Моя ненависть к тебе

Первое, что поразило и одновременно напугало Эрена — обилие машин. Их было так много, что перейти дорогу сделалось целым приключением, в конце которого он чудом остался жив. Конечно, он и раньше бывал в шумном и изобильном Тросте, однако никогда в столь осознанном возрасте. Казалось, будто тут даже небо больше, чем в Шиганшине, не говоря уж про другие мелочи, вроде улиц или магазинов, и бесконечном потоке его жителей. А еще здесь был Леви. Эрен глубоко вздохнул, и всё тело пронзило неясным чувством, от которого закололо в легких и кончиках пальцев. Даже тут, среди бесчисленных спин людей, снующих из стороны в сторону, доносящейся отовсюду музыки, криков детей, перемешанных с матом пьяной молодежи, он слышал его присутствие. Он так привык находится вдали от него, что теперь поразился тому, как не ценил, какое это блаженство быть с Леви в одном городе. Йегер сделал шаг и в растерянности подумал, ближе он теперь к нему или дальше, достал телефон, посмотрел на карты с отмеченным адресом, и улыбнулся, увидев, что ближе. И чем короче будет расстояние, тем значимее и огромнее каждый шаг. Прежде чем собраться с духом и вызвать такси, подросток пересчитал скудные сбережения, немалая часть которых ушла на билет, и решил, что может позволить себе маленький завтрак в той симпатичной булочной возле светофора. По неопытности он думал, что поезда в Трост ходят с той же частотой, что и автобусы из одного конца Шиганшины в другой. Поэтому прождал на вокзале полночи, в волнении не слипая глаз. А когда, наконец, прибыл, то понял, что ужасно голодный, не выспавшийся и, кажется, в поезде с ним случился жар. Бледный и едва держащийся на ногах Эрен зашёл в булочную и заказал крепкий кофе с рогаликом. Родители меня послали, поэтому если твои предки позвонят, сам разберусь. Не забудь про наш уговор — пришло сообщение от Жана. Эрен лишь закатил глаза и продолжил свой маленький завтрак, наблюдая, как в крохотное заведение вваливается толпа прогуливающих школьников и недовольно косится на занятый им столик у окна. Не имея сил на препирательства, он быстро закончил и вышел вон, ёжась от пробирающего осеннего ветра. Эрен присел, чтобы покрепче завязать шнурки, посмотрелся в маленькое зеркальце на брелоке ключей, не увидя в нем ничего хорошего, проверил свой чемодан, проверил соцсети, еле попадая трясущимся пальцем по вкладкам, и прогнал мысль, что специально оттягивает момент своего визита, потому что… Черт, он боится так, что при одной мысли о скорой встрече с Леви начинает кружится голова, и появляется звон в ушах. Что он ему скажет? Привет? Этого слишком мало. Ну а если с порога завалить признаниями в любви и залить слезами — будет слишком много. Может, просто промолчать? Тогда его точно выгонят к чертовой матери. В любом случае, сердце разорвется на части, как только он увидит невысокую фигуру, которую теперь Эрен представлял слегка ссутуленной из-за непонятного рассказа Микасы. Наверное, Леви выглядит уставшим сейчас, с поселившейся в глазах тоской и маленькими выбившимися из аккуратной прически прядками. Эрен проведет по черной копне рукой, замирая на бритом затылке и касаясь шеи, где кожа всегда нежная и горячая. Возможно, действительно, слов будет не нужно, и божественное проведение сотворит этот момент за него, побудив Леви шагнуть вперед, навстречу его раскрытым объятиям. Мурашки от холки до коленей прошли через тело, заставив в трепете прикрыть уставшие глаза. Точно. Он просто обнимет его, только и всего. Ничего страшного, если Леви будет ворчать ему в плечо и пытаться оттолкнуть, как делал это всегда. И даже воспоминание о том, как