — Запомню. А ты забудь, слышишь? — потребовал мужчина, заставляя смотреть себе в глаза. — Забудь, как можно скорее, и никогда не вспоминай. Это моя к тебе просьба, Эрен, — Эрен всхлипнул, жалобно взвыв, как ребенок, в ответ на услышанное. — У тебя впереди длинная насыщенная жизнь. Учеба в университете, работа, семья… Мне в ней не место, понимаешь, маленький тупица? Так же, как и не место здесь, — невесомо, почти ласково ткнули пальцем в высокий смуглый лоб. — И здесь, — опустили руку вниз, кладя на быстро-быстро бьющееся юное сердце. — Микаса обещала приезжать каждый месяц… — Меня с ней никогда не будет, — твердо перебил Леви, предвидя просьбы и уговоры. — Ты никогда больше не увидишь меня, Эрен. — Люблю, люблю тебя… — будто не слыша он вновь поцеловал, и Леви ответил ему. Ответил безумно и почти сердито, притираясь и обнимая вокруг шеи. Разрывая ниточку слюны, Эрен в последний раз чмокнул мокрые губы, заглянул в возбужденные серые глаза с короткими темными ресницами, тяжело вздохнул, обожающе погладив по щеке, оторвал себя с кровью и отошел. Сам. Бросаясь затем прочь. На собственных негнущихся ногах и без очередного вымученного приказа. Сбегая и утирая слезы, как девчонка. — Знаю, — прошептал Аккерман, когда за юношей уже закрылась дверь. С трудом переставляя онемевшие ноги, спотыкаясь и до побеления в костяшках сжимая перила, он спустился по лестнице. Встретив откровенно уставшие от его вечно больного вида лица родителей, в глазах которых с меньшим трудом можно было найти раздражение, нежели жалость, Эрен подошел ближе, без слов обнимая Микасу. — Почему ты такой горячий? — спросила она. — Я помог Леви подвинуть там… эм… шкаф? — А выглядишь так, будто вагоны с кирпичами разгружал, — сердито заметила Карла, — На следующей неделе пойдем к врачу. Надоело мне всё это, — и Гриша поспешил успокоить ее, положив руку жене на плечо: — Давай отложим этот разговор до дома, дорогая. Эрен даже не обратил на них внимания. Они пересели на диван в гостиной, на котором Йегеру не раз приходилось ночевать на заре их с Леви отношений. Отношения. Можно ли это так назвать? Были ли у них именно отношения? Он так и не успел спросить. Прямо сейчас самый дорогой для него человек, запершись в ванной, скорее всего удовлетворяет сам себя, чтобы избавиться от навязчивого состояния и спокойно выйти к его родителям, и от мысли этой предательски тянуло в животе, из-за чего Эрен крепче обнял сестру, краснея и зажмуриваясь. — Ну что ты, милый? — Я буду скучать. — Я тоже, дорогой, я тоже, — она отстранила его, посмотрев в глаза, готовая вот вот заплакать. Ей было больно, но она знала, что его боль была в разы сильнее, в разы более уничтожающая и безнадежная. И что скорбит Эрен не о расставании с ней, а совсем о другом. О других чувствах и о другом человеке. — Всё обязательно наладится. — Нет… — произнес он одними губами так, чтобы не услышали родители, и тогда Микаса заплакала. — Я тебя люблю, сестренка. — И я тебя, братик… — Ох, детки, — позабыв всю внезапную злость, Карла раскинула руки, и опять Йегеры превратились в кучку из обнимающихся плачущих людей. А Эрена не покидало ощущение, что должен он быть не с ними, а этажом выше, и заниматься совсем другим. Боже, его мысли омерзительны. Едва услышав, как наверху хлопнули дверью, подросток тут же оторвался от всех и поднял голову в сторону лестницы, задерживая дыхание. Как и всегда, невероятно красивый, сменив рубашку и уложив прическу волосок к волоску, хмурый и слегка уставший, он спускался к ним, а Эрен весь подобрался, представляя, что он здесь один, и Леви идет только к нему. Какой бы роскошью было сейчас снова поцеловать его. Ему хотелось пасть к его ногам, бежать к нему на четвереньках, виляя хвостом, как щенок, а затем облизывать его