Моя ненависть к тебе

Дрожащей рукой Эрен нажал на сообщение, намеренно отвернувшись и зажмурившись на некоторое время, чтобы продлить сладкий момент предвкушения. И каким же разочарованием наполнилось его сердце, когда глаза пробежали по первой строчке. Последний раз гулко сократившись, оно полетело вниз с огромной высоты. «Эрен, привет. Это Микаса». Эрен любил сестру. Очень сильно любил, но, бог свидетель, сейчас он не был ей рад. «Мой телефон сел, поэтому взяла у Леви. Мы доехали, всё хорошо. Моя новая комната выглядит чудесно) Леви передает, чтобы ты не делал глупостей. Нас обоих беспокоит состояние, в котором мы тебя оставили, но просто постарайся жить, Эрен. Через месяц я приеду погостить, как и обещала, и хочу найти тебя в добром здравии». Не делать глупостей. Интересно, что он имеет в виду под этими самыми «глупостями»? Не пить отбеливатель? Может, так и спросить? Нет. Микаса будет плакать. Хотя, она и так будет плакать, даже если Эрен сделает это молча. Но зато ему, по крайней мере, уже будет всё равно. Всё, что могло бы откликнуться внутри него на слезы сестры, было бы уже мертво и не способно посылать импульсы в мозг, а значит, настало бы вечное успокоение и слияние с бесконечным, где все мелочи земной жизни обратились бы в маленькие ничего не значащие пылинки. И единственное, что осталось бы у Эрена — это его Леви, которого бы он ждал там, сколько бы времени не потребовалось. Но самое прекрасное состоит в том, что когда бы они встретились, то были бы равны, потому что в том месте нет возраста, нет времени, нет школы, нет тех, кто осудит, и прочего дерьма. Мысль эта озаряла и ослепляла, по сути будучи до ужаса нелепой и странной, как если бы Эрен был пьян или того хуже. Однако, ему вдруг остро захотелось поделиться ею с ним. «Можно позвонить Леви?» — написал он в ответ. «Прости, он говорит, что не станет разговаривать, и чтобы я больше не писала тебе с его телефона (Свяжемся позже, не скучай!». Эрен встал. Голова его привычно закружилась, из-за чего он привалился к стене, ожидая, когда кровь вновь восстановит циркуляцию, и вышел вон. Свет луны, пробирающийся через занавески в гостиной, показался воспаленным заплаканным глазам слепяще ярким. Со вздохом посмотрев на крутую лестницу, ведущую наверх, он остановился и рухнул на диван, не в состоянии пошевелить даже рукой. Всё, на что его хватило, это отправить: «Передай Леви, что я очень сильно люблю его. Говори ему это каждый день, Микаса». «Я знаю», — пришёл ответ, но уже не от неё. То, что начало происходить с Эреном дальше, не было сном. Он просто лежал, сканируя расфокусированным взглядом потолок, будучи живым лишь наполовину. Его обескровленное лицо, устав от слез, замерло в равнодушном выражении, словно маска, а мысли превратились в кашу из несвязных мутных образов. Что ж, сегодня не вышло. Может, он попробует повторить свою особую «трапезу» завтра? Главное, не откладывать, иначе однажды он просто не встанет.