небольшие белые ладони Аккермана привычно в протестном жесте упирались ему в грудь, заставило что-то в животе зашевелиться. Даже если его выпрут на улицу, стоит ему сделать стук в дверь, то на миг, но Леви прикоснется к нему. И даже так, на короткие несколько секунд, он его увидит. Эрен тихо простонал и провел руками по голове, вдруг, словно бы проснувшись и осознав, что всё это время без движения стоял посреди оживленного тротуара, пока спешившие в предобеденной суете люди недовольно его обходили, цепляя куртками. Пора действовать. Наконец-то нажав на кнопку вызова такси, Эрен принялся ждать, потирая вспотевшие ладони. Но если отбросить все чувства и фантазии, взглянуть трезвым умом, то… будут ли ему хоть капельку, хоть самую малость рады? В конце концов, они не в мире, где люди не могут быть вместе, потому что из разных сословий, или разных кровей, или же и вовсе обещаны своими родителями другим семьям. Это реальная жизнь, а не рассказ о несчастной любви, пылящийся на книжной полке какой-нибудь Кристы Ренц. Если Леви уехал, то уехал по собственному желанию. Потому что ему так было нужно. Потому что захотел уехать. Они живут в стране, где нет закона, который бы мог запретить им быть вместе, если они так сильно любят, кроме, конечно, закона о возрасте. Но Эрен достиг возраста согласия — ему шестнадцать, скоро будет семнадцать, а там и рукой подать до совершеннолетия. Нет стены, нет замка, нет сковывающих цепей, нет размахивающей факелами толпы. Разве что сплетничающие соседи и более пристальное внимание социальных служб — всё, что грозило им. Ну и гнев Гриши с Карлой. От этих мыслей в горле снова образовался ком. Он сел в машину и крепко зажмурился. Леви всё равно не будет с ним встречаться. Приползи Эрен к нему хоть через полмира. Хоть на коленях. Вот, в чём состояла истина. Сколько раз он прокручивал это, сколько раз эта правда пробегала на обратной стороне век бегущей строкой, сидел ли он за партой на уроке математики, или же поедал бутерброд в своей постели. И из раза в раз одинаково больно. Леви мог подарить из жалости или чувства вины ласку, мог ответить на мольбы о прикосновении или вымученном объятии, но из рациональных соображений не собирался быть с шестнадцатилетним, проблемным подростком Эреном Йегером. Ни сегодня, ни завтра, ни через два года, ни даже через десять лет, о чем постоянно давал понять. «Я всё равно обниму тебя. А если получится, поцелую. Обязательно поцелую тебя, Леви. Я ведь знаю, ты сделаешь так, чтобы это была наша последняя встреча. А потому я возьму от неё столько много, сколько смогу.», — пообещал он мысленно, преисполняясь решимостью. — Всё в порядке, парень? — отчего-то вдруг взволнованно спросил старый таксист. Если Эрен шумно не прокашляется, то не сможет произнести ни слова, поэтому он просто кивнул. Небоскребы за окном сменялись облаченными в багряные цвета парками. Торгово-развлекательные центры, рестораны, фонтаны, толпы туристов с цветными флажками и, словно отштампованные на принтере, люди в темных куртках. Всё проносилось мимо равнодушного взгляда подростка, не в силах пробиться через стену из представлений, как оно произойдет. Машина остановилась возле высокого здания с панорамными балконами двухэтажных квартир. Эрен неуклюже вылез, не забыв удариться башкой, и на ватных ногах направился к дверям подъезда, волоча за собой старый небольшой чемодан. Он познакомился с консьержем, подробно ответив на расспросы, к кому он и зачем, растерянно и недовольно рассмотрел свое бледное отражение в зеркале лифта и, наконец, оказался возле черной металлической двери. Когда он постучал и услышал за дверью