щиколотки. Он готов был на какое угодно унижение, но ни одну его жертву не примут. Эрен и так получил слишком много того, чего не достоин. Усевшись так, чтобы родители не видели его лица, он тихо произнес: «Прощай, любимый». — Мне жаль, что вам приходится это переживать, — проговорил Леви голосом, в котором открыто читалось сожаление и чувство вины. — О, дорогой, — тут же вскочила Карла, — ни в коем случае! Конечно, нам больно! Конечно, нам жаль расставаться с нашей дочуркой, но Микасе совершенно нечего делать в этой дыре, в которой, кроме главной площади и твоего ресторана, даже сходить некуда. Никогда бы не пожелала оставить ей свои лучшие годы в Шиганшине, а потому от всей души мы с Гришей благодарим тебя. Ни в коем случае не вини себя за то, что нас разлучаешь, ведь мы счастливы. И губы Леви тронула улыбка, а лицо Эрена, смотрящего на него, озарил свет. Потому что его любимый улыбался. — Спасибо, — только и ответил Аккерман, приняв ее объятия, затем подошел Гриша, помогая отнести сумки с вещами. Их было мало, так как еще вчера Аккерманы отправили в Трост фургон. А потому черный внедорожник нагрузили в один заход, после чего Леви, кинув последний взгляд на исхудавшую, понурую фигуру лохматого и мятого подростка с направленными на него большими безжизненными глазами, занял место водителя, а Микаса, смахнув слезы и послав матери воздушный поцелуй, уселась на пассажирском. И так они исчезли. А Эрен заплакал, словно маленький, чувствуя, как медленно и безвозвратно отмирает что-то внутри.

***

— Чёрт, проваливайте, — кричал Эрен, запуская роботов из конструктора Лего в стену, из-за чего те, жалобно глянув пластмассовыми фонариками в последний раз, разлетались на сотни маленьких деталей. Вслед отправлялись изорванные тетрадки по физике и биологии, ручки, карандаши, коллекция фигурок из киндер-сюрприза, учебники, коробка со скрепками, акварельные краски, корявые рисунки, что Эрен хранил с младшей школы, подаренный Микасой одеколон, благо, что не разбился, будильник, пластинки против комаров, сигареты, которые он ныкал от родителей под подушкой… — Эрен, я прошу тебя! Ты нас пугаешь! — кричала Карла за дверью. Эрен боялся, что Леви навсегда заберет её, его сестру и самого близкого человека в жизни Йегера? И он забрал. Только вот никто не предупреждал, что вместе с ней, он заберет и его сердце. Израненное, истоптанное, кровоточащее от огнестрельных ран, много раз разбитое и починенное ржавыми гвоздями, но всё еще живое и бьющееся. Всё еще в состоянии поддерживать жизнь в слабом организме. Теперь на том месте, где оно было, образовалась огромная черная дыра, всасывающая в себя душу и грозящая не оставить ничего. — Свалите нахуй из-под моей двери!!! — Эрен, мы даем тебе десять минут. Если ты не успокоишься, я выламываю дверь, мы связываем тебя и вызываем скорую, — присоединился отец. Игнорируя кровать, подросток упал на пол, обхватывая себя руками и задыхаясь от подступившей к горлу очередной порции рыданий. Успокаиваться он не собирался. Он знал, что родители блефуют. Прямо сейчас они не станут вызывать никакую скорую только из-за того, что он опять «распсиховался». Однако, что касалось завтрашнего дня, кто знает, взбредет ли его отцу в голову охренительная идея отвезти сына к психиатру, поход к которому итак дышал в затылок, или нет. Бессонная ночь не застала врасплох, будучи вполне ожидаемой. Не менее ожидаемым было и то, что, если доживет, наутро Йегер уже не встанет. Днем, скорее всего, притащится Армин, а еще позвонят из школы, интересуясь, где он, потому что пропусков в этом семестре итак девать некуда. И всё это казалось каким-то слишком неважным, почти эфемерным, теряющимся за плотной завесой тумана, безвозвратно отгородившей Эрена от его прошлой, некогда