***

— Эрен… Первое, что он увидел, это обеспокоенный Армин, нависающий над ним. Его друг трогательно моргал, терпеливо ожидая, когда Йегер подаст признаки жизни. Голова его раскалывалась, а все тело ломало, как от похмелья. Подушка, которую Карла заботливо подложила ему под голову, когда проснулась на работу и застала сына в гостиной, совершенно не спасла от боли в шее, а принесенное вместе с ней одеяло не грело оледеневшие конечности. Кажется, у него опять поднималась температура. — Сколько времени? — спросил он хрипло. — Около десяти утра. Я пришел уговорить твоих родителей, чтобы они не будили тебя в школу. Потому что… думаю, вчера тебе было очень тяжело. Я побуду с тобой, пока миссис и мистер Йегер не вернутся с работы. Эрен недоверчиво заглянул в голубые глаза напротив. Армин уговаривал его родителей, чтобы те не отправляли его в школу? Серьезно? — Кто ты и что сделал с Арм… ах… — Что? Что болит? — блондин тут же суетливо подскочил на месте, заозиравшись по сторонам в поисках, сам не зная, чего. — Ничего. Просто тело ломает… — ответили едва слышно. Не без помощи рук товарища Эрен всё-таки поднялся. Первым делом Арлерт повел его в ванную, где, наслушавшись брани, заставил почистить друга зубы. Затем, сто раз оскорбленный и уже не такой воодушевленный идеей провести день с Йегером, принялся мастерить завтрак из того, что было в холодильнике. В итоге получилась очень даже аппетитная яичница с золотой корочкой по краям белков, с капельками соуса на желтках и порезанной колбаской, чем Эрена благополучно и вырвало спустя пятнадцать минут. А после ребята поднялись наверх, где Армин, выслушав тысячи «не хочу», всё же уговорил больного выпить хотя бы просто горячего чаю. — Ты бы проваливал, — слабо произнес Эрен, когда, закончив с делами, гость уселся напротив него и принялся разочарованно прожигать взглядом. — Нет! — звонко возразили ему, и высокий звук чужого голоса болезненным колоколом отозвался в несчастной голове. — Ты мне не поможешь. — Помогу, — продолжали уперто спорить. — Проваливай… — Уже помог. Не будь здесь меня, ты бы до сих пор валялся на диване без крошки во рту, пока совсем бы не обессилел. Отчасти Армин был прав, потому что он бы действительно валялся, но только не на диване, а среди забитых стиральными средствами стеллажей, и не с чаем, а с отбеливателем в желудке. Однако, спорить с воинственно настроенным Арлертом Эрен не стал. Гость, тем временем, отвлекся на царивший в комнате жуткий бардак, от которого дергался глаз. Чего тут только не было: от испорченных учебников, лежащих в куче пластмассовых деталей Лего, до предметов одежды. Трудно было радоваться жизни, обитая в таком хаосе. От подобной картины вокруг Армин бы и сам, не долго думая, впал в депрессию, а потому он неторопливо, чтобы в очередной раз не вызвать недовольство хозяина, принялся разбирать кучи разбросанных вещей. — Оставь, — едва слышно приказал Эрен, напрягая севшие голосовые связки. Его губы двигались медленно и тяжело, из-за чего каждое слово давалось с трудом. — Ну уж нет. Если мы собираемся вытащить тебя из этого состояния, то, думаю, будет правильным начать с беспорядка в твоей комнате. А там и в голове всё встанет на свои места. Вот уберемся, отлежишься чуть-чуть, сходишь в школу, увлечешься вновь учёбой… От слова «учеба» внутри Эрена ничего не шевельнулось. У него больше не было сил испытывать к ней интерес, ненависть, или что-либо еще. Армин поднялся с пола, где пытался хоть как-то рассортировать поломанное и испорченное, и приоткрыл окно, впуская свежий влажный воздух, а вместе с ним и звуки улицы. — Я не буду учиться. У меня не выйдет. У меня больше ничего не выходит, — заговорил Йегер так тихо и обреченно, что приходилось напрягать уши. — Ты думаешь, я ленивое ничтожество… Арлерт возмущенно раскрыл рот, выронив из рук пачку пластин против комаров, не ясно как оказавшуюся среди этого хлама. Он искренне не понимал, что, черт возьми, у Эрена в голове, раз он говорит