аккуратные шаги, ощущение было, как будто с внутренней стороны груди колотят отбойным молотком, стремясь проломить, чтобы убить его нахрен. Несколько секунд. А потом дверь открыли. — Где Леви? — Эрен, прошу, не кричи, соседи, — прошипела Микаса. Эрен сначала даже не понял, что именно было не так, а затем до него дошло: лицо сестры не выражало ни капли удивления. Микаса лишь возмущенно скрестила руки на груди и уставилась на него, как на врага, блестящими раздражением глазами. Они виделись меньше суток назад, и вот он здесь. — Ждала? — Я рассчитывала, что пройдет хотя бы день. — Он там? — коротко спросил Йегер, указывая на лестницу, обзор на которую девушка загораживала спиной. Если ноги сейчас же не придут в движение, то перестанут ощущать себя, и он рухнет на пол. — Может, поешь сначала? — предложила она, подняв голову, когда он уже мягко, но до болезненного озноба нетерпеливо отодвигал ее прочь, чтобы пройти. Он больше не смотрел на нее, а она не стремилась догнать. Или, может, ему так только казалось, потому что он даже собственных шагов не слышал, не то что чужих где-то за спиной. Даже если бы сейчас во двор этого дома упал ядерный снаряд, он бы не отвел взгляда от высоких дверей из темного дерева, ведущих, как он предположил, в комнату хозяина. «Боже», — прошептал он себе под нос, остановившись и яростно потерев лицо ладонями. — «Я же не дойду… не дойду…» Эрен замер, тихо застонав от страха и бессилия. Затем вздохнул и воздел взор к белоснежному потолку, оборудованному маленькими круглыми лампами. Пусть он нигде еще не был, кроме коридора, но без труда мог угадать, что интерьер во всех остальных комнатах будет так же строг и в некоторой степени безлик. Он бы узнал Леви даже в этих чертовых обоях цвета грязного инея, даже в этом бездушном потолке, даже в той квадратной черной вазе в углу, которую бы в жизни не купила его мать, но в которой было столько от Аккермана, что Эрен бы выложил за нее всё своё скудное состояние. В каждом предмете в этом месте был он. Его тонкий безукоризненный вкус и педантичность. Его красота. Леви. Страшно. Он поднимает руку и нажимает на ручку двери, проскальзывая в просторную темную спальню. Здесь прохладно, несмотря на закрытое окно, будто недавно проветрили, и много места, однако большего Эрен оценить не мог из-за сумрака, создаваемого плотно занавешенными шторами. Мечущийся взгляд нашел кровать. На ней лежал свернувшийся маленький комок, похожий на человека. — Леви, — позвал он неуверенно и хрипло, будто только сейчас вспомнив, что когда-то умел говорить. — Леви, я… приехал к тебе. Человек был накрыт одеялом, из-под которого выглядывало худое плечо, облаченное в серую растянутую рубашку, и темная макушка. — Л-леви, — позвал он снова, не узнавая свой голос, и тут же увидел, как дрогнуло острое плечо. — Леви, я пришел. Прости меня, — внутри разлилось обжигающее тепло. Каждый шаг был, словно в пропасть, и Эрен падал снова и снова, снова и снова его сердце замирало перед смертоносным прыжком и возвращало свой неутомимый марш, когда ступня, вместо того, чтобы уронить в бездну, соприкасалась с теплым полом. — Ты меня слышишь? — Эрен… Его голос. И в этот самый миг весь окружающий мир утратил хоть какое-то значение. Пропало всё, что было раньше и будет потом, схлопнув пространство и время в точку, в которой было заключено одно единственное человеческое существо. Ноги ураганом сорвали его с места. — Леви! — еще не увидев лица, он нырнул под одеяло, забыв обо всём: о том, что они не виделись черт знает сколько, о том, что он в другом городе, о том, сколько им лет и кто они друг другу, и просто обхватил