насыщенной примитивными приключениями и простыми подростковыми радостями, жизни. Когда-то очень давно, много лет назад в голове и несколько месяцев назад в действительности, Эрен любил таскать Армина по заброшенным зданиям на окраине Шиганшины, каждый раз крича «вау» при виде выброшенного наркоманами шприца или трупа голубя. Сейчас, обнаружь он там собственный труп, стоя напротив бесцветным, мертвым приведением, он бы даже не дрогнул. Так сильно ему было плевать. Может быть, он уже приведение? Эрен пошевелил рукой, сжав в кулак и больно впившись короткими ногтями в мокрую ладонь. Выходит, живое тело. Странно. Часы слились вместе, преобразуясь в склизкую, гадкую ленту без конца и края. Он не знал, сколько прошло минут с тех пор, как он продолжает лежать на полу. Настольная лампа освещала комнату тусклым холодным светом, в то время как за окном на город опустилась непроглядная тьма, а на первом этаже исчез всякий шум. Конечности затекли и отдавались болью, когда он попытался встать. Поднявшись и отведя некоторое время на борьбу с головокружением, Эрен покинул комнату, смутно понимая, зачем. Главное, быть бесшумным, чтобы не разбудить родителей. Миновав зеркало в гостиной, он опять царапнул себя по руке, дабы убедиться, что не призрак, и разочарованно вздохнул. Наверное, Эрен должен проклинать тот день и час, когда встретил его, ненавидеть его за то, что с ним происходит, и за то, что тот превратил его в жалкое подобие себя прежнего, уничтожил, растоптал, причинил столько страданий, но… он не мог. Видимо, когда по-настоящему любишь, то скорее обвинишь во всём себя, лишь бы оправдать любимого. Вот Эрен и винил. Винил в том, что он такой тупица, в том, что не родился хотя бы лет на десять раньше, в том, что не знает меры, употребляя алкоголь, в том, что доставил ему столько проблем, что приходил без приглашения в его дом, ложился без спроса в его постель, трогал его без разрешения, был причиной плохого настроения и переезда… Выходит, это не Эрену сломали жизнь, а сам Эрен сломал жизнь Леви. Тот ведь хотел… жить там, где родился, где прошло его детство, где ждали Ханджи с Эрвином. Микаса бы закончила здесь школу… Хотел, как лучше, а в итоге разрушил любимому все планы. Полный придурок Эрен Йегер. Так мог поступить только он. Ведь окажись, например, Армин на его месте, стал бы он вести себя так? Стал бы насильно врываться в чужой дом и чужую налаженную жизнь, навязывая себя и преследуя? Конечно, нет. Тактичный, мягкий и воспитанный Армин ни за что бы не решился принуждать кого-то к своей компании. Может быть, он бы аккуратно подошел к Леви, максимально культурно признался бы, что питает особые теплые чувства к мужчине и, получив вежливый отказ, свалил бы к чертям. И всё бы осталось, как прежде. Мама бы не плакала, Микасе не пришлось бы привыкать к новой школе и городу без друзей и знакомых, Леви бы жил здесь… Эрен остановился, не понимая, как оказался возле прачечного помещения, замахнулся и со всей силы отвесил себе увесистую пощечину. А затем еще одну. И еще, пока лицо не начало саднить, а слезы не брызнули из глаз. Не устрой он всё это, то Леви бы остался. И Эрен имел бы возможность хотя бы просто смотреть. Конечно, это было бы настоящей пыткой и безумно больно, но та боль в сравнении не шла с тем, в какой ад превратится существование подростка теперь, если он конечно не-… Привыкнув к темноте прохладного и неуютного прачечного помещения, взгляд заскользил по стиральным машинам, затем по непонятно откуда взявшимся здесь пакетам с удобрениями для сада и прочему хламу, что хранили родители, а в конце остановился на стеллаже до верху забитом просроченной и не очень бытовой химией. На самой нижней полке слишком соблазнительно и одновременно пугающе белела огромная бутылка