такое. — Я вовсе так не думаю! И вообще… — Не ври! Все вы считаете меня никчемным животным, которое только и может, что портить всем настроение своими истериками, грустной миной и бесконечным лежанием на кровати. Вы все отчаянно хотите видеть меня таким, как раньше. Веселым, беззаботным, любящим шутить и влезать в истории. И помогаешь ты мне лишь в надежде вернуть меня прежнего, но… ты не подумал, Армин, что настоящий я, может, именно такой? — Не говори так, Эрен. Ты ошибаешься. Всё, что с тобой сейчас происходит — это не нормально. Не нормально лежать при смерти и ничего не есть, не гулять, не учиться, не спать… Большую часть своей жизни ты был совершенно другим, вспомни! Не мог же ты шестнадцать лет подряд притворяться? Ты бы не додумался до такого, ведь ты, Эрен, не лицемерный и не лжец. Напротив, слишком честный, что тебя порой и губит, — Армин собрал небольшую стопку из тетрадей и вырванных листов, бережно укладывая ее в шкаф стола и разворачиваясь обратно лицом к Эрену. — Значит, именно то, что происходит сейчас — не ты. — Но это я, — Эрен поднял безжизненную руку, касаясь своей груди. — Ты ждешь, что я буду оправдываться, но всё это время и ты, и родители, и даже… — он тяжело сглотнул, прежде чем произнести его имя. — Леви… вы все были правы. Я действительно ленивый и бесполезный, раздражающий и надоедливый… — Эрен, остановись! Мы вообще никогда не говорили тебе такого! Ты это сам про себя выдумываешь! — гость подошёл ближе, присаживаясь с краю кровати. Ему приходилось повышать голос, чтобы прервать бессмысленный словесный поток Йегера. — …никчемный, избалованный, капризный, вечно ноющий малолетний тупица… — Эрен! — И он знал всё это! Видел насквозь мою мерзкую натуру, поэтому оставил! Я оказался недостаточно хорош для него, Армин! И он меня бросил! — Это не так! — Армин набросился на него, обнимая через одеяло и стараясь держать крепко-крепко. Впервые вся боль и трагедия лучшего друга обрисовались так отчетливо, обнаружив себя в столь страшном свете и обрушившись на его не готовую ко всему этому светлую макушку. До последнего Армин внушал себе, что происходящее с Эреном — всего лишь недуг, окрестил все его чувства болезнью, которую вот-вот поборет организм. Но он не справлялся. Болезнь. Это определение будто бы сглаживало углы, заставляя отнестись к эмоциям Йегера, как к симптомам. Но это не отменяло того, что они всё еще оставались эмоциями и били по несчастной душе гораздо сильнее, чем просто боль в горле или насморк. — И ты прав, все мы действительно хотим, вернуть тебя прежнего, но не потому что такой, как сейчас, ты нам не нужен. Нет. А потому что тогда ты был счастлив. Я хочу, чтобы мой лучший друг был счастлив, разве это плохо? — Я недостаточно взрослый, недостаточно скромный, недостаточно аккуратный, недостаточно внимательный… — продолжал, тем временем, больной, будто не слыша. — Ему всего во мне было недостаточно!!! — глаза Эрена вновь наполнились горькими слезами. Сколько он плакал за последние сутки? Армин начинал чувствовать, как от вида этого глубоко несчастного лица, которое раньше словно было создано для улыбок, начинает кровоточить и его сердце тоже. — Никогда больше не говори таких страшных и нелепых слов о себе! — поймав себя на том, что откровенно кричит, он медленно вздохнул, успокаивая собственный тон. — Послушай же меня, он был вынужден. Он хотел тебя спасти, только и всего. Сам подумай, к чему бы это привело, и как бы вы жили? — Армин беспомощно зарылся руками в свои светлые волосы, против воли копируя частый жест Эрена. Сколько еще раз он повторит одно и то же, прежде чем его услышат? — И сколько бы это продолжалось? Пять лет? Семь? Пока ты не закончишь универ? А что будет, когда твоя любовь пройдет, а, Эрен? — поняв, что повторяется, он приподнялся, выставляя руку вперед, чтобы пресечь клятвы о том, что эти чувства навсегда. — Ты окажешься в кресле психотерапевта и будешь во всем винить его, во всех своих травмах и