мужчину под живот, изо всех сил прижимая худую, но с красивыми широкими плечами спину к своей трепещущей, горячей груди. Вмиг покрывшимся красными пятнами и испариной лицом он уткнулся в черную копну на макушке, пахнущую чем-то терпко еловым, и втянул в себя так глубоко, насколько хватало легких, чтобы голова закружилась, чтобы морок застлал глаза и разорвал связь его души с материальным миром. — Я скучал, боже… как же я скучал по тебе! Я люблю тебя так сильно! — Эрен понимал, что его колотит дрожь, а потом услышал, как тело в руках издало хруст под его бешеным напором. Ему хотелось соединить это тело с собой, вобрать в себя, или погрузиться самому, пропав навеки. Он и так пропал. Пропал давно и безнадежно. — Тебя не должно быть здесь, — произнесли слишком тихо. — Это единственное место, где я должен быть! Посмотри же на меня! Посмотри, любимый! И Леви посмотрел. Он обернулся через плечо, и Эрен почувствовал, как по щекам побежало что-то мокрое, когда встретился с тускло-серыми, метающими молнии глазами и трогательной морщинкой меж тонких бровей. Горло сдавило, но почему-то теперь он не стеснялся того, что плачет. Не испугался показаться мягкотелым, хнычущим ребенком, как раньше. Все страхи вдруг отступили, расчистив место для всепоглощающего, закапывающего под собой спокойствия и бесконечной нежности к этому маленькому, бледному мужчине с заострившимся подбородком и тенями под глазами. — Эрен… — выдохнул Леви сонным слабым голосом, пряча под тяжелыми веками прозрачную серость небольших зрачков. Мужчина высвободил одну руку и мягко коснулся густых каштановых волос парня, будто убеждался, не мерещится ли ему. А затем горячего лица, склонившегося над ним, своими ледяными пальцами. — Я люблю тебя… — Эрен полностью развернул его к себе, и, не встретив препятствия, снова обхватил стройное тело, теплое, с силой прижимая к грудной клетке и стремясь коснуться чужого сердца своим, терся о него, часто и глубоко дыша. Он обвил Леви за талию, вцепляясь тому в напряженную поясницу, а другой рукой перехватил касающуюся его ладонь, принявшись покрывать поцелуями подушечки пальцев. Тепло внутри готово было спалить дотла. Подросток крепко-крепко зажмурился и уткнулся в холодный белый лоб напротив. — Прости, прости меня! — шептал он горячечным шепотом. — Прости, милый… — тихие слезы сменили беззвучные рыдания. — За что ты извиняешься, маленький бестолковый сопляк? — За то, что пришел, за то, что опять мешаю, за то, что не могу жить без тебя! — Эрен… Эрен почувствовал легкий толчок и отстранился, но только на сантиметр. Руки, заключившие Леви в железные объятия, точно закостенели. — Леви… Он только сейчас заметил, что тонкие бледные губы были потресканы, как если бы их владелец страдал обезвоживанием или просто был болен. На его глазах они исказились в странной маленькой улыбке. Леви явно что-то увидел в лице напротив в этот момент и заговорил: — Чего так пялишься, тупица? Уже не тот? — Ч-что ты… Нет, совсем нет, Леви! Просто ты… похудел? — Микаса, дашь ему деньги на межгород, но сначала пусть пожрет, — и мужчина захотел выкарабкаться из стальной хватки, но снова проиграл. — Микаса говорила, что с тобой что-то… Кто-то тяжело вздохнул у входа в спальню, наверное, Микаса, но Эрену было плевать, окажись тут хоть еще человек десять. — Вставай, Эрен. — Тебе плохо здесь, мне всё рассказали. Что с тобой? Это из-за меня? Я всё исправлю! — тараторил парень с болью и волнением, а потом вдруг дернулся, будто спохватившись. — Мы же не поцеловались, Леви! Мы должны поцеловаться, слышишь? Иди ко мне… давай, любимый… — Глупый маленький сопляк. Я сказал, встав-… мм… Эрен…