отбеливателя, погружая в неприятные воспоминания трёхлетней давности, когда им было по тринадцать. Тем летом с Армином стряслась сильнейшая аллергия на тополиный пух, из-за чего он половину каникул просидел дома, и ребятам только и оставалось, что коротать время перед телеком. Одним из таких теплых, уютных, но до ужаса скучных вечеров, они бездельничали за просмотром местных новостей, потому что после них должна была начаться сто первая по счету серия сериала, за которым они тогда следили. Заражая друг друга зевками, мальчики вдруг навострили уши: очередной репортаж показался им любопытным. Шестнадцатилетняя девочка из соседней школы покончила с собой, выпив отбеливатель. Первая мысль — как до такого вообще можно додуматься? А репортер, тем временем, не скупился на красочное описание мучительной и долгой смерти школьницы, подробно рассказывая, как сначала химия прожгла пищевод и желудок, заставляя биться несчастную в дикой боли, необратимо уничтожая органы всё еще живого человека. Затем открылись множественные внутренние кровотечения, и только после того, как самоубийца прошла через эти адские предсмертные муки и агонию, яд окончательно закончил с ней. Ребята запомнят эту душераздирающую историю очень надолго, а позже, когда с началом учебного года бедняжку начнут обсуждать в школе, даже выяснится наличие общих знакомых. Ни Эрен, ни Армин, конечно же, в ту ночь не спали. Однако сейчас, спустя годы, впечатление притупилось, и из травмирующих воспоминаний вычленилось самое главное — это стопроцентно убьет его. Обещания самому себе, что он сделает это позже, сперва окончив школу и покинув родителей, напрочь забылись. Да и разве можно было подумать, будто импульсивный, совершенно не умеющий сдерживать в руках свои порывы Эрен станет ждать хотя бы лишний день, не то что несколько лет? Он прошел слишком длинный и тернистый путь, чувствуя, что окончательно созрел. Имело смысл ждать только отъезда Леви. Остальное теряло значение. Ведь, кроме того, что он жалкий, недостойный, отвергнутый влюбленный, Эрен еще и мерзкий подлый эгоист. С такими мыслями он сделал шаг, затем еще один и еще, оказываясь вплотную к забитому стеллажу. Бутыль показалась неподъемной его онемевшим рукам, и тогда он присел на пол, откручивая большую синюю крышку. В нос ударил неприятный запах химикатов. Пульс гулко застучал в висках, а ладони вспотели и затряслись. Сейчас. Он сделает это сейчас. Ни минуты на раздумья он не заслуживает. За маленьким окном послышались тяжелые дождевые капли, разбивающиеся о опавшую листву. В коридоре завывал сквозняк, а в кармане завибрировало, уведомляя о пришедшем сообщении. Ему совершенно плевать, кто и что от него хотел в столь поздний и роковой час. Тяжелая тара оторвалась от пыльного пола и оказалась напротив мертвенно бледного лица, замирая. Снова вибрация. Гребаное сообщение и гребаный телефон. Что-то внутри Эрена, что продолжало слабо, но отчаянно бороться за его жизнь, ухватилось за это, как за соломинку, обращаясь в навязчивую мысль срочно проверить смску. Медлить было нельзя. Нельзя сворачивать с выбранного пути, такого тонкого, словно качающийся канат. Он понимал, что одна неверная, случайно залетевшая в голову мысль может отсрочить его трапезу на черт знает еще сколько дней, недель или месяцев. Он раскрыл сухие потрескавшиеся губы и… Снова. «Да, блять!» — в сердцах воскликнул Йегер, с гневом ставя огромную бутыль отбеливателя обратно. Дрожа, словно в приступе лихорадки и, кажется, плача, извлек из кармана блядский гаджет. Окей, пусть напоминание о пополнении баланса или предупреждение о погоде станет тем, что увенчает его сраную жизнь. Экран загорается, и Эрен, накрывая рот рукой и подавляя болезненный стон, выбивающий новую порцию слез, читает его имя.