проблемах. Ваша «сказка» обернулась бы самым болезненным опытом в твоей жизни, — лицо Армина краснело, а самого его пробивала почти гневная дрожь. Он чувствовал, что ходит по лезвию, но, как всегда, рисковал собой, лишь бы хоть как-то улучшить состояние Йегера. — Он бы стал воспитывать тебя под себя, потому что ты младше. Ломать твой характер, потому что вы до ужаса разные, приказывать, манипулировать твоей любовью, потому что он… человек, Эрен. Всего лишь человек, который тоже имеет свои чувства и который бы до ужаса устал от ваших неравных отношений. И, если он нормальный, то никогда бы не простил себе того, что не уехал вовремя, тем самым сломав тебе жизнь. В конечном итоге, ты бы возненавидел его за всё это, а он бы жутко винил себя, но никогда бы не попросил прощения, потому что признаться в таком преступлении даже самому себе слишком страшно. Вот как бы было, Эрен. Пытаюсь донести до тебя это уже в который раз. — Заткнись, Армин! — Эрен истошно простонал, вновь глотая злые слезы. Правда из уст друга била хлыстами, вспарывая кожу. Всё перечисленное он и так знал, а потому был готов, хоть и понимал задней мыслью, что вряд ли бы научился быть покорным, послушным и мягким, не наступив себе на горло, поэтому… — Поэтому, блять, он и бросил меня! — Не бросил, а выбрал подарить тебе нормальную жизнь, здоровую юность, здорового тебя, — продолжал Арлерт, сам роняя непрошенные слезы, после которых оставались мокрые следы на пододеяльнике. — Мне это всё не нужно! Пусть бы это стало моей жертвой ради любви к нему! В ответ на его слова блондин удрученно замолчал, уставившись широко раскрытыми ясными глазами. Ему не верилось, что Эрен сумел всё это осознать в той же полной мере, что и он. Вряд ли тот вообще мог объять весь масштаб ожидающих их с Леви проблем, ибо разум его застилала слепая влюбленность. — Эрен… он того не стоит, — произнес он спустя некоторое время, тяжело поднявшись и, ссутулив спину, усаживаясь с краю. Йегер еще что-то сбивчиво говорил, нахмурив густые брови и путаясь в словах и предложениях, то и дело перескакивая с одной абсурдной мысли на другую, но резко упавший духом Арлерт был в состоянии лишь с болью смотреть и перебирать в пальцах поломанные пластмассовые детальки, поднятые с пола. День тянулся медленно и мучительно для обоих. Пару раз они пробовали сыграть в приставку, но Эрен вечно спотыкался и проигрывал, постоянно тормозя, пока нервы не сдали у обоих. Затем наступило время обеда, где Армин одержал маленькую победу, сумев запихнуть в друга пару ложек супа и котлету, после которых губы больного слегка порозовели, и он уже меньше напоминал ходячего мертвеца. Однако, что касалось долгов по учебе, там не работали никакие убеждения, и Арлерту, старательно подделывая кривой и крупный подчерк Эрена, пришлось самому записать в мятую тетрадь пару номеров из сборника задач по физике, чтобы хоть как-то умаслить Смита. Пока гость этим занимался, Йегер, с полным отсутствием хоть малейшего интереса на сером лице, молча сидел рядом на притащенной с кухни табуретке, завалившись на стол и невидящим взглядом изучая старое, скрипящее дерево за окном. В детстве, когда Армин оставался здесь ночевать, он всегда страшно пугался, когда черные кривые ветки царапали оконное стекло, а потому атмосфера казалась ему еще тяжелее, вовсе вогнав в уныние, когда за окном спряталось солнце. Краем глаза он наблюдал за товарищем, проверяя дышит ли тот вообще, и с неудовлетворением замечал, как точно вписывается Эрен в нагнетающую обстановку вокруг, в съеденный сумраком скудный пейзаж за окном и в матовую поверхность стола, на котором полулежал так, будто пытался слиться с ним воедино. Казалось, если повнимательнее вглядеться в его спокойный смуглый лоб, то можно было увидеть просвечивающиеся мысли о чём-то столь же мрачном и обреченном, как это дурацкое черное дерево. — Я даже не сделал ему приятно… — прохрипел Эрен, и по спине Армина пробежали мурашки. — О чём ты? — спросил он беззаботно, стремясь отогнать не понятно откуда взявшуюся тревогу и возвращаясь к подделыванию чужого подчерка. От наигранного усердия он аж высунул кончик языка. Эрен, тем временем, потянулся к своему телефону, открывая совсем короткую переписку. Большой палец забегал по клавиатуре. Ему зачем-то именно сейчас понадобилось непременно отправить сообщение опекуну своей сестры, как сильно он его любит. — О Леви, — ответил он на его вопрос. — Эрен, боже, этими разговорами ты только делаешь себе хуже, пойми. Загоняешь себя насильно в эту яму… И… вот это вот, — он махнул рукой на телефон. — Лучше бы ты вообще удалил его номер, если хочешь, чтобы тебе полегчало, — сказал он зачем-то, ведь они оба знали, что Эрен не хочет. На бледное лицо легла тень эмоции, как если бы ему захотелось чем-то поделиться. Армин не знал, что будет лучше, выслушать очередной рассказ об Аккермане, которым Эрен рискует затянуть себя еще глубже в депрессию, или в срочном порядке перевести тему? В итоге он не успевает придумать, о чем поговорить, и приходится выбрать первое. — Знаешь, как мы расстались? Я… расплакался и убежал весь красный. Хотя у меня была возможность сделать ему так же хорошо, как и он мне, и я бы всю душу в это вложил, Армин. Я должен был. И, если каким-то чудом я выживу, то всю жизнь буду жалеть о том, что упустил шанс. Но… ведь, если он отказывался, это было бы домогательством, верно? Щеки Армина начали краснеть, и он молился всем богам, лишь бы Эрен не ударился в подробности, потому что, пусть и смутно, но понимал, о чем могла идти речь. — Думаю, да. Я уже говорил тебе свое мнение по этому поводу. Вновь наступила тишина, нарушаемая лишь звуком пишущей ручки. Какое-то время они просидели так, снедаемые каждый своими мыслями, а потом где-то внизу послышались чужие шаги и прочие звуки, свидетельствующие о возвращении родителей. Спустя десять минут дверь открыла Карла, и Армин молнией швырнул тетрадку в Эрена, чтобы миссис Йегер ни в коем случае не заподозрила, что за ее сына делает домашку его друг. Поздоровавшись, он решил воспользоваться присутствием женщины, чтобы с ее помощью его просьба превратилась в приказ: — Эрен, приходи, пожалуйста, завтра в школу. — Конечно, он придет, — подхватила она, оправдывая его надежды. — Гриша консультировался с коллегами, выбирая специалиста для Эрена, и все, как один, твердят, что в его состоянии просто необходимо соблюдать строгий режим дня. — Значит, Эрен всё-таки будет записан к психиатру? — Если не начнет учиться и вести нормальную жизнь, то непременно! Слова эти вызвали у Армина разочарование. Он, наверное, больше, чем сами родители его друга, понимал, насколько тот нуждается в помощи врачей, и, на их месте, не стал бы тянуть ни дня. Но миссис и мистер Йегер всё откладывали и откладывали, что не слабо нервировало. Армина одолевало предчувствие. Эрен точно танцевал на краю обрыва, и очевидным было, что он вот-вот сорвется, решившись на что-то безумное. Но, что больше всего выводило из себя, он не мог понять, что именно Эрен сделает. Как бы хорошо он не знал своего друга, тот оставался всё таким же непредсказуемым в своем поведении, как и многие годы до этого. А когда тот влюбился во взрослого мужчину и начал его преследовать, то и вовсе пропали все надежды на возможность предсказывать его шаги. Разве можно было это предугадать? Разве можно было такое даже просто представить? И что обидно, даже если бы Арлерт чудом оказался предупрежден заранее, что бы он сделал? Смог бы остановить? Конечно же, нет. На всем белом свете никто и никогда не мог остановить Эрена Йегера, если тому что-то взбредало в голову, кроме двух человек. И оба они уехали. Осознав всё это, Армин почувствовал, как внутри него вновь просыпается тревога, но только теперь он понимал, откуда произрастают ее корни. И по мере того, как он дальше отходил от Йегера, покидая его дом и бросая «увидимся завтра в школе» на прощание, она занимала его всё сильнее. Поскорее бы завтра.